Этот роман о нашем времени, в нём, как в зеркале показана драматическая судьба нынешней России. Выпукло, рельефно изображены враги нашего народа, но особенно ярко показаны герои сопротивления, русские люди, вставшие на пути разрушителей России.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 6
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 15
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 24
ГЛАВА ПЯТАЯ 32
ГЛАВА ШЕСТАЯ 40
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 43
Иван Дроздов
МОРСКОЙ ДЬЯВОЛ
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Завод развалился, словно корабль, со всего размаха налетевший на айсберг; рабочим и служащим перестали выдавать зарплату, и он пошатнулся, затрещал, а затем и рухнул, погребя под обломками дневные, месячные планы, графики ремонтов оборудования, замыслы конструкторов, инженеров. Собственно здание управления, инженерное крыло, центральная лаборатория и дворец культуры, конечно, стояли на своем месте, и гигантский Конструкторский корпус по–прежнему красовался гранитным фронтоном главного входа, кариатидами, державшими на плечах балконы, но гирлянды окон по вечерам уж не вспыхивали веселыми огнями, а оставались черными, как пустые глазницы.
Так рухнула и вся российская держава под напором тайных и злобных сил, которых она еще вчера кормила своей грудью, холила и лелеяла, не зная и не ведая, каких чудовищ пестует на пагубу всех добрых и честных людей. Труд, созидающий жизнь, потерял смысл, а те деньги, которые еще кому–то выдавали, были обесценены в тысячу раз, и за них можно было купить кусок хлеба и пригоршню пшена. Люди вдруг поняли, что такое деньги и что можно при их помощи натворить, попади они в чужие руки.
В России и раньше были такие силы, и они все больше наползали в Кремль и в министерские кабинеты, но теперь их там стало так много, что им не надо было себя скрывать; они сбросили маски и громко заявили: в России совершена четвертая революция - на этот раз демократическая. Власть перешла к либералам, то есть к чиновникам, которые провозглашают принцип "Все дозволено!". Во властные кабинеты забежали младшие научные сотрудники, всякого рода институтские и министерские чиновники. Перед изумленными глазами русских людей замелькали нерусские фамилии. В стране в одночасье каким–то непонятным образом появились богатые и очень богатые люди, и даже магнаты и олигархи. Они будто бы из этих же, вчерашних кандидатов наук и мелких служащих.
Люди подобного рода вздыбили шерсть и на Северном заводе. Раньше их не было видно; они сидели в каких–то углах и закоулках, а теперь, как тараканы, вдруг повылезли из щелей и забегали, задвигались, словно где–то разлилась сладкая вода и они туда устремились. И только потом, три–четыре месяца спустя, стали проясняться их тайные делишки: они что–то сдавали в аренду, что–то продавали, скупали какие–то акции. Директор завода Петр Петрович Барсов, честный человек, этому процессу пытался помешать, но однажды из министерства пришла шифровка: завод выставлен на торги, он переходит во владение акционеров. Председателем совета акционеров стал молодой человек с характерно русской фамилией и со столь же характерно нерусской физиономией Андрон Казимирович Балалайкин. Рабочие стали называть его Ароном, и по этому поводу у него часто возникали неприятные препирательства. Обыкновенно он в таких случаях говорил: "Послушайте! Вот вы Иванов, и я же вас не называю Пупкиным или Шапкиным, а вы меня…" И нередко в ответ он слышал все то же: "Простите, Арон Казимирович". "Опять Арон!" - всплескивал руками, говорил: "А-а, да черт с вами! Давайте вашу бумагу, что там у вас ко мне?.."
Барсов однажды сказал Балалайкину:
- А полечу–ка я к нашим друзьям–арабам и продам им "Майского жука"?
"Майский жук" - самолет, изготовленный на заводе еще до начала перестройки. Не случись она, эта проклятая перестройка, ныне и вся авиация переходила бы на эти самолеты. Для "Жука", как для вертолета, не нужны аэродромы.
