- Хорошо! - согласилась Фауста. - Скажите этим горделивым и мятежным служителям церкви то, что вам уже известно: Генрих де Валуа скоро падет! Королем Франции станет Генрих I Лотарингский… он расторгнет брак с Екатериной Клевской, и я стану королевой великой и могущественной страны! И добавьте к этим сведениям новые, пока еще вам неведомые… Александр Фарнезе собрал в Нидерландах огромную армию… сильней легендарного войска Карла Пятого… На кораблях Филиппа Испанского его солдаты будут переправлены в Англию и раздавят англичан. Вы знаете, что буря уничтожила Непобедимую Армаду, но армия Александра Фарнезе уцелела…
Слушайте же: по первому моему знаку Александр Фарнезе войдет во Францию. Он ждет… ждет смерти Валуа, а после этого его войска затопят Францию и воссоединятся с солдатами Католической Лиги .. Вы знаете, что вся Италия восхищается Фарнезе и трепещет перед ним… Скажите итальянцам, что великий полководец - мой союзник! Если я захочу, он обрушится на Италию! И горе, горе тем безумцам, что призовут на свою страну такой бич Божий!
Фауста остановилась: глаза ее горели, грудь вздымалась… И кардинал Фарнезе вновь ощутил, как велико влияние этой женщины, и подчинился ей. Он склонил голову и прошептал:
- Пусть Ваше Святейшество соблаговолит приказать… я сделаю все!
Фарнезе сдался, сдался еще раз!
- Кардинал, - с волнением в голосе произнесла Фауста (она не притворялась взволнованной, но действительно умела заставить себя испытывать те чувства, которые в данный момент были необходимы), - кардинал, мы с вами снова союзники. Вы возвращаетесь в лоно нашей Церкви?
- Сударыня, - глухо ответил Фарнезе, - вы забыли: я обещал подчиниться вам только при том условии, что вы поможете мне навсегда покинуть лоно церкви, любой церкви…
- Да, - задумчиво произнесла Фауста. - Страсть в вашей душе победила веру. Но пути Господни неисповедимы, и намерения Всевышнего скрыты от взора смертных… Кто знает, может, покинув церковь, вы лучше сможете служить Господу?.. Итак, кардинал, вы готовы отправиться в Италию?
- Когда вы прикажете…
- Вы готовы выполнить мое поручение, подвергая риску собственную жизнь?
- Когда мне ехать?
Фауста задумалась, видимо, что-то подсчитывая, потом сказала:
- Готовьтесь выехать двадцать второго октября.
Она встала, а Фарнезе вопросительно взглянул на нее. Похоже, он ожидал еще чего-то.
- Вы хотите спросить, почему именно двадцать второго? - с улыбкой произнесла женщина.
- Нет, сударыня, - чуть слышно проговорил кардинал, - но, вспомните о вашем обещании…
- Я обещала вам вернуть Леонору и ваше дитя… Поймите меня правильно, Фарнезе, я не хочу возвращать вам несчастную помешанную, что когда-то подобрал негодяй Бельгодер, не хочу приводить к вам женщину, которая скиталась с цыганами по дорогам… Нет, вы встретитесь не с жалкой гадалкой цыганкой Саизумой… не с той бродяжкой, что видели в монастыре… Нет, я верну вам Леонору де Монтегю, невесту принца Фарнезе!
Кардинал слушал ее так, как слушал бы Всевышнего, если бы Господь обратился к нему…
- Я знаю, как вернуть разум Леоноре, - продолжала Фауста. - Я смогу сделать так, чтобы она простила вас… А как пробудить в ее сердце любовь, знаете вы…
- Леонора! Моя Леонора! - прошептал потрясенный кардинал Фарнезе.
- Я верну вам Леонору! - торжественно произнесла Фауста. - И вместе с ней я верну вам вашу дочь - она неразрывно свяжет вас с возлюбленной. Виолетта Фарнезе наверняка сможет вызволить свою мать из бездны безумия. Девушка избавит ее не только от сумасшествия, но и от ненависти, что пожирает душу Леоноры… Увидев свое дитя счастливым, мать простит вас… простит ради Виолетты… а где прощение, там и любовь, кардинал!
