- Ах ворюга! Изменник! Грабитель! Хитрый волошский лис!.. Я давно подозревал, что он неискренний, коварный, подлый человечишка!.. Но куда же смотрел полковник Вареница? Я же приказывал ему неотступно следить за каждым шагом Астаматия!
В глазах Многогрешного заиграл радостный огонёк.
- Ваша ясновельможность пригрела на груди змею! Полковник Вареница в сговоре с Астаматием…
- Не может быть!
- Мои люди доносят, что не раз видели их вдвоём. Астаматий частенько заезжал к Варенице, до полуночи пьянствовал с ним… А горничная Вареницы Настя хвасталась подругам, что хозяин подарил ей золотые серёжки… Откуда они у него? Ведь до тех пор, пока вы не вручили ему пернач полковника, был гол как сокол!.. Вместе со мной, благодаря вам, выбрался из турецкой неволи, так что, кроме вшей, - пусть извинит меня пан гетман за грубое слово, - ничего не привёз с собой на Украину. А теперь, вишь ли, дарит дорогие серёжки своей полюбовнице. Какой богатей нашёлся!..
- Что ещё?
- Немировский сотник Берендей…
- И этот? О боже!..
- Он выпустил из ямы нескольких острожных, не положив за них в казну ни одного шеляга. Сказывают, на этом он крепко погрел руки… Из корчмы не вылазит!
- Все?
- Все.
- Как переселенцы?
- Голытьба… Перетрясли всех - ни злотого не нашли… Временно живут на Шполовцах. Весной заставим пахать, сеять…
- А те… девчата?
- Их поселили, как и приказано вашей ясновельможностью, тут рядом… На Выкотке… Слежу за каждым шагом…
- А турки?
- Азем-ага взял их на службу.
- Угу… Это хорошо… Однако их нужно остерегаться, а то они обо всем будут докладывать Азем-аге.
- А он - каменецкому паше Галилю, великому визирю и самому султану, - досказал Многогрешный.
- Об этом мог бы и не напоминать: сам знаю… А вот кто из наших доносит Азем-аге - хотелось бы проведать.
- Кто же? Астаматий и Вареница, безусловно, причастны к этому…
Юрась кисло поморщился.
- Может, и ты? А?
Многогрешный испуганно перекрестился:
- Что вы, пан гетман!.. Вот вам крест, я ваш самый преданный слуга! Как пёс, готов каждому вашему недругу горло перегрызть!
- Ладно, ладно, верю, - небрежно махнул рукой гетман, а потом, видя, как его слова взволновали хорунжего, добавил: - Ты единственный, на кого я могу положиться… Так что ты предлагаешь сделать с изменниками?
- Предлагать и решать может ваша ясновельможность. А моё дело - доложить обо всем правдиво, как на духу.
- Ты схватил их?
- Без вашего приказа? - удивился Многогрешный. - Как бы я посмел?
- Взять ворюг! Немедленно! И держать под усиленной стражей!.. Малость окрепну - сам допрошу их!
- Будет сделано, ваша ясновельможность. Но…
- Ну, что ещё?
- Кого же назначить на их места?
Юрась ненадолго задумался. Потом решительно сказал:
- Без наказного атамана обойдусь: сам управлюсь! Полковником назначу Коваленко, а сотником… - Он выдержал паузу, пристально посмотрел на Многогрешного. Тот преданно склонил голову, ожидая благодарности за верную службу. - Сотником… будешь ты, Свирид! Служи мне честно - и я никогда не забуду про тебя!
- Благодарствую, ваша ясновельможность. - Многогрешный схватил маленькую белую руку гетмана и чмокнул толстыми губами.
- Ладно, иди! И сделай все, как я приказал!
Пятясь и кланяясь, Многогрешный выскользнул за двери.
5
Было воскресенье. Гетман встал рано, до восхода солнца. В сопровождении старшин сходил к заутрене, поставил свечку перед образом божьей матери за своё выздоровление, а вторую - перед образом спасителя - за упокой души родителей. Возвратившись домой, позавтракал, выпил горячего молока с мёдом - и почувствовал себя вполне здоровым. Надел тёплый кожух, покрытый синим венгерским сукном, обул валенки и вышел во двор.