Балалайкин с минуту смотрел на Барсова черными выпуклыми глазами.
- А купят?
- У меня был уже покупатель.
- Хорошо. Я вам такую экспедицию устрою.
И директор с женой, и со своей младшей дочерью Машей, и с рядовым конструктором, исполнявшим роль бортинженера, и посредником арабом полетели на Восток.
Во дворе завода были аккуратно сложены в штабель и покрыты брезентом шестнадцать кабин недостроенных вертолетов и почти готовый подводный аппарат для спасательных работ "Коловрат". Он очень большой, способен "ходить" по дну моря, выпускать из своего чрева и впускать дюжину водолазов, и даже производить на дне земляные работы - таких аппаратов еще в мире не было… Хранились тут и еще какие–то невостребованные заказчиками машины. Министерству обороны перестали давать деньги, и все заводы, создававшие мощь нашего государства, сели на мель. Рабочие, инженеры из цехов уходили. Где они устраивались, как жили - никто не знал. Одно все видели: некогда знаменитый на всю Европу машиностроительный завод на Неве умирал.
Два человека оставались на капитанском мостике: Андрон Балалайкин и главный бухгалтер завода Наина Соломоновна Кушнер.
Впрочем, бегали по коридорам заводоуправления возбужденные и чем–то взволнованные десятка три–четыре молодых мужиков разного служебного калибра и достоинства. Большинство из них - начальники цехов, отделов, и что самое интересное - все они были нерусские: грузины, азербайджанцы, но, главным образом, евреи. Все чаще лепилось к ним слово "акционер". Акционеры - значит, новые хозяева; они будто бы купили завод и теперь все думали и шушукались, что с ним делать. Среди акционеров были и рабочие. Их приглашали в бухгалтерию, и Наина Соломоновна, никогда не смотревшая собеседнику в глаза, а все время отворачивавшая свои утомленные вечными расчетами очи, говорила:
- Вам выписан кредит, и вы можете получить на него акции. Вы будете хозяином завода…
И прибавляла с каким–то непонятным не то журавлиным, не то ястребиным клекотом:
- Вам это разве плохо? А?..
И если человек стоял перед ней в недоумении, еще говорила:
- Вы удивляетесь? Напрасно. Я тоже вначале удивлялась, но умные люди мне все объяснили: теперь такая система. Раньше у завода не было хозяина, он был ничей, а теперь есть пакет акций - его кто–то держит. И другой пакет акций - поменьше, и его кто–то держит. А есть и две–три акции - их будут держать рабочие. Пусть каждый думает, что он тоже хозяин. А тот, у кого побольше фантазии, будет мнить себя капиталистом, почти Генри Фордом. Вы держите в руках акции, и не надо думать, откуда они и почему их вам дали. Важно другое: вам акции дали.
В душе Наина Соломоновна была философом, и, когда ей становилось невтерпеж от вечных цифр и расчетов, она устремляла усталый взгляд в угол комнаты или в окно и искренне жалела, что стала бухгалтером, а не преподает в университете.
Случалось так, что рабочий, перебирая в пальцах выданные ему две–три акции, долго не отходил от бухгалтера, и тогда Наина поднимала на него взгляд, исполненный негодования. Рабочий уходил. Видимо, он думал так: Наина Соломоновна - главный бухгалтер, она знает, что делает.
Русский человек и вообще–то склонен верить. Почти всегда и всем он верит, и даже таким людям, как Наина Соломоновна. После беседы с главным бухгалтером он идет домой в умиротворенном состоянии. У него где–то под сердцем даже зашевелилось радостное возбуждение. Как же? Был рядовым рабочим, а теперь вдруг стал хозяином завода. Раньше получал мизерную зарплату, теперь ничего не получает, но зато в будущем прибыли от производства беспрерывным ручейком потекут ему в карман. Он станет богатым и летом всей семьей поедет отдыхать на Канары. Туда же приедут и Арон Балалайкин, и Наина Соломоновна. Вечером они вместе будут сидеть на открытой площадке летнего ресторана, а кто–то, показывая на них, скажет: "Это фабриканты из Петербурга".