- Доченька! Мое обожаемое дитя! - простонал Фарнезе.
- Итак, - продолжила Фауста, - вы уезжаете двадцать второго, причем не один: Виолетта и ее мать поедут с вами… Я выбрала этот день потому, что двадцать первого соберется Святой Собор и освободит вас от сана… Кардинал вновь станет обычным человеком… Вы обретете супругу и дочь!
Фарнезе пал на колени, схватил руку Фаусты и бережно поднес к губам. Рыдания сотрясали его…
Опустившись на пол у ног этой женщины, которую еще совсем недавно он мечтал задушить, кардинал Фарнезе долго и безмолвно плакал. А она смотрела на него сверху вниз таким мрачным взглядом, что он бы непременно насторожился, если бы заметил его…
Когда же наконец Фарнезе смог подняться, он увидел наполненные нежностью и состраданием глаза Фаусты.
- Ваше Величество, - прошептал он, - я буду счастлив, если наступит день, когда вы потребуете отдать жизнь за вас…
Пусть я сложу с себя кардинальский сан, пусть обрету семью и все силы направлю на то, чтобы искупить зло, причиненное невинным женщинам, я все равно навеки останусь вашим слугой. И у вас никогда не будет слуги преданней и верней!..
Кардинал склонился в низком поклоне, еще раз почтительно поцеловал руку Фаусты и проводил ее к выходу.
- Итак, двадцать второго октября в девять утра будьте готовы последовать за человеком, которого я пришлю. Этот человек скажет вам только одно слово - Леонора! - произнесла Фауста на пороге дома.
С этими словами она удалилась, а кардинал остался стоять у дверей - потрясенный, удивленный, счастливый…
Он увидел, как отъехала карета принцессы, вздохнул и вернулся к себе - в зал на втором этаже. Так его уже ждал наш старый знакомый мэтр Клод.
- Слышали? - спросил Фарнезе.
- Слышал! - мрачно ответил бывший палач и внимательно взглянул на кардинала: - Ваше преосвященство, вы будто стали лет на двадцать моложе…
- Я увижу Леонору и Виолетту… мою супругу и мою дочь, - прошептал кардинал, не обращая внимания на слова Клода. - Увезу обеих… избавлюсь от кошмара, в котором провел последние шестнадцать лет!
- А я?! Меня вы бросите в этом аду?
Фарнезе вздрогнул.
- Что вы хотите сказать, Клод?
- Сударь, - взмолился бывший палач, - вы-то уедете, уедете с любимой… и с вашим ребенком…
Фарнезе ликовал, он действительно чувствовал себя так, как если бы сбросил с плеч два десятка лет. Перед Клодом стоял тот самый изящный, отважный кавалер, что когда-то взбирался по ночам на балкон к прекрасной Леоноре - только волосы у него были совсем седыми.
- Мэтр Клод, - сказал кардинал, - я так много выстрадал. И вот теперь Господь дарует мне прощение… Разве я не имею права на счастье после стольких лет отчаяния?
- Да, - медленно произнес Клод, не отрывая взгляда от Фарнезе. - Господь простит то зло, что вы сотворили. Но я не получу прощения, хотя никакого зла не совершал. И это справедливо…
- Горечь переполняет вашу душу, и вы богохульствуете… Впрочем, вы хотели сказать что-то другое…
- Только одно… вы уезжаете, а я остаюсь…
Кардинал опустил глаза, но не возразил ни слова. В голосе Клода зазвучала мольба, он готов был разрыдаться:
- А я остаюсь, монсеньор… Вы молчите? А девочка… моя дочь, ведь она действительно мне дочь… я же люблю ее без памяти!.. Вы забираете ее, увозите… Монсеньор, что же вы молчите?
- Что мне вам ответить? - вздохнул Фарнезе. - Сочувствую вашему горю…
- И это все? Неужели у вас нет для меня иного утешения? Я полюбил эту девочку сразу, лишь только взял ее на руки… Я был совершенно одинок, и в ней для меня заключался весь мир… Я жил ради ее улыбки… Нет, я не любил, я боготворил ее… Вы понимаете, что это значит? Конечно, понимаете… Монсеньор, пощадите, вы хотите разбить мое сердце, отобрав у меня Виолетту!
