Поэзия ушла на окраины. Она восприняла язык рабочих и студентов, моряков и крестьян. Вобрала в себя говор заводов и рынков, причалов и дешевых закусочных. Она переварила все мыслимые и немыслимые сленги, обучилась бесконечной скороговорке торопящегося века и категорической краткости его рекламы.
Все это она перевела на свой язык - язык поэзии. И стала сочнее, резче, иногда - грубее, но всегда - отчетливее, выразительнее.
Так что если теперь поэзия и появляется на центральной улице города, то только в рядах демонстрантов…
Невероятно расширилась и тематика стихов. Здесь - и продолжение "вечных" тем, и возникновение новых. Тихий лирический шепот и открытый, почти баррикадный крпк. Доверчивая утренняя улыбка ребенка и философская грусть уходящего дня.
При всем этом - постоянное осмысление жизни, ее проблем, ее надежд, разочарований и новых надежд.
Жизнь нам дается даром.
Как не ценить даровщины?
Даром - небо и тучи,
Даром - холмы и лощины.
Дождь и распутица - даром,
Даром - дымки выхлопные,
Даром - узоры лепные
Над входами в кинотеатры
И вывески над тротуаром.
Вот брынза и хлеб - за денежки;
Даром - вода натощак.
Свобода - ценой головы.
Рабство - бесплатно, за так.
Жизнь нам дается даром.
Кажется, что этим стихотворением турецкий поэт Орхан Вели вместе со своими коллегами из других стран участвует в продолжающейся дискуссии о том, какой должна быть поэзия: ангажированной или не ангажированной?
Иными словами: должна ли быть поэзия активной, наступательной, тесно связанной с жизнью или не должна?
И опять спор этот далеко не так безобиден, как может показаться. Сухим академизмом и не пахнет.
Дело в том, что "сильных мира сего" настораживает возросшая активность поэзии, пугает влияние такой поэзии па молодежь.
И поэтому теоретики "неангажированности" все чаще говорят о том, что главная задача поэтов - создавать стихи для вечности. Для нее одной. И как можно меньше интересоваться политикой, как можно меньше заниматься сегодняшним днем.
Но у поэзии с вечностью взаимоотношения довольно странные: доказано, что если ты, поэт, не сумел (или не захотел) выразить сегодняшний день, если этот день тебе не интересен, то вечность не станет интересоваться ни тобой, пи твоими стихами.
Это почти закон.
Ибо полная аполитичность, помимо всего прочего, еще и - равнодушие.
А настоящий поэт не может быть равнодушным. Во всяком случае, среди больших поэтов равнодушных не было никогда…
Большие поэты остаются большими, о чем бы они ни писали.
Вы прочтете в этой книге стихи Дэвида Герберта Лоуренса и Франка Ведекинда, Луи Арагона и Назыма Хикмета, Янниса Рицоса и Гудмундура Бэдварссона, Эйно Лейно и Эрика Акселя Карлфельдта, Мориса Карема и Ганса Магнуса Энценсбергера. Вы почувствуете, что эти и другие поэты болели не только (и не столько!) за свою судьбу. Вместе с ними вы будете радоваться и негодовать, улыбаться и плакать. Перед вами они не будут скрывать ничего - ни слабости своей, ни силы.
Вы заметите, что многие из них умеют говорить серьезно, даже создавая насквозь иронические стихи. Вот Жак Превер:
Все меньше и меньше остается лесов:
Их истребляют,
Их убивают,
Их сортируют
И в дело пускают,
Их превращают
В бумажную массу,
Из которой получают миллиарды газетных листов,
Настойчиво обращающих внимание публики
На крайнюю опасность истребленья лесов.
Лежит перед вами и передо мной поэтическая карта Европы. А я по-прежнему не знаю, как поточнее обозначить на ней поэтов.
Но зато твердо знаю другое: если они города, то это города очень добрые, предельно открытые. Города, где каждый путник может найти себе в любое время суток и кров и очаг.
А если они вершины, то - какими бы высокими, какими бы заоблачными они ни были, - на них никогда не нарастает вечный лед, на них никогда не лежит вечный спег. Это теплые, живые вершины. Я знаю, что там всегда растут цветы. И еще я знаю, что вершины эти сами излучают свет. Свой, собственный свет. И поэтому даже у самых подножий этих великих гор нет мрачных ущелий, оползней и обвалов. Даже здесь - внизу - никому из людей не бывает зябко.
А уж если ты поднимешься наверх, если ты пересилишь боязнь высоты, пересилишь усталость и, ахнув, застыпешь там, на уровне полета орлов, если ты широко распахнешь глаза свои и душу, то обязательно увидишь не только прошлое земли, но и будущее ее.
Вот какую удивительную силу имеет поэзия. Вот что может творчество.
