– Могу, – хрипло ответил он, – то, что ты держишь в руках, – моя работа, вижу, она тебе понравилась.
Жрица сверкнула очами, развернулась, намереваясь уйти. Длинная рубаха колыхнулась, свилась на тонкой фигурке спиралью и тут же опала. Звякнули бусы.
– Что ж, даю тебе сроку до праздника урожая! Посмотрим, на что ты способен, ювелир!
Камиум горделиво удалилась, а Кудим остался стоять посреди комнаты, взволнованный и растерянный. В соседней комнате вздохнула Цураам. Сын заглянул к ней, но не стал беспокоить: мать спала или витала в чертогах богов. Снаружи послышались крики. Прибыл гонец от царя. Кудим догадался, что он принес весть прекрасной жрице. Выбежав за ней, он увидел только паланкин, мерно покачивающийся на мощных плечах носильщиков. Подождав, когда они выйдут со двора, Кудим последовал за ними. Озорство мальчишки вело его, и, когда паланкин вынесли за ворота города, Кудим взобрался на сторожевую башню, немало удивив этим стражников, и оттуда наблюдал за тем, как издали, оставляя за собой клубы пыли, приближается царская конница, а навстречу ей бегут носильщики с паланкином. Встретившись у сухой протоки Мургаба, жрица и царь сели в повозку, запряженную верблюдом. Четыре деревянных колеса поблескивали на солнце бронзовыми окантовками. Повозкой управлял один воин, сидящий на горбатой спине верблюда, а царь со жрицей устроились в мягких подушках, облокотившись на высокие спинки сзади повозки. Кудим не мог рассмотреть лица жрицы, но он явственно представил, как горячий ветер обдувает его, как покрывало ложится на прелестную головку и скрывает под изысканной тканью сияющие глаза, зовущие губки, как царь сжимает в своей ладони длинные тонкие пальчики жрицы…
Царский эскорт умчался к Маргушу. Облако пыли еще летало над такыром, постепенно опадая и ложась на дорогу. Восторженное настроение Кудима спало, как та пыль, и он, мрачный от дум, поплелся к другу.
Дамкум, примостившись в тени у забора, напевал грустную песню о безответной любви к красавице. Бубен лежал в стороне. Тихий голос певца звучал не громче жужжания мух, и он смолк, когда ювелир присел рядом.
– Прости, друг Кудим, но не получается у меня сегодня веселая песня, – посетовал Дамкум, думая о своем.
– Не до песен мне, – покусывая губу, ответил Кудим.
Дамкум удивился. Только летал от счастья, и вдруг такой грустный.
– Что случилось, твоя красавица отвергла тебя? – догадался он.
– Да не моя она красавица. Царю принадлежит! Куда мне до царя…
– А! – усмехнулся Дамкум. – Это ты о той жрице мечтал. Я спросил у людей. Заносчива она, горда. А сюда приезжает к Цураам. Она ее наставница.
На язык лезли непристойные слова, но Дамкум сжал его за зубами. Не хватало еще оскорбить провидицу! Но чему можно наставлять жрицу любви?! Как ублажать царя, следуя за примером покровительницы блудниц Иштар? Дамкум скосил глаза на Кудима. Он сидел смурной и чертил палочкой по глине.
– Мы с тобой как родные братья! – вдруг рассмеялся он. – Вот тебе грустно и что ты делаешь? Чертишь! Новое украшение придумываешь! И я, когда невеселые думы лезут в голову, придумываю песни, только тоже невеселые. Но… какая разница? Наши дела – есть воплощение наших дум! А, друг Кудим?
Кудим тоже усмехнулся.
– Выходит, что так.
– А раз так, зачем нам грустить? Женщины, друг мой Кудим, созданы, чтобы пробуждать в нас творческую мысль! А любовь… плюнь ты на нее. Зачем сердце травить, коли нет той любви? Давай лучше поговорим о другом.
– О чем же?
– Так, хотя бы о… о муле, которого ты мне обещал!
Дамкум так хитро вернулся к их последнему разговору и так искренне улыбался, что Кудим тоже повеселел. Да и прав друг – зачем сердце травить несбыточными мечтами?..
– А что, ты уже собрался в дорогу, друг Дамкум?
– Соберусь, если будет, что собирать, – снова схитрил певец. – Узнал я, что скоро караван будет возвращаться из города-храма, пришел он с запада, значит, дальше пойдет на восток, может быть, и до Хараппы! А ведь я до встречи с тобой как раз туда шел!
