9-22 декабря 1921
"Слепая сердца мудрость! Что ты значишь?…"
Слепая сердца мудрость! Что ты значишь?
На что ты можешь дать ответ?
Сама томишься, пленница, и плачешь:
Тебе самой исхода нет.Рожденная от опыта земного,
Бессильная пред злобой дня,
Сама себя ты уязвить готова,
Как скорпион в кольце огня.21 мая 1921
Петроград
"Слышать я вас не могу…"
Слышать я вас не могу.
Не подступайте ко мне.
Волком бы лечь на снегу!
Дыбом бы шерсть на спине!Белый оскаленный клык
В небо ощерить и взвыть -
Так, чтобы этот язык
Зубом насквозь прокусить…Впрочем, объявят тогда,
Что исписался уж я,
Эти вот все господа:
Критики, дамы, друзья.7 ноября 1921
Петроград
Невеста
Напрасно проросла трава
На темени земного ада:
Природа косная мертва
Для проницательного взгляда.Не знаю выси я творца,
Но знаю я свое мученье
И дерзкой волею певца
Приемлю дерзкое решенье.Смотри, Молчальник, и суди:
Мертва лежит отроковица,
Но я коснусь ее груди -
И, вставши, в зеркало глядится.Мной воскрешенную красу
Беру, как ношу дорогую, -
К престолу Твоему несу
Мою невесту молодую.Разгладь насупленную бровь,
Воззри на чистое созданье,
Даруй нам вечную любовь
И непорочное слиянье!А если с высоты Твоей
На чудо нет благословенья -
Да будет карою моей
Сплошная смерть без воскресенья.13–16 апреля 1922
Петроград
ЕВРОПЕЙСКАЯ НОЧЬ
Петербург
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.Смотрели на меня - и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,И, каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.12 декабря 1925
Chaville
"Жив Бог! Умен, а не заумен…"
Жив Бог! Умен, а не заумен,
Хожу среди своих стихов,
Как непоблажливый игумен
Среди смиренных чернецов.
Пасу послушливое стадо
Я процветающим жезлом.
Ключи таинственного сада
Звенят на поясе моем.
Я - чающий и говорящий.
Заумно, может быть, поет
Лишь ангел, Богу предстоящий, -
Да Бога не узревший скот
Мычит заумно и ревет.
А я - не ангел осиянный,
Не лютый змий, не глупый бык.
Люблю из рода в род мне данный
Мой человеческий язык:
Его суровую свободу,
Его извилистый закон…
О, если б мой предсмертный стон
Облечь в отчетливую оду!4 февраля - 13 мая 1923
Saarow
"Весенний лепет не разнежит…"
Весенний лепет не разнежит
Сурово стиснутых стихов.
Я полюбил железный скрежет
Какофонических миров.В зиянии разверстых гласных
Дышу легко и вольно я.
Мне чудится в толпе согласных -
Льдин взгроможденных толчея.Мне мил - из оловянной тучи
Удар изломанной стрелы,
Люблю певучий и визгучий
Лязг электрической пилы.И в этой жизни мне дороже
Всех гармонических красот -
Дрожь, побежавшая по коже,
Иль ужаса холодный пот,Иль сон, где, некогда единый, -
Взрываясь, разлетаюсь я,
Как грязь, разбрызганная шиной
По чуждым сферам бытия.24–27 марта 1923
Saarow
Слепой
Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
Целый мир отображен:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого -
Всё, чего не видит он.8 октября 1922, Берлин
10 апреля 1923, Saarow
"Вдруг из-за туч озолотило…"
Вдруг из-за туч озолотило
И столик, и холодный чай.
Помедли, зимнее светило,
За черный лес не упадай!Дай посиять в румяном блеске,
Прилежным поскрипеть пером.
Живет в его проворном треске
Весь вздох о бытии моем.Трепещущим, колючим током
С раздвоенного острия
Бежит - и на листе широком
Отображаюсь… нет, не я:Лишь угловатая кривая,
Минутный профиль тех высот,
Где, восходя и ниспадая,
Мой дух страдает и живет.19-28 января 1923
Saarow
У моря
1. "Лежу, ленивая амеба…"
Лежу, ленивая амеба,
Гляжу, прищуря левый глаз,
В эмалированное небо,
Как в опрокинувшийся таз.Всё тот же мир обыкновенный,
И утварь бедная всё та ж.
