- ... Джек Майер. По причине, которую мы не могли выяснить, Джим Тернер пытался застрелить Джека Майера, когда тот разговаривал с шерифом. Предупрежденный мальчиком, Джек Майер уклонился, и весь заряд попал в шерифа. Это подтверждается признанием самого Джима Тернера. Джек Майер убил Джима Тернера в порядке самозащиты, после того, как тот выстрелил ему в спину. Это опять подтверждено стариком Тернером. Исходя из выше изложенных фактов, объявляю решение суда: признать Джека Майера невиновным. Признать Джима Тернера виновным в убийстве шерифа Гарри Самнера. Был бы он жив, его следовало повесить, но так или иначе, он наказан. На этом я закрываю за?седание суда.
Коротышка, довольный собой, повернулся к толпе. Очевидно, он хотел увидеть впечатление на лицах, которое должна была произвести речь на его сограждан. Жиденькие хлопки послышались со стороны группки женщин. Мужчины одобрительно кивали головами. Я, тем временем, бросил последний взгляд на тщедушное тело Джима Тернера.
'Было три?дцать девять человек, а осталось тридцать семь. Вот и весь твой 'подвиг', старик', - после чего обратился к мэру: - Я могу ехать?
Мэр, развернувшись ко мне, величаво кивнул: - Да. Вы свободны.
Коснувшись двумя пальцами поля шляпы, я направился к своей лошади. Сунул винчестер в чехол, вскочил на коня. Посмотрел на толпу. Никто не ушел, все они все продолжали стоять и смотреть на меня. Я сидел в седле, смотрел на них и никак не мог расслабиться.
Из головы все никак не выходил дурацкий старик со своей мечтой прославиться. Неожиданно в голове сформировалась мысль: - Наверно, если любому из этих потрепанных жизнью горожан дать винтовку и возможность безнаказанно убить Джека Льюиса, он бы поступил как Тернер. И стал бы народным героем, но никак не убийцей. Вот уж действительно ДИКИЙ Запад!'.
После суток пути, наконец, мы увидели что-то вроде маленького поселка. Подъехав ближе, остановились на пригорке. Это была наша цель. Моя свобода и новая жизнь для нас обоих. С горки были хорошо видны постройки, вытянувшиеся вдоль железной дороги. В большинстве своем они были загонами для скота. Все как один, покрытые серыми досками, словно присыпанные пылью. На одной - единственной улице копошатся пестрые куры. Единственное здание выделялось из общей серой массы своей башенкой расположенной на середине крыши. Очевидно, это было здание железнодорожной станции. Позже, в ожидании поезда, в разговоре с охранником я выяснил, что это была не станция в полном смысле этого слова, а место, где останавливались поезда со скотом. Но, купив у кассира - телеграфиста билет, любой желающий мог сесть на поезд. Остановка поезда гарантировалась поднятым на шесте, рядом с железнодорожными рельсами, флагом.
Остановив лошадь у коновязи возле станции, я тут же наткнулся на цепкий и насторожен?ный взгляд охранника с винтовкой в руках.
- Хочу на поезде покататься. Ты не против?!
Напрягшийся при виде моего арсенала взгляд охранника, снова стал сонным и ленивым.
- Если только покататься, то на здоровье.
- А где кассира можно найти?
- Да где ж ему быть? У себя. Ест свой омлет. И как ему не надоест жрать его каждый день?
Охранник сплюнул в пыль. Секунду постояв, потом зевнул во всю ширь нечищеных со дня рождения зубов, вернулся в тень, к креслу-качалке. Я кинул поводья слезшему с лошади Тиму и вошел по ступенькам в здание станции. Увидел несколько скамеек и две двери, ведущие в помещения.
'Телеграфист и кассир? Или начальник станции? Где кто?'.
Замешательство длилось секунду. Толчок - и ближайшая дверь открылась настежь.
- Чего надо?! - раздался старческий голос - Не видите, я обедаю!
Я шагнул через порог: - Не время обедать! Время продавать билеты!
- Обойдетесь! Сейчас девять утра, а поезд пройдет не раньше семи вечера!
