* * *
Прислушайтесь. Слышите звон? Нет?.. Это звенит время! Не каждому дано слышать его. Разве что на просторе, у которого нет горизонта, там, где редкие барханы переливаются волнами песка, а горячий колышущийся воздух создает миражи…
1972 год, Туркменистан, Мерв
ГАЗ-69, ласково называемый в народе "газик", битый час бороздил пески Каракумов в поисках следов призрачной страны, которой один из археологов Южно-Туркменистанской археологической экспедиции бредил еще со студенческой скамьи.
– Пески здесь, Виктор! – без оптимизма восклицал Ораз – антрополог из Ашхабада, – отфыркиваясь, как конь, от пыли, которая серой вуалью покрыла его черные волосы. – Кто здесь жить будет? Посмотри, сколько ездим, ни одного человека не встретили. Да что человека?! Даже верблюды сюда не заходят! Все, разворачивайся, поехали назад, а то и дорогу не найдем…
– Подожди, Ораз! – упрямый археолог лет сорока с такой же запыленной шевелюрой, упрямо давил на газ и вглядывался в однотипный пейзаж, настойчиво ища в нем признаки археологических объектов.
– Ты куда?.. На бархан лезть? Машину загубим, назад пешком придется идти…
Виктор лихо объехал бархан, верхушка которого торчала, как кокетливый чубчик подростка, и газик, поднимая за собой песчаный шлейф, помчался к показавшемуся на горизонте возвышению, напоминающему сглаженный холм. Песок толстым слоем плотно закрывал нечто широкое, огромное, поросшее редкими кустами саксаула. Сердце археолога екнуло.
– Она… это она… – облизывая сухие губы, прошептал он.
Ораз мельком взглянул на друга. Бредит! Доконала жара! Он вытащил фляжку с водой.
– Виктор, выпей воды, там еще канистра есть, пей, нам хватит.
Но охваченный азартом археолог, казалось, ничего не слышал. Скачущие, как и машина, слова друга сплетались с рокотом мотора и улетали назад, в кузов, и, поднырнув под трепещущий брезентовый полог, выскальзывали наружу, где растворялись в песках. Но другие голоса – тихие и настойчивые – шептали со всех сторон, объединяясь в один порыв звука, который стрелой летел к загадочному холму, словно указывая путь. "Маргуш-ш-ш, – пела стрела, – Маргуш-ш-ш…"
Резко нажав на тормоз, Виктор остановил машину. Ораз едва не приложился к лобовому стеклу. Вода из открытой фляжки выплеснулась в лицо.
– Да… – не сдержавшись, он выругался, но Виктор уже выскочил из машины и, как мальчишка, помчался к холму.
Ораз вылез вслед за другом и, сощурившись, смотрел на холм. Солнце слепило глаза. В тишине слышалось шуршание песка под ногами, хруст сломанных стебельков сухих трав. Сердце в груди вдруг замерло, застыло в предчувствии чего-то важного.
– Неужели нашли?..
Словно услышав, Виктор на бегу оглянулся и крикнул:
– Нашли, Ораз, нашли! Это город! Древний город! Я уверен – он относится к тому самому Маргушу!
– Думаешь, он?..
Ораз уже бежал, догоняя друга и вглядываясь под ноги, ища взглядом что-то, что подтвердило бы: "Да! Здесь был город четыре тысячи лет тому назад! Здесь!"
– Он! Это он! – в отличие от друга Виктор не сомневался. – Здесь древнее русло Мургаба! Здесь, на его берегах, был город! После того как река ушла на запад, Маргуш замело песками. Сколько лет! Сколько тонн песка перерыто, и вот, вот то, что мы искали!
Заметив торчавший из песка черепок, Ораз остановился и присел. Его грудь вздымалась от частого дыхания, но пальцы с привычной осторожностью расчищали песок вокруг острого скола. Черепок оказался частью небольшого тонкостенного сосуда. Изогнутая поверхность была гладкой, без следов краски, но даже этот фрагмент говорил о том, что сосуд был сделан мастером. Ораз поднял черепок, повертел его и задумчиво произнес:
– Неужели он знал, что это именно здесь?.. Пески же…
Но вдруг вспомнились слова одного пастуха, который прогонял свое стадо мимо их раскопок в этот сезон. "Вчера песок, сегодня песок, а завтра бархан уйдет. Так всегда было. Захочет земля и отдаст, что взяла".
