* * *
Непривычно неподвижная земля под ногами внушала странное чувство неуверенности. Когда Хорнблоуэр сошел на берег, все пассажиры уже высадились и разбились на две группы: офицеров и матросов. При его приближении все умолкли. Ему предстояло официально проститься с бывшими сослуживцами; подумать только - всего тридцать часов назад он сражался с ними бок о бок и вместе с ними бежал по палубе вражеского брига, размахивая обнаженной шпагой. С этими людьми его роднило не просто братство по оружию, нет, это было нечто большее, все они были одной крови, если можно было так выразиться. У всех у них было нечто настолько общее, что навеки отделяло этих людей от остальных смертных, превращая их в закрытую для других касту.
Но первым делом надо было отправить письмо. Взгляд капитана упал на костлявого босоногого мальчишку-оборванца, отиравшегося возле моряков.
- Эй, мальчик, - окликнул Хорнблоуэр оборвыша, - хочешь заработать шиллинг?
- Конечно, сэр! - радостно оскалился мальчишка.
- Знаешь Извозчичью Аллею?
- Конечно, сэр, - ответил малец.
- Вот тебе шесть пенсов и письмо. Беги со всех ног и отнеси письмо миссис Хорнблоуэр. Запомнишь? А ну-ка, повтори. Отлично. Она даст тебе еще шесть пенсов, когда ты вручишь ей письмо. Пошел!
Теперь можно было прощаться.
- Несколько дней назад мы уже простились с вами, джентльмены, и вот сегодня мне приходится делать это снова. Но как много всего случилось за эти несколько дней.
- Так точно, сэр! - Это Буш, как старший офицер, выразил единодушное мнение всех присутствующих.
- И вот теперь я опять повторяю вам: прощайте. Я говорил в прошлый раз, что надеюсь встретиться с вами в будущем, скажу это и сейчас. А еще я скажу вам: огромное спасибо за все, и это - от души.
- Это мы должны благодарить вас, сэр, - пробасил Буш под одобрительный аккомпанемент остальных.
- Прощайте и вы, братцы, - сказал капитан, повернувшись к группе матросов. - Удачи вам во всем.
Хорнблоуэр отвернулся, отыскивая взглядом кого-нибудь из носильщиков с тележкой, чтобы погрузить на нее багаж, а заодно и узел с бумагами. Они могли быть страшно важными и даже бесценными, но ведь он не собирался выпускать их из виду, да и капитанское достоинство следовало соблюдать.
Трудности, связанные с ходьбой по твердой земле, давали о себе знать. Булыжная мостовая под его ногами почему-то все время норовила перекоситься в сторону. Хорнблоуэр подумал, что походка его, должно быть, напоминает походку подвыпившего гуся, но как ни старался, так и не смог заставить почву под ногами вести себя прилично. Носильщик, как и следовало ожидать, не знал не только местонахождения адмирала порта, но даже его имени. Хорнблоуэру пришлось остановить и расспросить проходившего мимо портового клерка.
- Адмирал порта? - клерк с заплывшим жиром лицом повторил вопрос капитана, с пренебрежением оглядывая его потертый мундир, длинные взъерошенные волосы, помятую одежду - печальные свидетельства двухнедельного пребывания в море на переполненной людьми барже. Однако на плече Хорнблоуэра имелся-таки хоть и сильно потускневший, но все-таки эполет, так что клерк, поколебавшись, добавил едва слышно положенное: "Сэр".
- Да, мне нужен адмирал порта.
- Вы найдете его в конторе, вон в том каменном здании.
- Благодарю вас. Вам известно его имя?
- Фостер. Контр-адмирал Гарри Фостер.
Это мог быть только "Дредноут" Фостер. Он был одним из членов экзаменационной комиссии в Гибралтаре, когда много лет назад юный Хорнблоуэр сдавал экзамен на чин лейтенанта, но так и не сдал, потому что испанские брандеры в ту ночь атаковали стоявший на рейде английский флот.
