С этими словами он вынул из кармана бумагу и протянул ее королеве. Бросив быстрый взгляд на документ, Екатерина сразу же узнала почерк.
- Рука Гиза! - прошептала она.
Екатерина и Руджьери склонились над письмом. Вот что они прочли:
"Сударыня!
Ваши аргументы так убедительны, что нельзя терять ни минуты. Я приступаю к выполнению Вашего грандиозного плана. Я не собираюсь ждать неделю, я не могу ждать ни одного дня - я со своей свитой выезжаю в Блуа сегодня, сейчас же! Я надеюсь, что буду иметь честь встретиться с Вами в этом славном городке.
Мы должны сделать все, чтобы ускорить наступление великих событий, столь желаемых как мной, так и Вами, - смерти известной нам особы и заключения нашего союза.
Генрих, герцог де Гиз (пока еще только герцог). "
Это было то самое письмо, что герцог вручил Мореверу для передачи Фаусте. Моревер очень удачно подделал его, доставил по назначению фальшивку, а оригинал оставил у себя. Подпись "Генрих, герцог де Гиз… (пока еще только герцог)" явно свидетельствовала о притязаниях Гиза, а слова "смерть известной нам особы" указывали на смерть короля.
Екатерина внимательно читала и перечитывала послание. Содержание письма не оставляло места для сомнений. Екатерина обдумывала, как и когда предъявить Гизу обвинение в государственной измене.
- Кому было адресовано письмо? - спросила королева.
- Принцессе Фаусте.
- Значит, до нее оно не дошло?
- Простите, мадам, но вы ошибаетесь. Фауста получила послание Гиза… вернее, копию с этого послания.
Екатерина взглянула на Моревера с восхищением - она его, похоже, недооценила.
- Вы уверены, что никто, кроме вас, не знает о содержании этого письма?
- Абсолютно уверен, мадам!
Екатерина присела в кресло у стола, задумчиво подперла рукой подбородок и все смотрела и смотрела на лежавшее перед ней письмо.
- Принцесса Фауста… принцесса Фауста… - тихо повторяла королева.
О чем же думала Екатерина Медичи, произнося имя Фаусты?
Глава XXVI
ПАРДАЛЬЯН В МОНАСТЫРЕ
Расстанемся с Екатериной Медичи, погруженной в глубокие размышления. Оставим и Моревера - о последствиях его предательства мы расскажем позже. Перенесемся же, дорогой читатель, из Блуа в Париж.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как герцог де Гиз со свитой отбыл в Блуа. В столице было неспокойно.
Во дворце Фаусты недели через полторы после отъезда Лотарингцев также начали собираться в путь. Фауста получила письмо, переданное Моревером, и решила отправиться в Блуа. Во-первых, она хотела находиться рядом с Гизом, чтобы поторопить его, если потребуется, и поддержать в минуту колебаний… С этого человека, отличавшегося неуравновешенным характером, вообще следовало бы не спускать глаз, полагала принцесса. Во-вторых, в Блуа ей будет легче скрыть от своих приверженцев последствия предательства Ровенни.
Все было готово к путешествию. Карета уже ожидала у ворот. Двенадцать недавно принятых на службу охранников должны были составить эскорт Фаусты. Двое надежных слуг еще четыре дня назад отбыли в Блуа, чтобы подготовить дом для своей повелительницы.
Итак, Фауста, сопровождаемая верными служанками Мирти и Леа, села в карету. Обе были рады покинуть мрачный дворец на острове Ситэ. В последнюю минуту перед отъездом Фауста бросила долгий взгляд на этот дом, где она провела столько дней, где радовалась и страдала, где размышляла над великими планами и обдумывала грандиозные замыслы. Перед ее мысленным взором возник образ Пардальяна… Но Фауста решительно встряхнула головой: шевалье мертв, и нечего больше о нем вспоминать… Теперь ее сердце свободно!
Наконец Фауста подала знак к отъезду и опустила шторки кареты. Через час экипаж и охрана были уже за городскими воротами и направлялись в Блуа.
