- Это цитата, - наконец произнес Мартин, - из одиннадцатой главы Книги Чисел, стихи с тридцать первого по тридцать четвертый:
И поднялся ветер от Господа, и принес от моря перепелов, и набросал их около стана, на день пути по одну сторону и на день пути по другую сторону стана, и почти на два локтя от земли.
И встал народ, и весь тот день, и всю ночь, и весь следующий день собирали перепелов; и кто мало собирал, тот собрал десять хомеров; и разложили их для себя вокруг стана. Мясо еще было в зубах их и не было еще съедено, как гнев Господень возгорелся на народ, и поразил Господь народ весьма великой язвой.
И нарекли имя месту этому Киброт-Гаттаава, ибо там похоронили народ вожделеющий. Киброт-Гаттаава на иврите означает могилы тех, кто возжелал, и из этого мы должны сделать вывод, что вожделение - это прямой путь в могилу...
Служба закончилась. На оставшихся перепелов теперь смотрели с подозрением, словно на Ион, которым предлагалось покинуть корабль, и народ на "Ворчестере" стал с нетерпением ожидать воскресной свинины и пудинга с изюмом. От флагмана отвалила шлюпка с "Бервика", капитан которого выглядел слишком уж мрачно, и как только она подплыла на расстояние оклика, Джек пригласил Беннета на ужин, наблюдая, как его гость по-простому поднялся по левому борту, избежав церемонии встречи.
- Я представлю тебе твоего нового священника, он у нас на борту. Позовите мистера Мартина. Мистер Мартин - капитан Беннет. Капитан Беннет - мистер Мартин. Мистер Мартин только что прочел нам впечатляющую проповедь.
- Вовсе нет, - отозвался польщенный Мартин.
- О да, да, меня весьма поразили последствия похоти, могилы тех, кто возжелал, - сказал Джек, и ему пришло в голову, что не найти лучшего начала для более-менее завуалированного предостережения Гарри Беннету, которое он как друг просто обязан был сделать.
Начало прекрасное, но самого предостережения так и не последовало. Беннет провел крайне неприятные четверть часа, но только у флаг-капитана - адмирал оказался занят с какими-то восточными господами, и настроение гостя поднялось, только когда тот выпил стакан джина. За столом оно поднялось еще выше, и с самого начала трапезы до своего веселого отъезда с побагровевшим от выпитого лицом, Беннет развлекал Джека подробным отчетом о прелестях мисс Серракаприола: физических, интеллектуальных и духовных, показал прядь её крайне необычных волос, говорил о своем прогрессе в итальянском, необыкновенной красоте её голоса, умении играть на мандолине, фортепиано, арфе.
- Нельсон поцеловал ее, когда она была еще ребенком, - сказал Беннет, прощаясь, - и ты сможешь, как только мы поженимся.
Джек обычно спал очень хорошо, если только тревоги юридического характера не заполняли его разум, но, раскачиваясь в койке на волнах с зюйд-оста и глядя на стрелку компаса над головой, освещенную небольшим постоянно горящим фонарем, произнес: "Давно уже я никого не целовал". Великолепный рассказ Беннета о его сицилийке странно взбудоражил Джека - он представлял ее гибкую фигуру, особую теплоту южной красоты, вспомнил запах женских волос, и его мысли блуждали вокруг знакомых ему испанских девушек. "Давно уже я никого не целовал", - повторил он, услышав, как ударили три склянки ночной вахты, и тихий отклик ближайших вахтенных, - "ют, правый борт - проход правого борта..." и пройдет еще больше времени, прежде чем поцелую снова. Нет на земле жизни скучнее, чем блокада".
