Витус перебрал содержимое сундука. В основном там были сложены старинные фолианты.
– Вот он, преподобный отец!
– Выложи все, что внутри него, на табурет.
Крупные золотые монеты со звоном упали на табурет. Они блестели даже в полутьме кельи.
– Это пять двойных золотых эскудо, – прошептал Гардинус. – Теперь они твои.
– Мне не нужны деньги, преподобный отче.
– Возьми, я настаиваю на этом. В миру ты без денег не обойдешься.
Витус подчинился воле умирающего и положил деньги обратно в кошель. Он очень мало знал о мире и не представлял, куда направит свои стопы. Но тем не менее испытывал желание познать мир.
Гардинус, угадавший его мысли, прошептал:
– Я был уверен, что тебе захочется открыть эту тайну. Но нужно хорошо обдумать, в какую сторону идти искать.
– Да, преподобный отец. У меня такое чувство, словно предстоит отыскать иголку в стоге сена.
– Точно. Поэтому нужно сделать этот стог по возможности поменьше.
– О чем это вы?
– Сузить пределы поиска, приняв как наиболее вероятные два-три обстоятельства. Во-первых, мы сочтем, что этот герб – твой фамильный герб. Это исключает твое испанское происхождение. Во-вторых обратим внимание на твою внешность: она служит доказательством, что ты, скорее всего, родом с севера Европы.
– Да, но и север Европы велик, – в голосе Витуса сквозило сомнение.
Аббат Гардинус покачал головой, собирая все свои оставшиеся силы. Холод уже коснулся его сердца, смерть не медлила. Что ж, ему требуется немного времени. Старец заговорил вновь:
– Я говорю об Английском королевстве. Отправляйся в Англию. Лондон – узловой пункт, где сходятся морские пути из самых разных стран. Там, возможно, ты встретишь кого-нибудь...
Утомленный, он умолк.
– Англия, – повторил Витус.
Старец сделал выбор за него. И все выглядело как будто совершенно логично, естественно. Неужели Англия и есть тот самый стог сена?
Витус почти ничего не знал об этой стране. Там, по слухам, живут предприимчивые торговые люди и отчаянно смелые мореходы. Однако их суда считались смехотворно малыми и, по мнению испанцев, ни в какое сравнение не шли с галеонами его величества Филиппа II. Попасть в Англию отсюда можно только морем.
– На судне... в Англию... – едва слышно прошептал Гардинус. Черты лица его застыли. Он понимал, что сил для принятия последнего причастия не достанет. Но все в Божьей воле. Господь уже предупредил его и позвал к Себе. Значит, все в порядке.
Медленно, очень медленно аббат Гардинус поднял руку в последний раз, чтобы перекреститься.
– Подай мне... распятие...
Мысли Витуса смешались, когда он, встав на табурет, снимал распятие со стены. Посмотрел вниз. И увидел маленького старого человека, душа которого расставалась с телом. Витус положил распятие на его впалую грудь и сплел руки старца поверх него.
– Преподобный отец! – услышал он свой голос. – Прошу вас, отче, умоляю! Ну не умирайте!
Слезы неудержимо покатились из его глаз. Плечи дрогнули, и впервые за всю сознательную жизнь юноша зарыдал от отчаяния. И тут он в последний раз услышал голос, доносившийся, казалось, из потустороннего мира:
– Кто с Богом... жил, тот и умрет... с Богом...
ВОЗНИЦА ЭМИЛИО
За свою долгую жизнь я понял, что есть люди, с которыми живешь совсем рядом, но никогда с ними не сблизишься. А есть и другие, к которым, едва познакомившись, сразу привязываешься всем сердцем.
Заскрипели петли, и северные ворота захлопнулись за ним. Витус неуверенным шагом вышел за пределы Камподиоса.
– Да пребудет с тобою Господь! – услышал он за спиной слова брата Кастора.
