Примерно через четверть мили они увидели перед собой линию тесно подогнанных друг к другу городских домов, а дорога превратилась в узкую улочку. Они шли, держась строго за мулом, но нигде не видели ни огонька. Казалось, весь мир уснул.
– Вот где собака зарыта, – прошептал Магистр, и, как бы желая уличить его во лжи, где-то совсем рядом залаяла собака.
Витус толкнул Магистра в бок, давая понять, чтобы тот придержал язык. Изабелла подняла голову. Уши ее беспокойно зашевелились.
– И-и-и-а-а! – взревела она, а потом уверенно пошла в сторону хлева, прилепившегося к сравнительно большому дому. Они оказались перед ночлежным домом, принадлежавшим некоему Педро, потому что покосившиеся буквы на вывеске над дверью оповещали: "Приют у Педро". Изнутри доносились голоса.
– А ну тихо! – прикрикнула вдруг женщина из окна верхнего этажа. – Потише, вы, там, внизу! Чтоб вас черти побрали!
Она выглянула в окно. На голове у нее громоздился ночной колпак, а в руке она держала ночной горшок, содержимое которого женщина не замедлила выплеснуть вниз. Витус с Магистром едва успели отскочить в сторону. Изабелла, на которую кое-что попало, шагнула вперед и заревела:
– И-а-а-а!
Женщина в окне исчезла.
– Вот еще! Какие-то бездомные ослы разгуливают тут по ночам! – ругнулась она, исчезая.
– Погодите! – Орантес схватил отца Куллуса за руку. – По-моему, это меня зовет Изабелла!
– Твой мул? – с набитым ртом переспросил Куллус.
Эта новость его не слишком заинтересовала. Он потянулся правой рукой за пирожком с мясом, а левой налил в свою кружку вина из кувшина. Сделав порядочный глоток, утер рукавом сутаны рот. Но успел заметить, что Орантес чем-то обеспокоен. Его доброе сердце дрогнуло:
– Не тревожься ты так, сын мой. Что правда, то правда, удача нам сегодня не улыбнулась. Как подумаю о том, что нам не удалось вызволить Витуса из тюрьмы инквизиции... Однако, уверяю тебя, что, если на то будет воля Божья, это случится не позднее завтрашнего дня.
Он вложил в эти слова всю силу убеждения, которой обладал. Зачем Орантесу знать, что и сам он, Куллус, не совсем уверен в успехе.
– Почему бы тебе не последовать за остальными? – спросил он как ни в чем ни бывало. – Все уже разошлись по своим комнатам, помолились на ночь и легли спать. Будет день – будет и пища.
И закусил вино пирожком с мясом дичи.
– Не понимаю, святой отец как это после всего, что случилось сегодня, у вас еще не пропал аппетит?
– Ах, сын мой, – мягко улыбнулся отец Куллус. – От того, что я стал бы голодать, Витуса на волю не выпустили бы, правда? Надо видеть жизнь такой, какова она есть. Все равно все мы грешны перед Богом. – И он наскоро перекрестился рукой с огрызком пирожка. – Те Deum laudamus!
– Ну, ваше дело, – Орантес встал из-за стола. Его немного огорчало, что Куллус настойчиво обращался к нему "сын мой", хотя они с ним были одного возраста. Вдобавок он досадовал на самого себя, что принял это дело так близко к сердцу. Да, но из своей шкуры не выпрыгнешь! Какое-то безотчетное чувство подсказывало ему, что сегодня ночью что-то случится.
И вдруг он понял: рев Изабеллы прозвучал как будто с улицы, хотя ей в это время полагалось стоять в хлеву на заднем дворе.
– Пойду проверю, что там такое, – сказал он и исчез в темноте.
– Поступай, как знаешь, сын мой, – проговорил ему вслед Куллус, продолжая жевать.
Орантес нашел мула недалеко от входа в гостиницу. Он громко пофыркивал и несколько раз ударил копытами по камням мостовой.
– Изабелла, – проговорил он совершенно спокойно, – где тебя носило в такое позднее время? Возвращайся обратно в хлев.
