Тело привычно приняло боевую стойку. Бандит, разъяренный не на шутку, не стал тратить время на уловки, а просто кинулся на меня. Его действия, были не движениями бойца, а обычного уличного хулигана. В следующую секунду я взял на излом его кисть, резко вывернув ее. Взвыв, он выпустил нож. Оттолкнув бандита, нанес ему прямой и резкий удар ногой в живот. Ножа согнуло пополам. Теперь он был мой полностью. Удар снизу в челюсть распрямил его, но последовавший удар в печень, свернул его обратно до позы человеческого зародыша. После чего он рухнул на землю, утробно воя. В другой ситуации я бы прикончил его, но сейчас этого делать было нельзя. Выражение необузданной ярости, которое надел на себя специально для окружающих, согласно роли заводного, но отходчивого парня, начало сползать. Некоторое время делал вид, что прихожу в себя. Тяжело дыша, я словно бы с недоумением смотрел на корчащееся, на земле, тело. Потом обвел глазами окружающих. Потом, постарался припустить растерянности в голос, сказал: - Он сам напросился.
Сержант некоторое время смотрел на тело Ножа, потом развернулся ко мне: - Тебя как зовут?
После некоторой заминки, я сказал: - Джон.
- Просто Джон и все?
Я вспомнил, как меня прозвали зэки в тюрьме: - Джон Непомнящий родства.
После моих слов Сержант только что на месте не подпрыгнул от возбуждения: - Ты замочил Виста?!
Я допустил ошибку. К сожалению, понял это слишком поздно. Отрицать было бесполезно.
'Если что не так, придется делать ноги'.
- Да. Я.
После чего напрягся, готовый к любому исходу, но к моему вящему удивлению сомнения развеял не Сержант, а громила по кличке Бык: - Этот шакал уже давно напрашивался на перо в бок. Так что...
- Бык, забирай этого дохляка и вези к тетке Молли. Пусть ставит его на ноги.
Громила без напряга вскинул себе на плечо Ножа, после чего двинулся в проход между штабелями досок.
- А ты, - Сержант повернулся ко мне, - пойдешь со мной. У меня к тебе разговор есть.
- Хорошо. Эй, Дикки! Я буду вечером. И не забудь у бригадира забрать мои деньги!
Это было сказано не столько для Дикки, сколько для бригадира, понуро стоявшего у штабеля с досками. Вид у него был, как у только что наложившего в штаны человека. А может, так оно и было.
Некоторое время мы шли молча. Я смотрел по сторонам, все еще играя под прос-тачка. Нетрудно было заметить, что скелетообразного человека, идущего рядом со мной, знают почти все, кто встречался нам по дороге. Если на меня бросали любопытные взгляды, то с ним здоровались, с подчеркнутым уважением, а он отвечал только некоторым, небрежным кивком головы. Из его поведения нетрудно было сделать вывод, что Сержант одна из крупных шишек в банде Мясника. Не успели мы выйти за ворота порта, как он неожиданно спросил: - Ты выступал в своей России на ринге?
Вопрос меня озадачил, некоторое время я обдумывал ответ, затем сказал: - Можно сказать и так.
Мой ответ Сержанту не понравился. Рот скривился в злой ухмылке: - Не крути, парень. Отвечай, как есть.
- Выступал.
Я занимался боксом до армии, потом когда служил. Выступал за округ, получал призовые места, но дальше не пошел, хотя мне пророчили неплохое будущее в этом виде спорта.
- Хм. И видно неплохо, раз сумел отделать Боксера Джима. Тот в свое время даже пробовал выступать в классе профессионалов. Правда, далеко не пошел. Слабоват в коленках оказался, да и пил много. Я тебе, что хотел сказать, парень. Нам нужен боец для выступлений на арене. До этого у нас выступал Джимми, которого ты сегодня побил. Но он все чаще прикладывается к бутылке. Да и приелся он публике. Мы иногда приглашаем бойцов со стороны, но наемники частенько влетают нам в копейку. Ты нам подойдешь. Возражений не принимаю. При другом раскладе ты бы сейчас рыб кормил. Надеюсь это тебе понятно?!
- Еще бы не понять!
- А ты чего не удрал? Время у тебя было.
Я замялся. Незачем было цеплять к себе Дикки. Похоже на то, что наши пути с ним разо?шлись.
- Ладно. Не хочешь, не говори. Я и так узнаю. Мне положено знать слабые места своих людей. И чем их больше этих мест, тем лучше. Легче манипулировать.
