- Дорогой герцог, мне трудно было обсуждать этот вопрос, - сказал он, - потому что, буду откровенен, аргументы для отмены налога являются довольно сложными.
- Это аргументы господина Ла, так кажется?
Его Высочество сделал вид, что не заметил иронии.
- Да, и я хотел сказать об этом. Я думаю, что было бы лучше, если бы с ними выступил в Совете сам господин Ла.
Ноай с достоинством выпрямился.
- У вас есть опытный защитник отмены налога, но позвольте и мне воспользоваться услугами человека, который сможет парировать аргументы господина Ла.
Его Высочество был благосклонен более обычного. Если господин де Ноай предложит ему отужинать в Ла Рокет, он пригласит с собой господина Ла, и за столом они смогут дружески обсудить эту проблему.
На ужин в доме герцога де Ноая в Ла Рокет его светлость пригласил не только канцлера, как ожидал регент, но и Руйе дю Кудре.
После ужина, удовлетворившего даже утонченный вкус регента, в конце которого подали мягкое кипрское вино, Его Высочество попросил собравшихся выслушать аргументы господина Ла в пользу отмены gabelle.
Под высокомерным взглядом Ноая шотландец начал собираться с мыслями. Неожиданно канцлер д'Агессо сказал:
- Это, наверное, весьма весомые аргументы, раз они должны заставить короля отказаться от такого выгодного источника дохода.
Мистер Лоу быстро ответил:
- Если бы этот налог приносил доход, я бы не рекомендовал его отмену.
Он повернулся к герцогу:
- Ваша светлость, в качестве главы Совета финансов вы должны знать, сколько денег в казну принес этот налог в прошлом году.
- Mon Dieu, господин Ла, вы думаете, что я держу такие цифры в памяти?
Мистер Лоу вежливо улыбнулся.
- В таком случае, господин герцог, у меня есть перед вами преимущество. Возможно, это нечестное преимущество, - но я такие цифры в своей памяти держу. За прошлый год gabelle дал казне доход всего-навсего в двадцать тысяч ливров.
- Это абсурдно, - зашумел дю Кудре.
- Хуже, - сказал Мистер Лоу, - это смешно. Даже тысячи луидоров не набралось.
- Вы нарочно вводите нас в заблуждение, - вскипел дю Кудре.
- Конечно, - согласился Ноай. Его красивое смуглое лицо вспыхнуло. - Вы думаете, господин Ла, мы поверим этим цифрам?
Регент сделал попытку вмешаться. Он отодвинул свой стул назад и оперся о стол локтем, прикрыв ладонью глаза, которые слепили свечи, отражавшиеся от полированной поверхности стола.
Один глаз у него заплыл от удара. Одни говорили, что это от теннисной ракетки, другие, что от веера мадам де Ларошфуко, с которой он повел себя несколько вольно. Несмотря на старания его доктора - или, может быть, благодаря им - глаз был воспален, и его зрение ухудшилось.
- Если, мой дорогой Ноай, вы говорите, что не помните цифр, то мне не кажется, что вы должны отвергать те, что названы господином Ла. Кстати, я сам проверял их и могу сказать вам, что они полностью верны.
Сбитый с толку Ноай откинулся, кусая губы. Ему на помощь пришел д'Агессо:
- Господин Ла правильно отметил, что это сумма смехотворно мала. Но это только значит, что надо строже собирать налог, чтобы он приносил больше дохода.
- Разумеется, - тут же поддержал его Ноай.
- Это единственный путь, - сказал Кудре.
Мистер Лоу обвел глазами присутствовавших.
- Сизифов труд, господа. Это невыполнимо. Д'Агессо и Ноай одновременно воскликнули с негодованием:
- Невыполнимо!
Дю Кудре засмеялся дребезжащим смехом.
- Позвольте, господа, - сказал мистер Лоу, - я объясню вам, почему. В государстве есть огромная, невероятно большая армия сборщиков этого налога, не менее восьмидесяти тысяч человек.