Застывший на часах морской пехотинец отсалютовал Хорнблоуэру и принял прежнюю деревянную позу, только глаза скосил с интересом на необычного вида узел в руках у коммандера. Затем капитана встретил флаг-лейтенант, также с любопытством оглядевший узел, но сразу оживившийся, как только визитер поведал, что в одеяле находятся трофейные документы.
- С "Гьепа", полагаю, сэр? - спросил лейтенант.
- Совершенно верно, - с удивлением ответил Хорнблоуэр.
- Адмирал примет вас немедленно, сэр.
Сам Хорнблоуэр лишь накануне, просматривая судовые документы, узнал название французского брига. И всего час прошел с того момента, как "Принцесса" пришвартовалась к причалу, а адмиралу, оказывается, все уже известно. Ну что ж, тем лучше - меньше потребуется времени для объяснений. И не следует забывать, что Мария, наверное, уже ждет его у портовых ворот.
"Дредноут" Фостер почти не изменился с тех пор, как Хорнблоуэр видел его в последний раз: сардоническая усмешка по-прежнему играла на смуглой цыганской физиономии. К счастью, Фостер, похоже, успел забыть дрожащего от страха юного мичмана, чья экзаменовка была так удачно прервана испанским нападением на Гибралтар. Как и флаг-лейтенант, адмирал уже знал о захвате вражеского брига - лишнее свидетельство молниеносности распространения слухов - и теперь интересовался только деталями.
Хорнблоуэр четко и кратко, по уставу, доложил все подробности.
- Так это и есть захваченные документы? - спросил адмирал, когда Хорнблоуэр коснулся и этого момента в своем рассказе.
- Так точно, сэр.
- Не каждый офицер на вашем месте вспомнил бы о бумагах, капитан, - сказал Фостер, задумчиво перебирая выложенные на стол документы. - Так, что у нас тут… судовой журнал… вахтенный журнал… квитанция… накладные…
И вот дошла очередь до заключенного в свинцовую оболочку пакета. Заметил-то адмирал его сразу, но решил, видимо, отложить ознакомление с ним напоследок.
- А что мы имеем здесь? - Он взял пакет в руки и внимательно изучил ярлык. - Что означают буквы S. Е.?
- Son Exellence, сэр, в переводе - Его Превосходительству.
- Его Превосходительству генерал-губернатору… чего, капитан?
- Наветренных Островов, сэр.
- Ах, да, я мог бы и сам догадаться - здесь же написано: Мартиника. - Фостер смущенно покачал головой. - Так и не смог я выучить этот проклятый язык… Ну, а теперь…
Адмирал потрогал лежащий на столе перочинный нож, еще раз осмотрел просмоленный шпагат на пакете, неохотно отодвинул нож в сторону и с сожалением поднял глаза на Хорнблоуэра.
- Я думаю, что мне не стоит связываться с этим предметом, - сказал он, - пусть с ним разбираются в Адмиралтействе.
Хорнблоуэр считал точно так же, хотя и не осмелился высказать свои мысли вслух. Фостер пристально посмотрел на него.
- Вы, конечно, собираетесь в Лондон, капитан?
- Так точно, сэр.
- Понятно. Я полагаю, вы надеетесь получить корабль, не так ли?
- Так точно, сэр. Адмирал Корнуоллис произвел меня в капитаны месяц назад.
- Очень хорошо… - Фостер в задумчивости постучал костяшками пальцев по заключенному в свинец документу. - Пожалуй, эта вещица поможет вам сэкономить время и деньги. Лейтенант!
- Сэр! - флаг-лейтенант появился мгновенно, как чертик из табакерки.
- Капитану Хорнблоуэру потребуется почтовая карета.
- Так точно, сэр.
- Распорядитесь, чтобы экипаж подали к воротам немедленно.
- Так точно, сэр.
- И выпишите капитану подорожную до Лондона.
- Так точно, сэр.
Фостер снова обратил внимание на капитана и невольно усмехнулся при виде растерянно удивленного выражения на лице последнего. На этот раз Хорнблоуэр позволил от неожиданности проявиться своим эмоциям, что случалось с ним крайне редко.