Кстати говоря, тема творчества, тема его истоков и осмысления не чужда поэтам. Вы найдете в книге стихи и на эту тему.
В общем-то поэты по-разному отвечают на вопросы: "Что такое поэзия? Как создаются стихи?" Отвечают иногда шутливо, а чаще - всерьез.
Разберите стихи на слона,
отбросьте бубенчики рифм,
ритм и размер.
Даже мысли отбросьте.
Провейте слова на ветру.
Если все же останется что-то,
это
и будет поэзия.
Так формулирует свой ответ испанец Леон Фелипе. А француз Раймон Кено начинает свое стихотворение "Искусство поэзии" так, как обычно пишутся рецепты в кулинарной книге:
Возьмите слово за основу
И на огонь поставьте слово,
Возьмите мудрости щепоть,
Наивности большой ломоть,
Немного звезд, немножко перца,
Кусок трепещущего сердца
И на конфорке мастерства
Прокипятите раз, и два,
И много-много раз все это.
Теперь пишите! Но сперва
Родитесь все-таки поэтом.
Итак, "сперва родитесь все-таки поэтом…". Пожалуй, добавить к этому нечего.
Но в странной и прекрасной профессии поэтов есть нечто объединяющее всех пишущих, независимо от языков, стран и времен.
Когда стихи закончены, то они уже не принадлежат тебе. Точнее, в эту самую минуту они начинают принадлежать не только тебе одному.
Стою у окна, его отворив пошире,
и белым платком машу, навсегда прощаясь
с моими стихами, которые к вам уходят.Ни радости не испытываю, ни грусти.
Что делать - удел стихов, он таков от века.
Я их написал и скрыть их от вас не смею,
когда б и хотел, не мог поступить иначе -
цветок не умеет скрыть своего цветенья,
и скрыть не может река своего теченья,
и дереву скрыть плоды свои пе удастся.Все дальше мои стихи от меня уходят,
и я, к моему немалому удивленью,
отсутствие их ощущаю почти до боли.Кто ведает, чья рука их перелистает?
Неведомо, кто развернет их и прочитает…Ступайте же, о стихи мои, уходите!
Умирают деревья - семена их уносит ветер.
Засыхают цветы - а пыльца всо равно бессмертна.
Реки в море текут - а вода пребывает с ними.Ухожу, оставаясь, - как всё в этом мире.
(Ф. Песоа)
Поэты рождаются, стареют, умирают. Поэзия остается. И вот перед вами поэтическая карта Западной Европы. Сейчас вы отправитесь в путь. Я вам завидую. Я знаю, что путь этот обязательно будет счастливым.
Потому что встреча с настоящей поэзией - всегда счастье.
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ XХ ВЕКА
АВСТРИЯ
ГУГО ФОН ГОФМАНСТАЛЬ
Перевод С. Ошерова
Гуго фон Гофмансталь (1874–1929). - Поэт и драматург, крупнейший представитель символизма в австрийской литературе и вообще в литературе немецкого языка. Печататься начал в 1891 г., первый поэтический сборник ("Избранные стихи") выпустил в 1903 г. В восемнадцатилетнем возрасте приобрел европейскую известность драмой "Смерть Тициана". Был автором нескольких либретто к операм Рихарда Штрауса (наиболее известна опера "Кавалер роз"). Лирическое наследие Гофмансталя невелико, но стихи его входят во все поэтические антологии. На русском языке издавался в основном в начале века; драмы Гофмансталя неоднократно шли на русской сцене.
ВСЕЛЕНСКАЯ ТАЙНА
Да, глубь колодца знает то,
Что каждый знать когда-то мог,
Безмолвен и глубок.Теперь невнятны смысл и суть,
Но, как заклятье, все подряд
Давно забытое твердят.Да, глубь колодца знает то,
Что знал склонявшийся над ней -
И утерял с теченьем дней.Был смутный лепет, песнь была.
К зеркальной темной глубине
Дитя склонится, как во сне,И вырастет, забыв себя,
И станет женщиной, и вновь
Родится в ком-нибудь любовь.Как много познаёт любовь!
Что смутно брезжило из тьмы,
Целуя, прозреваем мы.Оно лежит в словах, внутри.
Так нищий топчет самоцвет,
Что коркой тусклою одет.Да, глубь колодца знает то,
Что знали все… Оно сейчас
Лишь сном витает среди нас.
ТВОЕ ЛИЦО
Твое лицо отягощали слезы.
Я смолк, я стал смотреть и вдруг воочью
Увидел прежнее. Вдруг все всплыло!