Он остановился, дождался, когда они с любопытством посмотрят на него, и продолжал:
- Сборщики gabelle проявляют бесчеловечную жестокость, отнимая у бедняков последнее, и большая часть отнятого оседает затем у них в карманах.
- Господин Ла, - воскликнул Ноай, - вы позволяете себе оскорблять служащих французского правительства.
Регент усмехнулся и, чтобы рассеять бурю, вмешался:
- Позвольте защитить господина Ла. Честная критика всегда полезна.
- Снисходительность Вашего Высочества общеизвестна, - сарказм Ноая был так силен, что регент вздрогнул.
- Вы должны этому быть рады, господин герцог, - сказал он, и твердость его тона показала Ноаю, что он забывается.
Мистер Лоу попробовал всех успокоить.
- Может быть, я сказал больше, чем собирался. Это тем более непростительно, что не являлось необходимым. Напомню, что gabelle существует во многих, но не во всех французских провинциях. Одно это является огорчительным для тех, кто его платит.
Ноай нетерпеливо вмешался:
- Ну, это всегда так. Огорчение - обычное состояние, когда платишь налоги.
- Но, - спокойно продолжал мистер Лоу, - это заставляет людей уклоняться от уплаты несправедливого и никчемного налога. У вас, как я сказал, есть восемьдесят тысяч сборщиков налога. Эта армия живет вымогательством денег у своих соотечественников. Восемьдесят тысяч человек занимаются этим непродуктивным занятием, вместо того, чтобы сеять, жать, строить или торговать, то есть создавать ценности и тем самым обогащать государство.
Наступила долгая пауза. Трое оппонентов мистера Лоу задумались над такой неожиданной точкой зрения.
Наконец д'Агессо обратился к регенту:
- Допустим, Ваше Высочество, в словах мистера Лоу есть некоторая логика, но ведь отсюда опять-таки следует, что лучший выход - это усиление контроля за сборщиками и эффективностью их работы.
Регент перевел взгляд на мистера Лоу, приглашая его ответить.
- Мой выход проще и эффективнее. Всем известно, что без соли человеку не обойтись. Так вот, производство соли можно легко превратить в источник дохода. Для этого король должен скупить все соляные копи и продавать соль, как простой товар, без всяких пошлин и ограничений, всякому, кто пожелает. Полученные средства быстро окупят затраты на приобретение копей, а потом начнут приносить значительный доход. Вот и все.
Раскрасневшийся и повеселевший, регент с интересом оглядывал сидевших.
Канцлер медленно покачал головой и произнес спокойным и вежливым голосом:
- Такое предложение мог сделать только иностранец. Во Франции нет закона, позволяющего отнимать частную собственность.
- Можно, кстати, и принять, - рискнул вставить Его Высочество.
- Теоретически можно, - согласился д'Агессо, - но очень сложно. Ведь тогда придется видоизменять многие основные принципы, а парламент будет сопротивляться.
- Даже если это выгодно государству?
- Парламент может посчитать, что выгода не стоит создающегося прецедента.
Ноай, не скрывая свою досаду, быстро заговорил:
- Это, так сказать, юридический аспект проблемы. Но есть еще один, более серьезный. Как мы поняли, предложение требует, чтобы соль продавал король Франции. То есть он становится торговцем. Видимо, в этом барон видит королевское величие.
Дю Кудре был не менее строг.
- Из сказанного также следует, что господин Ла не понимает простой вещи. Я не знаю уж, как там в Англии или Шотландии, но во Франции дворянин не может указывать королю, как тому лучше поступать.
Ноай подхватил, глубже загоняя нож:
- Вы сказали, Кудре, что он не понимает. Значит, мы можем, по крайне мере, не вменять ему в вину намерения оскорбить Его Высочество.
- Господа, господа! - регент отнял руку от лица и протестующе замахал ею. - Много слов. Слишком много. Ноай, вы забываете, что господин Ла ваш гость.