- Ваша поездка обойдется королю Георгу, благослови его Господи, в 17 гиней, - сказал Фостер. - Вы не испытываете благодарности за такую щедрость, капитан?
Хорнблоуэр уже полностью овладел собой и ничем не выказал своего раздражения от слов адмирала.
- Конечно, я очень благодарен вам, сэр, - ответил он ровным голосом и с невозмутимым выражением на лице.
- Каждый день, а порой десяток раз на дню, - продолжал Фостер, - ко мне приходят заслуженные офицеры и даже адмиралы, пытающиеся получить подорожную для поездки в Лондон за казенный счет. Каких только причин не доводилось мне выслушивать… А вам как будто все равно.
- Да нет, сэр, я очень польщен и крайне благодарен вам, - поспешно произнес капитан, вовсе не желая, чтобы Фостер догадался о причинах отсутствия восторга перед его действительно щедрым предложением. Пускай Мария ждет его у ворот, у королевского офицера имеется своя гордость и чувство долга. К тому же он виделся с Марией не так давно, всего три месяца назад, а ведь многие офицеры не видели своих близких более двух лет, с самого начала войны.
- Благодарите не меня, а этот трофей, - сказал Фостер, - если бы не он, я бы и не подумал так поступить.
Этим трофеем был, разумеется, таинственный пакет в свинцовой оболочке, на котором лежала рука адмирала.
- Так точно, сэр.
- Я уверен, что этот документ будет оценен в Адмиралтействе куда дороже 17 гиней. Поверьте мне, я посылаю вас в Лондон вовсе не из дружеского расположения.
- Я все понимаю, сэр.
- Надеюсь. Да, еще, я сейчас напишу записку Марсдену. Это поможет вам миновать швейцара.
- Благодарю вас, сэр.
Пока Фостер писал записку, капитан анализировал последние фразы адмирала. Вряд ли их можно было считать тактичными. Марсден был Секретарем Адмиралтейства, и намек на то, что Хорнблоуэру понадобится рекомендательное письмо, содержал одновременно невысказанную критику относительно его внешнего вида.
- Карета будет ждать у ворот, сэр, - доложил вернувшийся флаг-лейтенант.
- Очень хорошо.
Фостер посыпал лист бумаги песком, ссыпал его обратно в песочницу, сложил конвертом, написал адрес, снова посыпал песком и опять вернул песок на место.
- Запечатайте, пожалуйста.
Пока флаг-лейтенант занимался печатями, Фостер сложил руки вместе и вновь обратил свой взор на Хорнблоуэра.
- От вас будут требовать новостей на каждой почтовой станции, капитан. В Англии сейчас интересуются только двумя вопросами: "Что делает Нельсон?" и "Не пересек ли еще Бонb Ла-Манш?" Обыватели обсуждают Вильнева и Колдера с таким же жаром, с каким прежде сравнивали между собой достоинства Тома Крибба и Джема Белчера .
- В самом деле, сэр? Боюсь, что два последних имени мне не знакомы.
- Да? Тем лучше для вас.
- Готово, сэр, - доложил флаг-лейтенант, протягивая Хорнблоуэру запечатанный конверт.
Хорнблоуэр нерешительно повертел письмо в руке, прежде чем сунул его в карман. Ему почему-то показалось, что такое отношение к посланию, адресованному Секретарю Адмиралтейства, не слишком почтительно.
- Прощайте, капитан, и счастливого вам пути, - сказал Фостер.
- Я распорядился погрузить ваш багаж в карету, сэр, - сообщил флаг-лейтенант, провожая капитана к воротам.
- Благодарю вас, - сказал Хорнблоуэр.
За воротами собралась небольшая толпа, состоящая из носильщиков, нескольких женщин, поджидающих своих мужей, и вездесущих зевак. Сейчас все их внимание было приковано к ожидающей почтовой карете с форейтором на облучке.
- Прощайте, сэр. Удачно вам добраться, - сказал напоследок лейтенант, протягивая капитану завязанные в одеяло бумаги.