В глаза ударили яркие солнечные лучи. С развесистых яворов с криком взвилось вороньё. Гетман прищурился, глубоко вдохнул морозный воздух, пахнувший утренним дымком, и сошёл с крыльца.
На просторной площади выстроился отряд сейменов, прибывших из Крыма для замены тех, что пробыли здесь полгода и должны были возвращаться домой. В островерхих круглых шапках, отороченных мехом, в овечьих кожухах, они устало сидели на небольших лохматых лошадках и равнодушно смотрели на невысокого бледного гетмана Ихмельниски и на гурьбу старшин. За плечами у каждого всадника виднелось извечное оружие кочевников - лук, колчан со стрелами, круглый щит, обитый жестью или жёсткой бычьей кожей. На боках - сабли.
Гетмана окружили старшины во главе с Азем-агою и Свиридом Многогрешным. С каждым из них он поздоровался кивком головы, а салтанам Гази-бею, который на днях уезжал в Крым, и Чогаку, прибывшему сменить Гази-бея, пожал руки.
- Спасибо, салтан, за хорошую службу, - обратился он к Гази-бею. - Передай хану Мюрад-Гирею, что я очень доволен тобой и твоими воинами!
- Передам, гетман, - ответил тот, хмуро глядя себе под ноги. - Приятно слушать похвалу… Но мы служили не только за похвалу.
- Что ты имеешь в виду, салтан?
- Мои люди недовольны… Они возвращаются с пустыми руками, гетман… Нужно мало-мало платить.
- Ты же знаешь, салтан, что платить сейчас нечем… Такая война прошла по нашему краю… Малость разживёмся - заплатим!
- Мы не просим золото, гетман. Дозволяй нам мало-мало ясырь брать…
- Ясырь?.. Тебе, салтан, известно - наша земля совсем опустела. Где вы будете брать ясырь? С кем тогда я останусь?
- Украина велика, мы найдём, где взять, - оскалился Гази-бей, почувствовав в словах гетмана скрытое согласие, но, чтобы заставить его окончательно согласиться, добавил: - Если не дозволишь, гетман, поедем и так… Как у вас говорят, не солоно хлебавши… Но как посмотрят на это люди салтана Чогака? Захотят ли они служить тебе только за спасибо? Боюсь, что повёрнут коней и помчатся за нами…
Это была открытая угроза. Юрась взглянул на Чогака, тот плотно сжал обожжённые морозом губы, отвёл глаза. Низкорослый, кривоногий, он был похож в своём кожухе, мехом наружу, на медведя, но взгляд у него быстрый, волчий. Знал Мюрад-Гирей, кого прислать: этот не только защитит гетмана, но и добычу вырвет! А без него нельзя - на кого тогда опереться?
- В Немирове я запрещаю брать ясырь! - раздражённо закричал Юрась Хмельницкий. - Поезжай себе с богом, салтан Гази-бей!
Гази-бей опустил глаза, скрывая их радостный блеск. Слова гетмана означали разрешение брать ясырь повсюду, кроме Немирова. Правда, людей в крае осталось немного, но все же достаточно для того, чтобы взять какую-нибудь сотню, а то и две пленных. А если слух об этом дойдёт до великого визиря или, сохрани аллах, до самого султана, то можно будет сослаться на согласие самого Ихмельниски…
- Якши, якши, великий гетман! - обрадовался Гази-бей. - В Немирове мы пальцем никого не тронем… Мало-мало соберёмся - и айда в дорогу!
Юрась ничего не ответил и, отвернувшись от Гази-бея, встретился взглядом с мурзой Кучуком. Он любил и уважал аккерманского мурзу за необычайную храбрость и прямоту, хотя знал, что этот жестокий людолов вывел с Украины не одну тысячу пленников.
- Салям, мурза, - улыбнулся ему гетман. - Думаю, ты не торопишься домой? Ещё послужишь мне?
- Нет, не тороплюсь, гетман. Я останусь до весны… Но как только сойдёт снег с земли, тронусь в родную сторонку. Мои люди уже соскучились по дому и по своим близким.
- Спасибо тебе, Кучук. Я скажу визирю, что ты честно и самоотверженно служишь падишаху.