Кудим слушал друга, и новая волна грусти накрыла его. И, если недавно он грустил по призрачной любви, то сейчас вдруг понял, что этот неунывающий певец, доставивший немало хлопот за все время их дружбы, стал ему особенно дорог. Дамкум тоже ощущал в сердце тоску. Оно просто разрывалось на части! Одна часть тосковала по дороге и свободе, которую дарит она; другая часть уже жалела о том, что самый лучший за все время жизни друг останется здесь.
– Кудим… а не пойти ли нам вместе, как раньше? – зная ответ заранее, Дамкум все же спросил.
– Не могу я, друг Дамкум, но, поверь, мое сердце рвется за тобой! – они сцепили руки и смотрели в глаза друг другу, словно уже сейчас, прямо в этот момент прощались навсегда. – Кудим опомнился. – Да что мы с тобой прощаемся? Успеем еще! Пойдем-ка лучше мула тебе подбирать!
Несмотря на то, что спина Дамкума еще побаливала, он вскочил на ноги довольно-таки резво.
– Пойдем! А знаешь, что ты пропустил, пока бегал за жрицей? – казалось, в этот день Дамкум решил отыграться на своем друге за все время, пока он болел и не имел возможности шутить и удивлять своими хитрыми вопросами.
– Что еще? – шутливо возвысив голос, подыграл другу Кудим.
– О! Это событие всполошило все ваше племя куда сильнее, чем приезд наложницы царя! – тянул Дамкум, семеня рядом с другом и искоса поглядывая на него.
– Не тяни! А то уйду! – пригрозил Кудим.
– Вот всегда ты так! Чуть что, так сразу угрожаешь! – Дамкум демонстративно отвернулся.
– Да ладно, ладно, совсем уже заинтриговал, говори, что такого важного случилось в нашем племени без моего ведома?
Певец остановился. Дождался, пока друг тоже остановится и обернется, и тогда всплеснул руками, улыбаясь во весь рот.
– Белый верблюжонок у вас родился!
– Белый?! Ты не врешь?
– Когда я врал, друг Кудим? Мальчишки бегали по улицам и кричали во все горло. Только ленивый еще не ходил в стойло на дворе твоего брата.
– И ты не ходил? – усмехнулся Кудим.
– Так я тебя ждал!
Балагуря, они вошли на хозяйственный двор вождя, куда в свой первый день влез Кудим. В углу двора, отделенная от остальных животных, стояла верблюдица. Маленький, ростом до ее брюха, верблюжонок, с нежным, как пух птенчика, мехом, тыкался в вымя, ища подвижными мягкими губами сосок. Верблюдица испуганно поглядывала на людей, окруживших ее стойло. Но люди улыбались, кто-то даже прослезился, вспомнив старого вождя.
– Не дождался Алик Пани белого верблюжонка, не дождался…
– Да ладно тебе, думаешь, он там не знает, что у нас тут делается? Знает! А я вот что тебе скажу – это Цураам сняла свое проклятие с Белого Верблюда. Сын вернулся, она и простила.
– Кого?
– Кого?! Персауха простила и его верблюда! А кого еще?!
Кудим протиснулся ближе к стойлу. Он впервые видел такое чудо. И хотя у всех новорожденных верблюжат очень светлый мех, цвета сухого песка или взбитого масла, у этого мех был белым, как пух камыша, как молочная пена…
Цураам тоже пришла посмотреть на белого верблюжонка. Кудим обнял мать, она кивала головой и улыбалась. Оттаяло ее сердце, освободилось от обиды. Старая жрица осторожно коснулась подрагивающей рукой спинки верблюжонка, ласково провела по нему.
– Вернулся, – тихо сказала она, – вернулся.
Люди улыбались. Племя Белого Верблюда снова обрело свой талисман. Слава Иштар! Хороший это знак, добрый!
Глава 14. Украшение для жрицы
Кудим, чувствуя волнение, достал из мешка заветный сверток: в серый кусок ткани был спрятан скрученный лист плотной золотой фольги. Из такой мастера делали полоски, надеваемые знатными людьми на лоб. Полоска закреплялась на затылке и придерживала волосы. Но Кудим представил себе золотую звезду с восемью остроконечными лучами. Так изображали самую большую из них – солнце.