Разговаривая с животным, он боковым зрением увидел две замершие в тени дерева фигуры. Орантес почему-то очень испугался. Сердце тревожно забилось. Времена смутные, по ночам тут бродит много всякого ворья и прочего отребья. Он потянулся рукой к поясу, за которым у него был кинжал. Он отлично владел оружием, но все-таки надеялся, что выхватывать его не придется.
– Хорошая девочка, – громко сказал он, когда мул послушно пошел за ним следом. Скоро они будут в хлеву...
– Карлос Орантес! – Кто-то окликнул его по имени!
Крестьянин остановился. Мул в задумчивости сделал несколько шагов вперед и толкнул хозяина головой в спину. Орантес едва устоял на ногах. Он инстинктивно встал за мулом.
– Кто меня спрашивает? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал построже.
– Карлос Орантес, это ты? – вновь спросили его. На сей раз в голосе спрашивающего звучало нескрываемое нетерпение.
– А то кто же, тысяча чертей!
– Слава и хвала Господу нашему!
Орантес видел, как обе фигуры отделились от дерева и быстрым шагом направились в его сторону. Он положил было ладонь на рукоятку кинжала – как знать, кто это? – но тут же всплеснул обеими руками: – Пресвятая Дева Мария! Это ты, Витус?
– Тссс, не так громко! – Витус заговорщицки приложил палец к губам. – Да, это я!
– Дай прижать тебя к сердцу, парень! – Орантес изо всех сил старался не заорать от радости. Он сгреб Витуса своими ручищами и крепко сжал в объятиях.
– Выходит, ты оставил этих проклятых инквизиторов с носом! Я просто глазам своим не верю!
Витус высвободился из его объятий.
– Я хочу познакомить тебя с моим другом, мы с ним сидели в одной камере. – Маленький ученый неторопливо подошел к ним. – Это Магистр, а это Карлос Орантес, – представил он их друг другу.
Крестьянин крепко пожал протянутую руку:
– Друзья Витуса – мои друзья. Но к чему лишние слова! Нам надо поскорее испариться отсюда. Лучше будет для начала спрятаться в хлеву. А там поглядим.
Через минуту они были уже в хлеву, служившем также конюшней, где стояло восемь-девять лошадей.
– Там, сзади, есть еще одна маленькая дверь. А оттуда по лестнице можно забраться в окно первого этажа. Этой лестницей, наверное, никто никогда не пользовался: больно она узкая. Но для наших целей сгодится. Над этой комнатой, на втором этаже, будет ночевать аббат Гаудек.
– Отец Томас и отец Куллус тоже ночуют в этом доме? – спросил Витус.
– Да, в одной комнате с аббатом. Преподобный отец решил сэкономить деньги: на пару ночей-де сойдет и так! Между прочим, он оплачивает еще одну комнату: мою и моих сыновей.
Говоря это, Орантес приблизился к той самой маленькой двери.
– Когда будем подниматься, лестница затрещит – тут уж ничего не попишешь. Поэтому я предлагаю: пока один из нас будет лезть в окно, остальные затянут какую-нибудь песенку. Пусть думают, будто пьяницы разгулялись.
– Распевать подобные песенки – мое любимое занятие, – весело поддержал его Магистр. – Это у меня еще со студенческих времен.
– Тогда запевай! – обрадовался Орантес.
Они старались петь громко и ладно, пока один из них лез по лестнице. Из-за окон послышались голоса недовольных гостей. Но ни выйти в коридор, ни выглянуть в окно никто из них не решился.
Люблю я пить вино
При лунном свете
И тело женщины,
Когда она раздета...
Магистр пел громче всех, да еще прищелкивал языком.
Но вот наконец все они влезли в окно и оказались в темном коридоре. Орантес, влезший в окно последним, уверенно подошел к одной из дверей и постучал.
Тут же послышался голос аббата Гаудека:
– Войдите!
Все трое неслышно юркнули в открытую дверь. Гаудек и отец Томас, коротавшие время перед сном при тусклом свете коптящей лампы, не сразу узнали тех, кто своим появлением помешал им отойти ко сну. А когда узнали, тут же, не сговариваясь, вскочили на ноги.