Привратник, согбенный годами старик, всегда чем-то озабоченный, задвинул засов. Открывать и закрывать ворота стоило ему немалого труда. В их глухом стуке было что-то безысходно-окончательное.
Витус огляделся. Над долиной все еще висел ночной туман, и горы на горизонте только обретали свои очертания. Холод пронизывал его. Он держал в руках кожаный заплечный короб, который на прощанье подсунул ему брат Фестус, монастырский повар. Фестуса все называли Cupa disens – Говорящая бочка, и, глядя на него, приходилось признать, прозвище это ему подходит.
– Вот, значит, как – ты решил покинуть нас, – прогудел "бочка", когда Витус пришел попрощаться. – Жаль. Ох, как жаль! Мне уже все рассказали. Что же ты выбрал такое время – пост ведь? Сын мой, у меня нет почти ничего подходящего для тебя в дорогу.
Повар огляделся повнимательнее, бормоча:
– А хотя нет... есть фрикадельки из рыбы, запеченные с корнем петрушки и белым хлебом, приправленные перцем и шафраном... Для поста сгодится, а? Но на дальнюю дорогу... Погоди-ка, кажется, есть кое-что подходящее!
Cupa disens ловко достал из очага зажаренного каплуна и заговорщицки приложил палец к губам:
– Если тебя кто-нибудь спросит, откуда, ты ни сном ни духом! Прилетела к тебе жареная птичка – и дело с концом! Ясно?
– Ясно! – кивнул Витус.
– Ешь на здоровье! Пища бодрит тело и душу! Не забывай моих слов, если тебе когда-нибудь придется худо.
Не успел Витус поблагодарить его, как повар удалился в дальний угол кухни, где висели полотенца, чтобы вытереть свои огромные, как лопаты, руки. Довольный, он напевал вполголоса, опять занявшись своими горшками и мисками, здесь добавляя пряность, а там – соль. Он, похоже, и думать забыл о Витусе.
– Тебе еще что-нибудь, сынок? – спросил он, заметив, что юноша как стоял, так и стоит на том же месте.
– Да нет, ничего, большое спасибо!
"Бочка" проворчал что-то неразборчивое и сделал вид, будто страшно занят, так что Витусу только и оставалось удалиться восвояси.
Взвесив каплуна в руке, юноша прикинул, как бы лучше нести его. Его мысли прервал чей-то негромкий храп. Брат Кастор! Он не мог не улыбнуться. "Этот, если заснет, черта с два его добудишься!" – говорили о старике, кстати, совершенно справедливо. Что он постоянно и подтверждал. Храп его становился все громче.
Так как же быть с каплуном? Чтобы идти быстро и размеренно, нужно, чтобы руки были свободными. Так что лучше всего положить его в заплечный короб. Взяв короб, Витус проверил еще раз, что в нем есть.
Сверху лежал горшок на металлической треноге – подарок брата Гримма из монастырской кузницы; чуть ниже – две груботканые льняные рубахи; запасные штаны на всякий случай, которые вряд ли могли считаться настоящими штанами, потому что за много лет на них появилось столько заплат, что они, как говорят шутники, из одних дыр и были сшиты; еще ниже – шерстяной свитер деревенской вязки, а в самом низу – очень хорошие новенькие сандалии из воловьей кожи – изделие сапожников Камподиоса.
Короб имел одну особенность, составлявшую его несомненное достоинство: двойное дно. Потайное отделение было достаточно большим, чтобы вместить в себя один из редких списков книги "De morbis", который отец Томас подарил ему на прощанье.
– Прими этот список в знак благодарности за то, что ты помогал мне во время операций, – сказал он вчера вечером. – Это список с оригинала, но некоторые иллюстрации в нем получше, чем в оригинале.
Витус почтительно принял из рук автора драгоценный фолиант.
– Не знаю, как и благодарить вас. Я... – он не находил нужных слов.