Прибой размыленною пеной
Взбегает на покатый пляж.Белеют плоские купальни,
Смуглеет женское плечо.
Какой огромный умывальник!
Как солнце парит горячо!Над раскаленными песками,
И не жива, и не мертва,
Торчит колючими пучками
Белесоватая трава.А по пескам, жарой измаян,
Средь здоровеющих людей
Неузнанный проходит Каин
С экземою между бровей.15 августа 1922
Misdroy
2. "Сидит в табачных магазинах…"
Сидит в табачных магазинах,
Погряз в простом житье-бытье
И отражается в витринах
Широкополым канотье.Как муха на бумаге липкой,
Он в нашем времени дрожит
И даже вежливой улыбкой
Лицо нездешнее косит.Он очень беден, но опрятен,
И перед выходом на пляж
Для выведенья разных пятен
Употребляет карандаш.Он всё забыл. Как мул с поклажей
Слоняется по нашим дням,
Порой просматривает даже
Столбцы газетных телеграмм,За кружкой пива созерцает,
Как пляшут барышни фокстрот, -
И разом вдруг ослабевает,
Как сердце в нем захолонет.О чем? Забыл. Непостижимо,
Как можно жить в тоске такой!
Он вскакивает. Мимо, мимо,
Под ветер, на берег морской!Колышется его просторный
Пиджак - и, подавляя стон,
Под европейской ночью черной
Заламывает руки он.2 сентября 1922
Берлин
3. "Пустился в море с рыбаками…"
Пустился в море с рыбаками.
Весь день на палубе лежал,
Молчал - и желтыми зубами
Мундштук прокуренный кусал.Качало. Было всё немило:
И ветер, и небес простор,
Где мачта шаткая чертила
Петлистый, правильный узор.Под вечер буря налетела.
О, как скучал под бурей он,
Когда гремело, и свистело,
И застилало небосклон!Увы! он слушал не впервые,
Как у изломанных снастей
Молились рыбаки Марии,
Заступнице, Звезде Морей!И не впервые, не впервые
Он людям говорил из тьмы:
"Мария тут иль не Мария -
Не бойтесь, не потонем мы".Под утро, дымкою повитый,
По усмирившимся волнам
Поплыл баркас полуразбитый
К родным песчаным берегам.Встречали женщины толпою
Отцов, мужей и сыновей.
Он миновал их стороною,
Угрюмой поступью своейШел в гору, подставляя спину
Струям холодного дождя,
И на счастливую картину
Не обернулся уходя.9 декабря 1922-20 марта
1923 Saarow
4. "Изломала, одолевает…"
Изломала, одолевает
Нестерпимая скука с утра.
Чью-то лодку море качает,
И кричит на песке детвора.Примостился в кофейне где-то
И глядит на двух толстяков.
Обсуждающих за газетой
Расписание поездов.Раскаленными брызгами брызжа,
Солнце крутится колесом.
Он хрипит сквозь зубы: "Уймись же!"
И стучит сухим кулаком.Опрокинул столик железный,
Опрокинул пиво свое.
Бесполезное - бесполезно:
Продолжается бытие.Он пристал к бездомной собаке
И за ней слонялся весь день,
А под вечер в приморском мраке
Затерялся и пес, как тень.Вот тогда-то и подхватило,
Одурманило, понесло,
Затуманило, закрутило,
Перекинуло, подняло:Из-под ног земля убегает,
Глазам не видать ни зги -
Через горы и реки шагают
Семиверстные сапоги.10 декабря 1922-19 марта 1923
Saarow
Берлинское
Что ж? От озноба и простуды -
Горячий грог или коньяк.
Здесь музыка, и звон посуды,
И лиловатый полумрак.
А там, за толстым и огромным
Отполированным стеклом,
Как бы в аквариуме темном,
В аквариуме голубом -Многоочитые трамваи
Плывут между подводных лип,
Как электрические стаи
Светящихся ленивых рыб.И там, скользя в ночную гнилость,
На толще чуждого стекла
В вагонных окнах отразилась
Поверхность моего стола, -И, проникая в жизнь чужую,
Вдруг с отвращеньем узнаю
Отрубленную, неживую,
Ночную голову мою.14–24 сентября 1922
Берлин
"С берлинской улицы…"
С берлинской улицы
Вверху луна видна.
