Глава 7
Все сначала
В дом явился молодой мужик, в котором Петька признал товарища Кузьмы. Он просил встречи с Сафроном и Спиридоном для тайного разговора.
– Что ему надо? – спросил Сафрон, когда ему донесли про мужика.
– Не сказывает, хозяин, – ответил Пахом озабоченно. – Пришел и просит. Говорит, что по делу неотложному.
– Ну что, Спиридон? – обратился Сафрон к другу, который только что собрался отдохнуть после обеда. – Придется принять. Узнаем хоть, чего хочет тот мужик. Проведи его сюда, Пахом. Поговорим.
Мужик оказался невысокого роста, рыжебородый, с лукавыми нагловатыми глазами. Он сразу не понравился Сафрону своим наглым и независимым видом. Шапку снял неохотно, оглядел хоромину, на образа не перекрестился, но у порога застыл, как бы примериваясь, продумывая дальнейшие шаги.
– Ну, мил человек, – сказал Сафрон, с интересом вглядываясь в мужика, – сказывай, с чем пожаловал. Да ты садись, в ногах правды нет.
– Здравы будьте, люди добрые, – ответил мужик, но не сдвинулся с места. – Спасибочки за приглашение, за честь, однако ж я лучше постою. С меня не убудет.
– Ну, как хочешь. И ты здрав будь. А как кличут тебя, мужичок?
– Да что кличка-то? Не в ней дело, хозяева. Мужик, он и есть мужик.
– Однако спесив ты, как я погляжу, – недовольно буркнул Спиридон.
– Где уж нам, серым людишкам.
– Тогда сказывай, с чем пожаловал? – повторил свой вопрос Сафрон.
– Да дело такое, торговые. Беда ведь у вас приключилась, Кузьму-то ухлопали, люди добрые.
– Однако ж не мы, мил человек. Наша изба крайняя, мы ни при чем.
– Не скажи. Да и потом, как докажешь, что не вы?
– Да тебе-то какое дело?
– Дружки мы с ним, стало быть. Так что дело мне до этого есть.
– И месяца не прошло, как мы тут проживаем, а вы уж и дружки. Быстренько у вас сладилось. К тому ж он у меня работником был. Я его семье помогу, коли свидимся, а ты и тут ни при чем.
– Так я тогда донесу на вас воеводе. На правеж попадешь, мил человек. Тебе ж хуже будет.
– А тебе-то какая корысть с этого? – начал злиться Сафрон.
– Стало быть, имеется. Так положено.
– Да с чего ты взял, что меня обязательно на правеж возьмут?
– Беглые вы. Человека в Новгороде убили царева, а за это по головке не гладят.
– Опять же не я! – вскричал Сафрон, уже не на шутку вскипев.
– Не ты, так твой человек, а ты укрыл его, да и скрылся от слуг царевых. Вот и получается, что во всем на тебе вина.
– Ну и что ж с этого. Чего ты-то хочешь? Сказывай, да и проваливай!
– Не серчай, хозяин. А мне-то и нужно немного. Коня татарского да добро ваше, что Кузьма собирался спереть у вас. Ну и, может, еще чего по малости. По уговору, стало быть.
Сафрон помолчал, задумался, чело его омрачилось складками неудовольствия. Ему такое не нравилось. Мужик-то, наверное, не один взялся за такое дело, стало быть, и взять его за жабры так просто не удастся. Вишь, как стоит нагло. Знать, чует за собой подпору. Однако он ответил:
– Пограбить захотел честных людишек? Бог не одобрит того.
– Татарин награбил, а я уж его без греха ограбить могу. Не одному ж тебе грабить люд горемычный. Купцы завсегда грабежом живут.
– Да как ты смеешь! – вскинулся Спиридон, но Сафрон протянул к нему руку, усмиряя:
– Погодь малость, друг ситный. Не встревай. Тебя это и вовсе не касаемо. Сам разберусь. – И он обратился к мужику:
– Так ты говоришь, что добро татарское хотел заиметь? А ты его спросил? Он ведь служивый царев человек.
– Царев, да перекинулся к вам, беглым изменникам. К Литве, небось, захотели прислониться, люди торговые! Поглядим, как вы на дыбе заговорите.
– Да он сын знатного мурзы, царева ближнего человека! И никуда он не перекидывался! Сколь раз бежать от нас порывался, – в голосе Сафрона звучали примирительные, даже просительные нотки.