Перед тем как выехать через ворота Нотр-Дам-де-Шан, карета Фаусты ненадолго остановилась у якобинского монастыря, расположенного в двух шагах от городской стены. И как раз в это время в Париж через ворота Сен-Дени въехал шевалье де Пардальян. Он не торопился возвращаться в столицу. В Амьене он, например, отдыхал целых два дня. Он ощущал огромную усталость, но вовсе не потому, что последнее время много скитался по дорогам, нет. Шевалье устал не телом, а душой, устал от одиночества… Он чувствовал себя несчастным и всеми забытым…
Лишь две вещи интересовали в этой жизни шевалье де Пардальяна: во-первых, он хотел по заслугам наказать Моревера (шевалье никогда не простил бы себе, если бы эта ядовитая гадина ускользнула от возмездия); во-вторых, он должен был отомстить Гизу за те оскорбления, что герцог нанес шевалье.
Два дня в Амьене Пардальян провел в полной нерешительности. Он провалялся в постели, в бедной комнатке на постоялом дворе. Шевалье не мог ничего делать, он лишь не отрываясь смотрел в потолок и размышлял.
"Предположим, я уничтожу и Гиза, и Фаусту, и Моревера? А что потом?"
Что еще он должен делать в жизни? Для чего вообще живет шевалье де Пардальян?
Пардальян тосковал, потому что его давняя душевная рана все еще не затянулась. Он думал о том времени, когда наконец рассчитается со всеми своими врагами. Куда ему тогда деться? Что предпринять?
- И идти мне некуда… - вздохнул шевалье. - Кто меня ждет? И дома у меня нет…
Может, попросить приюта у молодого герцога Ангулемского и спокойно стареть, обучая фехтованию сыновей Виолетты? А может, лучше провести свою старость у камелька в гостинице "У ворожеи", в обществе госпожи Югетты?
Шевалье чувствовал, что надо бы выбрать последнее. Он всегда с улыбкой умиления вспоминал о Югетте.
- В конце концов, - сказал себе шевалье, - во Франции еще есть дороги, да и в других странах их хватает… есть много мест, где я еще не бывал… И деревья вдоль дорог, и солнце в небе, и облака…
Пардальян подумал о дальних краях, о путешествиях, о приключениях… один, сам себе хозяин, сам себе господин… Он всегда сумеет поставить на место наглеца, помочь несчастному, защитить слабого… И шевалье де Пардальян улыбнулся…
Подъезжая к Парижу, Жан решил, что прежде всего он займется герцогом де Гизом. Следовало выяснить, каковы планы и намерения этого блистательного вельможи.
Прибыв в столицу как раз в то время, когда Фауста выехала в Блуа, Пардальян у первого же встречного узнал, что Гиза в городе нет.
- Ну что же! Поеду в Блуа! - сказал себе шевалье.
Но, похоже, перед отъездом шевалье задумал нанести кое-кому визит. Правда, на улицу Сен-Дени он не поехал. Он не хотел появляться в гостинице, опасаясь, что, встретившись с Югеттой, застрянет в Париже.
Итак, шевалье пересек Сену по мосту Нотр-Дам, проехал по улице Жюиври, а затем через Малый мост выехал на улицу Сен-Жак. В конце ее, недалеко от городской стены, Пардальян остановил коня. У монастыря якобинцев он привязал лошадь к столбу и постучал в ворота.
Открылось маленькое окошечко, и брат привратник спросил, что желает гость, подчеркнув, однако, что монастырь паломников не принимает. Пардальян ответил, что вовсе не просит приюта в святой обители, а хочет повидать одного знакомого. Услышав имя Жака Клемана, привратник вдруг засуетился, тут же распахнул ворота и предложил войти.
- А коня куда поставить? - спросил шевалье.
- Не волнуйтесь Отведем в конюшню к отцу настоятелю, там его покормят.
- Превосходно! - улыбнулся шевалье.
- Будьте любезны, подождите в приемной, а я предупрежу нашего доброго брата Клемана.
Привратник оставил посетителя под присмотром послушника и поспешно удалился. Но направился он не в келью Жака Клемана, а в апартаменты настоятеля Бургиня и доложил, что какой-то дворянин желает видеть брата Клемана.