Потом Юрась подошёл к Младену, Ненко и Якубу, которые стояли среди старшин, и поздравил их с поступлением на службу в его войско.
- Где твоя сестра, ага? И другая дивчина? Кажется, Стёха? - обратился он к Ненко по-турецки.
- Они у себя дома, эфенди, - ответил Ненко.
- Я хотел бы их видеть.
- Сейчас, эфенди?
- Да. Позови их!
Ненко пожал плечами и удалился. А через несколько минут вернулся со Златкой и Стёхой. Девушки кутались в кожушки, а Златка к тому же, выдавая себя за турчанку, закрыла платком, как яшмаком, лицо. Все ждали, что скажет гетман. Только мурза Кучук наклонился к сыну и что-то быстро шепнул ему на ухо. Чора вскоре исчез из толпы воинов.
Юрась внимательно посмотрел на девушек и как будто остался доволен. На его бледном лице появилась лёгкая улыбка. Он подошёл к ним почти вплотную и сказал:
- Таких красавиц грех держать за закрытыми дверями! Надо почаще, девоньки, выходить на люди, и тогда, клянусь аллахом, мы подыщем для вас таких женихов, каких не имеет ни одна дивчина в Немирове!.. Вы согласны с этим?
Девушки промолчали, не зная, что ответить. А гетман повёл речь дальше:
- В воскресенье, в день моего рождения, я устраиваю праздничный ужин и приглашаю вас к себе. Я хочу, чтобы вы стали украшением этой вечеринки, а то мои вояки только и знают, что дуют горилку и хвастают своими победами на поле боя и над женщинами! Думаю, что в вашем присутствии они будут смирными, как ягнята, и галантными, как придворные шляхтичи польского короля… Я жду вас, красавицы!
- Спасибо, - прошептала Стёха посеревшими от страха губами, понимая, что отказ оскорбил бы гетмана и навлёк бы на них его гнев.
- Почтеннейший эфенди, - поклонился Ненко, обращаясь к гетману, - турецкой женщине не положено…
- Ты вздумал учить меня?! - вспылил Юрась, перебивая Ненко. - Я оказываю честь твоей сестре, по нашим обычаям!..
Юрась ещё раз окинул взглядом девушек и махнул рукой, позволяя уйти. Потом, отдав распоряжение, где разместить новый татарский отряд, отпустил всех, кроме личной охраны.
- А теперь - к яме! - коротко кинул он. - Если кто пришёл с выкупом, пусть войдут в крепость.
6
Яма была рядом, посреди площади. Из-под широких, покрытых изморозью камышовых матов, поддерживаемых длинными сосновыми жердями, поднимались клубы пара. Пахолки быстро оттянули один мат в сторону и спустили вниз лестницу.
Юрась остановился у самого края ямы. В нос ему ударил такой тяжёлый дух, что он отпрянул. Из глубины донёсся глухой шорох, послышались стоны, хриплые простуженные голоса. В полутьме ему удалось рассмотреть внизу тёмные фигуры, обросшие, измождённые лица. Одни узники стояли, другие, обессиленные, измученные пытками, лежали на ворохе мокрой зловонной соломы и дрожали от холода. Зло и страшно блестели воспалённые глаза.
На время в яме установилась тишина. Потом вдруг вверх потянулись грязные, скрюченные руки.
- Ясновельможный пан гетман! Смилуйся! За что такие мучения?
- У меня нет никакого золота! Хоть убей - нету! Напрасно истязаешь…
- И у меня нету! Это злой наговор. Какой я богатей - одна слава осталась… Было когда-то, да все сплыло… Отпусти, пан гетман!
Юрась сердито топнул ногой.
- Молчать! - Глаза его горели, как угли, а лицо ещё больше побледнело - даже мороз не смог вызвать на нем румянец.
Пахолки привели от ворот трех женщин. Они опустились перед гетманом на колени.
- Смилуйся, батюшка!
- Не губи наших мужей!
- Будь доброй душой! Отпусти их с богом!
Юрась кивнул, чтобы они поднялись, а потом строго спросил:
- Выкуп принесли?
- Принесли, батюшка! Принесли! Все, что имели!
