Затем Клодина ввела Фаусту в комнату, обставленную с неподобающей этому месту роскошью и скорее похожую на будуар, чем на келью. На мраморном столике лежали пуховки и щетки для волос и стояли баночки и флаконы с косметическими мазями. Над этим туалетом, который был бы более уместен в комнате светской дамы или богатой куртизанки, висело золотое распятие.
Настоятельница подвинула Фаусте глубокое покойное кресло и, когда та уселась, подложила ей под ноги бархатную подушечку. Сама же она осталась стоять.
- Эта женщина… эта цыганка все еще здесь? - спросила Фауста.
- Да, сударыня. Согласно вашему приказу, она находится под строгим надзором, но это всего-навсего бедная сумасшедшая. Ваше Святейшество желает ее видеть?
Несколько минут Фауста молчала и о чем-то размышляла, подперев голову рукой.
- Клодина, - наконец медленно произнесла она. - Время такого обращения ко мне еще не пришло… не забывайте!
- О, простите! - прошептала Клодина де Бовилъе.
- Мое Святейшество! - повторила она, помолчав. - Насмешка! Двадцать три кардинала собрались на тайный конклав в римских катакомбах и объявили войну Сиксту. В катакомбах! Не правда ли, все это весьма символично? Моя верховная папская власть берет начало в темноте, а душа страстно желает дневного света! Ах, Клодина, мое сердце переполнено горечью. Вы - женщина… прекрасная женщина! Вы - та, кого я нежно люблю, несмотря на ваши грехи! Вы назвали меня Святейшеством… Но когда я смотрю на себя, то вижу только испуганную юную девушку, которая понимает, что природа по ошибке дала ей не тот пол, и которая боится обнаружить, что за всеми ее безумными устремлениями скрывается всего лишь женская слабость…
Клодина бросила на Фаусту взгляд, полный горячей симпатии. Она видела, что принцесса бледна более обыкновенного, что ее прекрасные руки судорожно сжаты… Клодина опустилась на колени, взяла руки папессы в свои, поцеловала их и прошептала:
- Ах, моя благородная и лучезарная властительница! Вы прекрасны, вы ослепительно прекрасны, вы вызываете любовь, вас боготворят, но вы… страдаете! Я вижу это! Почему я не могу умереть, чтобы вы избавились от страданий?!
Фауста жестом приказала Клодине встать с колен.
- Да, - сказала она, - вы - истинный апостол, Клодина. Ваше тело слабо, но душа сильна. Вы единственная, кто меня понимает. Итак, слушайте!
По знаку Фаусты Клодина де Бовилье, настоятельница монастыря бенедиктинок на Монмартре, села и приготовилась слушать. Так некогда апостолы в Иудее внимали словам Иисуса Христа…
Глава 22
СЕРДЦЕ ФАУСТЫ
- Папское правление Иоанны - это всего лишь сказка, - произнесла Фауста так, словно говорила сама с собой. - Почему закон запрещает женщине занимать папский престол? Разве только мужчины могут быть святыми? Разве Церковь не принимает от женщин монашеские обеты и не устанавливает строгую иерархию для тех из нас, кто отдал себя Христу? В древних рукописях говорится, что Иоанна и на самом деле управляла делами Церкви . Следовательно, я имею право занять престол Святого Петра! Пол не помеха для великих замыслов, и свидетельство тому - сама Иоанна, которая частично реформировала церковный обряд. Для великих дел он тоже не является препятствием. Это доказывает пример Жанны д'Арк, избавившей Францию от захватчиков… Значит, может появиться и третья женщина, не уступающая этим двум ни умом, ни отвагой!
Клодина преданно слушала эти странные речи. Она не выказывала ни одобрения, ни порицания.