При этом старый телеграфист даже не оторвал взгляда от сковороды с омлетом, аппетитно скворчащим. Аромат еды заставил меня невольно проглотить слюну.
- Если так, то почему бы нам не позавтракать вместе?!
Теперь я удостоился злого взгляда старика.
- Ладно, уговорил. Заплачу!
- Придешь через полчаса. Сколько яиц?
- Шесть, нет лучше восемь яиц и не жалей ветчины.
- Куда тебе столько? Впрочем, это не мое дело. Двадцать пять центов, - видя, что я начал разворачиваться к выходу. - Деньги вперед!
- Хорошо, - ответил я, кинув монету на стол, где стоял телеграфный аппарат.
Выйдя за вокзальную площадь Нью-Йорка, мы сразу попали в сеть мелких улиц, которые разбегались без всякого порядка, в разные стороны. Ароматы большого города оседали в горле, хотелось прокашляться, да так, чтобы сразу выплюнуть этот вонючий воздух из своего горла. Раз и навсегда! Да и сам город оказался далеко не тем, каким я его себе представлял. Где широкие улицы, полные воздуха и света? Где толпы гуляющих нарядных горожан? Мрачных тупиков и зловонных переулков здесь хватало в избытке, а вот со всем остальным.... Решив пока не делать скороспелых выводов и повременить с заключе?ниями, я просто стал наблюдать жизнь города. Улица, по которой мы шли, представляла собой каменную грязную мостовую, цепь газовых фонарей и два ряда обшарпанных домов из красного кирпича. Много мелких лавок. Все грязное и унылое. И такие же люди. Они старались не встречаться со мной глазами, зато я чувствовал, как их взгляды прямо прожигали мои карманы, а также спину. Если бы не яркое солнце и теплая погода, только от вида этой одной мрачной и грязной улицы можно было впасть в депрессию. Для полноты картины я стал рассматривать вывески магазинов и баров, пытаясь понять, чем живет этот город. Среди них встречались названия, которые мне пока ничего не говорили. Например, 'Зал атлетов' или 'Танцевальный зал 'Три розы'. Пройдя мимо множества подобных заведений у меня начало создаваться впечатление, что народ здесь только и делает, что пьет и танцует. Гнетущая атмосфера нищеты и безысходности уже начала давить на меня, когда я увидел широкую арку между домами. Тут же резко свернул в нее, посчитав, что пора бы увидеть ради разнообразия другую, более приятную для глаза часть Нью-Йорка. Так оно и оказалось. Неожиданно для себя мы оказались на довольно чистой и широкой улице, запруженной празднично одетым народом. Вся эта разряженная толпа медленно куда-то двигалась. Шум стоял неимоверный. Вся непосредственность и открытость отношений людей выливалась в криках, смехе, шутках, громких спорах и разговорах.
- Дорогая, ты видела его? Не правда ли, что в его лице есть нечто демоническое?
- Да, Мэри! Я, наверно, сегодня не засну. Его бледное лицо.... В нем словно ни кровинки не осталось. Б-р-р!
- Какая процессия, а?! Военный оркестр!
- А вы заметили, что все экипажи были черными?! Кучера во всем черном и судебные приставы!
Тим дернул меня за рукав. Я наклонился к нему.
- Джек, это наверно Хигса на казнь везут. Я слышал о нем разговор в вагоне.
- Точно, малый! - раздался рядом с нами грубый мужской голос. - Это Хигс, пират и убийца! Два месяца назад он ограбил торговое судно, убив шкипера и трех матросов.
Я повернулся на него. Рядом стоял мужчина с красным от выпивки лицом и трубкой в зубах. Шляпа была залихватски сдвинута на затылок. Он, очевидно, решил, что я заинтересовался, и продолжил: - Они только недавно проехали. Вы их еще можете догнать. Такое не часто увидите. Уж мне поверьте! Я повидал в своей жизни всякое!
Только я отвернулся от краснорожего типа, как неожиданно рядом раздался звонкий девичий голос: - Ой! Я так торопилась! Они уже проехали?! Я так торопилась! Вот несчастье!