Бургинь тут же решил, что посетитель послан кем-то из сильных мира сего для обсуждения с Жаком Клеманом великого замысла - убийства Генриха III. Настоятель распорядился немедленно препроводить визитера в келью монаха, хотя обычно монахи принимали гостей в приемной. Достойный отец настоятель рассчитывал выяснить, кто же явился к Жаку Клеману и о чем пойдет речь.
Следует отметить, что! Пардальян не обратил внимания на то, что его появление вызвало переполох в святой обители.
Брат привратник проводил шевалье по узким извилистым монастырским коридорам в келью Жака Клемана.
- Сюда проходите, пожалуйста, - и привратник указал шевалье на полуоткрытую дверь в келью.
Жак Клеман сидел за маленьким столиком и что-то писал. Как наши читатели знают, сын Алисы де Люс пользовался в монастыре неограниченной свободой, которой завидовали остальные монахи. Ему было дозволено держать в келье бумагу и чернила, а также читать.
Когда шевалье вошел, монах обернулся на звук шагов, увидел гостя и очень обрадовался. Он бросился навстречу Пардальяну, раскрыв объятия.
- Хвала Господу! - воскликнул Жак Клеман.
Голос его звучал возбужденно: так часто говорят люди, страдающие нервной болезнью, не знающие душевного спокойствия.
- А до вас нелегко добраться! - улыбнулся шевалье и пожал руку молодому монаху. - Позвольте, я сяду.
Пардальян отстегнул шпагу, присел на краешек кровати и огляделся:
- Как вы здесь можете жить! Похоже на склеп… ведь вы же относитесь к числу чувствительных натур… Посмотрите на вашего доброго брата привратника! Судя по его физиономии, он не из тех, кто заживо хоронит себя в обители, отказываясь от мирских радостей.
Клеман горько улыбнулся:
- Ах, дорогой друг, вы - словно луч солнца, проникнувший в мою темницу. Едва вы вошли в келью, как в ней все ожило. Не скрою, монастырь - место печальное.
- Зачем же вы остаетесь здесь?
- Это не моя воля. Я вырос в обители и всегда жил в монастырях. Я никуда не могу уйти, так решила судьба. Так плющ, выросший у подножия дерева, обвивает именно это дерево. Куда ему еще деться?
Они помолчали, потом шевалье спросил:
- А чем вы занимались, когда я вошел? Я прервал вашу работу?
Жак Клеман густо покраснел и ничего не ответил.
- Хорошо, хорошо, - успокоил его шевалье. - Не хотите говорить - не надо. Я не интересуюсь вашими секретами.
Но шевалье все же бросил быстрый взгляд на разбросанные по столу листы и не смог скрыть своего удивления:
- Простите мою нескромность, но ведь это стихи! Вы никогда не говорили, что любите поэзию…
Действительно, молодой монах писал стихи.
Шевалье довольно бесцеремонно взял один лист и пробежал его глазами.
Монах заметно смутился.
- Однако! - воскликнул шевалье. - Какой пыл… разумеется, религиозный пыл! Я думаю, речь идет о любви к Господу? И к Марии?.. Это к какой же Марии… неужели к Богоматери, богохульник вы этакий?
Монах смертельно побледнел.
- Я иногда развлекаюсь, сочиняя светскую поэзию, - пролепетал он.
Шевалье еще раз прочитал стихи, и тут его осенило.
"Конечно же, это Мария де Монпансье! - подумал он. - Эти страстные признания адресованы герцогине Марии де Монпансье, сестре Гиза!"
И Пардальян сразу все понял:
"Так вот откуда у него такая ненависть к Генриху III! Его попросту толкают на преступление… И я знаю, кто убедил этого несчастного убить короля Франции!"
- Ну что же, - спокойно заметил шевалье, возвращая стихи, - я не любитель поэзии, но, по-моему, написано превосходно. Думаю, особа, которой они адресованы, разделит мое мнение.
Монах взял лист бумаги и спрятал в складках рясы.
- Скажите, - спросил шевалье, - вы наконец оставили те мрачные замыслы, о которых мы говорили когда-то в Шартре?
И Пардальян сделал рукой быстрое движение, словно нанося удар кинжалом.
Жак Клеман ответил тихо, но твердо:
- Вы имеете в виду мой план убить Валуа?