Теперь уже мэтр Клод даже не пытался подавить рвущиеся из его груди рыдания.
- К чему вы клоните? - спросил кардинал. - Что я могу для вас сделать? Скажите, на что вы надеялись?
В глазах бывшего палача вспыхнул лучик надежды. Он заговорил, торопливо и сбивчиво:
- Эта женщина беседовала с вами, и я подумал… я решил, что счастье сделает вас великодушным… Мне показалось, у вас хватит смелости для того, чтобы прямо сказать мне: "Да, ты палач, но Виолетте всегда был отцом, настоящим отцом… я возьму тебя с нами, и ты обретешь счастье… "
- Никогда! - резко возразил принц Фарнезе. - Вы, сударь, сошли с ума! Как ты мог подумать, что я позволю тебе находиться рядом с моей дочерью? Вспомни, кто ты такой!
- Монсеньор, - простонал Клод, - сколько раз повторял я сам себе такие же слова. Но Виолетта уже знает, кто я… И она не оттолкнула меня, ибо эта девушка - ангел Божий на грешной земле…
- А я умру, умру от ужаса и позора, если увижу, что моя дочь протягивает тебе руку!
- Монсеньор, вы не поняли… я вовсе не прошу позволить мне жить рядом с Виолеттой! О, нет! Я просто превращусь в одного из ваших слуг… даже жить в вашем дворце не буду… хотите, могу стать садовником - я умею ухаживать за садом, клянусь… Для меня достаточно будет лишь изредка, издалека видеть мое дитя… она же меня и не заметит…
- Нет! - ответил кардинал.
- Клянусь, что никогда не заговорю с ней! Она никогда не увидит меня… Мне достаточно будет одного взгляда, брошенного издалека, чтобы понять, что девочка счастлива!
- Мэтр Клод, - холодно возразил Фарнезе, - выбросьте из головы подобные мысли. Вы и сами прекрасно понимаете, что бывший присяжный палач Парижа не может жить рядом с принцессой Фарнезе даже в качестве слуги. Но, клянусь спасением моей души, раз в три месяца я буду посылать вам письма, и вы узнаете из них, как живет Виолетта.
Клод выпрямился, скрестил руки на груди и внимательно взглянул на кардинала:
- Вот как? Значит, вы клянетесь?
- Повторяю: клянусь спасением моей души!
- И все? Больше вы ничего не можете для меня сделать?
- Этого достаточно!
- И вы никогда не позволите мне увидеть мое дитя?
- Никогда!
Оба замолчали. Кардиналу показалось, что бывший палач смирился. Но мэтр Клод, видимо, что-то судорожно вспоминал… Наконец он медленно подошел к двери и задвинул засов.
Фарнезе высокомерно улыбнулся и приготовился выхватить кинжал. Но Клод не торопился пускать в ход свои огромные ручищи - он молча прислонился к двери, похоже, обдумывая что-то. Потом бывший палач медленно поднял голову и заговорил. Всякое волнение исчезло из его голоса, он говорил спокойно, но в его словах явственно ощущалась угроза:
- Послушайте, монсеньор, вот точное содержание письма, что вы заставили меня когда-то подписать:
"14 мая года 1588. Я, мэтр Клод, палач Ситэ, присяжный палач Парижа и палач душой, объявляю и подтверждаю: чтобы настичь женщину, именуемую Фаустой, обещаю в течение года, начиная с сегодняшнего дня, слепо повиноваться монсеньору принцу и кардиналу Фарнезе; не отказываться от выполнения приказов, которые он мне даст, и следовать его указаниям, не имея другого желания, кроме как быть его покорнейшим рабом. И пусть я буду навеки проклят, если хотя бы один раз в течение этого года я откажусь повиноваться. В чем и подписываюсь… "
И я подписался, монсеньор, кровью моей подписался!..
Пока мэтр Клод говорил, кардинал стоял неподвижно, устремив глаза на бывшего палача и пытаясь справиться с мелким ознобом, неожиданно охватившим его.