- Кладите сюда! - Он снял с ближайшего пахолка шапку и протянул перед собой.
Младен незаметно толкнул Ненко локтем: гляди, мол!
И вправду гетман сейчас походил на нищего, который просит милостыню, но сам он не замечал этого, а личная охрана неподвижно застыла позади него и ничем не проявляла своих чувств.
Одна из женщин достала из-за пазухи узелок, развязала его и, держа на левой ладони, правой рукой начала медленно, словно считая, хотя у неё и в мыслях этого не было, бросать в шапку монеты, перстни, серёжки. Закончив, скомкала платок в кулаке и сквозь слезы умоляюще посмотрела на Юрия.
- Фамилия! - коротко процедил он.
- Бондаренко, батюшка… Василь Бондаренко.
Гетман нагнулся над ямой, крикнул:
- Бондаренко, вылазь!
Из ямы показалась всклокоченная рыжая голова мужчины средних лет. В волосах, бороде и усах - остюки злаков, солома. В покрасневших глазах - страх и ненависть… Мужчина медленно перевалился через перекладину лестницы и упал в снег, не имея сил встать на ноги. Женщина с криком кинулась к нему.
- Забирай его, баба! - махнул кистью руки Юрась и повернулся к следующей. - Дальше!
Бондаренчиха подняла мужа и, кланяясь и всхлипывая, повела его к воротам.
Вторая женщина, старая, высокая и худая, неуклюже поклонилась гетману. Вынула из кармана вытертого дублёного кожуха, очевидно с мужниного плеча, бархатный кисет, высыпала на ладонь несколько золотых и серебряных монет. Посмотрела на них равнодушно, а потом протянула свою чёрную ладонь чуть ли не под нос гетману Юрась глянул на монеты, на женщину и поморщился.
- Мало!
Женщина не бросилась ему в ноги, не стала умолять и заламывать руки, не божилась, что это у неё все, что она смогла собрать у себя, у родных и знакомых, а продолжала неподвижно стоять перед ним, как давно высохшее дерево. Только тонкие бескровные губы судорожно кривились от горя и унижения, а из выцветших глаз скатились две скупые слезинки и, замёрзнув на лету, упали в притоптанный снег. Так и стояла она, нескладная, высохшая, точно мумия, будто вовсе не слыхала короткого и острого, как нож, слова. А её тонкая с узловатыми пальцами рука, вытянутая вперёд, мелко дрожала, подобно ветке вербы под порывами ветра.
Младен закусил губу, чтобы не сорваться и не наговорить чего не следует. Якуб тяжело вздохнул. А Ненко подумал, что в недалёком прошлом сам он был очень похож на этого бессердечного человека, был таким же жестоким к чужим, незнакомым ему людям, бесчувственным к их слезам и горю. Ему стало стыдно за себя, и он мысленно благодарил судьбу за то, что все это осталось позади.
Наконец гетман почувствовал двойственность своего положения и подставил шапку под дрожащую руку.
- Бросай!.. Как фамилия, тётка?
- Павло Голенко. - Женщина наклонила руку, и монеты, звякнув, упали в глубокую шапку.
- Голенко, вылезай!
Из ямы вылез худощавый парень Юрась удивлённо вытаращил на него глаза, потому что думал увидеть старика.
- Кто ж это? - повернулся к женщине.
- Сын.
- За молодого надо бы больше!
Женщина молчала.
- Ну, черт с тобой! Прочь отсюда! - закричал гетман на парня.
Тот схватил мать за руку и, едва переставляя длинные, тонкие ноги, заковылял к воротам.
Вперёд шагнула третья женщина. Это была красивая чернявая молодица лет тридцати пяти. Она смело смотрела на Юрася, будто перед нею стоял не гетман, а обыкновенный горожанин. Степенно и с достоинством поклонилась.
- С чем пришла? - Юрась окинул взглядом ладную фигуру женщины, её красивое лицо, на котором выделялись полные малиновые губы и выразительные чёрные глаза под тонкими бровями. На ней были хорошо пошитый кожушок и красные сапожки.