– Отдаст… значит, время пришло!
* * *
Виктор залез на холм и, глубоко вдохнув всей грудью горячий воздух, закрыл глаза. Где-то шуршал песок, поднимаемый ветром, в небе пронзительно свистела хищная птица. Но вдруг эти звуки утихли, и ватная тишина окружила археолога со всех сторон. Капля за каплей, ручеек за ручейком прорвался голос реки, словно вернувшейся назад, в старое русло, некогда широкое, разделенное на множество рукавов, которые обтекали холм, создавая вокруг него зеленый оазис. Ручейки собрались в струи, те, переговариваясь все громче, слились в единый поток, и вот уже полноводная река мчит мутные воды в пустыню, границы которой раздвинулись, обнажив плодородные земли.
С Гонур-депе, как облупившаяся краска, слой за слоем сползла вековая толща спрессованного песка, и выросли среди барханов белые стены города-храма, возведенного талантливыми людьми, пришедшими в этот благословенный оазис с запада, спасаясь от засухи.
* * *
Орел, паря в безграничном небе пустыни, завис над холмом. В его хищных желтых глазах отразился человек, одиноко стоявший на вершине. Высокий и стройный, с пышной шевелюрой он, словно воскресший жрец, спустя тысячелетия вновь воздел руки к небу и зашептал. Но с губ человека двадцатого столетия новой эры слетали не давно забытые имена небесных покровителей, а одно-единственное слово: "Маргуш…"
Маргуш. Город-призрак. Город-легенда. Город-храм. Спустя века над ним вновь взойдет солнце. По его улицам вновь понесется ветер. В его очагах вновь возгорится огонь! И зазвучат голоса людей – тех людей, которые жили в некогда плодородной земле старой дельты Мургаба более четырех тысяч лет тому назад…
Глава 1. Ведомые богами
2300–2200 года до н. э.
Пустыня Каракум, оазис реки Мургаб
На рассвете, перед тем, как солнце вот-вот покажет свою макушку и горизонт вспыхнет костром, тотчас погасив все краски на небе, становится необычайно тихо. Замолкают птицы, не блеют овцы, не стрекочет саранча. Только ветер с шумом вылетает из-за холмов и устремляется в долину, где между тонкими лентами рек зеленеют поля, и в этот ранний час вверх медленно поднимаются струйки дыма от костров под очагами.
Старый Персаух, держа в поводу белого верблюда, стоял в стороне от дороги и, прищурив глаза, смотрел на просыпающийся поселок, из которого он только что увел свое племя. Солнце осветило вождя слева, и от всей фигуры на дорогу упала длинная узкая тень от человека и массивная от верблюда. Облачка пыли, взбитой отарой овец, мускулистыми ногами коней, часто семенившими ослами, да людьми, погоняющими их, поднялись над тенями, и те посерели. Но даже в тени вождя – горбоносого, с курчавыми волосами до плеч и длинной, но редкой бородой – сквозила гордость. С каким достоинством, высоко задрав подбородок, он держал голову! Как и его верблюд! Тот смотрел в долину, презрительно выпятив нижнюю губу и опустив веки с длинными ресницами почти до смыкания, а его шея, прикрытая густым покровом длинной белой шерсти, торчала колесом – гордец да и только! И два горба – крепкие от запасов жира – возвышались над спиной, как вершины Многогорья над хребтом, который предстояло перевалить.
Вчерашний разговор с вождями других племен, кочующих вместе, все еще злил Персауха. Волны гнева пробегали в его голове и с уст слетали слова проклятий. "Они мне не указ! Я сам – вождь! Я сам волен выбирать дорогу! – кипел Персаух. – Чего здесь сидеть? – недоумевал он. – Ждать, когда хозяева этой долины соберутся и силой выдворят со своих лугов наши стада? А то и отберут! Сказано же прямо: "Уходите! Вас много, на всех не хватит ни воды, ни земли!" Чего ждать?"