Иногда эскадра поворачивала каждый час, иногда каждые два, в зависимости от ветра, пока корабли ходили галсами туда-сюда на вероятных путях тулонского флота, а далеко на флангах держались фрегаты или бриги, смотря что удавалось наскрести адмиралу. Иногда они вытягивались в направлении Сардинии, когда ветер мог позволить Эмеро выйти в направлении оста, иногда, выстроившись в линию, растягивались почти до Маона, когда дул мистраль, а иногда дрейфовали, чтобы переговорить с прибрежной эскадрой. День за днем одни и те же маневры, постоянно вглядываясь, но никого не видя, ни паруса, за исключением странных посудин, плывущих со всего Средиземноморья к адмиралу, в противном случае - только море и небо, постоянно меняющиеся, но по сути все те же море и небо. Ни судна снабжения, ни весточки с внешнего мира.
Не по сезону моросящая погода с зюйда дала им пресную воду, чтобы постирать одежду, но прекратила танцы на баке, и, хотя между палубами гремела оратория (более глубокие проходы отдавались эхом как орган), Джек почувствовал, что общий дух корабля упал на полтона.
Некоторые переносили монотонность лучше других. В мичманской берлоге её, казалось, не замечали: там готовили спектакль с участием некоторых молодых офицеров, и Джек, вспомнив молодость, рекомендовал "Гамлета". "Нет трагиков, равных Шекспиру", - сказал он. Но мистер Гилл, штурман, сделался еще печальнее - мертвый груз за столом кают-компании, а капитан морской пехоты Харрис, у которого обязанностей было гораздо меньше, чем у Гилла, стал больше пить: не допьяна - ничего кроме дружелюбного состояния навеселе, но и полностью трезвым никогда не оставался. Сомерс, с другой стороны, часто терял равновесие, бессвязно бормотал и раздражался. Пуллингс делал все возможное, чтобы контролировать его, но никто не мог изъять личные запасы спиртного из его каюты.
Сомерс нес послеобеденную вахту в то время, как Джек, Пуллингс и казначей занимались судовыми книгами и счетами в кормовом салоне. Дул умеренный ветер с норд-веста, корабли эскадры, выстроившись в линию, шли под всеми незарифленными парусами в бакштаг, когда поступил приказ всем одновременно поворачивать на другой галс, что являлось весьма необычным, поскольку адмирал, заботясь о старых, уже потрепанных кораблях и стараясь быть бережливым везде, где только можно, всегда требовал поворачивать через фордевинд, смена же галса подвергала снасти риску, чего при повороте через фордевинд не происходило.
Джек слышал крик "Все на палубу", но мысли его были тем, стоит ли выдавать людям вместо вина грог, и он не обращал на это внимания, пока яростный рев и топот ног не вытолкнули его из кресла. В три шага Обри выскочил на квартердек, и ему хватило лишь взгляда, чтобы понять - "Ворчестер" не лег вовремя на другой галс.
Перед ним еще оставалось немало места, и хотя фор-марсель обрасопили, "Ворчестер" собирался воткнуть бушприт прямо в середину "Помпеи". В громоподобном полоскании парусов матросы вопросительно смотрели на корму в ожидании приказов. Сомерс же ошеломленно озирался.
- Обстенить фор-марсель - крикнул Джек. - Право руля. Вынести шкоты на ветер. Курс корабля скорректировали, но даже сейчас разрыв сокращался, ужасающе сокращался, но не совсем катастрофически. Бушприт "Ворчестера" прошел в шести дюймах от кормового гакаборта "Помпеи".
- Толкучка, как на Варфоломеевой ярмарке, - крикнул капитан "Помпеи", когда корабли разминулись и "Ворчестер" дал задний ход.
Джек повернул корабль через фордевинд на левый галс, распустил брамсели и вернул его на законное место в строю, потом повернулся к явно нетвердо стоящему на ногах Сомерсу, побагровевшему и угрюмому.
- Как произошла подобная несуразица? - спросил Джек.
- Кто угодно может не удержаться на курсе при смене галса, - глухо прохрипел Сомерс.
- Что это за ответ? - возмутился Джек. - Вы пренебрегаете своими обязанностями сэр.
Джек и в самом деле сильно разозлился: "Ворчестер" превратился в посмешище на глазах у десяти тысяч моряков.