Русский человек, кроме множества замечательных достоинств, обладает и еще одним, уж совсем замечательным: он - мечтатель. Недавно он мечтал о безбрежном коммунистическом рае для всех, теперь втайне от своих товарищей подумывает о возможности рая для себя. И как бы оправдывая этот свой эгоизм, мысленно повторяет то, что ему каждый вечер внушают шустрые телеговорящие ребята: "Рай для всех - это, конечно, утопия, а вот сколотить сотню–другую тысяч рублей и махнуть на Канары… - это под силу каждому".
Если такие мысли ему приходят на ходу, он прибавляет шаг и оглядывается: не подслушал ли кто его тайных желаний?..
Как он хорошо устроен, русский человек! Поверил и обрадовался. Многого–то ему и не надо, важно поверить. И хорошо, что свойство это большой дозой отпущено ему природой. В начале века он поверил Ленину, а потом Сталину, а уж затем легко отдавался во власть Хрущеву, Брежневу, Горбачеву; и даже человеку, который и с моста сиганул, и на рельсы готов был лечь, и друга Коля в подштанниках встречал - и ему верил.
Воображаю, что думают о нас иностранцы: англичане, например, во всем практичные и осторожные? Или немцы, которые всякую вещь должны пощупать, а монету на зуб берут. О голландцах, у которых Петр Первый плотницкому делу учился, уж и говорить нечего. А что до эфиопа или мупси–пупси, - этих и поминать не надо. Они настолько от нас далеко стоят в умственном развитии, что мы даже заглянуть в их душу не смеем. Они Гулливера веревками скрутили, а приведись русскому человеку к ним заплыть, к телеграфному столбу его бы привязали и детям бы показывали. При этом учительница, тыча в него указкой, говорила бы: "Смотрите на этого человека: он все свои богатства чужеземцам отдал".
В детстве я книжек начитался и русских людей полюбил. Теперь же, слава Богу, сам в шкуре русского человека походил и к печальному выводу пришел: они, мои сородичи, хотя и родили на свет Пушкина и Есенина, но самим–то им лучше бы и совсем не родиться. Самый последний малограмотный азик, или чечен немытый может обобрать его до нитки, а заморское диво Хакамаду мы в парламент посадили и дела всей России решать доверили. А теперь вот завод кому–то отдали. Кому? Зачем? Никто понять не может.
Вадим Кашин, заместитель главного конструктора, и пять его ближайших сотрудников, специалистов по электрооборудованию, на работе оставались, они продолжали получать небольшую зарплату. Однажды Кашин прослышал, что новый хозяин начал распродажу станков и оборудования; зашел Балалайкин и в отдел Кашина. Искал особо ценные приборы, приобретенные в Японии для измерения слабых токов. Кашин спрятал приборы в холодильнике, и Андрон их не нашел. После этого хозяин останавливал его и спрашивал: "А вы чего?" Вадим, наклоняя к нему тяжелую синеглазую голову и как–то таинственно, загадочно улыбаясь, отвечал: "А ничего. Вам нужно, чтобы я ушел? Не уйду!"
Замыслил Вадим страшное дело: убить Андрона, и он для этого придумывал разные способы, но вот так убить, чтобы звон об этом по всей России пошел, он еще не придумал.
Кашин, как и многие другие инженеры, почти каждый день ходил на работу. Но однажды Андрон отвел в сторонку Вадима и, захватив цепкими пальцами борт его куртки, доверительно, как близкому человеку, сказал:
- Ходи на собрание акционеров, ты будешь тоже немножко богатым.
- Богатым? Как?..