Фауста продолжала:
- Итак, нашлись двадцать три человека, уставших от тирании Сикста и решивших создать новую Церковь, воздвигнуть новый престол. С того дня минуло уже три года… В ту пору я жила в Риме, во дворце своей бабки Лукреции. В моих жилах течет кровь Борджиа! Я была богата, красива, всеми любима, властители Церкви не гнушались искать моего расположения… Но для меня не было большей радости, чем рыться в древних рукописях и перечитывать ужасные предания о моих предках - Александре , Чезаре и Лукреции Борджиа … И я чувствовала, что во мне соединилось то, чем обладали эти трое, - величие Александра, отвага Чезаре, красота Лукреции… Христианский мир будет трепетать от моих слов так, как трепетал от речей Александра, страшиться моего меча так, как страшился меча Чезаре, склонится передо мной так, как склонился перед непобедимой и прекрасной Лукрецией…
Фауста задумалась.
- Фарнезе! - вдруг проговорила она. - Его я завоевала первым, и он первым от меня отрекся!
- Как, сударыня? Кардинал Фарнезе?!
- Однажды вечером, - продолжала Фауста, не отвечая, - он пришел ко мне во дворец. Фарнезе знал, о чем я мечтаю… знал мои планы… выказывал мне свое восхищение. Так вот. В тот вечер мы покинули Рим, проехали по Аппиевой дороге и спустились в катакомбы. Прибыв на место встречи, освещенное факелами, я увидела двадцать три человека, облаченных в сутаны. "Вот та, кого вы знаете, - сказал Фарнезе. - Вот та, кто может вас спасти…"
Тогда они окружили меня. Я не трепетала перед теми, кого узнала тотчас же. И не испугалась странного предложения, которое читалось в их глазах. И когда слова, наконец, были произнесены, я согласилась. Я говорила, а они слушали. Когда я закончила, они один за другим начали опускаться передо мной на колени и целовать руку в знак покорности… А один из них, самый старый, надел на мой палец это кольцо…
Фауста протянул руку и показала кольцо. Настоятельница почтительно склонилась и осенила себя крестным знамением.
- Я принялась за работу, - снова заговорила Фауста. - За короткое время я растревожила Италию, в которой почти все епископы были готовы признать меня. Я взбудоражила Францию, поскольку ее король, выслушав предложение Фарнезе, лишь пожал плечами. Что ж, я изгоню его и выберу другого…
Фауста умолкла.
- Мне кажется, - робко сказала Клодина, - что события развиваются в соответствии с вашими планами…
- Именно это и настораживает меня! - ответила Фауста. - На первый взгляд достигнуто больше, чем я могла ожидать. Но некоторые вещи тревожат меня. Тайный кардинальский конклав испугался последнего, решительного шага. А Фарнезе, бывший мне опорой и поддержкой, отрекся от меня…
- Но Гиз!
- Гиз помирился с герцогиней! Я знала, что однажды она явится в дом Гиза, и тогда… Так и случилось… Она вернулась к мужу, и тот… тот ее простил!
Клодина де Бовилье еле заметно улыбнулась.
- Гиз, - продолжала Фауста, - это человек, наделенный огромной энергией, но он хорош лишь в сражении: пика или шпага в руке, кираса на груди, шлем на голове… В Лувре Гиз - самый элегантный кавалер. Он с несравненным изяществом носит плащ малинового бархата… Ему присуще поистине королевское величие. Да, Гиз будет блестящим государем во время дворцовых церемоний и неустрашимым воином в битвах…
Фауста закрыла глаза. Казалось, что она видит все это. Она вздохнула:
- Увы, я знаю настоящего Гиза: статую, которая не способна ни на высокие мысли, ни на твердые решения…
Он помирился с герцогиней де Гиз, и это сбило меня с толку… Но не будем больше говорить об этом! Он позволил покинуть Париж трем тысячам солдат, которых Крийон повел к Генриху де Валуа. Он разговаривал с Екатериной Медичи, и нескольких слов старой флорентийки хватило, чтобы был отменен тот смертный приговор, мысль о котором я так долго внушала ему!.. Наконец, в довершение всех бед, он упустил редкую возможность захватить чужие сокровища и завоевать королевский трон… Вместо трона, он отвоевал всего лишь мельницу на холме Сен-Рок. Собрать целую армию, чтобы ворваться на мельницу, и никого там не обнаружить!