Миловидное, чуть грязноватое лицо молоденькой девушки даже вытянулось от огорчения.
Мужчина тут же переключился на нее, став давать советы: - Если ты сейчас свернешь в проулок, пройдешь мимо магазина Коэра...
- Да знаю я, знаю, мистер. Мальчик, если хочешь, пошли со мной! Если поторопимся, мы еще успеем!
Тим бросил на меня умоляющий взгляд. Я бросил взгляд на толпу, медленно рассасывающуюся, делящуюся по дороге впечатлениями. Многие спорили и доказывали друг другу, сколько этот тип убил народа, как он одет и что скажет в своем предсмертном слове. Перебивали других, начинали ругаться, успокаивались и снова начинали.
'Похоже, мы застряли здесь надолго. Может, действительно, пройти проходными дворами. И мальчишка пусть посмотрит. А не догоним, так и черт с ним, с этим висельником, зато выберемся из этой толпы'.
- Уговорили! Пойдем, посмотрим на пирата!
Тим прямо просиял лицом, услышав мои слова. Девчонка, без лишних слов, тут же развернувшись, двинулась в проулок. Мы торопливо зашагали вслед за ней, слушая на ходу подробности казни.
- Его повесят на острове Бэдло. Виселица поставлена на таком высоком помосте, что ее можно будет увидеть с лодки. А еще будет не?сколько специальных пароходов для желающих. Я видела вчера один из них в гавани. Красивый! Весь украшен разноцветными флагами и лентами! Сколько народа...
Мы свернули в один переулок, затем в другой. Чем дальше мы углублялись, тем грязнее и теснее становились улочки. Сами дома грязные и обрюзгшие, как и их хозяева, стоящие у подъездов. Обшарпанные стены, дырявые крыши, окна с выбитыми или составленными из кусочков стеклами, глядят на мир хмурым и мутным взглядом, точно взгляд, точно взгляд запойного пьяницы, знающего, что у него дома нет ни капли выпивки, но все равно шарящего по полкам в пустой надежде. Шум толпы уже давно не был слышен. Обогнув очередную кучу мусора и перепрыгнув через зловонную лужу, мы уткнулись в черный провал подъезда. Рядом старая полуразвалившаяся бочка. Из него разило вонью... и опасностью. Я остановился.
- Он проходной! Быстрее! Еще сто метров и мы обгоним процессию!
- Нет. Мы разворачиваемся. Тим...
- Никуда ты не пойдешь, мистер, - произнес жесткий голос за моей спиной. - Кричать не советую.
Быстрый взгляд назад. Метрах в пяти стояли двое с короткими дубинками в руках. Полностью перекрывшие пути отхода. Увидев, что их заметили, они стали медленно приближаться.
'А кто у нас в подъезде?'.
Словно в ответ на мой вопрос из полумрака выступили еще две личности бандитской наружности. Кастет и нож.
'Револьверов нет. Это хорошо. Свой не успеваю достать. Буду работать руками'.
Тут мое чутье забило тревогу. Больно спокойны бандиты, словно чего-то ждут. Подходят, медленно, не торопясь. Крыша? Только тут я поднял глаза. На меня бесшумно падало черное облако. Зола! Я определил опасность, но потерял время. А вот бандиты не стали его терять, когда поняли, что их уловка раскрыта. Двое налетчиков, до этого стоящие у подъезда, начали медленно приближаться ко мне, одновременно расходясь, чтобы напасть на меня с двух сторон. До этого стоявший неподвижно, я бросился на них в атаку, сделав ставку на неожиданность, одновременно уходя от облака золы. Первым ударом я смял гортань бандита с кастетом и уже брал на прием руку с ножом второго налетчика, как в голове, словно, что-то взорвалось. Свет померк перед глазами.
'Не успел...'.
