– Здравствуйте, кузен, – громко проговорила Валентина. – Правда, что здесь не разрешается курить? К этому, наверное, очень трудно привыкнуть.
Она подбежала к узнику и поцеловала его в лоб.
– Дорогая! Моя дорогая Валентина! – прошептал Морис. – Как я счастлив! Я и не знал, что на свете бывает такая радость!
Проходивший мимо тюремщик заглянул в камеру. Он увидел, что на убогом ложе заключенного, вытянув ноги, сидит мамаша Лео, сам узник на месте, а рядом с ним стоит юноша.
– Нам нельзя терять ни минуты, – заявила укротительница. – Мы пришли сюда не лясы точить!
– Мамаша, позволь мне поговорить с Морисом, – перебила ее Валентина. – Я хочу сама объяснить ему все.
– Хорошо, дочка, – кивнула Леокадия. – Тогда садись рядом со мной: тебя же прямо шатает.
В самом деле, Валентина едва держалась на ногах.
– Нет, – ответила она, – я останусь здесь. Я сяду на колени к мужу.
И Валентина тут же исполнила свое обещание. Казалось, Морис потерял дар речи.
"Все-таки она слегка чокнутая, это точно", – подумала укротительница.
– Нам действительно нельзя терять ни секунды, – спокойно повторила мадемуазель де Вилланове. – В нашем распоряжении всего несколько минут, и за это время надо успеть все объяснить. Поскольку мы теперь не увидимся до великого дня.
Леокадия и Морис переглянулись.
– До какого дня? – переспросил узник. Валентина улыбнулась.
– Если вы будете обсуждать, сумасшедшая я или нет, это отнимет у нас драгоценное время, – произнесла она.– Я многое должна вам сообщить, и кое-что из этого, возможно, покажется вам странным. И все же уверяю вас, что я в своем уме. Одним словом, я буду говорить то, что считаю нужным.
Валентина положила руку на плечо Мориса. Теперь молодая женщина держалась спокойно и уверенно.
– Морис, вы мой муж, а я ваша жена, ибо такова наша воля, – продолжала она. – Не знаю, что нас ждет, умрем мы или будем жить, но наш союз должен благословить священник. Это нужно хотя бы для того, чтобы на могильной плите, под которой мы будем покоиться вместе, была написана одна фамилия.
– Послушай, что ты... – начала было укротительница.
– Позвольте, я продолжу! – остановила ее Валентина.
– Да, да! Пусть она говорит! – воскликнул Морис, с восторгом взирая на свою возлюбленную.
Валентина склонилась к нему и прошептала:
– У нас должна быть одна воля на двоих. Морис, я не буду просить вас, чтобы вы отдали мне обратно яд, который я вам принесла, но я изменила свое решение. Я не хочу им пользоваться.
В глазах молодого человека мелькнуло беспокойство. Снова улыбнувшись, Валентина добавила:
– Вы обещали мне, что без меня не примете его.
– Однако... – пробормотал Морис.
В это время послышались шаги тюремщика, приближавшегося к двери.
Валентина знаком приказала своему жениху молчать. Тот повиновался, но вдруг неожиданно заговорила мамаша Лео.
– Черт возьми! – воскликнула она. – Я-то думала, что мы собираемся устроить побег! Я надеялась, что малышка принесла с собой хотя бы несколько напильников: с этой двойной решеткой справиться непросто. Неужели вы думаете, что из этой тюрьмы легко выбраться? Может, вы решили любезно сказать охране: "Извините, пожалуйста, я хотел бы немного прогуляться!"? Я ведь уже продала свою ренту. Я уже договорилась с хорошим парнем – он не шибко сообразителен, но предан мне, как собака – чтобы он нанял для нас в городе людей. Затем он попытался бы завязать знакомство с кем-нибудь из здешних служащих... Но у вас в голове совсем другое!
Валентина и Морис переглянулись.
– Дорогая Лео, возможно, нам понадобятся ваши люди, – сказала Валентина, – возможно также, нам понадобятся и ваши деньги, хотя по-моему, я достаточно богата. Через час обстановка прояснится. Только не задавайте мне никаких вопросов. Я должна все рассказать Морису. Вернее, не все, а лишь то, что я могу рассказать, поскольку и сама кое-чего не понимаю.