Да, ждать было нечего, а только идти вдаль, в неизвестность. Люди устали кочевать. С того дня, как Персаух вслед за другими племенами поднял свое, они в который раз встретили приход весны в нескончаемой дороге. Уже родилось новое поколение, не знающее ни родины, ни оседлой жизни. Но иначе было никак. Знойные ветра, ниспосланные на землю всемогущим Энлилем, до болот высушили реку, орошающую прибрежные луга, где пасся скот, земля подернулась солью. Первые годы Персаух еще надеялся, что в очередную весну вновь наполнится река, зальет поля, напоит всходы ячменя. Но воды становилось все меньше, а ветра все горячее. С запада и юга на восток пошли люди, оставляя родные места, ставшие гибельными. "Беда повсюду! – понял тогда Персаух. – Надо уходить!"
Родившись в зеленом оазисе на севере Страны Болот, он прожил там всю жизнь, и никогда не думал о том, что на старости лет покинет родные края. Добравшись до реки Пуратто, щедро орошающей поля жителей Аккада, он было обрадовался – здесь осядем! Но и туда добралась засуха. На еще заливаемых землях не нашлось свободного места для его племени, и Персаух повел своих людей дальше.
Племена шли разными путями: кто направился в Элам и дальше на восток, кто пошел вверх по течению Пуратто, на север. Персаух примкнул к последним, но и они вскоре разделились: часть продолжила путь на север, а часть – и с ними племя Персауха – повернули туда, откуда встает солнце.
Люди шли через горы, преодолевали пустыни. Какие-то племена по пути находили себе место и оставались, но Персауха словно вела за собой неведомая сила. Он упорно шел по горам и долам, пока не попал в зеленую долину, окруженную многослойными хребтами Многогорья.
И снова устремился Персаух на север, через горы, за которыми, как пугали его, Черная пустыня, гиблое место – мург! А куда еще идти? На восток, вдоль предгорий? Так туда уже столько племен ушло… Но не это тревожило гордого Персауха больше всего. Не нравилось ему, что среди всех вождей один – хитрый, как лис! – выше всех поднял голову, собрал целое войско, окружил себя жрецами, которые шептали за спиной каждого предводителя племени об объединении, нагоняли страх, рассказывая о воинственных кочевниках, не щадящих никого из тех, кто попадется на пути. "Хитрый лис" подбивал всех идти дальше на восток, туда, где, по рассказам странников, текут полноводные реки, а земли никем не заняты. Но Персаух понимал, что даже если и есть еще никем не занятые земли, то тесно будет всем племенам вместе, начнутся распри, и тогда не пастухи и землепашцы – воины нужны будут. До сих пор – будь в том славен мудрый бог Эа! – соблюдали договор мира, держали слово, и друг перед другом, и с чужими племенами расходились без войн. Но как кто не сдержится, как в гневе занесет топор над головой соперника? Вот этого больше всего и боялся Персаух! К тому же превыше всего он ценил свою свободу – не хотел подчиняться никаким царям! – потому и решился пойти в Черные пески, искать там оазис. Один из местных охотников рассказал о таком. Персаух, как услышал, так сразу загорелся и нанял того охотника провожатым за немалые драгоценности. Если бы этот охотник еще на знакомом языке говорил, тогда бы вождь точно знал, куда идти, но пришлось довериться и положиться на свое чутье, а оно Персауха никогда не подводило!
– Персаух! – окликнула жена, проезжая мимо на осле.
Только она в последние годы так звала его, хотя имя "блоха" ему дали при рождении. Дали это имя крепкому здоровому мальчику, дабы отвлечь от него внимание богов, чтобы кто из них ненароком не увидел в сильном человеке угрозу и не наслал на него болезни. С годами Персаух оправдал свое имя. Его прозорливости и юркости мог позавидовать любой! Раньше всех смекал Персаух в делах – когда и куда гнать скот, когда убирать урожай, когда что выменять у проезжающих торговцев. Люди стали звать вождя Алик Пани, что и значило "вождь" или "идущий впереди".
– Персаух, пошли уже, или раздумываешь, не вернуться ли?
– Вернуться? Нет! Смотрю я, не увязался ли кто за нами. Да, видно, нет. – Персаух потянул верблюда, разворачиваясь. – Пошли! Эти горы сегодня надо перевалить. Мне они надоели, простора глазу нет. За ними, говорят, широкая даль, до горизонта все, как на ладони.