– Оставь это, Витус! Как видишь, она и в открытом, и в закрытом виде запирается на замок. Причина очень проста: рецепты могут спасти жизнь, но и положить ей конец тоже могут, если окажутся в неумелых или недобрых руках. А еще перелистает ветер страницу, ты не заметишь и... – монастырский лекарь надел на рукопись "кожаную рубашку" – переплет, к которому был подвешен ключик от замка.
– Будь здоров, Витус! Да благословит и сохранит тебя Господь!..
Помимо пучков лекарственных трав и кое-каких хирургических инструментов в потайном отделении больше ничего не было.
Он спрятал не только книгу, но и красный камчатый платок и золотые эскудо – подальше от любопытствующих глаз посторонних. Платок он обернул вокруг тела, эскудо зашил в накидку, каждую монету отдельно, чтобы они не звенели, когда он будет идти. Уложив и каплуна, Витус забросил короб за спину и решительно отправился в путь...
Дорога мягко спускалась вниз, в долину. Справа и слева от дороги лежали серые валуны, а между ними кое-где зеленели островки травы. Солнце медленно выползало из-за горизонта, но начало уже пригревать, посылая на землю первые лучи. Витус прошагал четыре мили, когда дорога привела его к внушительного вида скале, в нише которой стояла маленькая деревянная статуя Девы Марии, приглашавшая остановиться и помолиться. Витус быстро протараторил Ave Maria, а потом свернул на дорогу, ведущую к Порто-Мария, небольшому городку, обязанному своим названием именно этой скромной деревянной статуе. На безлюдных улицах он не увидел никого, кроме нескольких судачивших на улице женщин да кудахтавших кур, – день был не базарный.
Юноша вышел из городка и, пройдя еще милю, оказался у Пахо, речушки, устье которого каждое лето пересыхало. Но сейчас воды было еще достаточно. Витус вышел на берег и увидел растущий посреди течения куст дрока, вокруг которого бурлила вода. Не долго думая, молодой человек ступил в воду, подошел почти вплотную к кусту. Его взгляд остановился на ветке, которая как-то отличалась от остальных: она была более прямой, толстой и казалась достаточно прочной на вид. Витус сначала дотянулся до нее кончиками пальцев, потом попытался ухватиться, но остальные ветки мешали, словно не желали, чтобы его желание исполнилось. Наконец, когда Витус потянул ветку посильнее, оказалось, что это нечто, похожее на посох путника: в два мужских больших пальца толщиной и добрых футов пять в длину. На одном из концов он был закруглен – ни дать ни взять посох паломника из Кампостелы.
К своему удивлению, Витус заметил, что посох этот ему как раз по руке. Сжав его покрепче, молодой человек ощутил, как тепло дерева перетекает в его ладонь. Он изловчился и изо всех сил полоснул посохом воздух. Раз... другой... третий... Свист разрезаемого воздуха придал ему бодрости.
– Вот дерьмо-то! – тихонько ругнулся Озо. – Никогда не получается так, как я хочу.
Он сидел в тени кустов лесного орешника, которые росли вдоль дороги, ведущей в Пунта-де-ла-Крус, и с тоской смотрел на стадо овец, которые как ни в чем не бывало мирно щипали траву на лугу у Пахо. Опять не нашлось никого, кто согласился бы вместо него присмотреть за этими тварями! А все потому, что последнее слово всегда за стариками! А ведь ему уже четырнадцать с половиной лет, и он, можно сказать, взрослый парень. Он – мужчина и знает, что ему делать! Сегодня с утра Озо собирался пойти на рыбалку, но, как всегда, мать была иного мнения. Она прочла ему целую проповедь о том, что положено делать недорослю в его возрасте, об обязанностях детей в семье вообще, о том, что они должны радовать своих родителей, особенно матерей, и так далее, и тому подобное...
Назидания, бесконечные назидания, он их уже наизусть знает. И это при том, что мать вовсе не из великих тружениц и на всю округу только тем и славится, что любит посудачить...