Валентина замолчала. Когда возлюбленная Мориса заговорила снова, она была уже совершенно спокойна.
– Если бы кто-нибудь взглянул со стороны на ту ситуацию, в которой мы оказались, он заявил бы, что нам конец, – промолвила молодая женщина. – Страдания укрепили мою веру в загробную жизнь. В вечности наказанием для тех, кто горячо любил друг друга на земле и покинул ее, совершив преступление, должна стать разлука. Прошу вас, не спорьте со мной! Дайте мне сказать! Я решилась, потому что верю в справедливость Господа. Я и после смерти хочу быть вместе с Морисом. Я желаю, чтобы клятва, которую мы дали здесь, соединяла нас и на небесах. Поэтому я не прошу моего жениха умереть позорной смертью, бестрепетно взойдя на эшафот, но говорю любимому: "Друг мой, мы обречены на гибель. Я принесла вам надежду; не исключено, что это – лишь химера. Я умоляю вас, во имя вашей любви ко мне не пытайтесь оценивать мою идею с позиции здравого рассудка. Возможно, она экстравагантна, возможно, она безумна, какая разница? Ведь еще вчера мы собирались добровольно выпить яд!"
– Ну и дела! – пробормотала вдова. – Я не сплю, поскольку только что ущипнула себя до крови. Может, она говорит по-немецки или по-гречески? Пусть меня повесят, если я поняла хоть одно слово из вашей странной речи, милочка!
– А что скажешь ты? – нежно спросила Валентина, склоняясь к узнику.
– Я хочу того же, что и ты, – ответил Морис, – но я тоже ничего не понял.
– Не думайте, что я собираюсь обмануть самое себя, – тщательно подбирая слова, продолжала Валентина. – У меня почти нет надежды, потому что я вынуждена опираться на нечто ужасное... Но если нам все равно суждено умереть, Морис, не лучше ли умереть, сражаясь? Ведь ты такой храбрый! Что ты предпочитаешь, самоубийство или мученичество?
– Ты знаешь! – горячо ответил узник, в глазах которого вспыхнул огонь воодушевления.
Хлопнув в ладоши, мамаша Лео воскликнула:
– Ага, значит, дело здесь не обошлось без Куатье? Кажется, я начинаю понимать! Черт возьми! Что касается меня, то я не считаю, будто мученичество лучше самоубийства. Если от меня что-то зависит, я не позволю вам броситься в волчью пасть. Это говорю вам я, мамаша Лео!
XXVI
ДОМ РЕМИ Д'АРКСА
В этот момент у двери остановился надзиратель. – Ваше время истекло, – сообщил он. – Пора прощаться. – Как, уже! – воскликнули в один голос Валентина и Морис.
– Послушайте, любезный, ваши часы спешат, – ответила укротительница. – Подождите, пожалуйста, секундочку. Мы тут пытаемся добиться, чтобы молодой человек осознал наконец свои ошибки.
Тюремщик согласился продлить свидание еще на пару минут.
– Девочка моя, по-моему, ты играешь с огнем, – тихо произнесла Леокадия. – Эти люди – сущие дьяволы!
– Морис не боится их, – прошептала Валентина.
– Еще бы! Он никого не боится! – воскликнула мамаша Лео. – Если бы он столкнулся с ними в Алжире, на поле боя, им пришлось бы туго! Я не хочу переубеждать вас, я просто предупреждаю. Конечно, милая, сейчас мы в таком положении, когда надо рисковать. И все же, имея дело с Куатье, нужно все время быть начеку.
– Но если он заметит, что мы ему не доверяем, исчезнет последний шанс на спасение, – проговорила Валентина.
Укротительница хотела было ответить, но молодая женщина жестом остановила ее. Валентина поднялась на ноги.
– Да, это наш последний шанс, – произнесла она. – От этого зависит все: мое будущее, мое счастье. И днем, и ночью я думаю только об одном. Я много молюсь, и иногда мне кажется, что я добьюсь успеха и что я, молодая, неопытная, обману этих демонов... Вы решились, Морис?