Солнце! Солнце и Луна – вот символы, достойные царицы! Перед мысленным взором ювелира предстала головка красавицы Камиум, для которой он мастерил украшение.
– Я сделаю такую заколку для твоих волос, какой тебе и не представить! – воскликнул он, обращаясь к гордой жрице, но это услышала только его мать.
– Сделай, сынок! Ты не смотри, что она высокомерна. Камиум мне, как дочь, и я хорошо ее знаю. Веселая, умная, но озорная, слышала я, хотела с тобой поиграть словами, но… осеклась. Понравился ты ей!
Кудим почувствовал, как его щеки запылали.
– Не стесняйся, ты молод и красив, под стать ей. Таким только и быть вместе.
– Но, мама! – Кудим разволновался еще больше. – Она же наложница царя!
– Что с того? Сегодня наложница, завтра – жена…
* * *
…Молоточек выстукивал один и тот же ритм по золотому листику. Тук-тук-тук… тук-тук-тук… Луч будущей звезды постепенно выгибался. Ребро, образованное при сгибе заготовки, становилось фактурным, уголок края – острее. Закончив с одним лучом, Кудим взялся за следующий, и так, пока не сделал все восемь. Звук молоточка утих. Мастер сложил лучи в звезду и пристроил посередине круглый отполированный слиток. Это лучше, чем бронзовая раскрепка!
Кудим убрал слиток и вырезал из фольги кружок. Придал ему выгнутую форму, разогрев над огнем, и соединил лучи с сердцевинкой солнечного цветка. Затем сделал полумесяц и прикрепил его под звездой так, что его острые, закругленные края выглядывали из-под солнца.
– Так и есть! – любуясь работой сына, заметила жрица. – Солнце уже в небе, а Луна все еще не идет на покой, серпом торчит, тускнея в лучах светила, а не уходит.
– Я не то показать хочу, мама. Хочу я, чтобы она поняла, что сияние ее красоты подобно свету двух светил. Ни солнце, ни луна не затмят ее очарования.
– Поймет она, – уверила мать, словно уже видела, как ее любимая воспитанница читает послание мастера. – Но только ли это ты хочешь сказать ей?
Кудим молчал. Он погрузился в свои мысли, в которых красавица жрица нежилась в его объятиях, а он держал ее крепко, как лев архара, но в больших глазах девушки не было ни капли страха в отличие от тонконогой козочки гор. В них плескалось счастье… Лев и архар… И тут ювелира осенило. Забыв обо всем на свете, он собрал свои инструменты, прихватил маленький слиток и кусочек бирюзы и выбежал из дома.
Жаркое летнее солнце едва не ослепило. В полутемной комнате глаза отвыкли от яркого света. Кудим сощурился и осмотрелся исподлобья. За восточной стеной их глиняного дома образовалась тень, достаточная для того, чтобы закрыть человека от палящих лучей. Устроившись прямо на земле, мастер взял бирюзовый камешек, вставил его в расщеп на деревянной досточке и, меняя тесало, принялся вытачивать фигурку льва.
Кудим работал не один день. Только при ярком свете он видел то, что делает. Фигурка уменьшалась в размерах, приобретая все большую детальность. Мастер изобразил льва, припавшего к земле, но не лежащего в беззаботной позе, а готового к прыжку. Напряжение его тела еще более явно проступило, когда Кудим выточил голову с раскрытой пастью. Теперь не оставалось сомнений в том, что лев видит добычу, и всего миг – и он, оттолкнувшись всеми лапами, ринется к ней.
Спрятав льва в стеатитовой шкатулке, куда Кудим складывал мелкие заготовки, он принялся за золотого архара. Создание фигурки, величиной не больше ногтя из золотого слитка, оказалось делом еще более трудоемким, чем вытачивание льва. Кудим забраковал не один камень, в углублении которого он вытачивал полость для отливки. Но вот мастер остался доволен своей работой, и расплавленный золотой шарик, залитый в полость, приобрел форму джейрана.
Отполировав фигурку, Кудим сжал ее в пальцах и придирчиво рассмотрел со всех сторон. Архар замер, подняв голову и поджав хвостик. Чуткие уши, длиной чуть меньше бугристых рогов, напряглись, ноздри расширились, а в глазах – страх. Мгновение – и ноги изящной козочки выпрямятся в прыжке.