– То пусть в пытошной доказывает, а мне до того дела мало. Мне бы просимое получить, да и в дорожку дальнюю отправляться.
– Ишь как хитер ты, мужик! Захотел получить добро, а потом и доносить полетишь на меня с татарином. Ну да Бог с ним, с татарином-то, а я при чем?
– Да отдай ты ему, Сафрон Никанорыч, татарина-то. Зачем он тебе нужен! Одна обуза. И так сколько времени на шее сидит. Отдай!
– Он мне не нужен, – заметил мужик охотно и живо. – Мне добро нужно, а с татарином сами разбирайтесь. Мне возиться с ним не с руки.
– Ты, мужик, не ответил на вопрос. Как верить-то тебе? Ведь тебе ничего не стоит обдурить нас. По роже видно, что непутевый ты человек. Ответствуй.
– А про это как хочешь, так и кумекай, хозяин, а мне мое отдай. И долго я не стану ждать. Теперь ты отвечай, хозяин.
– Ничего я тебе не отвечу пока. Надо все ладом обдумать, поговорить с татарином, вот со Спиридоном Карпычем. Обсудить надо, мил человек. В таких делах спешка – ой какое неладное дело, – голос Сафрона изменился и стал более спокойным и дружеским. Он вроде бы и соглашался.
– Тогда говори, когда мне снова прийти за ответом, – спросил мужик, поддавшись на его хитрость. – Мы можем и подождать, да уж больно-то не тяни, хозяин. Ждать долго мне не с руки.
– Ну что ж, молодец. Приходи-ка ты дня через два-три. Вот тогда я тебе и отвечу на все сразу. Договорились?
Мужик помолчал, что-то трудно обдумывая. Наконец он ответил неуверенно:
– Ладно, хозяин. Можно и подождать, но не больше трех дней. Понял?
– Ну вот и ладненько! – воскликнул Сафрон. – Сейчас вторник, да? Так в пятницу после обедни и заглядывай. Как раз управимся с делами. Подходит, мил человек? Так в пятницу?..
– В пятницу так в пятницу, – неохотно согласился мужик. – Тогда до пятницы, хозяин, будь здрав, – он неуверенно переступил порог хором и тихо затворил за собой дверь.
В горнице наступила тягучая тишина. Каждый был погружен в свои мысли. По лицу Спиридона Сафрон видел, что такая история совсем не нравится хозяину, но сказать такое старшему и уважаемому человеку он не решался. Да и понимал Сафрон, что сам навлек на друга немалую беду.
– Сафрон Никанорыч, как же дальше-то быть? – спросил Спиридон.
– Думать надо, Спиридон Карпыч. Пока не знаю, но сдается мне, что оставаться тут нам небезопасно. Да и тебе теперь дела со мной иметь будет негоже. Однако надо все хорошенько обмозговать, а уж потом решать. Дело-то завертелось ой как круто.
– Хорошо, что дурак этот хоть три дня дал нам на раскачку, – сказал Спиридон про мужика. – Видать, не такой он уж шустрый. Умом Бог, видимо, обделил. Кузя на такое бы не попался. Тот пошустрей был.
– Да уж, это ты точно сказал. Ладно, отдыхай, а я подумаю. Надо и дела здесь свернуть, убытка не поиметь, а то останусь с пустым кошелем. Почивай пока, Спиридон. Будь здрав, я пошел.
Спиридон тяжко вздохнул и с сожалением поглядел вслед Сафрону.
Петька, прислушивавшийся за дверью к переговорам, тотчас отскочил и помчался к Гардану. Потом передумал, тут же развернулся и, нахлобучив шапку, на ходу просовывая руки в рукава полушубка, устремился на улицу. Он едва успел заметить, куда свернул тот мужик.
Часом позже Петька уже рассказывал Гардану о своих успехах.
– Я опять сыском занимался, Гарданка! Мужика выследил. Потом даже конец разговора слышал, стоя у сарая. Он за церковью живет. Я схоронился и все слышал.
– Ну и что же? Важное что-то услышал?
– А как же! Мужик, его зовут Филька, рассказывал своему дружку, Степке, что, мол, дело почти сделано. Что купцы пошли на сговор, испугались, стало быть. И что они и не собираются держать слово и выдадут нас с потрохами царским опричникам. За это им тоже перепадет малость от приказного. Так что побегу к тятьке, пусть знает, что его ожидает. Пусть поторопится.