ЧАСТЬ 2. НЬЮ-ЙОРК
ПРОЛОГ
Подтолкнув тяжелую тележку с дровами к деревянной колоде, потемневшей от времени, Джон отпустил ручки. Некоторое время мужчина стоял, тяжело переводя дух и вытирая пот со лба, рукавом грязной рубахи. Две глубокие колеи на мягкой земле свидетельствовали о тяжести груза - дров. Глаза слепо смотрели в окружающее пространство. Мозг, давно уже находившийся в прострации, привычно спал. Окружающий мир, был пустым звуком для Джона. Мысли, чувства, ощущения, все то, что собой являет человек, были заперты в его голове настолько крепко, что ничего не могло пробиться к ним снаружи. Даже боль, которую он время от времени ощущал, например, поранив палец, являлась для него отвлеченным понятием. Ощущение, приходящее откуда-то, а затем уходящее в никуда. Единственным существом в окружающей его пустоте была маленькая девочка. Скорее всего, это произошло потому, что когда он открыл глаза, она была первой, кого он увидел после своего пробуждения. Джон никогда не задумывался над этим, просто потому, что не умел думать. Ему было все равно, все безразлично. Все, кроме девочки. Хотя его отношение к ней и тут отличалось от ощущений нормального человека. Он просто выделял ее из окружающего мира, как глаз выделяет черное пятно на белом фоне, автоматически отмечая, что она есть, она рядом. Она была для него единственной постоянной величиной среди серой пустоты. К тому же она постоянно не давала забыть ему о своем существовании, постоянно разговаривая с ним, втягивая в свои игры, или просто говорила, что нужно сделать. Работа, которую он выполнял, была несложна и требовала в основном большой физической силы. Заготовка дров, починка забора, уборка двора и еще десятки работ по хозяйству, к которым требуется приложить сильные руки. Инстинкты и привычки прочно заменили в его голове разум и чувства. И вот сейчас одна из привычек была нарушена. Девочка не выбежала из дому и не стала бегать вокруг него, дергая за рубаху и весело кричать: - Джон, Джон, проснись! Сколько можно спать стоя!
Некоторое время он складывал дрова в поленницу под навесом, потому что знал, что так было нужно, но когда работа закончилась, он застыл. Когда его не звали, он мог так стоять или сидеть часами, но сейчас было время еды. Рот наполнился слюной, рефлексы отдали приказ двигаться. Развернувшись, он зашагал к двери. Толкнув тяжелую деревянную дверь, сбитую из досок и снабженную грубым засовом, он остановился на пороге. Обычно он входил в дом только с разрешения хозяина или его дочки. Поесть, поспать или когда дочка хозяина нагружала его какой-нибудь домашней работой, все остальное время ему положено было находиться во дворе, работать или сидеть на чурбачке под навесом у сарая, где было его место отдыха.
Глаза быстро привыкли к легкому полумраку, царившему в комнате из-за плотной занавески на окне, гордости Луизы, сшитой ее маленькими ручками. Сейчас привычная картина комнаты была грубо нарушена. У массивного резного шкафа были распахнуты дверцы, посуда, сброшенная с полок, грубой рукой, осколками усеяла пол. Один из трех табуретов лежал опрокинутый. Около топчана, рядом с большой печью, на котором обычно спал Джон, лежала неестественно выгнутая фигура хозяина. Он хрипло и надрывно стонал. Над ним склонились два мужчины, один из которых придавил руки пытаемого к полу, второй в этот момент прижал раскаленную железку к его телу. Оба резко и одновременно повернули головы в сторону возникшей на пороге фигуры.
- Ты же, сука, сказал, что он в дом без приказа не заходит, - злобно прорычал главарь другому бандиту в лицо.
- Мне эта паршивая крыса так сказала, - тот мотнул головой в сторону стонущего и корчащегося от боли хозяина дома, но взгляд главаря продолжал гореть дикой злобой. Бандит хорошо знал этот взгляд. Он часто был равносилен смертельному приговору.
- Не знаю,... почему так произошло. Матерью клянусь! - уже испуганно и растерянно промямлил тот.
- Он может нас запомнить?!
- Нет. Он ничего не помнит и не может говорить, босс, - голос бандита был испуганный и заискивающий.
- Почему я должен тебе верить, паршивый урод?!