Фауста очень тихо, так тихо, что Клодина не смогла разобрать слов, прошептала:
- Это правда, что на Гревской площади и на холме Сен-Рок Гиз имел дело с сильным противником… Ах, почему герцог де Гиз так не похож на шевалье де Пардальяна?! Будь рядом со мной такой человек, я могла бы перевернуть мир…
Фауста продолжила:
- Что тело? Его нужно прятать в железо во время сражений. А душа… Все решает она. Истинный рыцарь - это вовсе не Гиз в своих сверкающих доспехах или атласном камзоле… О, я видела такого рыцаря, и он мог бы взойти на трон! Его одежда потерта, лицо измождено, а речь проста, но его шпага верна и ловка. Что-то в нем волнует меня. Кто он? Я бы многое отдала, чтобы лучше узнать его, заглянуть в его душу, понять ход его мыслей… и наконец…
Фауста внезапно остановилась. Но Клодине не требовалось больше слов - она и так все поняла…
- Безумие! - прошептала Фауста. - У меня же нет сердца. Нет! Нет!
- Но почему, моя госпожа? - воскликнула Клодина. - Почему бы вам не познать простые человеческие радости? Всемогущая королева, почему бы вам не почувствовать, что значит быть женщиной?
- Потому что моя сила - в холодной крови. Я хочу остаться девственницей, не знающей женских слабостей. Я желаю властвовать. Никто в мире не может сказать, что он - господин Фаусты!
- Ах, сударыня! - произнесла взволнованная Клодина. - Есть господин, чья власть так сладостна… Это - любовь!
- Любовь! - пробормотала Фауста, вздрогнув.
Принцесса опустила голову, и слеза скатилась по ее щеке. Но в то же мгновение ее лицо вновь стало бесстрастным.
- Итак, произошло вот что, - просто сказала она. - Гиз за эти несколько дней отступил на те же позиции, что занимал десять лет назад, а Фарнезе отрекся от меня! Что ж, приведите сюда Саизуму. Ведь вы уверены…
- Я ни в чем не уверена, сударыня. Но мой долг - предупреждать вас и помогать вам во всем, не так ли?
- Я знаю вашу преданность, Клодина, и вознагражу вас по справедливости… прикажите же ее привести.
Настоятельница хлопнула в ладоши. Дверь отворилась, и на пороге появилась монахиня:
- Приведите цыганку! - распорядилась Клодина де Бовилье.
Глава 23
ПРИЗРАК
Оставив кардинала Фарнезе в павильоне, мэтр Клод пересек огород. Две или три пожилые монахини в грязных поношенных платьях копались в земле. Они прекрасно видели Клода, но не остановили его, хотя мужчинам входить в монастырь запрещалось.
Но, как мы уже говорили, это убежище было мало похоже на монашескую обитель. Лишь одна монахиня при виде Клода резко вонзила лопату в землю и что-то проворчала себе под нос о юных распутницах, ужасных временах и неизбежной небесной каре.
- Гм! - пробормотала сестра, к которой были обращены эти сетования. - Не стоит слишком сильно переживать. Что такого, если время от времени какой-нибудь богатый кавалер пробирается сюда?
- Сестра моя, мы живем в весьма печальное время. Для страстей больше не существует преград. Обитель доведена до нищеты и к тому же вынуждена укрывать разврат наших юных сестер… Сама настоятельница подает им пример!
- Увы! Нужно смириться, ибо иначе мы умрем от голода или будем просить милостыню, как год назад.
Клод, вероятно, знал о странных нравах этого монастыря. Он даже не пытался прятаться. Миновав огород и небольшой фруктовый сад, он подошел к каким-то полуразрушенным зданиям. Мэтр Клод встретил там девушку, одетую в светское платье. У нее были дерзкие глаза и вызывающая улыбка. Девушка спросила Клода:
- Кавалер, вероятно, из того эскорта, что остановился у входа?