- Принесла выкуп за мужа, пан гетман. - Она пошарила в кармане, достала золотой перстень с крупным самоцветом, заигравшим на солнце всеми цветами радуги, и драгоценное ожерелье - нанизанные на шёлковую нитку янтарные бусины вперемежку с ослепительно белыми, голубоватого отлива жемчужинами.
Глаза Юрася заблестели от восхищения. Он сам протянул руку, схватил драгоценности, с минуту разглядывал их со всех сторон и потом осторожно опустил в шапку.
- Как фамилия?
- Семашко… Мирон Семашко.
- Что? - Юрась посмотрел на Многогрешного, который кивнул утвердительно. - Тот самый Семашко? Запорожский казак?
- Да, пан гетман, запорожец, - подтвердила женщина.
- Я не могу отпустить его.
- Почему?
- Он опасный преступник!
Женщина побледнела. В её глазах промелькнул страх. У неё начали подкашиваться ноги. Юрась поддержал её под руку, спросил:
- Как тебя зовут?
- Феодосией, - чуть слышно прошептала она.
- Ну, вот что, Феодосия, иди домой… Я прикажу справедливо разобраться в деле твоего мужа и, если он ни в чем не виноват, отпустить… Иди!
Женщина уже овладела собой, распрямилась, отвела руку гетмана.
- А… мои драгоценности?
- Они принадлежат казне!
- Как же так? Я верила…
- Выведите её за ворота! - приказал Юрась и отвернулся.
Пахолки повели женщину. Она не сопротивлялась, очевидно сражённая горем и несправедливостью. А гетман выгреб из шапки добычу и, запрятав её в карман, приказал всем узникам вылезать из ямы. Охая от боли, дрожа от холода, они медленно взбирались по лестнице вверх и становились в ряд, испуганно, как загнанные звери, поглядывая на гетмана и его свиту.
- Кто из вас Семашко? - спросил Юрась.
- Я. - Вперёд вышел среднего роста чернявый мужчина.
- Стань сюда, в сторону! С тобой поговорим потом.
Семашко отошёл, куда указали, а Юрась ткнул пальцем в грудь первого, кто подвернулся под руку:
- Как звать?
- Левон Халявицкий, - ответил растрёпанный, обросший густой щетиной узник, по внешнему виду которого трудно было определить, сколько ему лет.
- Выкуп будет?
- Не будет! У меня ничего нет, - твёрдо произнёс Левон.
- Что ж ты, мерзавец, думаешь, что я отпущу тебя без выкупа?
- Нет, я так не думаю.
- На что же тогда надеешься?.. Не даёшь выкупа - вступай в войско!
- Не хочу в войско.
- Так давай выкуп!
- Мне нечем откупиться. Имел бы деньги - отдал бы все до шеляга, чем тут погибать!
- Врёшь, пёс! Имеешь, мне доподлинно известно, что имеешь. Иначе не сидел бы здесь. Мои люди знают, кого брать!
Халявицкий пожал плечами.
- Нет, не имею… Заберите мою хату, мою усадьбу, мою землю… А золота нету!
- На черта мне твои земли и твоя хата! - разозлился Юрась и повысил голос: - Мало ли сейчас повсюду пустующих хат и заросших бурьяном полей?.. Мне нужно золото! Ибо только за золото я могу нанять войско и строить государство!
- Какое государство и для кого - для турков? - вырвалось у узника.
Юрась побледнел, как мертвец.
- Дурак! - взвизгнул резко. - Провидение избрало меня, чтобы я возродил то, что мы потеряли после смерти моего отца гетмана Богдана! Чтобы я снова собрал войско и построил державу!.. Но что я могу сделать без денег? Без золота?
- Золота у меня нет!
- Найдёшь, мерзавец! Эй, пахолки, почешите-ка ему по турецкому обычаю пятки!
Здоровенные пахолки сгребли узника, распластали на снегу. Один уселся ему на спину, а второй стащил сапоги и начал увесистой палкой дубасить по ступням.
- Один, два, три, - считал Многогрешный, - пять, десять… пятнадцать… тридцать…
От нестерпимой боли узник извивался, кричал, умолял прекратить истязание, но Юрась поднял руку только тогда, когда Многогрешный отсчитал сто ударов.
- Хватит! Поднимите его!