Я так же предавался ночь за ночьюДолине - ибо я ее любил
Безмерно - и луне, и голым склонам,
Где мелкие скользили облака
Между худых разрозненных деревьев,Где серебристо-белая река,
Всегда журчащая, всегда чужая,
Текла сквозь тишину. Вдруг все всплыло!Вдруг все всплыло! То прежнее томленье,
В котором предавался я часами
Бесплодной красоте долин и рек,
Пробуждено твоими волосами
И блеском между увлажненных век.
РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ
Райнер Мария Рильке (1875–1926). - Родился в Праге. Первый поэтический сборник Рильке издал в 1894 г. ("Жизнь и песни"). Много путешествовал, дважды (в 1899 и 1900 гг.) побывал в России, был знаком со многими выдающимися деятелями русской культуры. Изучил русский язык и даже пробовал писать по-русски стихи (восемь сохранившихся стихотворений опубликованы в СССР в 1971 г.); писал также по-французски и по-итальянски. Известность поэту принесли сборники "Часослов" (1905), "Книга картин" (1906), "Новые стихотворения" (1907, 1908). Из поздних произведении Рильке наиболее известны роман "Заметки Мальте Лауридса Бригге" (1910) и сборники стихотворений "Сонеты к Орфею" и "Дуинские элегии" (оба - 1923). Перевел также на немецкий язык много произведений французской, итальянской и русской поэзии (в частности, "Слово о полку Игореве").
На русский язык впервые был переведен в 1897 г. (рассказ "Все в одной"). С тех пор в русском переводе вышло более десяти книг Рильке (только с 1965 по 1975 г. произведения Рильке вышли на русском языке четырьмя изданиями, не считая изданий на языках народов СССР).
"Как в избушке сторож у окошка…"
Перевод С. Петрова
Как в избушке сторож у окошка,
вертоград блюдя, не спит ночей -
так и я, господь, твоя сторожка,
ночь я, господи, в ночи твоей, -виноградник, нива, день на страже,
старых яблонь полные сады,
и смоковница, на камне даже
приносящая плоды, -ветви духовитые высоки,
и не спросишь, сторожу ли я -
глубь твоя взбегает в них, как соки,
на меня и капли не лия.
* * *
"Господь! Большие города…"
Перевод В. Микушевича
Господь! Большие города
обречены небесным карам.
Куда бежать перед пожаром?
Разрушенный одним ударом,
исчезнет город навсегда.В подвалах жить все хуже, все трудней.
Там с жертвенным скотом, с пугливым стадом
схож твой народ осанкою и взглядом.
Твоя земля живет и дышит рядом,
но позабыли бедные о ней.Растут на подоконниках там дети
в одной и той же пасмурной тени.
Им невдомек, что все цветы на свете
взывают к ветру в солнечные дни, -
в подвалах детям не до беготни.Там девушку к неведомому тянет.
О детстве загрустив, она цветет…
Но тело вздрогнет, и мечты не станет, -
должно закрыться тело в свой черед.
И материнство прячется в каморках,
где по ночам не затихает плач;
слабея, жизнь проходит на задворках
холодными годами неудач.
И женщины своей достигнут цели;
живут они, чтоб слечь потом во тьме
и умирать подолгу на постели,
как в богадельне или как в тюрьме.
МАЛЬЧИК
Перевод А. Сергеева
О, быть бы мне таким же, как они!
Их кони мчат, безумны и строптивы,
и на ветру вздымаются, как гривы,
простоволосых факелов огни.
Я первым был бы, словно вождь в ладье,
как знамя, необъятен и весом,
весь черный, но в забрале золотом,
мерцающем тревожно. А за мной
десяток порожденных той же тьмой.
И так же беспокойно блещут шлемы,
почти прозрачны, замкнуты и немы.
А рядом - вестник с громкою трубою,
которая блистает, и поет,
и в черное безмолвие зовет,
и мы несемся бурною мечтою;
дома за нами пали на колени;
предчувствуя со страхом нашу мощь,
проулки гнутся, зыбясь, точно тени,
и кони хлещут землю, словно дождь.
БЕЗУМИЕ
Перевод Ю. Нейман
Все-то шепчет она: - Да я… Да я…
- Кто же ты, Мари, скажи!
- Королева твоя! Королева твоя!
Припади к ногам госпожи!Все-то плачет она: - Я была… Я была…
- Кем ты, Мари, была?
- Побирушкой была, без угла, без тепла…
Кабы я рассказать могла!- Как же может, Мари, дитя нищеты
Королевою гордой быть?..
- Вещи - все не те, вещи - не просты,
Если милостыню просить.- Значит, вещи дали тебе венец?
Но когда?.. Мари, объясни!
- Ночью. Ночью… Лишь ночь придет наконец, -
По-иному звучат они.Я узнала, что улица до зари
все равно, что скрипки струна…
Стала музыкой, музыкой стала Мари,
и пустилась плясать она.Люди шли, как нищие, стороной,
боязливо к домам лепясь…
Королеве одной, королеве одной
в пляс идти дозволено, в пляс!