– А что мне терять? – спросил узник, улыбнувшись.
– Тогда будьте готовы, – решительно промолвила Валентина. – Вам не придется ни разбивать кандалов, ни перепиливать прутьев. Нужно будет лишь последовать за тем или за той, кто появится здесь и скажет: "День настал!"
– Ведь это ответ на их пароль! – пробормотала побледневшая вдова.
– Когда это случится, – продолжала Валентина, – я буду здесь, поблизости, и если возникнет какая-то опасность, я разделю ее с тобой.
– Если ты надеешься его этим утешить... – попыталась вставить Леокадия.
– Еще пару слов, – перебила ее Валентина. – Чтобы выйти замуж, нужно иметь имя, а у меня его нет. То, которое я сейчас ношу, – не мое, я в этом уверена.
– Черт возьми! – завопила укротительница. – Вот что меня тревожит больше всего! На свадьбу мы потратим массу времени, а нам надо поскорее сматываться! Знаешь, куда бы я послала эту свадьбу? А теперь еще и имя! Какая разница, есть оно у тебя или нет! Когда речь идет о жизни...
Губы Валентины коснулись лба Мориса.
– Меня зовут мадемуазель д'Аркс, – чуть слышно произнесла она. – Я должна отомстить за своего отца и брата. Многие считают меня сумасшедшей. Возможно, они правы, потому что я взвалила на себя ношу, которая не по силам даже зрелому мужчине. Я не собираюсь бежать. Я буду сражаться. Мой муж обязан жизнью моему брату, Реми д'Арксу. Значит, Морис тоже обязан отплатить убийцам несчастного, и потому мы рискнем жизнью вместе. Я буду носить свое имя, и это произойдет раньше, чем вы думаете. Не пройдет и получаса, как я, во-первых, буду знать его наверняка и, во-вторых, смогу доказать, что имею законное право мстить!
Валентина выпрямилась. В эту минуту она была так прекрасна, что мамаша Лео и Морис испытывали сейчас только одно чувство: восхищение. Им обоим казалось, что лишь теперь они узнали эту удивительную девушку.
Однако внезапно выражение ее лица изменилось: в дверях снова показался тюремщик.
Пожав узнику руку, Валентина проговорила:
– До свидания, кузен! Тут матушка принесла вам всяких вкусных вещей. Надеюсь, это немного поддержит вас в трудную минуту. Идемте, матушка!
С этими словами Валентина вытолкнула ошеломленную мамашу Лео за дверь.
На пороге Валентина остановилась и прижала руку сначала к груди, а потом – к губам, словно посылая Морису в прощальном поцелуе свое сердце.
У ворот тюрьмы ждал фиакр. Валентина быстро осмотрелась по сторонам. Не увидев ничего подозрительного, она юркнула в карету.
Укротительница пожала плечами и сказала кучеру;
– Ну и молодежь пошла! Забираясь в фиакр, она добавила:
– Ну ты даешь! Лезешь вперед дамы! Надрать бы тебе уши!
"Причем – как следует!" – подумал кучер, который уже успел почти полюбить мамашу Лео.
– Вы правы, – прошептала Валентина, протягивая своей спутнице руку. – Я на миг забылась... К счастью, наш спектакль подходит к концу.
Открыв окно, она крикнула кучеру:
– Улица дю Май, дом номер три. Чем быстрее вы нас довезете, тем больше получите на чай.
– Значит, теперь командовать парадом будешь ты? – спросила вдова.
– Да, – ответила мадемуазель де Вилланове.
На этом их разговор закончился. Пару раз укротительница пыталась задавать Валентине какой-то вопрос, но молодая женщина упорно молчала. Казалось, она погрузилась в глубокие раздумья.
Вскоре фиакр подкатил к дому номер три по улице дю Май.
– Ты кого-то здесь знаешь? – спросила мамаша Лео. Госпожа Самайу удивленно посмотрела на Валентину.
– Что с тобой? – внезапно воскликнула она. – На тебе лица нет!
– Я была в этом доме лишь однажды, – ответила Валентина. – Я знала здесь одного человека... он был очень дорог мне.
Молодая женщина встала, чтобы выйти из коляски.