А Клод безжалостно продолжал:
- А вот, монсеньор, какую бумагу подписали вы; я ее прекрасно помню, сто раз повторял про себя. Она здесь, со мной, я никогда не расстаюсь с ней:
"14 мая. года 1588. Я, принц Фарнезе, кардинал, епископ Моденский, объявляю и подтверждаю: через один год, день в день, или ранее указанного срока, если женщина, именуемая Фаустой, умрет, я обещаю предстать перед мэтром Клодом, палачом, днем или ночью, когда он пожелает, в час, который ему подойдет; обязуюсь повиноваться ему, что бы он мне ни приказал. Я даю ему разрешение убить меня или прогнать, что и удостоверяю своей подписью: Жан, принц Фарнезе, епископ и кардинал милостью Божьей."
Мэтр Клод замолк, а кардинал, уязвленный в самое сердце, глухо застонал. Фарнезе опустил голову, словно ожидая последнего удара судьбы.
- Монсеньор, - продолжал Клод. - Я вам служил верно. Разве я не превратился в вашего раба? Разве я не выполнил все, что обещал?
- Выполнил! - произнес Фарнезе.
- Похоже, наш договор утратил силу, потому что сегодня вы примирились с женщиной по имени Фауста. Имею ли я право напомнить, что вы должны выполнить то, что обещали?
- Это ваше право!
Клод сделал несколько шагов и встал совсем рядом с Фарнезе:
- Монсеньор, с долгами следует расплачиваться. Теперь вы принадлежите мне…
- Делай, что хочешь! - с безысходным отчаянием простонал кардинал. - Да, жизнь моя принадлежит тебе… Убей меня, палач, ведь убивать - твое ремесло!
Клод ответил спокойно:
- Монсеньор, не вас мне следует убить. Вы ошибаетесь…
- Не меня?.. А кого же?
- Женщину по имени Фауста!
- Фаусту? Зачем она тебе, палач?
- Я хочу, чтобы вы жили, монсеньор, а убив Фаусту, я всего лишь выполню одно из условий нашего договора. Это не только мое право, но и мой долг. Слышите, монсеньор: я обязательно убью Фаусту… убью у вас на глазах… но вас я оставлю в живых!
- Ты - дьявол! - воскликнул кардинал. - Но я понимаю тебя…
- Двадцать первого октября посланник Фаусты явится за вами, чтобы отвести вас на Святой Собор. В этот день с вас снимут сан, и вы станете свободным человеком… Еще через день вы покинете Париж с Виолеттой и Леонорой… Так вот, монсеньор, ничего этого не будет! Собор не состоится, никто за вами от Фаусты не явится… потому что Фауста к тому времени будет уже мертва! А вы, монсеньор, вы останетесь в живых! И вам придется самому разыскивать женщину, которую вы любили, и мое дитя, мою Виолетту!
Мы оба будем искать их. И когда вы их найдете - не раньше, ваше преосвященство! - я воспользуюсь своим правом и убью вас… Прощайте, монсеньор!
- Пощадите! - взмолился Фарнезе.
- А вы пощадили меня?
- Нет! - понурил голову кардинал.
- Значит, вы согласны?
- Согласен!
- Двадцать первого октября мы вместе отправимся к Фаусте?
- Да, да, вместе!
- А на следующий день вместе уедем в Италию?
- Да… Я сделаю все, что ты просил.
Кардинал расправил плечи, а Клод вдруг снова стал смиренным слугой. Поклонившись, он почтительно обратился к Фарнезе:
- Благодарю вас, монсеньор! Я никогда не покину вас…
"Господи! - воззвал про себя Фарнезе. - Какой позор! Моя дочь рядом с палачом!"
А вот о чем думал в эту минуту мэтр Клод:
"Моя Виолетта, несчастная моя Виолетта! Не бойся, я не заставлю тебя жить бок о бок с палачом. Я лишь сделаю так, чтобы ты была счастлива! А потом я увижу тебя рядом с прекрасным принцем, которого ты любишь, и навеки распрощаюсь с тобой… я уйду, уйду навсегда!"
Глава XI
МАТЬ
Над полуразрушенными стенами старого монастыря занималось ясное утро. В рощах на Монмартрском холме распевали малиновки, щеглы и воробьи; раскрывались навстречу солнышку полевые цветы; утренний ветерок шелестел в кронах могучих каштанов. Какая-то тихая радость была разлита в воздухе, радость, сопутствующая обычно пробуждению природы.
