Ну да, конечно! Наверняка она - Зеландонии, и они перенесли меня сюда, потому что я был ранен. Это молодая целительница - во всяком случае, так мне показалось, - но свое дело она знает. В этом нет сомнений. Видимо, она поселилась здесь, чтобы пройти через какое-то испытание или чтобы обрести навыки - возможно, навыки обращения с животными, - а ее сородичи нашли меня, и, поскольку других целителей поблизости не оказалось, она позволила им оставить меня здесь. Похоже, она могущественная Зеландонии, если животные готовы ей подчиняться".
Эйла вошла в пещеру, неся на блюде, сделанном из высушенной и выбеленной тазовой кости животного, большую, только что запеченную форель. Она удивилась, заметив, что Джондалар уже проснулся, и улыбнулась ему. Поставив блюдо, она перестелила шкуры и разложила набитые соломой кожаные подушки так, чтобы он смог усесться поудобнее. Сначала она напоила его отваром ивовой коры, чтобы у него снова не начался жар и чтобы боль приутихла. Затем она поставила блюдо к нему на колени, вышла и вернулась, неся миску с отваренным зерном, зачищенными стеблями чертополоха и ростками петрушки, и еще одну - с первыми в этом году ягодами земляники.
Джондалар так проголодался, что готов был съесть что угодно, но, сделав несколько торопливых глотков, перестал спешить, желая насладиться вкусом пищи. Эйла научилась у Айзы использовать травы не только как лекарства, но и в качестве приправы. И форель, и зерно были приготовлены весьма умело. Зеленые ростки были нежными и сочными, а горстка ягод дикой земляники, созревшей под лучами солнца, наполнила рот приятной сладостью. Джондалар пришел в восхищение. Его мать славилась своим умением готовить, и поэтому он смог по достоинству оценить угощение, хотя Эйла использовала другие приправы.
Эйла обрадовалась, увидев, что он ест не спеша и с удовольствием. Когда он покончил с едой, она принесла ему чашку мятного чая и приготовила все необходимое для того, чтобы сменить повязки на ранах. Новый компресс не потребовался. Шишка исчезла, и на голове у него остался только небольшой синяк. Ссадины на груди и на плече начали заживать. Возможно, небольшие шрамы на коже останутся, но это не страшно. Больше всего ее беспокоила рана на ноге. Заживет ли она как следует? Сможет ли он двигаться как прежде? Или почти как прежде? Или ему суждено стать калекой?
Эйла сняла припарку из листьев дикой капусты и с облегчением обнаружила, что ее надежды оправдались и воспаление пошло на убыль. Нога стала выглядеть гораздо лучше, хотя судить о том, удастся ли восстановить ее подвижность, пока рано. Кажется, она поступила правильно, скрепив края раны жилами. Несмотря на столь сильные повреждения, форма ноги близка к первоначальной, хотя на коже останутся глубокие шрамы и, возможно, частичной деформации избежать не удастся. Эйла осталась вполне довольна результатами.
Джондалару впервые удалось как следует осмотреть ногу, и то, что он увидел, его не обрадовало. Рана оказалась куда серьезнее, чем он предполагал. Он побледнел и несколько раз судорожно сглотнул слюну. Джондалар понял, что попыталась сделать Эйла и откуда взялись узелки. Возможно, это и поможет, но у него не было уверенности в том, что он сможет ходить.
Джондалар заговорил с Эйлой и спросил, где она научилась лечить больных, хоть и не ожидал получить ответ. Из всех произнесенных им слов Эйле удалось распознать только свое имя. Ей хотелось, чтобы он научил ее понимать слова, но она не знала, как попросить его об этом. Эйла вышла из пещеры, чтобы принести хвороста для огня в очаге. На душе у нее было неспокойно. Ей хотелось как можно скорее научиться разговаривать, но как же к этому подступиться?