Из-за ворот раздался так хорошо знакомый голос:
- Орри! Орри!
Мария стояла у ворот и держала на руках маленького Горацио. На голове у нее был капор, на плечах лежала толстая шерстяная шаль.
- Это мои жена и сын, - сухо произнес Хорнблоуэр. - Прощайте, лейтенант.
Выйдя за ворота, он заключил в объятия Марию и мальчика.
- Орри, мой дорогой, мой драгоценный, - шептала Мария, спрятав у него на плече мокрое от слез лицо. - Ты вернулся! Ты снова вернулся! Посмотри на сына - ты видишь, как он подрос? Так и носится везде целыми днями. Улыбнись папочке, маленький проказник.
Малыш и вправду улыбнулся Хорнблоуэру, но тут же снова спрятал лицо на груди Марии.
- Выглядит он действительно отлично, - сказал Хорнблоуэр. - А как ты, дорогая?
Он отступил на шаг, чтобы получше разглядеть жену. Вторая беременность пока еще никак не отразилась на ее фигуре, разве что в выражении лица зоркий глаз мог уловить легкий намек на ее положение.
- Ах, любимый, когда я вижу тебя, я словно возрождаюсь, - ответила Мария дрожащим голосом.
Было нестерпимо больно сознавать, как близки к истине ее слова, но еще больнее было сознание необходимости сказать Марии, что он должен покинуть ее прямо сейчас, не успев даже толком ни о чем расспросить.
Держа маленького Горацио левой рукой, Мария протянула правую и пощупала ткань мундира мужа.
- Твоя одежда в ужасном состоянии, Орри, дорогой! А мундир-то как помялся. Его срочно необходимо погладить.
- Дорогая… - начал Хорнблоуэр, но Мария жестом остановила его.
- Я знаю, знаю, - быстро проговорила она, - я все поняла, когда твой сундук грузили в карету. Ты должен ехать?
- Боюсь, что это необходимо.
- В Лондон?
- Да.
- И у тебя нет даже нескольких минут для меня… для нас?
- Мне очень жаль, любимая, но это так. Мария изо всех сил старалась не расплакаться.
Она гордо вскинула голову и без слез встретила виноватый взгляд мужа. Лишь подрагивающие уголки губ говорили о глубине ее переживаний.
- А что потом, милый? - голос выдал Марию: она держалась из последних сил.
- Я надеюсь получить корабль, дорогая. Я ведь теперь настоящий капитан, не забывай.
- Знаю… - Какое короткое словечко, и сколько душевной боли.
Возможно, это была чистая случайность, но капитан склонен был полагать, что Мария поступила так нарочно, стараясь отвлечься от охватившего ее отчаяния перед разлукой. Она вытянула руку и коснулась его щеки чуть пониже левого уха.
- Это еще что такое? - спросила она удивленно. - Похоже на краску. Точно, черная краска. Ты совсем не следишь за собой, милый.
- Ты права… действительно краска, - согласился Хорнблоуэр.
Первым его поползновением было отстраниться от жены при таком нескромном проявлении ласки на людях, и только секунду спустя он сообразил, что имела в виду Мария. Сразу же нахлынули воспоминания о той памятной ночи - неужели это случилось только позавчера, - когда он вел за собой по палубе вражеского корабля толпу вопящих головорезов с раскрашенными черной краской лицами. В ушах его снова звучали скрежет стального клинка, наткнувшегося на человеческую кость, крики и стоны умирающих и тщетные мольбы о пощаде. Он снова переживал тот волнующий момент, когда Бедлстоун и Гарни выпустили из пушки девятифунтовый заряд картечи прямо в гущу сгрудившихся в твиндеке французов. Все это происходило позапрошлой ночью, а сегодня перед ним были только Мария и его сын, простые, невинные и ни о чем не подозревающие, да еще толпа равнодушных зевак и родное английское солнышко. Всего один шаг разделял эти два мира, но этот шаг был длиной в вечность и пролегал над бездонной пропастью.