– Слышала я, за этими горами только песок…
– Глупая ты женщина, Цураам, хоть и моя жена! Оазисы в песках есть, да и река там течет, мне верный человек сказал, он туда ходил и нас приведет.
– Ве-е-рный челове-е-ек, – передразнила Цураам. Голос ее затрещал, словно тростник в вязанке – не зря звали ее Связка Тростника, – зачем ходил, а? А коли ходил, так почему там не остался? – разошлась женщина, натянув поводья осла, пытавшегося убежать вдогонку за своими сородичами, кисточки хвостов которых мелькали впереди.
Персаух отмахнулся и прибавил шагу. Еще жене доказывать, что он знает, что делает! Только поджал губы и одарил ее колючим взглядом. Ведь до чего жалкая на вид – маленькая, щупленькая, высохла вся за жизнь – кожа да кости! – а яду в ней… побольше, чем у десятка кобр! Да и уши, вон какие огромные, торчат, как у той кобры капюшон…
Цураам обиделась, накинула сползший плат по самые брови и толкнула осла пятками в бок. Серый "скакун" от радости завопил и, несмотря на два бурдюка с водой на спине в добавку к хозяйке, помчался в гору во всю прыть, догоняя собратьев.
* * *
Огибая белые, желтые и розовые холмы, словно пирамиды торчавшие повсюду на пологих склонах хребта, шли люди, даже не замечая суровой красоты природы, создавшей чудеса из спрессованного песка. Персаух, легко разломив песчаную корку, зачерпнул ладонью грунт. Почва оказалась мягкой, сырой на ощупь. Но ничего не росло на ней, голыми стояли холмы. "Мертвая! – решил Персаух. – Наша хоть и не такая разноцветная на вид, и солью покрывается, но плодоносит, только воды дай!"
Еще солнце сияло в небе, когда племя перевалило за хребет, в начале пути казавшийся недосягаемым. Впереди, закрывая горизонт, протянулась нескончаемая гряда гор. Многогорье! Персаух озабоченно крякнул, велел людям отдыхать, а сам с провожатым проехал вперед посмотреть дорогу. С высоты хребта он разглядел внизу широкий пролом в земле и в нем зелень. "Туда пойдем! Где зелень, там вода!" – обрадовался он.
На спуск ушла оставшаяся часть дня, и к пролому племя подошло затемно. Так и заночевали наверху, только послали прытких парней за водой.
Утром вождь собрал старейшин, и они вместе отправились смотреть зеленый оазис в провале, стены которого уходили вниз на пять, а то и шесть ростов мужчины.
– Бежит ручей, – заметил один из стариков, провожая взглядом тонкую ленту воды.
– Бежит, пока зноя нет, – весомо заметил другой, – летом в землю уйдет, под камни.
– Рыть арыки, колодцы…
– Нет, – отрезал Персаух, – мы не суслики под землей жить! Дальше пойдем!
Никто не возражал. Племя снялось со стоянки и привычно отправилось вслед за своим вождем.
Еще не один хребет пришлось перевалить скитальцам, пока в ранний час очередного утра взор, обращенный на север, привычно не наткнулся на извилистую линию хребта. Впереди, сливаясь с небом, расстилалась пустыня! Воздух над ней казался гуще, чем в горах. Он колыхался, сбиваясь все плотнее к горизонту, линию которого мог разглядеть только самый острый глаз. На всем необозримом пространстве желтые холмы барханов перемежались с такырами, и повсюду виднелись темные пятна, кое-где устилающие поверхность сплошным черным покрывалом – Черная Пустыня! То ли пески были там черными, то ли кусты росли такие – сверху не понять, но, сколько ни вглядывался Персаух, реки он не увидел.
– Может, назад повернем, в ту долину, над которой пахучие деревья, похожие на кедры, на горе растут? Там и жара не будет, раз до сих пор холод…
– Вот именно – холод! – огрызнулся Персаух на мольбу жены, но посмотрев ей в лицо, смягчился: в глазах Цураам стояли слезы.
В последний раз он видел их, когда отбирал из ее рук сына…