– Витус! – воскликнул аббат Гаудек. – Слава Всевышнему!
Только тут он заметил, что они с отцом Томасом в одном исподнем. Оба быстро набросили на себя рясы.
– Все что угодно я мог себе представить – только не это!
Довольно странная по составу группа продвигалась около полудня 5 августа по густому лесу, что юго-западнее Досвальдеса. Впереди шел крепко сбитый крестьянин, за ним – пятеро всадников на лошадях и мул в поводу, а замыкали группу два подростка, похожих друг на друга, как две капли воды.
– Далеко еще до той сторожки, о которой вы упоминали сегодня утром? – спросил аббат Гаудек. Он восседал на высоком иноходце, в то время как Томас и Куллус – на гнедых жеребцах. Оставшимся двоим достались битюги: их выпрягли из телеги, распределив груз на всех лошадей поровну.
– Какая-нибудь миля, досточтимый отец, – ответил Орантес. – А вообще могу вас успокоить: здесь мы вряд ли кого-нибудь встретим, здесь нет жилья.
– Хорошо бы нам хоть на ночлег остановиться в этой сторожке, – заметил аббат Гаудек некоторое время спустя. – Она, судя по вашим словам, стоит на отшибе, крыша прочная, в домике сухо, можно затопить камин. Как раз то, что надо.
– Вам гораздо удобнее было бы переночевать в моем доме.
– Нет, мой дорогой Орантес. Сколько бы вы ни предлагали, об этом не может быть и речи. Мы не хотим подвергать опасности вас и вашу семью.
– Как вам будет угодно, досточтимый отец.
В некоторых случаях Гаудек был непоколебим, и уговаривать его было бессмысленно. Орантес понял это.
– Может быть, стоит проверить, не преследует ли нас кто?
– Это можно.
Сзади донесся голос отца Томаса:
– Я все время приглядываюсь. По-моему, погони нет. Да и откуда ей взяться? Мы монахи, идем своей дорогой, никого не задеваем. Кому может быть известно, что с нами двое бежавших из тюрьмы?
– Тем более, что, когда мы покидали гостиницу, на них никто не обратил внимания, – хихикнул Куллус. – А даже если кто и заметил, что у них общего с теми, кого ищут? – Он с удовлетворением переводил взгляд с одного на другого и даже заулыбался. Благодаря мазям отца Томаса лица обоих уже не выглядели такими распухшими. У Витуса была накладная черная борода, а череп обрит наголо. Вид такой, что он и сам себя не узнал бы.
А Магистр походил скорее на юношу, чем на зрелого мужчину – в светлом парике, локоны которого спадали ему на лоб и плечи, и при пышных усах. Синий камзол Антонио и простые льняные штаны Лупо дополняли его экипировку. По виду он мог бы сойти за приятеля братьев-близнецов.
– Vestis virum reddit, – улыбнулся Куллус. – Принимают по одежке, как выражались древние римляне.
– Орантес, ты не хотел бы немного посидеть в седле? – спросил Витус.
– Нет-нет, – добродушно махнул рукой крестьянин. – От ходьбы я ничуть не устаю. Да и вообще мы скоро будем на месте.
– Я тебя давно хочу вот о чем спросить, – начал Витус. – Как к тебе попала Изабелла? Ведь она принадлежала...
– Да, отцу, – грустно кивнул Орантес. – Как-то утром несколько недель назад я увидел ее на нашем дворе. Она сама прибежала из Пунта-де-ла-Крус. Я сразу понял: что-то стряслось. К сожалению, я не ошибся. Накануне вечером отец умер.
– Как жаль!.. Мы с ним были едва знакомы, но он отнесся ко мне так по-дружески. Это что, из-за его кровохарканья?
– Из-за него самого, – вместо Орантеса ответил отец Томас. – Поздним вечером за мной прибежал мальчик из деревни, и я поспешил к постели больного. Эмилио был уже очень слаб и лежал в луже крови, которую выхаркал. Я дал ему седативное средство. Проглотив лекарство, он несколько успокоился. А потом, через час с небольшим, попросил причастить его, что я и сделал. Он отошел с улыбкой на устах.