Бандит опустил голову, молясь про себя, чтобы главарь сменил гнев на милость. Тот секунду жег его взглядом, потом повернул голову в сторону жилой половины дома: - Кастет, хватит шарить по ящикам! Лучше разберись с этим болваном, который стоит в дверях! Да поживее! Нам пора заканчивать!
Джон, не понимая, что происходит, сделал два шага вперед и остановился у изрезанной столешницы тяжелого стола, стоявшего посредине комнаты. Он стоял и ждал, когда ему скажут: - Садись за стол, Джон, - и не видел, как справа к нему метнулась темная фигура. Резкий взмах руки за его спиной и мир перед глазами Джона померк.
Пробуждение было в двойне неприятным. Во-первых, жутко болела голова, а во-вторых, он мог стоять, только опираясь двумя руками на стол, иначе его начинало шатать из стороны в сторону. Перед глазами плыло. Все эти ощущения были странными и незнакомыми, но в тоже время он их знал. И это также было странным для него - что-то чувствовать. Сколько так стоял, он не помнил, но наступил момент, когда зрение восстановилось, и голова почти перестала кружиться. Дом продолжал все также странно выглядеть. К определению 'странно', если бы Джон мог нормально мыслить, он мог бы прибавить выражение 'новым взглядом'. Но подобные выражения и сравнения ему были пока недоступны. Его взгляд остановился на теле хозяина, лежащего на полу, у печи. Одна его рука была неестественно вывернута, застыв под неестественным углом. Левого глаза не было. Лицо и грудь были не только изрезаны, но и были в красно - черных пятнах ожогов. Мухи жужжа, кружились над залитым кровью телом. Ни убийство, ни следы жестоких пыток ничего не затронули в душе Джона. Он стоял и смотрел на труп, пока за спиной не раздалось странного звука, похожего на сдавленный стон. Мужчина развернулся. Теперь в поле его зрения была жилая часть комнаты, отделенная от остальной ее части занавеской, задергиваемой, когда хозяева готовились ко сну. Сейчас занавеска была сорвана, открывая низкий пузатый комод в углу и большую, широкую, застеленную цветастым лоскутным одеялом, кровать. На ней спали хозяин и его десятилетняя дочь. Глаза привычно искали Луизу на кровати, но нашли ее рядом с ней, лежащей на боку, на тряпичном коврике. Детское тельце напоминало сломанную куклу, выброшенную за ненадобностью. В тишине снова раздался слабый и хриплый стон. Джон, даже не понимая, что делает, сделал несколько шагов и присел перед лежащей девочкой. Вся правая часть ее милого личика, грудь и правое плечо длинного платья, давно потерявшее свой первоначальный цвет от частых стирок, были залиты кровью. Образ девочки, до этого только слегка выделявшийся на фоне серого полотна окружающего мира, стал неожиданно становиться объемным и наливаться красками. Страх и тревога за жизнь девочки неожиданно всплыли из глубин сознания мужчины, заставив подхватить ее тело и выйти во двор, залитый ярким солнцем. Вспышка чувств, управляющая мужчиной, оказалось короткой, его мозг снова начал цепенеть, но в этот миг тельце девочки дернулось от боли. Судорога боли вместе с жалобным стоном, сорвавшимся с губ девочки, сдвинул что-то в его сознании, не дав до конца задернуть шторку, закрывавшую его мозг от окружающего мира. Так как мозг еще не проснулся, чтобы подсказать, что надо делать в подобных ситуациях, в дело вступили инстинкты, унаследованные человеком от своих далеких предков. Джон заревел, зовя на помощь, во всю мощь своих легких. Первыми услышали этот дикий крик семья Грегсонов, копавшихся в полном составе на своем огороде. Глава семьи недолго соображал, откуда может идти страшный вопль. Дом Доббсона, единственный, который находился в том направлении, стоявший в отдалении от остальных домов, почти на самом берегу реки. Крикнув жене, чтобы звала на помощь соседей, Стив Грегсон, вооружившись топором, вместе со своим старшим сыном, ки?нулся бежать к дому Доббсона.