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Перевод Е. Витковского
Да завершится летний зной, - пора,
Всевышний, брось густую тень на гномон,
в замолкший гомон пашен кинь ветра.Плодам последним подари тепло
календ осенних, солнечных, отрадных,
и сделай сладость гроздий виноградных
вином, что так темно и тяжело.Бездомному - уже не строить дом,
покинутому - счастья ждать не надо;
ему осталась горькая услада:
писать посланья, и в саду пустом
бродить, и ждать начала листопада.
ЗА КНИГОЙ
Перевод Б. Пастернака
Я зачитался. Я читал давно.
С тех пор, как дождь пошел хлестать в окно.
Весь с головою в чтение уйдя,
Не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины
Задумчивости, и часы подряд
Стояло время или шло назад.
Как вдруг я вижу - краскою карминной
В них набрано: закат, закат, закат.
Как нитки ожерелья, строки рвутся,
И буквы катятся, куда хотят.Я знаю, солнце, покидая сад,
Должно еще раз было оглянуться
Из-за охваченных зарей оград.
А вот как будто ночь, по всем приметам,
Деревья жмутся по краям дорог,
И люди собираются в кружок
И тихо рассуждают, каждый слог
Дороже золота ценя при этом.И если я от книги подыму
Глаза и за окно уставлюсь взглядом,
Как будет близко все, как станет рядом,
Сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму,
И глаз приноровить к ночным громадам,
И я увижу, что земле мала
Околица, она переросла
Себя и стала больше небосвода,
А крайняя звезда в конце села -
Как свет в последнем домике прихода.
СОЗЕРЦАНИЕ
Перевод Б. Пастернака
Деревья складками коры
Мне говорят об ураганах,
И я их сообщений странных
Не в силах слышать средь нежданных
Невзгод, в скитаньях постоянных
Один, без друга и сестры.Сквозь рощу рвется непогода,
Сквозь изгороди и дома.
И вновь без возраста природа,
И дни, и вещи обихода,
И даль пространств, как стих псалма.Как мелки с жизнью наши споры,
Как крупно то, что против нас!
Когда б мы поддались напору
Стихии, ищущей простора,
Мы выросли бы во сто раз.Все, что мы побеждаем, - малость,
Нас унижает наш успех.
Необычайность, небывалость
Зовет бойцов совсем не тех.Так ангел Ветхого завета
Нашел соперника под стать.
Как арфу, он сжимал атлета,
Которого любая жила
Струною ангелу служила,
Чтоб схваткой шим на нем сыграть.Кого тот ангел победил,
Тот правым, не гордясь собою,
Выходит из такого боя
В сознанье и расцвете сил.
Не станет он искать побед.
Он ждет, чтоб высшее начало
Его все чаще побеждало,
Чтобы расти ему в ответ.
ДАМА ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
Перевод В. Топорова
Растворит, готовясь к ночи, весь
облик, как снотворное в бокале,
в беспокойно блещущем зерцале,
и улыбку бросит в эту смесь.И, когда запенится, вольет
волосы в глубь зеркала и, нежный
стан освободив от
белоснежной
ткани платья бального, начнетпить из отраженья. Так она
выпьет все, о чем вздохнет влюбленный, -
недовольна, насторожена, -и служанку кликнет полусонно,
лишь допив до дна и там найдя
свечи в спальне, шкаф и шум дождя…
СМЕРТЬ ВОЗЛЕ НАС
Перевод В. Топорова
Великая молчунья возле нас
верна себе - и только. Никакой
нет почвы для острасток и прикрас.
Окружена рыданий клеветой,стоит, как трагик греческий, она.
Не все на свете роли величавы.
Мы суетно играем ради славы,
а смерть играет, к славе холодна.Но ты ушел со сцены, разрывая
малеванные кущи, - и в разрыв
свет хлынул, шум, упала ветвь живая,
действительностью действо озарив…Играем дальше, реплики и жесты
всё машинальней воспроизводя.
Но ты, кому не стало в пьесе места,
но ты, кого не стало, - ты, уйдя,действительностью подлинной проникнут,
врываешься в разрывы декораций -
и сброд актеров, паникой застигнут,
играет жизнь, не жаждая оваций.
ОСТРОВ
Перевод Е. Витковского
1
Прибой скользит в береговом песке,
и все в пути разглаживает он, -
лишь островок приметен вдалеке.
Извилистою дамбой окруженмир островка, и жители его
во сне родились; там века и предки
сменились молча; разговоры редки,
и каждый - как поминки для тогонеобъяснимого и наносного,
что к ним морской волной занесено.
И это все, что взору их данос младенчества; как много здесь чужого,
того, чем беспощадно и сурово их
одиночество угнетено.