Фауста поднималась в этот час в носилках по склонам холма и не слышала птичьего пения; не видела она и солнечного блеска, и сияния прозрачно-голубого неба. Не обращая ни малейшего внимания на красоты природы, она сидела мрачная и напряженная, словно ведя с собой какой-то спор.
На вершине холма портшез остановился, и Фауста вышла. Однако она не стала стучать в главные ворота монастыря, а направилась к одному из домиков рядом с монастырской стеной.
Когда Фауста вошла в лачугу, она увидела пожилую женщину, сидевшую у самого порога с веретеном в руках. Заметив гостью, старая крестьянка торопливо встала, но Фауста жестом приказала ей сесть.
- Ах, это вы! Благодетельница наша! - воскликнула крестьянка.
Фауста сама взяла табурет и присела рядом с крестьянкой.
- Так как дела, матушка? - весело спросила принцесса. - Смотрю, вы уже с утра пораньше за работой?
- А, милая дама, - сказала крестьянка. - Я стара, скоро Господь призовет меня…
- И что же? - спросила Фауста.
- А холст-то дорог… вот и приходится все делать самой…
- Что делать?
- Пряду себе саван, надо же в последний путь отправиться как положено, - просто сказала крестьянка.
Фауста была потрясена, а старуха даже не поняла, чему так удивилась ее гостья.
- Вам спасибо, благодетельница наша, - продолжала крестьянка, - вы мне тогда дали несколько золотых, я смогла купить хорошего льна, да еще хватило денег, чтобы мессу заказать на помин души. А из остатков льна сделаю пеленки, моей дочке скоро рожать…
Для старой крестьянки рождение и смерть были взаимосвязаны: из остатков савана она собиралась кроить пеленки.
- Я заплачу еще, - сказала Фауста. - Обеспечу и вам спокойную старость, и вашему внуку безбедное житье…
- Да благословит вас Пресвятая Дева!
- Аминь! - заключила Фауста. - Но скажите, матушка, вы сделали то, о чем я вас просила?
- Конечно, благодетельница. Как вы нам и велели, мой сын от цыганки не отходит ни на шаг… следит за ней, конечно, незаметно…
- Она пыталась куда-нибудь убежать?
- Нет, все бродит вокруг святой обители, но в монастырь - ни ногой… Есть захочет - приходит к нам. Является обычно ночью. Мы для нее и постель на сеновале устроили… Сами понимаете, нам, христианам, не пристало якшаться с еретичкой, так что в дом мы ее не допускаем.
И старуха суеверно перекрестилась.
- Не волнуйтесь, матушка, - ответила Фауста. - Вот, держите за ваши труды.
- Спасибо, благодетельница! - воскликнула крестьянка, жадно схватив несколько золотых экю, что протянула ей гостья.
- А где сейчас цыганка?
Женщина пожала плечами:
- Ушла куда-то едва развиднелось. Она бродит туда-сюда, то поднимется на холм, то спустится. Часто стоит вон у того большого черного креста, вы, наверное, его заметили, как сюда шли. А чаще всего ходит вокруг монастыря…
- А внутрь, говорите, войти не пытается?
- Нет, во всяком случае я ни разу не видела, благодетельница…
- Хорошо, матушка. Пошлите кого-нибудь за вашим сыном.
Крестьянка заперла в комод золотые, что подарила Фауста, и крикнула мальчишку, бегавшего во дворе. Через двадцать минут появился сын крестьянки. Он стоял на пороге, мял в руках шапку и ожидал приказаний благородной дамы.
- Где цыганка? - спросила Фауста.
- Там! - и молодой человек показал рукой в сторону монастыря.
- Проводи меня к ней.
Крестьянин поклонился, и они с Фаустой вышли из домика. Обогнув монастырскую стену, они оказались возле знакомого читателю пролома. Тут Фауста и заметил Саизуму: та сидела на камне у огорода, устремив взгляд прямо перед собой.
- Ты можешь идти! - сказала Фауста крестьянину, и он поспешил скрыться.
Фауста прошла через пролом и остановилась около цыганки, которая, казалось, не заметила ее появления. Принцесса наклонилась к Саизуме и полным сострадания голосом произнесла:
- Бедная женщина… несчастная мать…