- Орри, дорогой, что с тобой? - встревоженно спросила Мария, заставив Хорнблоуэра вырваться из паутины воспоминаний.
Она вопросительно и изучающе всматривалась в лицо мужа, и было заметно, что увиденное пугает ее. Хорнблоуэр и сам уже почувствовал, как перекосилось его лицо в недоброй гримасе при воспоминании о пережитом. Он понял, что настало время для улыбки и шутки.
- Понимаешь, дорогая, на барже, которая доставила меня на берег, было довольно сложно с умыванием, - сказал он, припоминая, с каким трудом оттирал скипидаром лицо, стоя перед зеркалом на пляшущей под ногами палубе.
- Ты должен отмыть это пятно при первой же возможности. Не сходит, - плаксиво пожаловалась Мария после тщетной попытки стереть краску кончиком носового платка.
- Ничего, дорогая, отойдет.
Лицо его смягчилось, свирепый оскал уступил место нормальной человеческой улыбке, и Мария сразу почувствовала себя намного увереннее. Хорнблоуэр понял, что лучшего момента для прощания ему не выбрать.
- Ну, а теперь до свидания, любимая, - нежно произнес он.
- До свидания, милый.
За время, прошедшее после свадьбы, они виделись с полдюжины раз, но Мария уже успела выучиться нелегкой науке расставания. Она знала, как ненавидит ее непредсказуемый муж всякое внешнее проявление эмоций даже и наедине, а уж на публике во сто крат сильнее. Привыкла она и к внезапным приступам холодной отстраненности с его стороны и научилась не обижаться, тем более, что после таких моментов он сам страдал не меньше нее. Но превыше всего Мария усвоила самый главный урок: на чаше весов, определяющих его поступки, она не весит ничего по сравнению с чувством долга. Она твердо знала, что даже если бросит на эту чашу свою жизнь и жизнь их ребенка, это ни к чему не приведет, кроме тяжелейшей душевной травмы. А на такой риск она пойти не могла, потому что знала, - он будет мучиться еще сильнее, чем она сама.
Вернувшись к почтовой карете, Хорнблоуэр убедился, что его сундук и вещмешок находятся под сиденьем, поставил на него свой драгоценный узел и еще раз повернулся с улыбкой к жене и ребенку.
- Счастливо оставаться, сынок, - сказал он на прощание и был вознагражден еще одной застенчивой мимолетной улыбкой на детском личике. - До свидания, родная. Я буду писать тебе каждый день.
Хорнблоуэр уселся в карету, закрыл дверцу и сразу ощутил странное чувство изолированности. Форейтор вскарабкался на козлы и оглянулся на единстввенного пассажира.
- В Лондон, - бросил Хорнблоуэр.
Кони тронули с места, и толпа зевак проводила экипаж нестройными возгласами, отдаленно напоминающими "ура". Затем копыта зацокали по булыжной мостовой, карета завернула за угол, и Мария с маленьким Горацио скрылись из вида.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Подходит, - кивнул Хорнблоуэр хозяйке.
- Заноси вещи, Гарри! - крикнула та через плечо, и почти сразу на потертых, не знавших коврового покрытия, деревянных ступенях послышались тяжелые шаги сына хозяйки, здорового, но безобидного парня, поднимающего наверх морской сундук капитана.
В комнате было немного мебели: кровать, кресло, умывальник и зеркало, но привыкшему к спартанской обстановке человеку больше ничего и не требовалось. Это была дешевая гостиница, рекомендованная Хорнблоуэру форейтором на последнем перегоне перед Лондоном.
Когда почтовая карета свернула с Вестминстер-Бридж-Роуд на узкую бедную улочку и остановилась у входа, это событие вызвало немалое удивление у местных обитателей. Видно было, что почтовые кареты не часто заезжают в эти края. Возбужденные крики мальчишек, потрясенных случившимся, до сих пор доносились до ушей Хорнблоуэра сквозь узкое оконце.
- Что-нибудь желаете? - осведомилась хозяйка.
- Горячей воды.
- Сейчас принесу.