– Мне подождать тебя здесь или пойти с тобой? – снова спросила Леокадия. – Я нужна тебе?
– Не оставляйте меня, – тихо произнесла Валентина. – Мне дурно...
Вдова первой спрыгнула на мостовую и помогла выйти своей спутнице.
Консьерж был занят тем, что колол дрова для своей печки.
– Спросите у него, есть ли кто-нибудь в апартаментах Реми д'Аркса, – чуть слышно сказала Валентина.
Наконец-то укротительнице стало все ясно.
– Ага! – воскликнула она. – Теперь я не удивляюсь, почему ты так дрожишь. Признаться, ты меня здорово напугала!
– Скажите, пожалуйста, есть ли кто-нибудь у господина Реми д'Аркса? – обратилась вдова к консьержу.
Разогнувшись, тот хмуро посмотрел на нее и ответил:
– Там, где сейчас находится судебный следователь господин д'Аркс, едва хватает места ему самому.
– А его слуга Жермен? – прошептала Валентина.
– Господин Жермен – это другое дело, – произнес консьерж. – Его слуга только что зашел в дом... Я имею в виду слугу господина Жермена. Думаю, что он уже проснулся. Господин Жермен, я хочу сказать. После той истории ему часто наносят визиты, однако он ничуть не загордился. Поднимитесь на второй этаж. Только не звоните слишком долго: он не любит шума.
Валентина и мамаша Лео взбежали по лестнице. На их звонок в дверях появился лакей. Он носил траур.
Им даже ничего не пришлось объяснять. Как только слуга их увидел, он воскликнул:
– Входите, входите, мадам, и вы тоже, молодой человек. Вы опаздываете, месье ждет вас уже больше часа.
– Простите, мы у господина Жермена? – спросила Валентина, решив, что они не туда попали.
– Вы – в апартаментах господина Реми д'Аркса, – важно произнес лакей, – но вас действительно ждет господин Жермен.
Валентина и мамаша Лео вошли. Надо сказать, что дом номер три на улице дю Май не уступал самым изысканным зданиям в кварталах Сен-Жерменского предместья.
Наши героини, следуя за слугой, пересекли столовую и зал. Обе комнаты были обставлены строгой мебелью. Все здесь навевало грусть. Наконец укротительница и ее юная спутница очутились в рабочем кабинете Реми д'Аркса.
– Господин Жермен, к вам пришла дама с сыном, – объявил лакей.
Кабинет был таким же просторным, как и зал. Его окна выходили во двор, засаженный деревьями. Письменный стол, стулья и книжный шкаф – все было из черного дерева, полированная поверхность которого мерцала на фоне сумрачного бархата темных драпировок.
Возле письменного стола стояло кресло, в котором сидел старик в траурной ливрее. Лицо его было очень печальным.
Услышав слова слуги, он отложил бумаги, которые просматривал, и взглянул на посетительниц.
Мы говорим "посетительниц", поскольку этот человек, видно, сразу понял, что перед ним переодетая девушка. Он встал и взволнованно произнес:
– Мадемуазель д'Аркс, господин Реми, ваш брат и мой хозяин, приказал мне присматривать тут за всем до вашего прихода, а потом предоставить дом в ваше распоряжение.
Глаза Леокадии округлились. События приобретали совершенно фантастический оборот. Вдова подумала, что теперь ее уже ничто и никогда не удивит.
У укротительницы было такое чувство, что ее и Валентину подстерегает здесь какая-то таинственная опасность. Леокадии казалось, что даже воздух в доме отравлен дыханием Черных Мантий.
И все же вдова по-прежнему готова была вступить в бой с кем угодно.
Она стояла за спиной Валентины и, испытывая что-то вроде суеверного ужаса, разглядывала комнату, где умер защитник закона, которого сам закон не сумел защитить.
В отличие от своей спутницы, Валентина была абсолютна спокойна; во всяком случае, она казалась таковой.
Кивнув Жермену, Валентина направилась прямо к портрету, который стоял на мольберте.
Она развернула мольберт так, чтобы на картину падал свет.
На холсте было изображено прекрасное печальное лицо Реми д'Аркса.