– Не его, а всех нас, Петька. И мне несдобровать. Как докажешь, коли слушать никто не захочет, что я не изменник? Беги к отцу, Петька.
– Как ты-то, Гарданка? Отоспался?
– За последние дни мне лучше стало, скоро и костыли брошу. Завтра на коня попробую влезть и проехаться. Поглядим тогда. А теперь беги к отцу. Торопись, Петька.
Сафрон выслушал сына серьезно, погладил по голове, чмокнул в макушку, вздохнул тяжко и сказал:
– Видать, Петушок, дела наши совсем худо складываются. Спиридону Карпычу поведай об этом, а я помозгую малость. Задача, видишь ли…
Он помолчал, почмокивая губами. Зло вытер вдруг вспотевший лоб.
– Эх, знал ведь, что так выйдет! – зло брякнул Сафрон, в сердцах стукнув кулаком по столу. – Знать, не судьба нам спокойно здесь пожить и домой возвернуться. Слухи текут самые плохие. Новгород в разорении, в голоде. Цены такие, что простой люд начинает тощать, а потом и помирать зачнут. Ох, горюшко, горюшко, сынок.
Петька молча слушал причитания отца, и в сердце заползали помаленьку неприятный липкий страх и неизвестность. Что будет с ними? Куда от напасти скрыться? Все это не вмещалось в его голову, по сути еще детскую.
– Ну да мы погодим тревогу бить, Петр. Времени у нас малость есть, а там авось и придет в голову дельная мыслишка. Иди, не тужи, – и отец любовно прижал к себе сына.
У Петьки защипало в носу и в горле, но он сдержался. Пятнадцать лет скоро будет, некоторые уже в его возрасте настоящими мужиками были, а он… И Гарданка не чета ему – воин. И рассуждает по-воински. Оружный и на коне. Себя в обиду не даст. Петька вздохнул горестно и тихо отошел, предоставив отцу самому выискивать дальнейшие пути спасения.
Два последующих дня Сафрон мотался по городку, вел нескончаемые беседы с торговыми людишками, словом, старательно наводил мосты, по которым совсем скоро должен будет вывести свой обоз в безопасное место.
Сегодняшний послеобеденный отдых закончился. Сафрон уже никуда не спешил и сидел на лавке, почесывая под рубахой грудь. Его ноги в шерстяных носках безвольно свисали почти до пола. Спиридон еще не вставал, и в хороминах было пока тихо.
Что-то омрачало думы Сафрона, однако это длилось недолго. Он встрепенулся, быстро оделся и направился на двор. Постоял малость и с решительным видом направился к флигельку. Там никто не спал, все занимались пустяшными безделицами. Сафрон постоял на пороге, присел на лавку и с некоторым сожалением в голосе сказал:
– Вот и все, ребятки, кончились наши посиделки. Через час в путь. Так что собирайтесь. – И обратился к Пахому:
– Ты, Пахом, как хочешь, но я за службу даю тебе коня с санями. Ты тоже сегодня уматывай из городка, подальше от беды. Сам выбирай теперь свою дорогу. Как ты на это посмотришь?
– Хозяин, – ответил Пахом после недолгого молчания, – благодарствую за заботу, однако ехать мне вроде и некуда. Никто и нигде не ждет.
– Родовичи же есть у тебя, вот к ним на первое время и поезжай, а потом видно будет. Таскать тебя за собой не имею больше охоты. И так набегался ты со мной. Пора хоть тебе пожить спокойно.
Пахом сопел, кряхтел, по лицу его не было заметно, радуется он такому повороту или наоборот. Наконец он вздохнул и молвил:
– Стало быть, хозяин, отпускаешь ты меня от себя? Ладно, так и быть…
Сафрон решил, что одно дело свалил с плеч, и обратился к Гардану:
– Ты, Гарданка, тоже можешь с ним ехать. Конь у тебя есть, нога зажила. Видел я, как ты и верхом уже ездишь. Так что решай сам, я тебе больше не указ. Однако мы тронемся последними, так надо…
– Гарданка! – вырвался вскрик Петьки. Он в смущении опустил голову с покрасневшими лбом и щеками. Дальше он продолжать не стал и замолчал в растерянности.