- Да, это так, - ответил он.
- Вы пролезли через пролом в стене? - сощурила она глаза. - Главный вход для мужчин закрыт, но все знают, как сюда проникнуть…
- Да, я воспользовался проломом. Мне все известно.
- Благородный кавалер, - продолжала девушка с улыбкой, - желает видеть одну из наших сестер?
- Я хочу видеть госпожу настоятельницу, - сказал Клод.
- Какой мрачный голос, какой тяжелый взгляд! - продолжила девушка, вздрогнув. - Госпожу настоятельницу? Но она сейчас беседует с благородной принцессой, любезно интересующейся нашей бедной обителью.
- Знаю. Я из свиты принцессы: у меня приказ отыскать ее.
- А! Это другое дело. Идите, сударь. А я прогуляюсь до часовни.
Она указала мэтру Клоду на двух монахинь, вошедших под арку:
- Если вы хотите попасть к госпоже настоятельнице, следуйте за этими сестрами…
Сестры выглядели настоящими монахинями: они были одеты соответствующим образом и шли медленно, опустив головы и скрестив руки на груди. При виде мужчины они вовсе не удивились и ничего не спросили, просто закрыли глаза.
Сестры эти вели за собой цыганку в красной маске… Клод уступил им дорогу. А когда они начали подниматься по широкой лестнице, пошел за ними. Монахини свернули в коридор и постучали в одну из дверей, которая тотчас же отворилась. Тогда они взяли цыганку за руки и ввели в комнату. Спустя несколько минут сестры так же молча вышли и медленно удалились. Цыганка осталась внутри. Мэтр Клод, приблизившись к двери, остановился и задумчиво потер лоб. Легкость, с которой он настиг Фаусту, тревожила его. Что-то явно было не так. Где же опасности, которые должны были подстерегать на каждом шагу? Старый палач ничего не понимал.
Мэтр Клод заметил неподалеку приоткрытую дверь. Толкнув ее, он оказался в узком пустом помещении, погруженном в полумрак. Здесь, в тишине и темноте, он принялся размышлять. Что ему делать дальше?
Убить эту женщину! Или захватить ее и отдать в руки кардинала Фарнезе. Но, может быть, он не хочет этого делать? Нет! Он сам ненавидит Фаусту. Убийца его дочери должна умереть. Тогда что же его беспокоит? Смутный, почти забытый образ всплыл в глубине памяти.
"Цыганка, что шла с двумя монахинями… - размышлял мэтр Клод. - Мне знакома эта походка. И мне кажется, я уже видел когда-то эти волосы…"
Старый палач думал о цыганке, забыв и Фарнезе, и Фаусту.
"Странно, что эта незнакомка сбила меня с толку, - сказал он себе наконец, тряхнув головой. - А, ладно! Бог с ней! Чем мне может навредить какая-то цыганка? Вперед!"
Монахини ввели Саизуму к настоятельнице. Они холодно поклонились Фаусте и почтительно - Клодине де Бовилье.
- Хорошо, сестры мои, - сказала та. - Вы можете идти!
- Госпожа! - сказала тогда одна из них. - За стены общины проникли двое мужчин…
- Увы, - ответила Клодина. - Стены нашей бедной обители никуда не годятся. Как помешать этим набегам? Все, что мы можем, - это молиться. Идите и молитесь, сестры мои… Идите!
Сестры низко поклонились и вышли. Фауста, несомненно, была знакома со странными нравами этой обители, ибо ничуть не удивилась случившемуся. Она только сказала:
- Близок тот день, госпожа настоятельница, когда вы сможете возвести здесь стены Иерусалимские и вновь отстроить вашу святую обитель. Не забывайте, вашему монастырю обещано сто тысяч ливров…
Глаза Клодины заблестели. Но Фауста уже повернулась к Саизуме и молча ее рассматривала. Цыганка приблизилась к ней, взяла за руку и мрачно произнесла:
- Желаете, чтобы я погадала?