ГЛАВА 3
Город, в те годы, полностью отвечал словам преподобного Тэлмеджа, известного проповедника, который назвал его 'современной Гоморрой'. Еще он так сказал о Нью-Йорке в своем выступлении в Бруклинской церкви: 'Город, став прибежищем для убийц, проституток и аферистов, умирает на наших глазах, корчась в развалинах и вывалявшись в мусорных свалках, помоях и конском навозе'.
Крысиные бега, игорные притоны, китайские опиумные курильни, кварталы красных фонарей, салуны и бары, где продавали суррогат виски по десять центов за порцию. Все это было неотъемлемой частью Нью-Йорка второй половины девятнадцатого века. Завсегдатаями подобных заведений в основном были карманники, бандиты, убийцы, аферисты, наводнившие город. Десятки банд типа 'Адская кухня', 'Дом газа' и другие держали в страхе целые районы. В ночное время суток в некоторых районах города человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько находили у трупа в карманах. Чтобы выжить на улицах Нью-Йорка, нужно было иметь жесткость, хладнокровие и полное безразличие к своей и чужой жизням, так как здесь жили, придерживаясь только одного правила: 'каждый сам за себя'.
* * *
Мне сняли комнату в квартале от клуба Мясника, где мне предстояло выступать. Темная комнатушка с грязным, мутным окном. Койка, шкаф и умывальник - это все, что составляло меблировку этой дыры, впрочем, ничего другого в нее бы и не влезло. Единственное, что меня хоть немного радовало, за эту дыру мне не приходилось платить. Три раза в неделю я тренировался, а по субботам выступал на арене. Сначала была заранее объявленная схватка с кем-нибудь из боксеров или борцов, уже заработавших себе имя выступлениями на арене. Потом минут через двадцать приглашали всех желающих померяться силами с победителем. Приз выигравшему схватку - пятьдесят долларов. К моему удивлению любителей помахать кулаками находилось немало. К последним, в своем большинстве, относились матросы с кораблей. Дрались они жестко, применяя весь набор запрещенных приемов, которые только мог придумать человек в ущерб своему ближнему. Драться приходилось в полную силу, стараясь вырубить противника в первые минуты и с максимальным уроном. К этому выводу я пришел, когда во время одного из моих выступлений, на арену вылез здоровенный матрос. До этого момента я старался ублажать публику, растягивая поединки. Но в этот раз все пошло по-другому. После того как матрос второй раз оказался на полу, а свист, крики и грязные шуточки достигли апогея, тот озверел окончательно. Выхватив из кармана нож, бросился на меня. Единственное, что тогда спасло меня, то это слепое бешенство быка, с которым он бросился на меня. Уйдя от удара, я подсечкой сбил его с ног. Потом, с силой ударил ногой в висок и услышал, как хрустнула кость.
За каждый такой вечер я получал двадцать пять долларов. В дни, свободные от тренировок и выступлений работал в кабаке, принадлежавшем Мяснику, охранником и вышибалой. Кабак представлял собой смесь бара и танцевальной площадки. Столиков, как таковых не было. Вдоль двух стен стояли длинные скамьи, а пили у стойки. Представлял он собой, если можно так сказать, дешевую пышность. Бумазейные занавеси, грубая лепнина и вперемешку развешанные по стенам картины и литографии на фривольные и морские темы. Назывался он одиозно 'Путеводная звезда', а ниже на огромных железных крюках перед входом болталась вывеска 'Большие вечерние танцы'. Женщин в наше заведение пускали бесплатно, а вот мужчинам приходилось платить за право потанцевать и выпить - двадцать пять центов. Днем беспокойство доставляли толь-ко отдельные гуляки, но чем ближе время сдвигалось к полуночи, тем больше становилось посетителей. Танцы под музыку писклявой скрипки, бухающего контрабаса и дребезжащего пианино были такими же буйными и неорганизованными, как и сами танцоры. К часу ночи веселье становилось настолько диким, что кабак временами мне напоминал сумасшедший дом. Тут то и начиналась работа вышибал. Пьяные драки вспыхивали то в одном конце зала, то в другом. Мастеровые, матросы, воры, сутенеры и их шлюхи, не задумываясь, пускали в ход, как кулаки, так кастеты и ножи. Женщины мало в чем уступали мужчинам в своих проявлениях злобы и неистовства. Ударить коленом в причинное место мужчине или ткнуть пальцем в глаз сопернице, а потом, схватив за волосы, бить ее лицом о стену - этого сколько хочешь!