Архар оказался чуть больше льва, но и тот, и другой уместились рядом на ногте большого пальца Кудима.
– Я не могу увидеть то, что ты сделал, – с сожалением сказала мать, когда он показал ей свою работу, – глаза мои почти слепы…
Кудим взял руку матери и, раскрыв ее ладонь, положил на нее золотого архара. Старая жрица ощупала фигурку пальцами, поцокала язычком, выражая удивление. Потом Кудим таким образом показал ей и льва. Цураам осталась довольна.
– Ты настоящий мастер, мой сын… – слезы увлажнили потускневшие глаза. – Я тобой горжусь!
Кудим склонился перед матерью, припал на колени и прислонился лицом к ее ладоням. Их тепло распалило щеки. Жрица отняла руки, погладила сына по густым, нечесаным волосам, посетовала:
– Ты совсем заработался, сынок, даже о еде забываешь…
– Я скоро закончу. Хочется мне сделать еще цветок, но не такой, каким был цветок на ее булавке, а из яркой лазури. Пусть солнце и луна сияют на небе, и фигурки свои я размещу на лепестках того цветка, между луной и лучами солнца!
Не в силах справиться с возбуждением, которое знакомо каждому мастеру, создающему красоту своими руками, Кудим на следующий день принялся за вытачивание лазуритовых лепестков. Но камня не хватило, и тогда он подобрал близкие по тону камни бирюзы и сделал половину листьев цветка зеленоватыми.
Саму булавку Кудим решил вылить из необычного металла. Был среди его камней один, который он нашел в горах, когда странствовал. Камень этот походил на кусок оплавленной руды. Но какой, Кудим не знал. Не была та руда похожа ни на медь, ни на "небесный камень", ни на серебро или золото. Люди находили такие камни и поговаривали, что они упали на землю с неба. Кудим еще не видел, чтобы кто-то из мастеров использовал тот камень в украшениях. И решил, что такая редкость достойна прекрасной жрицы.
Когда все детали украшения были готовы, ювелир собрал их и скрепил, определив каждую на свое место. Фигурки животных сразу было не разглядеть среди лепестков цветка и золотых лучей звезды. Но мастер и не хотел, чтобы все поняли его замысел. Его драгоценное послание предназначалось только жрице. А она – Кудим был уверен! – обязательно разглядит!
* * *
В день поклонения богине плодородия жители окрестных поселков потянулись к городу-храму. Кто побогаче, вел с собой верблюда или быка, кто едва сводил концы с концами – тащил на привязи овцу. Но каждый житель Маргуша хотел принести свою жертву богине Иштар, дабы она обратила свой взор на его семью и дала хороший урожай ячменя и хороший приплод скота.
Кудим вышел из дома раньше всех своих соплеменников, пожелавших присоединиться к общему празднику в городе-храме. В темном небе еще сияли последние звезды только взошедшего созвездия Ал-лул, а он уже мчался на коне по пыльной дороге.
До города ювелир добрался, когда солнце поднялось над горизонтом и сияло во всей своей красе. Ворота обводной стены были распахнуты настежь, но стражники бдительно несли свою службу, как и лучники, чьи головы виднелись на башнях и между зубцами на верху стен.
Кудим оставил коня на постоялом дворе и, совершив омовение в озере перед площадью, пошел ко вторым воротам, ведущим во внутренний город, в котором за третьей стеной находился дворец царя.
– Я – посыльный от жрицы Цураам, – сообщил он стражнику, – и желаю видеть жрицу Камиум.
Но вместо Камиум к нему вышла ее служанка. Большие, чистые, как у ребенка, глаза девушки поразили ювелира. "Похоже, всех самых красивых девушек забрали во дворец Шарр-Ама", – подумал он.
– Госпожа не может выйти к тебе, гонец! Она готовится к празднику. Передай мне послание провидицы Цураам. Камиум тотчас услышит его, – голосок девушки еще больше выдавал в ней ребенка, хоть она и старалась придать ему твердость и важность.
Кудим замешкался. Он мечтал увидеть Камиум, предвкушая, как засияют ее глаза при виде его подарка. "Надо было вчера ехать", – посетовал он. Но не увозить же подарок назад!
– Передай ей, – он протянул девушке небольшой тяжелый предмет, завернутый в кусок холщовой ткани.
Служанка приняла дар и, кокетливо улыбнувшись красивому посланнику пророчицы, скрылась в тени длинной арки ворот.