- Каюсь, - сказал герцог с видом искреннего раскаяния, - мое почтение к короне было слишком глубоким.
Мистер Лоу позволил себе рассмеяться.
- Если вы приносите мне извинения, господин герцог, то я их охотно принимаю.
Ноая передернуло от такой издевки. А мистер Лоу продолжал:
- Вы, господин герцог, и вы, господин дю Кудре, горячились совершенно напрасно. Выгода от отмены gabelle была очевидна для Его Высочества, и он просто попросил меня помочь объяснить ее вам.
- Именно так, - сказал регент, - именно так. Ваша критика относится в первую очередь ко мне. В вашей мысли, что король будет торговцем, есть некоторая натяжка. Не очень красивая натяжка. Пожалуй даже, очень некрасивая натяжка.
Его смех чуть сгладил смысл его слов. Но, тем не менее, господин де Ноай счел необходимым защититься:
- Все равно, монсеньер, это остается фактом, и факт этот меня возмутил.
- Оставим это. Я не собираюсь перевоспитывать вас. Моя кровь королевская и она нелегко вскипает. Меня беспокоит мнение канцлера по поводу юридического аспекта этого дела. Мне кажется, господин д'Агессо, что ваша задача - постараться убедить парламент.
- Да, монсеньер.
- Фактически вы должны постараться заставить парламент принять это решение.
- Это будет непросто. Не скрою, что для меня это очень болезненное задание.
Регент вздохнул, вставая из-за стола:
Eh bien! Мы должны стараться не ставить вас перед необходимостью выполнения болезненных заданий.
Канцлер, чувствуя двусмысленность, быстро взглянул на регента, но увидел только ироничную улыбку.
- Я думаю, мы прекрасно поняли друг друга.
В карете Его Высочество ехал вместе с мистером Лоу. Регент тихо засмеялся:
- А ведь я и в самом деле думаю, что мы с господином д'Агессо прекрасно поняли друг друга. Я окончательно решил для себя и думаю, они все почувствовали, что сегодня произошло их отпевание.
Глава 6
Граф Орн
Через неделю мистер Лоу узнал, что имел в виду регент, говоря об отпевании.
Утром к канцлеру пришел герцог Ла Врийер и потребовал сдать все печати. Опешивший, д'Агессо хотел просить у регента аудиенции, но Ла Врийер сказал ему:
- Уверяю вас, это бесполезно. Его Высочество освобождает вас от выполнения обязанностей, которые вы назвали болезненными. Он считает, что государственные печати должны находиться у того, кто при любых трениях в парламенте будет представлять Его Высочество. Он также думает, что вам лучше уехать из Парижа в свое имение.
Поняв, что ссылка означает степень немилости, в какую он попал, д'Агессо больше не возражал.
Единственное, что он сделал до отъезда, это отправил письмо Ноаю, в которой назвал случившееся результатом интриг гнусного господина Ла, которые угрожают и герцогу.
Нельзя считать неестественным, что Ноай сразу же отправился в Пале-Рояль.
Его светлость искал повода начать с регентом разговор об отставке канцлера. Он нашел его, увидев на столе регента государственные печати.
Он изобразил изумление:
- Ваше Высочество, позволю осведомиться, не означает ли это, что д'Агессо ушел в отставку?
- По моему приказанию, - раздался спокойный ответ. - Это огорчило меня, но еще больше меня огорчило, что его понимание своего долга вступило в противоречие с моими указаниями. Чтобы пощадить бедного дворянина, я и освободил его от его обязанностей.
- Ваше Высочество, без сомнения, уже выбрал преемника?
- Господин Ла предложил на это место д'Аржансона. Действительно, это человек, который может управиться с парламентом, если тот начнет бунтовать. Вы согласны, Ноай?