К трем часам утра, когда заведение закрывалось, начиналась завершающая часть нашей работы. Выставив последних гуляк на свежий воздух, мы начинали вытаскивать на улицу вконец упившихся клиентов, не забывая при этом предварительно очистить их карманы. Закончив, мы становились у стойки и делили добычу. Затем кто-нибудь из барменов доставал бутылку и пускал ее по кругу, после чего мы начинали расходиться по домам. Выходя на улицу, я всегда стоял несколько минут на свежем воздухе, наслаждаясь ночной тишиной и покоем после сцен разгула и буйного веселья. Мне нравились эти минуты, приносившие в душу спокойствие и умиротворенность. Они стали для меня своеобразным ритуалом, даже в те дни, когда было холодно и сыро или шел проливной дождь. Идя домой, я привычно оглядывался по сторонам, держа наготове револьвер, лежащий в кармане сюртука. Шансы быть ограбленным и убитым были достаточно реальны, особенно в районах, где проживали бедняки. Где жил и я. Живя на человеческой помойке уже четвертый месяц, я стал уставать от грубости и жестокости окружающих меня людей, от неустроенности быта. Подобный суррогат жизни был не для меня. И это был не гонор человека двадцать первого века с высокими запросами, а простое понимание ситуации: подобная жизнь и работа могли удовлетворить только громилу со здоровыми кулаками и куриными мозгами. Приглядываясь к местной жизни и людям, я искал любую возможность подняться наверх, но даже не смог стать равноправным членом банды, так как был 'человеком со стороны', не имевший ни известных преступлений за своей спиной, ни знакомых уголовных авторитетов. Просто кулачный боец, выступающий за деньги на потеху публике. До первой серьезной травмы, после чего меня вышвырнут на улицу и возьмут другого. Попыткам вырваться из человеческого болота мешало плохое знание внутренних хитросплетений местной жизни, а также отсутствие связей и денег. Всю свою прошлую жизнь я был солдатом, исполнителем. Мог быстро оценить или проанализировать сложившуюся на месте ситуацию, проявить инициативу в ходе операции, но это был мой предел. Правда, был и плюс. Моя прежняя жизнь приучила меня жить с оглядкой, что оказалось здесь одним из основных правил выживания в городских трущобах. Мне даже не пришлось переиначивать свой основной принцип, которым я руководствовался в моей бывшей работе: 'Не оставлять ни шанса врагу!'.
Искать наиболее быстрый выход из жизненного тупика, в котором я оказался, меня заставляло не только мое животное существование, но и моя работа, то чем я зарабатывал себе на жизнь. Схватки на арене и работа вышибалы. Если на арене противник у меня был перед глазами, то в кабаке, пьяный или одурманенный клиент мог запросто ударить ножом в спину или проломить голову, как моему предшественнику, чье место я занял. Ему разбили голову кистенем, когда тот вышел подышать свежим воздухом. Убийцу так и не нашли. Предполагали, что это был один из буйных клиентов, который был выброшен им из кабака. Я даже пытался использовать свои знания и возможности, как человека будущего, но, к сожалению, они были настолько специфичны, что не представляли никакого практического применения в этом времени.
Здесь никому были не нужны мои исчерпывающие знания о марках и тактических свойствах оружия будущего, как и мастерское вождение техники, от мотоцикла до вертолета. Единственное, что осталось при мне и не только не потеряло своей ценности, а еще больше набрало вес, то это искусство убивать человека.
Попытки вытащить из своей памяти исторические факты, знание которых сделало меня ценным для науки и техники этого времени, натыкались на общие знания, имевшие довольно расплывчатый характер. Я знал, что был Генри Форд, изобретатель автомобиля. Но это все, что я знал о нем. Я не знал ни даты, ни места его рождения. Ни где он жил потом, когда ему пришла идея создания автомобиля. Я также знал, что на Аляске, которую два года тому назад купила Америка, нашли золото и алмазы, но где их искать - не знал. То же самое касалось моих знаний о различных событиях и находках в России. Они были отрывочными и бессистемными, почерпнутыми не из академических изданий с четким перечислением дат, событий и имен, а по большей части из художественной литературы. Поэтому даже то, что я знал, представлялось весьма сомнительным знанием. Оставалось только терпеливо ждать и надеяться на удачу. И она пришла, правда, в странном виде, в образе одноногого попрошайки. Все началось со случайно подслушанного обрывка разговора, одноногого нищего с уличным проповедником.
- ... нельзя жить во грехе, предаваясь блуду и пьянству, сын мой.
На что нищий, с отрезанной по колено левой ногой и в наброшенной на плечи голубой шинели северян, ответил: - А на фига мне такая жизнь, где нет баб и виски! Оставь ее себе, божий угодник!