- Да, - сказал Пардальян.
Более всего шевалье удивляло то, что о таких страшных вещах молодой монах говорит спокойно и как бы равнодушно.
- Почему я должен оставить эти замыслы? Валуа обречен, и Валуа умрет… Ради вас, ради уважения, что я питаю к вам, я согласился отсрочить день смерти Генриха III. Но этот день придет, обязательно придет!
Пардальян вздрогнул. В голосе монаха слышалась такая безоглядная решимость, что шевалье понял - Жак Клеман не отступится никогда. Его толкала на убийство не только ненависть. Говоря о смерти короля, Жак Клеман словно впадал в экстаз. Пардальян решил, что отговаривать его не стоит - все равно бесполезно. Да и с какой стати он, шевалье де Пардальян, должен заботиться о короле Франции? Что ему до династии Валуа?
- Пардальян, - продолжал Жак Клеман, - вы попросили меня обождать. Вы сказали, что не хотите, чтобы Гиз, воспользовавшись смертью Генриха, возложил на себя корону Франции… Я не знаю, что вами движет, да и не хочу знать… Пока жизнь Валуа будет нужна вам - я буду слепо повиноваться каждому вашему слову. Но когда Гиз перестанет рваться к престолу и ваши планы исполнятся, я попрошу вас позволить мне выполнить то, что предназначено судьбой… Екатерина Медичи убила мою мать… Теперь сын Алисы де Люс убьет сына Екатерины. И ничто, слышите, ничто и никто не сможет спасти Генриха Валуа после того, как вы придете ко мне и скажете: "Путь свободен! Жизнь Генриха мне больше не нужна!" Может, вы уже сегодня явились в монастырь, чтобы произнести именно эти слова?
- Нет, - ответил Пардальян. - Пока нет. Время еще не наступило!
Именно в эту минуту в коридор, куда выходили всегда приоткрытые двери келий, на цыпочках прокрался почтенный отец настоятель. Он подошел к самым дверям кельи Жака Клемана и стал подслушивать.
- Я подожду, - сказал монах, - я подожду. Но когда вы произнесете эти слова, я пойму, что для Валуа пробил последний час!
"Так я и полагал! - подумал настоятель. - Этот дворянин - один из участников заговора. Именно он должен подать сигнал Жаку Клеману."
- Нет, я прибыл сюда не за этим, - продолжал шевалье. - Я хочу сделать вам одно предложение и очень надеюсь, что вы согласитесь.
- Какое же это предложение? - с улыбкой спросил монах.
- Давайте вместе съездим в Блуа, у меня там дела.
"Прекрасно. Все идет так, как я и думал" - обрадовался настоятель.
- Поехать в Блуа? - с удивлением спросил Жак Клеман.
- Ну да, в Блуа! Друг мой, с некоторых пор я что-то стал скучать, вот и решил предпринять путешествие, чтобы развлечься. Я уже съездил в Дюнкерк, потом вернулся в Париж. Но в дороге я понял, что одному путешествовать тоскливо. И тут мне пришла в голову мысль: вдвоем нам будет веселее!
- В Блуа! - задумчиво повторил Жак Клеман.
- Понимаю, - веселым тоном заявил Пардальян, - вам непонятно, почему я выбрал именно Блуа. Сейчас там очень интересно… Все королевство съезжается в Блуа… Там король…
"Замечательно!" - воскликнул про себя отец настоятель.
Он окончательно убедился, что визитер подослан Гизами для того, чтобы подтолкнуть монаха к исполнению задуманного.
- Кроме того, - продолжал шевалье, - в Блуа собираются Генеральные Штаты, то есть вся аристократия, представители духовенства и третьего сословия. И наконец, приедет сам герцог де Гиз, - блистательный, могучий, знаменитый герцог!
"Какой достойный дворянин!" - подумал отец настоятель, с одобрением внимая словам Пардальяна.
- А вместе с герцогом, - насмешливо говорил шевалье, - прибудет и его свита. Все сплошь блистательные, любезные и остроумные господа - Бюсси-Леклерк, Менвиль, Моревер и, конечно, братья его светлости - господин кардинал, господин де Майенн… Само собой разумеется, там появится и сестра герцога - герцогиня Мария де Монпансье.