Наступило тягостное молчание. Все понимали, что хотел сказать Петр, и всем стало немного неловко. Наконец Гардан произнес с неуверенностью в голосе:
– Что ты, Петька? Ты хотел что-то сказать? Говори, а то разъедемся и останется между нами недоговоренное.
– Да что говорить, Гарданка? Уже и так все ясно. Привык я к тебе, жаль с тобой прощаться. Вот и все.
– Тогда, ребятки, времени не теряйте, – сказал Сафрон. – Собирайтесь, и начнем жизнь снова на новом месте. И пусть вам всем повезет на этот раз больше. Ну и нам, конечно… Пахом, запрягай своего коня, ну и наших тоже напоследок помоги наладить.
Он ушел тяжелой походкой, скрип его валенок громко отдавался в наступившей тишине.
Пахом заторопился, засуетился, что-то бормоча себе под нос. А ребята насупленно молчали, боясь взглянуть друг другу в глаза. И вдруг Гардан неожиданно сказал:
– Погодь, Петька, а чего это мне надо будет вас покидать? Сафрон что, разве меня гонит? Я ведь здоров уже, делать буду все, в чем нужда случится, да и оборониться помогу. Поеду-ка я с вами, Петька. Привык я к вам. Да и поглядеть на новые места мне завсегда было охота. Что на это скажешь, а?
Петька и опомниться не успел, ничего толком не сообразил, как оказался около Гардана и, обхватив его руками, не смог сдержать хлынувших благодарных слез. Он просто захлебывался от переполнивших его чувств, а Гардан растерянно топтался, пытаясь сохранить равновесие.
– Что это ты, Петька, а? – бормотал он, а сам тоже ощущал в себе… нет, не то чтобы радость, но какое-то теплое, умиротворенное чувство. Ему было крайне неловко от проявления такой радости со стороны Петьки, но в то же время и приятно осознавать, что он что-то значит для кого-то.
– Ладно, ладно, Петька, поторопись лучше Пахому подсобить, а я Алмаса оседлаю да торока приготовлю. Пошли, – он отвернулся, скрывая глаза.
Петька же вздохнул, утерся рукавом и, захватив полушубок и шапку, опрометью бросился на двор.
Не прошло и часа, как сани уже стояли около ворот Спиридоновых хоромин. Было пасмурно, низкие тучи заволокли небо. Мороз резко сбавил лютость, с Балтики накатывался влажный сырой воздух. Все вокруг потемнело.
Сафрон суетился, поправляя поклажу, Спиридон бегал туда-сюда, хозяйка Фекла Васильевна и Пелагея с Армасом помогали, добавляя неразберихи.
Оседланные кони тихо стояли у ворот, ожидая своих седоков. Наконец Сафрон подошел к Пахому, обнял его, троекратно облобызал и молвил:
– Ну, Пахом, не поминай лихом. Прощевай, и да хранит тебя Бог! Будешь в Новгороде, погляди на моих баб. Как они там? Ладно?
– Прощевай, хозяин. С Богом!.. За бабами, коли случай будет, пригляжу, а как же! Бабы, оно дело такое. Прощевай, и спасибо тебе за все, хозяин!
– Погоди, Пахом. Узорочье тебе положено, да что ты делать с ним будешь в дороге? На вот, возьми лучше серебром, оно тебе куда как больше пригодится, – с этими словами Сафрон сунул в широкую ладонь Пахома маленький холщовый мешочек, затянутый тесемкой.
– Много не даю, но совсем без этого никак нельзя. Так что не обессудь, Пахом. А теперь трогай, нечего глаза тут мозолить. Прощевай!
Все заговорили разом, прощаясь с конюхом. Тот тронул отдохнувшего и отъевшегося коня, и вскоре сани скрылись за поворотом.
– Ну, а теперь и нам можно трогать, – сказал Сафрон, оглядывая собравшихся вокруг. – Спиридон, все вали на меня, не бойся очернить. Я это тебе дозволяю. Вряд ли скоро встретимся, так что прощевай и ты, друг. Большое спасибо за приют и ласку. Фекла Васильевна, да хранит вас всех Господь. Не поминайте лихом. – Он не замечал, что говорит почти так же, как и только что Пахому, но этого, видимо, никто не приметил. Да и надо ли примечать-то такое? Остальные тоже прощались с хозяевами, махали руками, подбадривали.