- Акционеры все будут богатыми. Они же капиталисты!
- Вы тоже капиталист?
- Хо! Ты спрашиваешь? Ты всегда был чуточку малохольный и теперь никак не можешь сообразить, что пришла новая система. Победили диссиденты!
- Кого победили?
- Ты что делаешь идиотские глаза? Победили тех, кто сидел в Кремле и делал себе коммунизм. Себе делал, не тебе же! Ну, вот: диссиденты их сковырнули.
- Но я не знаю, кто такие диссиденты, - продолжал разыгрывать дурачка Вадим.
- Это такие наши ребята, которые делали шум. Они подняли волну, и от нее все развалилось, и ты теперь будешь хозяином завода. Не так уж много хозяином, но все–таки…
- Я не покупал акции. У меня нет денег.
- Бухгалтер тебе даст. Полпроцента.
- Половина одного процента? Это что - курам на смех?
Андрон удивился, откинул назад голову, словно опасался удара. Заговорил недовольным и будто бы обиженным тоном:
- Ты кое–что смыслишь в электроприборах, но в акциях? Где тебе понимать! Четверть процента - это капитал! Ты потом увидишь, какой это капитал. А я тебе даю полпроцента. Ты говори спасибо и беги.
Кашин не знал, куда он должен бежать, но согласился взять полпроцента. При этом подумал: чем черт не шутит! Все–таки хозяин завода. Он даже усомнился: стоит ли убивать Андрона? Однако и после этого зарплату ему и его сотрудникам не прибавили.
Тех, кто не хотел уходить с завода по своей воле, не прогоняли. Такая была установка министра Уринсона. Видимо, там, в Кремле, боялись бузы. Что же касается Кашина, он Балалайкину был нужен.
Среди новых хозяев завода особую активность проявлял Юра Марголис, в прошлом сотрудник конструкторской группы Кашина и какой–то дальний родственник жены Вадима.
Кашин его спросил:
- А ты чего?..
- Как - чего?
- Ну тут… возле Андрона крутишься.
- Я акционер.
- И я акционер. Но что же из этого следует?
Юра передернул усами и, торжествующе сверкнув маленькими серо–зелеными глазками, проговорил:
- У тебя–то акций - с гулькин нос, а у меня шестнадцать процентов. А если ты заглянешь в устав акционеров, там прочтешь: кто имеет десять процентов - тот уже директор. Десять! А у меня - шестнадцать! Смекаешь? Я - директор!
- Ты?..
- Да, я. Ну, не совсем директор, а член совета директоров.
- Но где же ты деньги взял на покупку стольких акций?
- А ты где взял деньги на свои полпроцента?
- Я?
- Да, ты. Там и я взял. Зашел к Наине Соломоновне - она мне дала.
- Но нам говорят, что в заводской кассе нет денег!
- Теперь всякие денежные дела составляют тайну - почти военную. А кроме того, денег–то и мне и тебе потребовалось немного. Завод–то рухнул, потерял заказы. Кому же он теперь нужен? Ну, и продали его как металлолом. Так в Москве наш министр решил.
- Понятно, - упавшим голосом выдохнул Вадим. - Но вот чтобы наш завод - металлолом!.. Этого я предположить не мог. Но позволь: если он - металлолом - тебе–то он зачем?
- А вот это - тоже тайна. Мы судьбу завода будем решать на собрании акционеров. Как ты слышал на лекциях в институте, высшая власть на частном предприятии - собрание акционеров.
- Да, конечно, я слышал, и это правильно, что собрание, но только опять же по уставу на собрание меня не пригласят. Там будут лишь акционеры, кто владеет тремя процентами акций.
- Ты, мой друг, Вадим, правильно все понимаешь. Привыкай к своему положению в нашем новом обществе. Все это называется демократией. Так что, если хочешь быть богатым, беги скорее к Наине Соломоновне и проси у нее еще акций. Но только она тебе даст в том случае, если будет просьба и гарантия от меня, или от Андрона, или от других наших ребят, у которых теперь деньги. Главное, брат, - деньги. Получишь ты от наших гарантию?