- Вы круто переложили руль под ветер. Вы обрасопили фор-марсель слишком втугую. Конечно, так и было, не отрицайте. Это не куттер, сэр, а линейный корабль, и к тому же немореходный линейный корабль, который нужно приводить к ветру аккуратно, чтобы не потерять управляемость, как я уже говорил сотню раз. Позорное дельце.
- Всегда я во всем виноват, что бы я ни делал - все неправильно, - взвыл враз побледневший Сомерс, а затем, вспыхнув, прокричал уже громче, - тирания и угнетение, вот что это такое. Черт вас подери, вы еще увидите, на что я способен.
Он потянулся к кофель-нагелю в кофель-планке, но Моуэт успел схватить его за руку. В гробовой тишине Джек произнес:
- Мистер Пуллингс, выпроводите мистера Сомерса вон с палубы.
Немного позже Пуллингс вошел в каюту и достаточно неловко спросил, находится ли Сомерс под арестом.
- Нет, - ответил Джек, - я не собираюсь отправлять его под трибунал. Если он решит просить об этом, это его дело, но когда протрезвеет, то сам увидит, что ни один суд не оправдает его, вне зависимости от того, кем является его отец. Признает виновным, а, может, и того хуже. В любом случае, на моем корабле ему теперь точно никогда не стоять на вахте. Может списаться на берег или перевестись на другой корабль, как сам пожелает, но у меня ему больше не служить.
Поведение мистера Сомерса на протяжении девятнадцати дней оставалось предметом для обсуждения на "Ворчестере", даже когда стало понятно, что его ни повесят, ни запорют до смерти, как это с уверенностью предсказывали. Ужасающую сцену пересказывали снова и снова, комментировали и повсеместно осуждали. Её обсуждали даже после того, как фелюга с Мальты привезла трубы, тромбоны, флейты, гобои и фагот, и оратории начали принимать истинный размах; даже после того, как на "Ворчестере" закончилось вино, и матросы перешли на более крепкий и гораздо более популярный грог, с его привычными последствиями в виде намного более частых драк, неповиновения, глупых выходок, несчастных случаев, флотских преступлений и флотских наказаний.
Часть этого времени в кают-компании сохранялась чрезвычайно неприятная атмосфера. Придя в себя на следующий день после своей выходки, несчастный Сомерс чрезвычайно встревожился - написал Джеку униженное письмо с извинениями и просил Стивена походатайствовать за него, пообещав оставить службу, если "этому несчастному случаю" не дадут хода.
Затем, обнаружив, что не предстанет перед трибуналом, Сомерс начал обижаться: говорил своим невольным слушателям, что не потерпит подобного обращения, и его отец тоже не станет, что его семья контролирует семь голосов в Палате Общин, а еще два в Палате Лордов, и что никто не может безнаказанно его третировать. Некоторые его смутные угрозы, казалось, намекали на намерение просить у капитана Обри удовлетворения, вызвав его на дуэль, но слушателей было мало, как и уделяемого ими внимания, и даже его бывшие почитатели искренне обрадовались, когда Сомерс исчез, договорившись об обмене с мистером Роуэном с "Колосса", лейтенантом с тем же старшинством.
Его исчезновение страшно разочаровало тех матросов, что готовились дать свои показания на трибунале. Некоторые из них - старые соплаватели Джека, были совершенно готовы клясться, лоб расшибить о доску, пока их показания не поведут в правильном направлении: суд услышал бы яркое описание яростной атаки высокородного ублюдка на капитана с парочкой пистолетов, абордажным топором, обнаженной саблей, мачтовым клином, вкупе с всевозможными теплыми или патетическими выражениями, использованными сторонами, как Сомерсово ''Чтоб твоё брюхо сгнило, чертов мудило" и Джеково "Прошу, мистер Сомерс, думайте, что говорите".
Теперь, пока не будет готова оратория, все, что им оставалось, чтобы разорвать неизменную монотонность дней, это с нетерпением ждать приближающуюся постановку "Гамлета", хотя, конечно, спектакль, как говорили, был хорош, как медвежья травля в Хокли, с весьма впечатляющей концовкой под сияние бенгальских огней, сколько бы те не стоили.