Услышанный ответ мне понравился и я решил, что когда буду возвращаться, после выступления на арене, обязательно дам безногому доллар. Уже отдаляясь, я успел услышать продолжение разговора.
- Гореть тебе в аду....!
- Думаешь испугать меня адом?! Не надейся! Я уже живу в аду, кочерыжка чертова!!
Его слова говорили о силе духа и неукротимом характере.
'Настоящий боец!'.
Возвращаясь обратно, я остановился рядом с ним. Некоторое время мы мерили друг друга взглядами, пока тот не разозлился: - За показ деньги беру! Кидай доллар и смотри, нет - проваливай!
Я кинул в кепи военного образца монету, продолжая стоять. Он посмотрел на меня более внимательно: - Ты от меня что-то хочешь?
Ничего конкретного от него я не хотел, может быть, только выговориться. Или просто поговорить с человеком, в котором чувствовалась внутренняя сила, несмотря на его незавидное положение.
- Воевал? - я кивнул на шинель.
- Прошел всю Гражданскую и только один раз был легко ранен. А вот на Мексиканской границе получил вот это, - он похлопал ладонью по обрубку ноги. - Теперь приходиться сидеть здесь и клянчить милостыню.
- А что пенсии по инвалидности не получаешь?
- Ты как-то странно говоришь, парень. Слова какие-то ученые. Впрочем, какая разница! Государство за потерю ноги заплатило мне сто девяносто восемь долларов и выкинуло на помойку. Вот такая мне благодарность за восемь лет службы!
- А что на Мексиканской границе делал?
- Бандитов ловил. С индейцами воевал. Почти три года. Есть что вспомнить!
При этих словах его глаза загорелись, лицо преобразилось, помолодело, и я вдруг понял, что этому обросшему щетиной с опухшим лицом мужчине, никак не больше тридцати пяти лет. Тема Мексиканской границы меня не сильно увлекала, но рейнджеры как род войск мне был интересен. Из рассказа Джеймса Богарта, так назвал себя ветеран, я понял, что рейнджеры, это был тот тип бойцов, который и был мне нужен. Не теряющие головы в опасных ситуациях, умеющие обращаться с оружием, а главное знающие, что такое дисциплина. Я уже думал о подобных людях, но как их найти и сделать из них единую команду, не знал, а тут Джеймс возьми и скажи: - Знаешь, парень, ты мне понравился. Давай я тебя познакомлю с моими парнями. В свое время мы воевали вместе в одной роте на Мексиканской границе. Нас тут двенадцать человек. Своего рода братство по оружию. Ты я вижу чужой в этом городе, как и мы. Может быть, если найдем общий язык, мы сможем держаться вместе. Через несколько дней встреча состоялась. Пришло шестеро. Крепкие, сильные, неудовлетворенные своим нынешним положением, эти парни были сплочены и способны на многое, лишь бы нашелся человек сумевший повести их за собой. Наш разговор стал своего рода разведкой боем. Беседуя, мы одновременно прощупывали друг друга, пытаясь понять, кто чего стоит. Судя по тому, что мы договорились о новой встрече, я не разочаровал их, впрочем, как и они меня.
Банды, делившие город, представляли собой дикую, своенравную и жестокую вольницу, а границы их владений были расплывчатыми и неопределенными.
Стоило только в пределах подобной границы появиться заведению, вроде лавки или бара, как тут же появлялись сборщики дани от соперничающих банд. Затем следовали выяснения отношений, начиная от мелких стычек и доходя иной раз до настоящих войн, длящихся неделями, со строительством баррикад на улицах и применением огнестрельного оружия. На время подобных военных действий организовывались, так называемые штабы, где заседали главари со своими подручными. Обычно штабы располагались в задних комнатах лавок или магазинов, владельцами которых часто являлись сами главари. Обычные проблемы, главари банд, также делал и Мясник, разрешались в облюбованном кабаке, в кругу ближайших подручных. Там они все вместе надирались, попутно решая назревшие проблемы своей криминальной империи. Свидетелем пары подобных собраний был и я. Вначале я только удивлялся простоте и безалаберности подобных сборищ, потом понял, что это просто банда - сборище головорезов, но никак не вооруженная группировка наших дней, имеющую свою иерархию и четкую структуру. К тому же для главарей это был своеобразный способ играть в демократию, показывая всем, как прост и доступен для народа их лидер. Не забывал Мясник также поддерживать боевой дух бандитов, бросая в толпу воинственные лозунги, типа: - Пора бы дать по паре хороших пинков Ирландцу и Дикому Джиму Мортону! - на что толпа бандитов в ответ ревела в пьяном азарте: - Мы их в бараний рог скрутим! Только прикажи!