- От тебя–то уж, верно, не получу, а от тех, кто теперь у власти не только на заводе, но и в Питере, и во всей России - тем более.
- Ну, вот, умница. Ты и раньше проявлял смекалку и еще удивлялся, как это я не понимаю простых вещей в расчетах какого–нибудь узла. Но там были одни расчеты, а теперь другие. В этих нынешних расчетах ты понимаешь меньше меня. Считай, мы обо всем договорились. А если ты захочешь получить более подробные консультации, я дам тебе их сегодня вечером у тебя на квартире. Я твоей супруге обещал сегодня быть у вас - там и поговорим.
Вадим не верил ни своим ушам, ни своим глазам. Юрий точно вынырнул из какого–то волшебного сосуда и предстал перед ним совершенно другим человеком. Раньше это был маленький, приплюснутый и забитый нуждой еврей, а теперь он вдруг вырос, раздался в плечах, и в глазах его, некогда бесцветных и прищуренных, клокотал пламень энергии, готовой испепелить всякого, кто попытался бы встать на его пути. И Вадим нешуточно подумал: "А уж тот ли это Юрий Марголис, который работал у меня в группе и чаще всего был занят копированием чужих чертежей? Он никогда ничего не изобретал, не придумывал и справедливо получал самую маленькую инженерную ставку в сто шестьдесят рублей. Костюмчик на нем был помят, нечист и изрядно изношен, денег у него никогда не было, друзей - тоже. Но откуда теперь вдруг такая прыть? Юрий - директор! Будет решать судьбу завода, а значит, и его судьбу, и его семьи. Ведь жена его не работает, и им нечем платить даже за квартиру. Вадим и в транспорте ездит зайцем и, если к нему подходит кондуктор, взмахивает руками и говорит: "Нет у меня денег, нет! Нам пять месяцев не дают зарплату - за что же я куплю билет?" И если кондуктор продолжает требовать плату, Вадим свешивает над ним свою русую тяжелую голову и угрожающе рычит: "Ну, хорошо, хорошо. Ведите меня в милицию. Пусть сажают в тюрьму! Ну?.." Кондуктор обыкновенно в таких случаях машет рукой и отходит.
Вечером Вадим рано пришел домой. И был удивлен: Юрий сидел уже здесь. Стол ломился от дорогих яств и вин. Посредине красовался торт с орнаментом из алых роз. Хозяйка светилась счастьем. Одета модно, в замшевой и до неприличия короткой юбочке. Впрочем, фигурка ладная и ее не грех выставлять напоказ, но в данном–то случае?.. Дома, в обществе мужа и ее родственника?..
Ужин намечался как обыкновенный, никаким таким особым событием не отмеченный, но это если посмотреть на него глазами человека, не привыкшего подмечать явления подспудные, текущие в глубине всякого предмета. Глазастый и думающий разглядел бы в нем черты эпохальные, как теперь говорят в нашей Думе депутаты - дети адвокатов и внуки Троцкого. Начнем с самого первого и главного признака: откуда здесь, в кругу людей, уже полгода не получающих зарплату и выдавленных судьбой за черту бедности, такое внезапное роскошество: торт, коньяк, шампанское и все прочее?.. И уж совсем нельзя было понять засверкавшие безумным счастьем глаза молодой женщины… А этот важный и грозный взгляд Юрия Марголиса?.. Невзрачный мужичок с чаплинскими усами под носом вдруг стал похож на зеленую лягушку, грозно раздувающую зоб и щеки для устрашения противника. Разве не он еще недавно слыл в конструкторском бюро за самого ленивого и ни к чему не способного инженера?.. Но что же произошло? На него слетел дух господний и он стал таким важным!