Джондалар вспомнил о том, как хорошо он позавтракал, и подумал: неизвестно, кто заботится об этой женщине, но она прекрасно обеспечена. Впрочем, она явно в состоянии побеспокоиться сама о себе. Ягоды и зелень были собраны только что, да и форель свежая. Но зерно осталось от прошлогоднего урожая, из припасов на зиму, что свидетельствует о благоразумии и рачительности. Ей не приходится голодать на исходе зимы и ранней весной. Это говорит еще и о том, что она хорошо знает здешние края и поселилась тут довольно-таки давно. Он заметил и другие признаки того, что пещера на протяжении немалого времени служила прибежищем для людей: сажу рядом с отверстием, через которое выходит дым, и плотно утоптанный земляной пол.
Хотя он обнаружил в пещере множество разнообразной утвари, приглядевшись повнимательнее, он заметил, что все эти предметы лишены каких-либо украшений и кажутся весьма незатейливыми. Он взял в руки деревянную чашку, из которой пил чай. "Впрочем, грубой ее не назовешь, - подумал он. - В действительности работа довольно-таки тонкая. Судя по характеру древесины, она сделана из нароста на дереве". Рассмотрев ее более тщательно, Джондалар заключил, что при изготовлении чашки рисунок древесины был использован намеренно и в сочетании извилистых линий и точек нетрудно уловить сходство с мордочкой зверька. Неужели ей сразу удалось его подметить? Весьма изящно. Украшение такого рода показалось ему куда более привлекательным, чем грубая резьба на предметах, которые ему доводилось видеть прежде.
Он все смотрел на эту глубокую симметричную чашку удобной формы и отметил, как тщательно обработана ее поверхность. Даже внутри она совершенно ровная, а ведь наросты на деревьях не самый простой материал, ей наверняка пришлось долго над ней трудиться. Чем дольше он присматривался к чашке, тем становилось очевиднее, что перед ним превосходное изделие, которое лишь с первого взгляда кажется незатейливым, но эта простота обманчива. "Она понравилась бы Мартоне", - подумал он, вспомнив о том, что любой из предметов утвари, которые использовала его мать, всегда было приятно держать в руках. Она обладала способностью видеть красоту в самых простых вещах.
Эйла вошла в пещеру, неся охапку хвороста, и он покачал головой, глядя на ее нехитрую одежду из кожи. Затем внимание его привлекла подстилка, на которой он лежал, сооруженная, как и наряд Эйлы, из снятой с оленя шкуры, которую никто не пытался обрезать, чтобы придать ей более удобную форму. Эйла просто постелила ее поверх соломы и подоткнула по краям. Джондалар отогнул один из уголков, чтобы рассмотреть кожу получше. Кромка жестковата, и кое-где на ней остались волоски, но остальная поверхность была мягкой и очень приятной на ощупь. Эйла сняла ворс и соскребла мездру как внутри, так и снаружи, что и позволило добиться прекрасных результатов. Но куда большее впечатление на Джондалара произвели меховые шкуры. Одно дело - снять мездру с обеих сторон, а потом, многократно растягивая кожу, придать ей гибкость. Выделывать меха куда труднее, ведь при этом можно соскрести только нижний слой мездры. Как правило, меховые шкуры остаются довольно-таки жесткими, но те, которыми прикрыла его Эйла, были такими же мягкими, как кожа.
Ему показалось, что в прикосновении к ним есть что-то знакомое, но он так и не понял почему.
Вся утварь изготовлена весьма искусно, подумал он, но на ней нет ни резьбы, ни каких-то других украшений. Кожаные и меховые шкуры умело и заботливо выделаны, но она не пыталась раскроить одежду и сшить или соединить с помощью шнуровки отдельные части, чтобы она удобно облегала фигуру, не применяла краску, перья или ракушки, которые используют для отделки. Зато она зашила ему рану на ноге. Подобные противоречия показались ему странными, а женщина загадочной.
Все это время Эйла хлопотала, собираясь развести огонь в очаге, но Джондалар не слишком внимательно следил за ней. Он не раз видел, как люди разводят огонь. Правда, он слегка удивился тому, что она не попыталась раздуть угли, оставшиеся в очаге после приготовления завтрака, но решил, что они, вероятно, уже прогорели дотла. Происходящее не вызывало у него сильного интереса, но все же краешком глаза он заметил, как женщина насыпала древесной трухи, которая мгновенно воспламеняется, взяла два камешка, стукнула их друг об друга и раздула пламя. Она проделала все это так быстро, что Джондалар понял, что именно она сделала, только когда огонь уже запылал вовсю.