– Теперь он покоится на маленьком кладбище подле церкви в Пунта-де-ла-Крус, – добавил Орантес. – Моя Ана ходила туда положить цветы на могилу.
– Все земное бренно, – вздохнул отец Томас и перекрестился.
– Вон там, впереди, будет лужайка, и на ней наша сторожка, – сказал крестьянин.
Ночь в ветхой, продуваемой ветром сторожке оказалась неожиданно холодной.
В поздний час они произнесли благодарственную молитву, а потом улеглись на полу, укрывшись конскими попонами. Проснулись они довольно поздно и перекусили тем, что удалось захватить из гостиницы, поспешно покидая ее: сушеной рыбой, хлебом и орехами. Воду принесли из протекавшего неподалеку от сторожки ручья.
– Никто не знает, где Орантес с близнецами? Что-то их нет с самого утра...
– Этот добрый человек всю ночь провел без сна, сторожил нас, – объяснил аббат Гаудек. – А сегодня утром отправился обратно в Досвальдес, чтобы разузнать, нет ли за нами погони. Он объяснил, что сегодня базарный день – самое удобное время, чтобы узнать все новости.
Аббат устроился вместе с остальными на телеге для сена, поперек которой они положили широкую доску, служившую им чем-то вроде обеденного стола. Он сидел во главе этого "стола", да и в сторожке вел себя как старший; он же произнес слова молитвы перед принятием пищи.
– Я взял с Орантеса и его сыновей слово, что они будут вести себя в городе как можно осмотрительнее, – продолжал Гаудек, – потому что, если они не вернутся, это будет и для нас катастрофой. Они в эти дни – наши глаза и уши...
– ... да, "а в ком нет сего, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих", – перебил его отец Куллус, – как сказано во Втором соборном послании святого апостола Петра, глава 1, стих 9.
– Совершенно верно, – терпеливо кивнул аббат Гаудек. – А кто так силен в Священном Писании и так благочестив, тот, разумеется, всегда готов сослужить службу ближним. Поэтому ты уберешь все, что останется после еды, все почистишь и помоешь.
– Да, преподобный отец, – Куллус смущенно опустил голову. – Levi defungor poena, – пробормотал он. – Это я еще отделался легким испугом.
– Levi poena defungeris, – заметил настоятель, обладавший весьма острым слухом. – Да, голову с тебя за это никто не снимет. Однако, прежде чем приняться за дело, произнесем еще благодарственную молитву за дарованную нам пищу. И не забудь упомянуть в этой молитве имя Карлоса Орантеса, ибо не кто иной, как он пришел ко мне несколько дней назад и высказал подозрение, что наш Витус оказался у инквизиторов.
– Да, преподобный отец. – И Куллус сделал так, как было велено.
Когда все снова собрались вместе, аббат Гаудек сказал:
– Наши лошади и упряжь тоже требуют ухода. Витус и господин Магистр, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?
– Разумеется. – Оба были готовы. – С чего начать?
– Отец Куллус вам все покажет.
Незадолго до захода солнца вернулся Орантес. Настроение у него было лучше некуда. Следом за ним с какой-то поклажей шествовали его сыновья.
– Хорошие новости? – спросил аббат Гаудек. Он как раз расставлял на столе скромную вечернюю трапезу для остальных.
– Господь Бог споспешествует нам! – Гордость, звучавшая в голосе Орантеса, не оставляла сомнений, что успех предприятия в немалой степени его заслуга.
– Слава Всевышнему! – у аббата словно камень с души упал. – Ответь мне сразу на один вопрос: погони за нами нет?
– Нет! – в один голос ответили Орантес и его сыновья-близнецы.
– Deo gratias! Слава Богу! – аббат Гаудек возвел глаза к небу и перекрестился. – А теперь рассказывайте.
– Значит, так, – Орантес с сыновьями подсели к остальным. – Сначала мы пошли на базар, послушали, о чем там судачат. Мы разделились, чтобы услышать мнения разных людей. В Досвальдесе всегда рыбаки осведомлены лучше тех, кто плетет корзины, – это я так, для примера... Только на этот раз никому ничего о происшествии в тюрьме не было известно...