Скрыть свое разочарование было выше сил герцога. Этот простой вопрос, заданный безыскусным тоном показался ему издевательством. Вспыхнув, он ответил:
- Мне трудно признать это правильным, но я вижу, что происходит. Поэтому я прошу Ваше Высочество соблаговолить принять мою отставку из финансового Совета.
Регент с сожалением вздохнул, продолжая улыбаться:
- Как вам будет угодно, мой дорогой герцог.
Смертельно побледнев, Ноай оцепенел в изумлении. Некоторое время он стоял неподвижно. Потом, не найдя нужных для ответа слов, он резко поклонился:
- Разрешите удалиться, монсеньер.
- Вы ничего не хотите попросить?
- Нет, монсеньер.
- Что ж, - вздохнул регент, - у меня есть для вас должность в регентском Совете.
- Я не думаю, что смогу там быть полезен.
Регент пропустил колкость мимо ушей.
- Как вам будет угодно, - сказал он, - можете идти.
Ноай вышел, кипя от негодования. Он рассказывал о несправедливости всем, кто ценил его и хотел выслушать. Его горечь удваивалась тем, что Франция, управляемая теперь кучкой интриганов, фактически отдавала свои финансовые дела в руки иностранного авантюриста, игрока, изгнанного ранее из всех европейских стран. Регентство Филиппа Орлеанского вело Францию к ужасным несчастьям.
Отставка человека, которого до сих пор считали главной опорой регента, не могла пройти незамеченной. Парламент был взволнован и сочувствовал Ноаю. Особенно возбуждала парламент герцогиня Менская, действовавшая через своих доверенных лиц - Помпадур, Малезье и некоторых других.
Но пока создавалась сильная партия из дворян и людей, рассчитывающих занять высокие посты, мистер Лоу, которого Дюбуа предупредил о зреющей опасности, также спешил заручиться поддержкой столь же высокопоставленных сторонников. Его теперь беспрепятственно допускали ко двору, где его уверенность, обаяние и врожденное благородство манер завоевали ему немало друзей.
Тем более, что его дружба сулила немалую выгоду. Он предусмотрительно добился разрешения для дворян приобретать акции Миссисипской компании, хотя до этого им было строго запрещено унижать свое достоинство торговыми операциями. Его манипуляции с этими акциями, стоимость которых стремительно шла вверх, позволяли быстро получать прибыль, которой он щедро делился.
Были и другие компании: Китайская, Ост-индская, Сенегальская, но все они терпели убытки, и мистер Лоу наблюдал за их делами, рассчитывая в ближайшем будущем начать Их контролировать. Кроме того, мистер Лоу старался сблизиться и с такими людьми как герцог д'Антен, принц де Конти, герцог де Бурбон, герцог де ла Форс, а также, хотя это и было странным, с графом Орном, ближайшим другом Ноая.
Так случилось, что Орн был должником мистера Лоу. Он обратился к нему за советом. Он неожиданно получил, сказал Орн, изрядную сумму денег, и был бы благодарен, если бы господин Ла порекомендовал ему, как выгодно их разместить.
Мистер Лоу не испытывал особой приязни к этому красивому, беспутному лентяю, младшему брату принца Орна и родственнику доброй половины королевских семейств Европы, что не помешало, впрочем, его позорному увольнению из австрийской армии. Было известно, что недавно, находясь в Англии, он женился на очень богатой даме, которая, однако, не сопровождала его во Францию, и мистер Лоу полагал, что этим и можно было объяснить наличие у Орна суммы денег, которую тот назвал изрядной.
Его неприятно удивило, что, получив это богатство, граф даже не упомянул о старом карточном долге в пять тысяч луидоров, расписку о котором мистер Лоу до сих пор хранил.
Но, считая главным сейчас заводить связи в высших сферах, мистер Лоу решил помочь молодому повесе. Он недавно ознакомился с делами компании Гамбии, еще одной колониальной монополии, и нашел их в жутком состоянии. Владельцы акций были рады сбыть их за десять процентов номинальной стоимости. Он решил взять эту компанию под свой контроль и посоветовал Орну скупить акции.