- О Великая Мать! Как тебе удалось так быстро развести огонь? - Он припомнил, что она проделала то же самое среди ночи, но тогда он решил, что все это ему примерещилось.
Услышав его голос, Эйла обернулась и недоуменно посмотрела на него.
- Как ты развела огонь? - повторил он, подавшись вперед. - О Дони! Она не понимает ни слова из того, о чем я говорю. - Он сокрушенно всплеснул руками. - Да ты представляешь себе, что ты только что сделала? Иди сюда, Эйла, - сказал он и поманил ее к себе.
Она тут же направилась к нему: впервые за все время он сделал осмысленный жест. Что-то привело его в сильное волнение, и Эйла, наморщив лоб, стала вслушиваться в его слова, искренне желая понять, в чем дело.
- Как тебе удалось развести огонь? - повторил он еще раз, стараясь произносить слова медленно и более отчетливо, как будто надеялся, что это поможет прояснить их смысл, а затем взмахнул рукой, указывая на очаг.
- Гонь? - проговорила Эйла, предприняв робкую попытку повторить последнее из слов. Речь идет о чем-то важном. Она задрожала от напряжения, всеми силами пытаясь понять, о чем он толкует.
- Огонь! Огонь! Да, огонь, - прокричал он, указывая пальцем на пылающее пламя. - Ты представляешь себе, насколько важна возможность развести огонь так быстро?
- Гонь?
- Да, да, он горит вон там, - сказал он, то и дело взмахивая рукой и указывая в ту сторону, где находился очаг. - Что ты сделала, чтобы развести его?
Эйла встала, подошла к очагу и сказала, указывая пальцем на пламя:
- Гонь?
Он тяжело вздохнул и откинулся назад, внезапно осознав, что все это время пытался силой заставить ее понять слова неизвестного ей языка.
- Прости меня, Эйла. Я вел себя глупо. Разумеется, ты не можешь мне ответить, ведь ты не знаешь, о чем я спрашиваю.
Ситуация стала менее напряженной. Джондалар закрыл глаза. Он утомился и огорчился, зато Эйла воспрянула духом. Она выучила слово. Пока всего одно, но это уже хоть какое-то начало. Жаль, что на этом он остановился. Как бы объяснить ему, что она хочет узнать побольше слов, как попросить его научить ее и другим?
- Дон-да-ла? - Он открыл глаза. Эйла снова указала на огонь. - Гонь?
- Огонь, да, это огонь, - сказал он, кивая, а затем снова закрыл глаза, чувствуя усталость. Ему стало немного стыдно за то, что он так разволновался, и за то, что так страдает от боли, и физической, и душевной.
"Он не проявил интереса. Ну что бы такое сделать? Неужели он так ни о чем и не догадался?" Эйла даже рассердилась на самое себя из-за того, что ей не удалось придумать, как бы объяснить ему, чего она хочет, но решила попробовать еще раз.
- Дон-да-ла… - Она подождала, пока он снова не открыл глаза. - Гонь? - проговорила она, бросив на него призывный взгляд.
Джондалару стало любопытно. "Чего она хочет?" - подумал он.
- Почему ты спрашиваешь про огонь, Эйла?
По выражению его лица Эйла догадалась, что он задал ей вопрос. Ей удалось привлечь его внимание. Она огляделась по сторонам, пытаясь сообразить, как сделать, чтобы он понял ее, и взгляд ее упал на охапку хвороста, лежавшего возле очага. Она взяла ветку и, подойдя к Джондалару, указала на нее и снова с немым призывом посмотрела на мужчину.
Он пришел в недоумение и нахмурился, но, когда он начал догадываться, чего она добивается, морщинки у него на лбу разгладились.