И теперь вот он сидит здесь и стережет овец. Взяв перочинный нож, паренек принялся вырезать узоры на сломанной им ветке – безо всякого удовольствия, между прочим. А может, вырезать манок для охоты на уток? Этого он еще не пробовал. Интересно, получится или нет? Ну да ладно, никаких других занятий у него все равно нет, а овцы уж как-нибудь сами о себе позаботятся.
– Что вы нам объясняли о прямоугольном треугольнике, учитель Эвклид? Что квадраты катетов равны... э-э... сейчас вспомню...
Озо испуганно притаился. Чей это голос? Выглянул из-за куста на дорогу. Забавный какой-то тип приближается к нему, он явно старается шагать, как положено исправному солдату. Но он и понятия не имеет о быстром марше, чересчур скованно держится. Озо презрительно скривился: он любил наблюдать за марширующими солдатами. Подумать только, вместо того чтобы петь бодрую песенку, он взывает к какому-то отсутствующему учителю! Чего ему недостает, так это небрежно-упругого шага, который присущ бывалым солдатам. Ну, этого фрукта бояться нечего! И все-таки этот чудак с коробом за плечами странный какой-то... Не то колдун-травник, не то монах. А сейчас он вдобавок водрузил себе не плечи посох, согнулся в пояснице и ускорил шаг. Похож на Христа с распятия. Того самого, из церкви, куда Озо велено ходить молиться каждое воскресенье. В голову пришла невероятная мысль: а человек ли это вообще? А вдруг это...
Тут путник радостно взмахнул руками и воскликнул:
– Я вспомнил, вспомнил! Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Верно?
Озо охватила дрожь. С кем это разговаривает этот странный путник? Он сжался в комок, спрятавшись за кустом. Слава Богу, путник, выкрикивавший все эти непонятные слова, прошел мимо, не заметив пастуха. Озо было ясно: оставаться здесь нельзя ни минуты. Нужно вернуться в деревню и рассказать обо всем домашним.
Витус сидел у дороги и растирал уставшие ступни. На обеих вздулись большущие волдыри-мозоли, причинявшие юноше сильную боль. Бог свидетель, он не представлял себе, что путь окажется таким тяжелым!
Витус бросил взгляд на лежавшие рядом сапоги. В конце пути у него было такое чувство, будто в сапогах у него острые терки – так болели ободранные в кровь ноги. Он подумал о том, что до Сантандера еще девяносто миль, а если максимум, на что он способен, это шесть миль в час, идти ему предстояло целую вечность. При этом он постоянно отвлекался, цитируя греческих философов и математиков...
Вздохнув, Витус встал. Саднящие ноги напомнили ему о сапогах, по-прежнему лежавших в траве. Подняв их, он решил какое-то время идти босиком. Снова взяв посох, положил его на плечи. Так он мог идти с широко раскинутыми руками, придерживаясь за концы палки. Пожалуй, так будет удобнее, и можно будет распрямиться во весь рост...
– Клянусь всеми святыми! – воскликнул он. – Я свое дело сделаю. Фалес Милетский, теперь слово за вами!
Он сделал несколько решительных шагов. Поправив короб, продолжил:
– Все углы, биссектрисы которых...
– Эй, ты там! – чей-то хриплый голос заставил его оглянуться.
Витус увидел прямо перед собой голову огромного мула, запряженного в четырехколесную повозку. Сама она напоминала покосившийся от старости сарайчик. На доске, служившей облучком, восседал седовласый костлявый возница с вожжами в руках. Лицо цвета воска было испещрено сетью бесчисленных морщинок, глубоко посаженные маленькие глазки испытующе оглядели Витуса с головы до ног.
– В тебя никак дьявол вселился?
– Конечно, нет! С чего ты взял?
– С чего взял? А вот я тебе ска-а-жу...