- Нет. Но если хочешь, я сама погадаю тебе. Ибо я тоже умею читать линии судьбы на ладони.
Саизума удивленно смотрела на женщину, говорившую с ней голосом нежным и в то же время властным.
- Кто ты? Цыганка, как и я? - спросила она.
- Возможно. Но раз уж я говорю с тобой с открытым лицом, не снимешь ли ты маску?
Саизума покачала головой.
- Моя маска красная. Но если я ее сниму, вы увидите, что и мое лицо красно от стыда. Я не хочу, чтобы вы видели мои стыд и ужас… Все, кто были в кафедральном соборе и на Гревской площади, видели… О! Я сгораю от стыда! - прибавила она, быстро пряча лицо, словно маски было недостаточно.
- Кафедральный собор! - прошептала Фауста, вздрогнув. - Гревская площадь! Так это была она?
И прибавила немного громче:
- Значит, ты боишься снова встретиться с палачом?
Саизума покачала головой.
- Палач - ничто, - сказала она. - Он не причинит мне зла. Он не сможет разбить мое сердце. Что он может мне сделать? Всего-навсего отнять жизнь. Тот, кого я боюсь, - это предатель, который убил мою душу…
Она задрожала.
- Имя этого предателя? - спросила Фауста, пристально глядя на Саизуму. - Ты хочешь сказать мне его?
- Оно здесь! - воскликнула Саизума, прижав руку к груди. - Никто его не вырвет у меня, разве только вместе с сердцем.
- Что ж, мне оно известно!
Саизума рассмеялась. Фауста взяла ее за руку, взглянула на ладонь и серьезно сказала:
- Линии твоей руки открывают мне тайны твоего прошлого…
Цыганка резко вырвала руку.
- Поздно! - воскликнула Фауста. - Теперь я все знаю: и кого ты любишь, и кто разбил твое сердце… Это - епископ…
- Епископ! - пробормотала цыганка, дрожа.
- Да! Епископ! Это тот, кого ты любила. Жан де Кервилье!
Саизума вскрикнула и упала на колени.
- Это она! Конечно же, это она! - прошептала Фауста.
И принцесса наклонилась, чтобы лучше рассмотреть цыганку. В это время дверь отворилась. Фауста увидела, как в комнату входит мэтр Клод… Она спокойно выпрямилась:
- Что ты здесь ищешь?
- Вас! - ответил Клод.
Клодина поспешила вмешаться:
- Ваша охрана избавит вас от этого человека.
Фауста остановила ее.
- Подождите, - сказала она. - Возможно, он принес мне какое-нибудь прошение…
- Что ж, может быть, - согласилась Клодина.
- Итак, говори…
- О, моя просьба проста, сударыня! Я хочу попросить вас сопроводить меня до старого павильона, что стоит посреди монастырского сада.
- А если я откажусь, палач?
- Палач! - прошептала Клодина, остолбенев.
- Если вы откажетесь, сударыня, я буду вынужден убить вас прямо сейчас.
В то же мгновение мэтр Клод обнажил кинжал и захлопнул за собой дверь.
- Мой хозяин, - продолжал он, - я говорю так, потому что сейчас я предан ему, мой хозяин приказал мне доставить вас к нему в павильон. И я доставлю вас, живой или мертвой.
Клодина побледнела. Фауста же сохраняла свое величественное спокойствие.
- Твой хозяин… - сказала она. - Или тот, кого ты так называешь… Кто он?
- Его Высокопреосвященство кардинал Фарнезе. Вы должны с ним встретиться…
Фауста вздрогнула.
- Ты говоришь, кардинал Фарнезе ждет меня в павильоне? - спросила она.
- Я говорю, что должен проводить вас к нему. И я сделаю это, повторяю: доставлю вас живой или мертвой.