Отряды добровольцев под командованием трюмного старшины глубоко-глубоко внизу доставали щебень из балласта "Ворчестера" (трудная и очень вонючая задача) для сцены с гробокопателями, а корабельный мясник уже отставил свои бочки в сторону, понимая, что какая бы трагедия не разыгрывалась на одном из кораблей Его Величества, потребуется впечатляющее количество крови.
Роль Гамлета по праву получил старший помощник штурмана, а роль Офелии, очевидно, досталась мистеру Уильямсону, единственному молодому человеку с приемлемым лицом, который мог петь и чей голос еще не сломался, но остальные роли разыграли по жребию, и Полоний достался мистеру Кэлэми.
Он часто приходил к Стивену, чтобы тот его послушал, и убеждал его "не занимать и не давать взаймы, одеваться пышно, но не смешно, богато – не пестро, и не марать руки, со всяким встречным заключая братство" декламируя высоким напряженным монотонным голосом, когда сигнальный мичман сошел вниз с капитанскими приветствиями доктору Мэтьюрину, и если тот не занят, хотел бы показать ему сюрприз на палубе.
Стоял хмурый день с низким серым небом, с зюйд-зюйд-веста налетал дождь, эскадра шла в бейдевинд с тремя рифами на марселях, меняя галсы, чтобы удержаться мористее, но все же на юте царило необычное оживление. Лица Пуллингса, Моуэта и Бондена, стоящих с подветренной стороны, сияли, и тараторили они, будто находились в таверне. С наветренной стороны стоял Джек, заложив руки за спину, покачиваясь на неприятной качке "Ворчестера", глаза устремлены на корабль, находящийся милях в пяти.
- Вот мой сюрприз, - произнес капитан, - иди, посмотрим, что ты о нем скажешь.
На протяжении многих лет Джек, Пуллингс и Моуэт часто дурачили доктора Мэтьюрина по морской части, то же самое, но более осторожно, делали Бонден, Киллик, Джозеф Плейс и множество других моряков, марсовых, мичманов и офицеров. Стивен стал осторожен и теперь, долго вглядываясь, сказал:
- Я не опозорюсь, но при беглом взгляде, скажу, что это корабль. Предположительно корабль военный.
- Я полностью с вами согласен, доктор. А ты не взглянешь в подзорную трубу, может мы узнаем больше?
- Несомненно, корабль военный, но не стоит бояться, когда вокруг тебя весь наш мощный флот, и, в любом случае, вижу, что у него только один ряд пушек - фрегат. Но, когда он это произнес, что-то знакомое показалось в этом далеком корабле, мчавшемся к ним с широким белым носовым буруном по обе стороны, и увеличивавшемся с каждой минутой.
- Стивен, - счастливым голосом тихо произнес Джек, - это же наш дорогой "Сюрприз".
- Так и есть - воскликнул Стивен. - Я узнаю это нагромождение поручней спереди, узнаю то самое место, где спал летними ночами. Боже храни его, достойный кораблик.
- Сердце радуется, видя его, - сказал Джек: этот корабль он любил больше всего после "Софи" - своего первого командования. Джек служил на нем мичманом в Вест-Индии, времена, которые он вспоминал с живейшим удовольствием, а спустя годы командовал им в Индийском океане. Джек знал его насквозь - превосходный образец кораблестроения, как и все, что сходило с французских верфей. Чистокровный, очень быстрый в умелых руках, мореходный, сухой, великолепный ходок в крутой бейдевинд - корабль, который почти плыл сам, как только ты понимал его суть.
Несомненно, фрегат уже стар и время его потрепало, а так же мал - двадцативосьмипушечный фрегат водоизмещением менее шестисот тонн - чуть больше половины водоизмещения тридцатишести- и тридцативосемипушечных кораблей, распространенных сейчас, не говоря уже о последних тяжелых фрегатах, построенных, чтобы потягаться с американцами: действительно, по современным меркам его едва ли можно было назвать фрегатом.