– И насчет того, чтобы за Витусом и Магистром устроили погоню – тоже ничего, – добавили близнецы.
– Deo gratias! – воскликнул на сей раз Витус.
Он быстро вскочил и протянул трем вновь прибывшим по миске с сушеной рыбой и грибной подливкой, которую приготовил Магистр.
– Ешьте на здоровье! – проговорил он, растроганно моргая глазами.
– Ну, расскажу, как было дальше, – проговорил Орантес, уже жуя. – Мы, конечно, не обрадовались тому, что ничегошеньки так и не выяснили. И потому отправились прямиком в логово льва.
– В логово льва? Ты хочешь сказать, что вы были в здании тюрьмы? – изумился Витус.
– Именно так. И там столкнулись с тем, что нам и присниться не могло бы!
– Говори же! Что же ты тянешь? – теперь уже не выдержали нервы у отца Томаса.
И тут все начали наперебой засыпать Орантеса вопросами:
– Как вам удалось пройти мимо часовых?
– Сгоревшие до сих пор лежат в камере?
– Что с Крысой?
Крестьянин поднял руки, призывая к спокойствию.
– Все, что произошло, приписывают человеку, которого вы называете Крысой.
– То есть как?! – вскричали все, однако голос Орантеса заставил их умолкнуть:
– Я расскажу все по порядку. Если позволите, конечно.
Им было непросто преодолеть свое любопытство – а что оставалось? Витус протянул Орантесу и близнецам кувшин с водой и кружки, чтобы они смогли запить скудный ужин.
– Спасибо! – Орантес выскреб из миски последние крохи пищи. – После того, значит, как мы ничего на базаре не выяснили, мы направились к зданию тюрьмы и уже издали увидели шеренгу солдат перед самым зданием. Один из них, старший по чину, капрал, был явно чем-то обеспокоен. Мы сразу поняли, что ему-то о случившемся известно. Нам нужно было пройти мимо него. Лупо подошел к стражнику справа и отвлек его, а мы с Антонио тем временем проскользнули слева от него в ворота.
– А как тебе удалось отвлечь внимание капрала? – спросил Магистр у Лупо.
– Очень просто. Я начал расспрашивать о его ружье. Об оружии любой солдат поговорить любит. А еще я спросил капрала, из какой стали сделана его алебарда и убил ли он кого-нибудь ею. Ну, в каких боях он участвовал и все такое прочее... – Он умолк и оглядел всех собравшихся. – Ну, он и рассказал мне все, что узнал от епископа Матео, а это не так уж мало!
– Об этом потом, – вмешался Орантес. – Итак, мы с Антонио проникли в тюрьму и прошли по ее коридорам до двери той самой камеры, где, как мы думали, и пытали узников. Оттуда доносились какие-то странные звуки. Словно металлические пластины дребезжали. Мы никак не могли сообразить, что это такое, и, подумав немного, открыли дверь и проскользнули внутрь.
– А внутри камеры, – продолжал Антонио, – стоял человек с крысиной бабьей мордой, который здорово испугался, увидев нас.
– Это и был, наверное, Крыса, – вставил Магистр.
– Он самый, – подтвердил Орантес. – В руках у него был ремень или, точнее говоря, оставшиеся от ремня ошметки, которыми он что есть мочи лупил по стене – хотел высвободить серебряную пряжку из обуглившейся кожи. Хотел эту пряжку присвоить: серебро все же таки! Но испуг его длился недолго. "Вы кто такие, что вам здесь надо?" – заорал он на нас. Сунув остатки ремня с пряжкой в карман, он двинулся на нас, размахивая в воздухе кинжалом.
– Такой дорогой штуковиной с изукрашенным лезвием? – спросил Витус.
– По-моему, да.
– Значит, это был кинжал Нуну. Только он заполучил его каким-то непонятным путем.
– Как бы то ни было, Крыса размахивал кинжалом, поэтому я сперва постарался умерить его пыл, чтобы выиграть время. "Все в порядке, дружище! – сказал я. – Мы родственники Мартинеса". И когда он с удивлением на меня уставился, я объяснил: "Ну, не самые близкие, друг мой. Покойный был одним из наших дальних родственников".