Шевалье расхохотался, но Жаку Клеману было не до смеха. Он схватил Пардальяна за руку и возбужденно спросил:
- Вы говорите… Вы уверены, что эта особа?..
- Что она будет в Блуа? Конечно! Где ж ей быть? Поехали со мной, не пожалеете. Вдвоем гораздо веселей, уверяю вас… Но, я забыл спросить, может, вы не смеете без особого разрешения покидать монастырь?
В этот момент настоятель счел нужным появиться на пороге кельи. Его лицо расплылось в широкой, благожелательной улыбке.
- Ну как, брат мой, вы довольны? Я уверен, что вы с этим господином прекрасно побеседовали. Думается, его советы будут вам полезны… Следуйте им, дитя мое! Прислушивайтесь к мнению достойных людей!
- Но, преподобный отец… - растерялся Жак Клеман.
- Никаких "но"! - прервал его настоятель. - Я уверен, что наш гость плохого не посоветует…
Пардальян был несколько удивлен столь лестным отзывом о своей персоне.
- Я всего лишь посоветовал брату Клеману отправиться в небольшое путешествие.
- В путешествие? Прекрасный совет! - воскликнул Бургинь. - А в каком направлении?
- Я предложил съездить в Блуа.
- Великолепное предложение! Воздух в Блуа просто целебный, меня в этом многие уверяли, а наш дорогой брат Клеман еще болен и слаб, чистый воздух ему просто необходим.
- Вот и я ему говорил то же самое, - заверил Пардальян.
- А я ему приказываю слушаться вас! Поняли, брат мой? Вы последуете совету достойного дворянина. Немедленно собирайтесь в дорогу. Я прикажу, чтобы вам дали мою лучшую лошадь. Примите мое благословение, брат Клеман! Благословляю вас, сударь!
Настоятель удалился, пробормотав:
- Великий день близок…
Пардальян удивленно посмотрел ему вслед и расхохотался:
- Клянусь, никогда не встречал более любезного монаха! Он, стало быть, ваш настоятель? Поздравляю! Итак, едем?
- Да! - взволнованно ответил Жак Клеман.
- Вы меня сопровождаете в Блуа?
Жак Клеман побледнел и молча кивнул головой.
Через полчаса монах явился в приемную в дорожном дворянском костюме. Пардальян уже ожидал его там. У ворот монастыря били копытами две лошади. Пардальян и Жак Клеман вскочили в седла и двинулись в путь.
Глава XXVII
УБИТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ?
Вполне возможно, что Пардальян преследовал какие-то собственные цели, увлекая в Блуа Жака Клемана. Так или иначе, но Париж они покинули вместе и выехали на Шартрскую дорогу, чтобы потом свернуть на Блуа.
Через час после отъезда Жака Клемана и Пардальяна еще один человек выехал из ворот монастыря. Это был уже известный нашим читателям брат привратник. По приказу настоятеля Бургиня привратник (а звали его брат Тимоте) отправился в Блуа, оседлав крепкого мула. Монах вез спрятанное под рясой письмо, адресованное герцогине де Монпансье.
Осторожный настоятель посоветовал монаху ни в коем случае не обгонять двух всадников, скакавших впереди в том же направлении. Совет, впрочем, бесполезный - маловероятно, чтобы монах на муле мог нагнать всадников, ехавших на быстрых конях.
Но оставим пока Жака Клемана, Пардальяна и брата Тимоте - пускай себе спокойно едут к своей цели, а мы тем временем вернемся в Блуа, в покои короля.
Прошла уже неделя с тех пор как Моревер вручил Екатерине Медичи письмо и получил взамен вексель на пятьсот тысяч ливров с выплатой на известных нашим читателям условиях.
Всю эту неделю старая королева думала, колебалась, внимательно следила за Гизами и их сторонниками, надеясь по их лицам прочитать тайные мысли.
Наступило воскресенье, двенадцатое ноября. От Луары к холмам поднимался туман и расползался по улицам Блуа. Город был пустынен, а в замке кипела жизнь, и короля осаждали толпы придворных.