Ребята влезли в седла, устроились поудобнее, и маленький караван тронулся в путь. Группка провожающих еще постояла немного у ворот и постепенно исчезла на подворье.
Сафрон молча правил санями, ребята так же молча ехали сзади. Прохожие с интересом провожали взглядами их обоз, Сафрон некоторым знакомцам помахивал рукой. Петька с гордым видом на прощание оглядывал мальчишек, которые попадались на пути, особенно знакомых. В душе нарастал тревожный комок неопределенности, сердце тревожно замирало в предчувствии чего-то большого и неотвратимого. Грудь заполняла тоска и жуть неведомого.
– А куда мы едем? – шепотом спросил Гардан, наклоняясь к Петьке. Петька неопределенно пожал плечами и ответил так же шепотом:
– Не знаю. Тятька не говорит. Погодь малость – узнаем… Как ты в седле? Выдюжишь?
– Пока да, а коли боль доймет, так ведь сани рядом. Завсегда можно отдохнуть.
Они проехали ворота, съехали на лед реки и повернули в сторону Новгорода. Кони неторопливо вышагивали, помахивая головами. День катился к вечеру, и ребята недоумевали, чего это Сафрон вдруг решил ехать на ночь-то глядя. Однако они молчали, не решаясь нарушить его тягостные раздумья.
Пошел снежок, падающий крупными редкими хлопьями. Огромные торока и сумы за седлами покрылись белым саваном, ветерок тихо поддувал в спину, и ехать было легко и приятно. Седла нагрелись, и нервный озноб уже перестал сотрясать мелкой дрожью тела ребят.
Стало смеркаться. Сафрон натянул вожжи, кони стали. Он обернулся к ребятам и спросил:
– Что, версты три отъехали, а? – И, не дожидаясь ответа, сам продолжал: – Отъехали. Вон и вечер наступает. Пора нам поворачивать.
– Чего так? – не выдержал Петька.
– Это на всякий случай. Если кто следить станет, то мы его этим со следа собьем. Нечего всем знать, куда мы подались.
– А куда подались-то, тятя?
– В Иван-город, сынок. Там и обоснуемся, коли Господу будет угодно. Рядом Нарва, через реку быстро перемахнуть можно, так что в случае чего… – Он не договорил, но и так все ясно было. – Знакомцев и там можно найти. Города все торговые, а Ливонская война закончилась. Авось проживем.
Сафрон зачмокал губами, разворачивая коней, и караван поплелся назад. Сафрон обернулся к ребятам:
– Вот так, все опять начинается сначала. Дай-то Бог нам не оплошать.
Подъезжая к городку, Сафрон захлопал вожжами по спинам коней, и сытые лошади затрусили в ночной темноте мимо темных строений Яма. Встречный саней не попадалось, и это радовало Сафрона. Все меньше любопытных глаз. Авось никто не обратит на них внимания или не узнает их.
Редкие огоньки вскоре скрылись за поворотом реки. Темнота окутала путников. Кони мерно трусили легкой рысью, снег продолжал падать тихими хлопьями. Все молчали, погруженные каждый в свои мысли. Что их ждало впереди? Какие повороты судьба уготовила им? Один Всевышний мог ответить на эти немые вопросы. Ребятам же нравилась такая кочевая жизнь, а Гардан и вовсе не понимал оседлости. Кровь его предков-кочевников играла в его жилах, и он не видел ничего особенного в перемене мест. Его тянули к себе новые впечатления, новые приключения, которые и толкнули его на службу к царю московскому.
Вскоре Гардан почувствовал, что сильно заболела нога. Он помялся малость, потом подскакал к саням и спросил неуверенно и смущенно:
– Хозяин! Можно мне в сани? Нога что-то беспокоит.
– Притомился, Гарданка? Что ж, давай перебирайся в сани. Тпрууу!
Они поменялись местами. Сафрон взобрался в седло, и все опять тронулись дальше. Гарданка с трудом устроился в санях, которые были завалены товаром, снедью, сеном и прочим необходимым. Сафрон поехал впереди, не сбавляя темпа. Видно, он хотел за ночь отъехать подальше от Яма.
Петька подскакал к отцу, спросил, прикрывая лицо рукавицей от снега:
– Тятя, а далече отсюда до Иван-города?
– Верст тридцать с гаком будет. По реке сначала, а потом свернем прямо к городу. Там уж недалече останется, так что днем и приедем.