Молодая женщина долго всматривалась в портрет. Мамаша Лео и Жермен молчали. Руки Валентины задрожали. Она часто заморгала, с трудом сдерживая слезы.
И все же ей удалось не заплакать.
– Почему вы сказали "мадемуазель д'Аркс"? – спросила она, возвращаясь к письменному столу.
На губах старика мелькнуло подобие улыбки.
– Потому что я ждал вас, – ответил он. – Я жду вас уже давно. Я сразу узнал вас: мне почудилось, что я вижу пятнадцатилетнего господина Реми. Он был очень похож на свою – и вашу – мать, мадемуазель. Уверен, если бы вы были в платье, вас нельзя было бы отличить от покойной мадам.
Пододвинув Валентине кресло Реми д'Аркса, Жермен жестом пригласил ее сесть. Молодая женщина опустилась на подушки.
– Последуйте моему примеру, мамаша Лео, – сказала она вдове. – Мы останемся здесь надолго.
Старик мгновенно превратился из хозяина дома в слугу, сделав это с большим достоинством. Вероятно, он был бы оскорблен, если бы Валентина начала противиться этой метаморфозе.
– В прошлом месяце исполнилось сорок три года, как я вошел в дом господина Матье д'Аркса, – проговорил Жермен. – Тогда господин Матье был совсем молодым человеком. Он заканчивал свое обучение и порой советовался со мной. Женившись, он оставил меня у себя. Его супруга, прекрасная, словно ангел, полюбила меня также, как и он. Я служил им верой и правдой. О, я бы сделал для них все, что угодно! Скоро у них родился ребенок – сын Реми. Третьим человеком, который поцеловал его – после матери и отца – был я. Теперь они все умерли: и мать, и отец, и сын. Только вы, мадемуазель д'Аркс, остались в живых. Вы ничем мне не обязаны, и все же я надеюсь, что вы возьмете меня к себе на службу: во имя любви к тем, кого сегодня нет с нами.
Валентина протянула ему руку, и старик поцеловал ее.
– Спасибо, – произнес он. – В своем завещании господин Реми просит вас не прогонять меня, но я так рад, что не пришлось прибегать к бумагам...
– Мой брат оставил завещание? – прошептала Валентина.
– Он не мог писать долго, – ответил Жермен. – Там – всего несколько строчек. Я отдам вам этот документ. Он принадлежит вам, как, впрочем, и все остальное. Но есть еще одной завещание; оно не было написано и состоит из тех слов, которые, умирая, произнес господин Реми. Все эти слова, от первого до последнего, посвящены вам.
– Черт возьми! – всхлипнула укротительница, доставая свой носовой платок. – Ты умница, девочка моя, ты не плачешь, а я опять реву, как корова. Но ты не сердись, я сейчас успокоюсь.
Старик удивленно взглянул на вдову. Его поразила такая фамильярность.
– Однажды в Жимназе я видела Буффе в роли верного слуги, – шумно высморкавшись продолжала Леокадия. – Это был очень славный человек, но вам он и в подметки не годится, мой дорогой Жермен.
Схватив старика за руку, Леокадия с чувством пожала ее.
– Все, я больше не плачу, – добавила вдова, вытирая слезы. – Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.
– Господин Реми был очень слаб, и ему трудно было говорить, – тихо произнес слуга. – Однако он сумел сказать мне, что мадемуазель д'Аркс знакома с очень хорошей женщиной, которая вроде бы выступает с животными на сцене.
– Это я, я выступаю с животными, – перебила его укротительница. – Ой, я опять вам мешаю. Рассказывайте, рассказывайте, не обращайте на меня внимания.
– Некоторых вещей я не понял, – продолжал Жермен. – Например, господин Реми запретил мне разыскивать вас раньше, чем через месяц. Потом мой бедный господин добавил: "И все-таки я уверен, что она придет сама".
Я ждал, – добавил старик. – И вот сегодня утром мне доложили, что какой-то человек спрашивает мадемуазель д'Аркс. Я пригласил его к себе, и он сказал мне, что сегодня вы должны прийти. Кроме того, он описал ваш костюм, однако не объяснил, зачем вам понадобилось переодеваться мальчиком.
Мамаша Лео и Валентина обменялись быстрыми взглядами.