- Ты хочешь узнать, как это называется? - спросил он, удивившись тому, что она вдруг проявила такой интерес к его языку, хотя он ни разу не заметил, чтобы у нее возникло желание поговорить. Так вот в чем дело! Она вовсе не пытается научить его своему языку, она хочет научиться разговаривать! Возможно, она так молчалива просто потому, что не умеет разговаривать?
Он прикоснулся к ветке, которую она держала в руке.
- Дерево, - сказал он.
Она резко выдохнула, только теперь заметив, что все это время ждала, затаив дыхание.
- Во? - попыталась повторить она.
- Дерево, - произнес Джондалар помедленнее, растягивая губы, стараясь произнести слово как можно отчетливее.
- Дее-во, - выговорила она, пытаясь шевелить губами так же, как он.
- Вот теперь уже лучше, - кивнул он.
У Эйлы отчаянно забилось сердце. Неужели он наконец понял? Она торопливо огляделась по сторонам, подыскивая еще какой-нибудь предмет. Увидев чашку, она взяла ее и протянула Джондалару.
- Ты хочешь, чтобы я научил тебя разговаривать?
Эйла не поняла, о чем он спрашивает, и, помотав головой, указала на чашку.
- Кто же ты, Эйла? Как ты здесь оказалась? Как тебе удается справляться со всем, что ты делаешь, если ты не умеешь разговаривать? Для меня ты - загадка, и, видимо, мне придется научить тебя разговаривать, чтобы разгадать ее.
Она присела на меховую шкуру рядом с ним, с волнением ожидая ответа и по-прежнему держа в руке чашку. Она боялась, что он позабудет о том слове, про которое она спросила, если будет долго говорить о чем-то, и с нетерпением еще раз указала на чашку.
- Какое слово ты хочешь узнать, "пить" или "чашка"? Впрочем, пожалуй, это не имеет значения.
Прикоснувшись к сосуду, который она держала, Джондалар сказал:
- Чашка.
- Ашка, - проговорила она и радостно улыбнулась.
Джондалар решил и дальше действовать в том же духе. Он взял оставленный Эйлой возле его постели бурдюк и налил воды в чашку.
- Вода, - сказал он.
- Ада.
- Попробуй еще раз, - ободряющим тоном сказал он и повторил: - Вода.
- Аа-да.
Джондалар кивнул, затем поднес чашку к губам и сделал глоток.
- Пить, - сказал он, - пить воду.
- Пить, - вполне четко произнесла Эйла, хотя первый из звуков дался ей с некоторым трудом. - Пить оду.
Глава 21
- Эйла, я больше не могу сидеть в пещере. Ты только посмотри, какое там солнышко! Я точно знаю, что уже могу понемногу передвигаться. Мне так хочется выглянуть наружу.
Эйла поняла не все из слов, произнесенных Джондаларом, но догадалась, на что он жалуется, и прониклась сочувствием к нему.
- Узелки, - сказала она и прикоснулась к одному из них. - Снять узелки. Завтра смотри нога.
Джондалар засиял, как будто одержал крупную победу.
- Ты снимешь узелки, и завтра я смогу выйти из пещеры.
Несмотря на то что Эйле было трудно выражать свои мысли, она не сочла возможным дать обещание, не зная, сможет ли она его исполнить.
- Смотри, - повторила она погромче. - Эйла смотри нога. - Она напряглась, стремясь подобрать какие-то из слов, имевшихся у нее в запасе. - Нога не… заросла, Дон-да-ла не выйти.
Джондалар снова заулыбался. Он намеренно слегка исказил смысл ее фразы в надежде, что Эйла не станет с ним спорить, но ему понравилось, что она не поддалась на уловку и настояла на своем. Возможно, ему не удастся завтра выйти из пещеры, но все это означает, что она в скором времени овладеет необходимыми для речи навыками.
Джондалар задался целью помочь ей в этом и радовался ее успехам, хотя дело не всегда шло гладко. Его заинтриговали особенности, которые он в ней обнаружил: казалось, она обладает способностью запоминать слова, услышав их один-единственный раз, и ей с поразительной скоростью удалось овладеть весьма обширным лексиконом. Он провел с ней почти целый день, поочередно называя любой из предметов, который попадался кому-либо из них на глаза, а затем она повторила каждое из слов, ни разу не ошибившись в его значении. Самым трудным для нее оказалось произношение. Она старалась изо всех сил, но ей никак не удавалось воспроизвести некоторые из звуков.