Тут у возницы перехватило дыхание, он схватился за грудь, сотрясаемый кашлем. Кашель этот походил на собачий лай, при этом все тело возницы содрогалось. Мул беспокойно прядал ушами.
Когда приступ кашля миновал, старик сплюнул, метко попав в ящерицу, которая грелась на солнце. После чего он достал огромных размеров носовой платок и утер рот. На сгустки крови на платке он не обратил никакого внимания. Похоже, такие приступы кашля для старика не были новостью.
– На вашем месте я сделал бы что-нибудь, чтобы так не кашлять, – сказал Витус.
– Да что ты говоришь! – возница посмотрел на него с некоторым интересом, сложил платок и смахнул им муху со лба.
Его недовольство прошло так же быстро, как улетела муха.
– Куда это ты держишь путь в одиночку, сынок? – полюбопытствовал он.
– В Сантандер. Хочу оттуда отправиться в Англию, – Витус старался говорить повежливее, хотя обращение "сынок" ему претило.
– Хм, – пожевал губами старик. – В Сантандере мне бывать приходилось. Это когда я был совсем еще зеленым. Но в Англию... – На лбу у него появилось еще больше морщин. – Ведь Англия эта не в Испании?
– Нет, это за морем. Туда довольно долгий путь под парусами.
– Мой старший тоже подался за моря. С тех пор я о нем ничего не слышал. Садись, сынок! – старик громко прищелкнул языком. – Изабелла ничего не будет иметь против, чтобы подвезти тебя немного в сторону Англии. Н-но, старушенция!
Мул послушно тронулся с места.
Когда они проехали часть пути, старик, словно невзначай, повернулся к нему:
– Ты уж не серчай, что я поначалу на тебя накинулся, – проговорил он. – На этих дорогах всегда надо быть начеку. Раза два-три я чудом спасался от разбойников, которые тут шастают.
Он вытянул босую ногу, и большим пальцем погладил широкий круп мула.
– Если бы моя Изабелла не припускала всякий раз во всю прыть, не сидеть бы мне сейчас с тобой рядом.
– Ладно уж, чего там, – Витус и не думал обижаться.
– Эти негодяи каждый раз придумывают новые трюки. Иногда представляются нищими и взывают к твоему сердцу христианина: тебе ничего другого не остается, как остановиться, и тут они хватают тебя за горло! – Его ладонь невольно коснулась горла. – А в другой раз притворяются смертельно больными или умирающими, ложатся посреди дороги и стонут так, что любого проймет. А после ты сам оказываешься лежащим в пыли на дороге и стонешь уже по-настоящему!
Он толкнул Витуса в бок указательным пальцем.
– А такого, как ты, мне пока встречать не приходилось. Ты что-то там орал насчет таинственных углов и окружностей и разговаривал с кем-то невидимым. Я даже о колдовстве подумал, грешным делом...
– Вздор!
– А что, похоже, – возразил возница. – Не будь ты таким светловолосым, как архангел Гавриил, дал бы я Изабелле плетей, чтобы ты отпрыгнул с дороги, как лягушка.
– А если бы не успел? Вы бы меня задавили? Ни за что, ни про что?
– Успокойся, сынок, я же этого не сделал. И вообще: по-моему, ты и понятия не имеешь о том, кого можно встретить на большой дороге.
Витус смотрел на мирную долину, распростершуюся по обе стороны от дороги.
– Нет на свете никаких колдунов и колдуний, – сказал он некоторое время спустя.
– Много ты знаешь! – старик подхлестнул Изабеллу: предстоял подъем в гору. – Каждому известно, что они есть. Только мертвый колдун – хороший колдун, не быть мне Эмилио Рогосой из Пунта-де-ла-Крус! Можешь называть меня просто Эмилио, меня так все в нашей округе зовут.
– Выходит, вы... ты родом из Пунта-де-ла-Крус? – с теплотой в голосе переспросил Витус.