- Покупайте, сколько сможете, но не афишируйте своих действий. Это должно принести прибыль.
Граф послушался совета. Его уважение к мистеру Лоу сильно выросло, и он стал частым гостем на улице Гренель.
Катрин Лоу разделяла, что было вполне естественно, растущую славу своего мужа; она стала менее сварливой, от лестного внимания самых выдающихся людей Франции характер ее смягчился.
Нельзя сказать, что она испытывала благодарность к своему мужу. Она вела себя таким образом, словно то положение, какое она теперь заняла в обществе, было для нее самым естественным, и она заняла бы его в любом случае вследствие присущих ей достоинств.
Эту ее точку зрения он никогда не оспаривал. Придерживаясь ее, она считала своим долгом принимать гостей со всей пышностью и превратить их дом на улице Гренель в настоящую Мекку для beau monde.
Один из приемов она дала, по предложению своего мужа, в честь маркиза д'Аржансона в связи с его назначением канцлером. Маркиз не скрывал, что этим назначением он обязан мистеру Лоу из-за истории с налогом на соль.
Гости, которых собралось около двух десятков, представляли собой различные части высшего света. Лорд и леди Стэр - дипломатов; маркиз Канильяк и граф Орн - окружение регента; злобный юный горбун принц де Конти был представителем королевской крови; наконец, сам д'Аржансон представлял политиков.
Были там и такие выдающиеся личности, как весельчак герцог д'Антен, единственный законный сын госпожи де Монтеспан, на этом основании считавший себя выше своих незаконнорожденных сводных братьев, чьим отцом был сам король, а также Эктор де Ла Гранж, банкир, человек большого богатства и изящных манер, который был принят всюду.
Мистер Лоу принимал гостей с учтивым обаянием, в котором он был весьма искусен. Вряд ли в Париже был тогда еще один столь же богатый стол. Золотые и серебряные блюда, прекрасный фарфор, исключительно тонкое испанское стекло, - все это он привез с собой из Савойи. Вместе с ним приехали и повар из Болоньи, и безупречный метрдотель.
Странно привлекательный и нарочито элегантный от локонов коричневого парика до красных каблуков туфель, он сидел за столом между высокомерной графиней Стэр и обаятельной госпожой де Сабран, ни одна из которых не уделяла ему особого внимания.
Леди Стэр наблюдала за своим мужем, сидевшим между Катрин Лоу и госпожой Раймон. Он, пренебрегая хозяйкой дома, полностью сосредоточился на беседе со своей красивой соседкой. Госпожа Раймон вела себя крайне скромно, но леди Стэр больше верила ее слишком откровенному декольте, тем более, что именно на него смотрели узкие глаза посланника. Губы леди Стэр кривились.
В другой раз Катрин Лоу обиделась бы на поведение его сиятельства, обычно очень ласкового с ней, но сейчас она сама всецело была занята беседой со своим другим соседом - Орном. Его шутки вызывали смех, который она тщетно пыталась подавить; занятые друг другом, они совершенно не прислушивались к д'Аржансону, который рассказывал с жестоким юмором о несчастьях, постигших финансиста Самуэля Бернара.
Д'Аржансон, как никто, умел находить смешное в самых разных вещах. Редко когда человеческая глупость не проявлялась так, как в случае с Бернаром. Боясь за свои интересы, он тогда на Совете не поддержал систему мистера Лоу. Совет отверг ее, но позднее в поисках денег начал трясти прежде всего финансистов.
Д'Аржансон сравнил этих людей с виноградом под прессом. К кому только Бернар ни бегал, суля миллионы тому, кто прекратит эти гонения, но все тщетно.
- Очевидно, - с наслаждением произнес д'Аржансон, - еврейскому рыцарю не удалось найти друзей при дворе. Теперь он конченый человек, опасаются за его жизнь.