Но зубы у него все же имелись, а с его скоростью и маневренностью "Сюрприз" мог нападать на корабли гораздо большего размера: у него даже произошла одна опасная стычка с французским линейным кораблем, и он давал сдачи почти так же хорошо, как и получал. Если Джек когда-нибудь станет чрезвычайно богат, и если "Сюрприз" выставят на продажу, то не существовало никакого иного корабля в королевском флоте, что он купил бы, это самая лучшая яхта из существующих.
Командующий им сейчас капитан, Фрэнсис Латам, не произвел никаких важных изменений: на нем все еще возвышалась башнеподобная грот-мачта от тридцатишестипушечного фрегата и двойные бегущие бакштаги, которыми Джек её наделил. И хотя Латам обладал крайне печальной репутацией человека, который не мог поддерживать дисциплину, кораблем управлял он хорошо. "Сюрприз" плыл под брамселями, незарифленными марселями и лиселями с наветренной стороны на грот- и фок-мачте: выглядело опасно, но эта комбинация отлично подходила "Сюрпризу", который мчался со скоростью десяти или даже одиннадцати узлов без малейшего риска для рангоута.
Сложившиеся скорости эскадры и фрегата сближали их в прекрасном темпе, но для тех, кто так жаждал почты и новостей о доме и о войне на суше, формальности типа: поднять свой номер, тайный сигнал, лечь в дрейф, чтобы поприветствовать адмирала семнадцатипушечным салютом, казались чрезвычайно затянутыми. Флагман быстро отсалютовал тринадцать раз в ответ и сразу выбросил сигнал, требуя спустить брам-стеньги: известно, что адмирал предпочел бы потерять пинту крови, чем рангоут, и, конечно, ненавидел, когда какой-либо корабль подвергался риску потерять мачты, реи, снасти или парус, когда те могут потребоваться для величайшего усилия в какой-то неизвестный момент, возможно, завтра.
Выглядя странно коренастым со снятыми брам-стеньгами, "Сюрприз" прошел под кормой адмирала. Капитана фрегата заметили поднимающимся на борт флагмана, а в баркасе - пять мешков, предположительно с письмами, - депеши содержались в конверте из парусины, который Латам держал в руке. Теперь время тянулось еще болезненнее, несмотря на то, что отвлекал вид другого паруса на размытом южном горизонте, загадочного паруса, пока прояснившаяся погода не показала, что их два - шлюп и испанское судно снабжения.
Кто обладал часами, посматривал на них, другие под различными предлогами приходили на корму взглянуть на песочные часы. Морской пехотинец исподтишка подтолкнул их, чтобы ускорить падение песка. Бесконечные догадки, пустые домыслы относительно причины задержки: общее мнение сошлось на том, что капитану Латаму говорили, что он офицер того рода, который никогда не должен плавать без корабля снабжения в сопровождении, и знает о мореходстве столько же, сколько королевский генеральный прокурор, и что адмирал не доверил бы ему и лодки на утином пруду.
А в то мгновение, когда сигнальный мичман отвел глаза от нока бизани флагмана, на двадцать голосов вокруг него раздалось многозначное покашливание, и, повернувшись, он увидел выброшенный сигнал: "Бойн" - шлюпка и лейтенант с докладом на флагман. "Дефендер" - шлюпка и лейтенант с докладом на флагман. Так и продолжалось: сигнал за сигналом, пока, наконец, не подошла очередь "Ворчестера". На всей эскадре шлюпки падали в воду и на гоночной скорости (по два гребца на каждой банке) неслись к адмиралу, возвращаясь с невероятно благословенной почтой и едва ли менее желанными газетами из дома.
Все на "Ворчестере", кроме несущих вахту, старались, насколько это вообще возможно на военном корабле, найти для себя уединенное местечко, где те, кто умел читать, узнавали что-то новое о мире, который покинули, и пересказывали все не имевшим такой возможности. В этом отношении, как и во многих других, Джек имел огромное преимущество по сравнению с остальными, и, пригласив Стивена разделить с ним эти минуты уединения, он проследовал в свою просторную кормовую каюту, где оба с легкостью могли найти себе уголок и кресло.