Впрочем, ему нравилась ее манера говорить. Тембр ее довольно-таки низкого голоса казался ему приятным, а необычный акцент придавал изюминку ее речи. Он решил до поры до времени не обращать внимания на ошибки, это можно будет исправить попозже. Она столкнулась с немалыми препятствиями, когда он перестал ограничиваться словами, обозначающими конкретные предметы и действия. Проблемы возникали даже с простейшими из абстрактных понятий: ей казалось, что для обозначения каждого из тончайших оттенков цвета должно существовать отдельное слово, и никак не могла взять в толк, что темная зелень хвои и светло-зеленая окраска ивовых листьев обозначаются одним общим словом "зеленый". Когда ей удавалось осмыслить абстрактное понятие, она воспринимала это как откровение и радовалась так, словно ей удалось вспомнить о чем-то давным-давно позабытом.
Однажды он с похвалой отозвался о ее феноменальной памяти, но она с трудом поняла, что он имеет в виду, и так и не поверила ему.
- Нет, Дон-да-ла. Эйла плохо помнить. Эйла старалась, маленькая Эйла хотеть хорошая память. Но никак. Старалась, старалась, все время старалась.
Джондалар, который завидовал ее памяти, старательности и упорству, покачал головой. Он знал, что Эйла с каждым днем стремительно продвигается к цели, хотя она никогда не бывала довольна своими достижениями. Однако чем шире становились их возможности общения, тем загадочнее казалась ему эта женщина. Чем больше он узнавал о ней, тем стремительнее возникали все новые и новые вопросы, на которые ему не терпелось получить ответ. В некоторых областях она проявляла невероятную осведомленность и искушенность, а в некоторых - полнейшее неведение и наивность, и он никогда не знал наверняка, чего от нее ожидать. В ряде случаев - например, при разведении огня - она использовала крайне действенные приемы, с которыми он нигде прежде не сталкивался, а порой ее методы оказывались на удивление отсталыми.
Впрочем, ее способность позаботиться о себе не вызывала у него ни малейших сомнений, хотя он так и не выяснил, где же находятся ее соплеменники. "Обо мне она тоже неплохо позаботилась", - подумал он, когда Эйла убрала шкуры, под которыми он лежал, чтобы осмотреть пораненную ногу.
Эйла заранее приготовила настой, обладающий противовоспалительным действием. Теперь ей предстояло отрезать узелки на жилках, которыми скреплены края раны. Ее не пугала мысль о том, как бы рана не открылась - судя по всему, заживление шло успешно, - но ей ни разу не приходилось делать ничего подобного, и ее охватила неуверенность. На протяжении нескольких дней она все думала о том, что пора бы уже убрать узелки, но решилась на это, лишь когда Джондалар пожаловался на то, что ему надоело все время лежать без движения.
Молодая женщина склонилась над ним и внимательно осмотрела ногу, а затем осторожно дернула за кончик в одном из узелков. Жилка срослась с кожей и потянула ее за собой. Эйле показалось, что она напрасно так долго тянула время, но думать об этом было уже поздно. Она взяла самый острый из своих ножей, который еще ни разу ни для чего не использовала, и, зажав узелок между пальцами, перерезала жилку как можно ближе к узелку. Подергав за него несколько раз, она обнаружила, что вытащить его будет нелегко. В конце концов она ухватилась за него зубами и, резко дернув головой, сняла его.
Лицо Джондалара скривилось от боли. "Конечно, ощущение не из приятных, - подумала Эйла, - зато все на месте. Только маленькая струйка крови - я слегка повредила кожу, но мышца срослась, и внутренние ткани тоже. Ради такого можно и потерпеть". Она постаралась как можно ловчее снять узелки, чтобы поскорее закончить. Всякий раз, когда она вытаскивала один из них, Джондалар стискивал зубы и сжимал кулаки, чтобы не закричать. Затем оба склонились над ногой, чтобы оценить результаты.