В берлинских улицах
Людская тень длинна.Дома - как демоны,
Между домами - мрак;
Шеренги демонов,
И между них - сквозняк.Дневные помыслы,
Дневные души - прочь:
Дневные помыслы
Перешагнули в ночь.Опустошенные,
На перекрестки тьмы,
Как ведьмы, по трое
Тогда выходим мы.Нечеловечий дух,
Нечеловечья речь -
И песьи головы
Поверх сутулых плеч.Зеленой точкою
Глядит луна из глаз,
Сухим неистовством
Обуревая нас.В асфальтном зеркале
Сухой и мутный блеск -
И электрический
Над волосами треск.Октябрь 1922, Берлин
24 февраля 1923, Saarow
An Mariechen
Зачем ты за пивною стойкой?
Пристала ли тебе она?
Здесь нужно быть девицей бойкой, -
Ты нездорова и бледна.С какой-то розою огромной
У нецелованных грудей, -
А смертный венчик, самый скромный,
Украсил бы тебя милей.Ведь так прекрасно, так нетленно
Скончаться рано, до греха.
Родители же непременно
Тебе отыщут жениха.Так называемый хороший
И вправду - честный человек
Перегрузит тяжелой ношей
Твой слабый, твой короткий век.Уж лучше бы - я еле смею
Подумать про себя о том -
Попасться бы тебе злодею
В пустынной роще, вечерком.Уж лучше в несколько мгновений
И стыд узнать, и смерть принять,
И двух истлений, двух растлений
Не разделять, не разлучать.Лежать бы в платьице измятом
Одной, в березняке густом,
И нож под левым, лиловатым,
Еще девическим соском.20–21 июля 1923
Берлин
"Было на улице полутемно…"
Было на улице полутемно.
Стукнуло где-то под крышей окно.Свет промелькнул, занавеска взвилась,
Быстрая тень со стены сорвалась -Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг - а иной.23 декабря 1922
Saarow
"Нет, не найду сегодня пищи я…"
Нет, не найду сегодня пищи я
Для утешительной мечты:
Одни шарманщики, да нищие,
Да дождь - всё с той же высоты.Тускнеет в лужах электричество,
Нисходит предвечерний мрак
На идиотское количество
Серощетинистых собак.Та - ткнется мордою нечистою
И, повернувшись, отбежит,
Другая лапою когтистою
Скребет обшмыганный гранит.Те - жилятся, присев на корточки,
Повесив набок языки, -
А их из самой верхней форточки
Зовут хозяйские свистки.Всё высвистано, прособачено.
Вот так и шлепай по грязи,
Пока не вздрогнет сердце, схвачено
Внезапным треском жалюзи.23 марта - 10 июня 1923
Saarow
Дачное
Уродики, уродища, уроды
Весь день озерные мутили воды.Теперь над озером ненастье, мрак,
В траве - лягушечий зеленый квак,Огни на дачах гаснут понемногу,
Клубки червей полезли на дорогу,А вдалеке, где всё затерла мгла,
Тупая граммофонная иглаШатается по рытвинам царапин
И из трубы еще рычит Шаляпин.На мокрый мир нисходит угомон…
Лишь кое-где, топча сырой газон,Блудливые невесты с женихами
Слипаются, накрытые зонтами,А к ним под юбки лазит с фонарем
Полуслепой, широкоротый гном.10 июня 1923, Saarow
31 августа 1924, Causway
Под землей
Где пахнет черною карболкой
И провонявшею землей
Стоит, склоняя профиль колкий,
Пред изразцовою стеной.Не отойдет, не обернется,
Лишь весь качается слегка
Да как-то судорожно бьется
Потертый локоть сюртука.Заходят школьники, солдаты
Рабочий в блузе голубой -
Он всё стоит, к стене прижатый
Своею дикою мечтой.Здесь создает и разрушает
Он сладострастные миры,
А из соседней конуры
За ним старуха наблюдает.Потом в открывшуюся дверь
Видны подушки, стулья, склянки.
Вошла - и слышатся теперь
Обрывки злобной перебранки.Потом вонючая метла
Безумца гонит из угла.И вот, из полутьмы глубокой
Старик сутулый, но высокий,
В таком почтенном сюртуке,
В когда-то модном котелке,
Идет по лестнице широкой,
Как тень Аида - в белый свет,
В берлинский день, в блестящий бред.
А солнце ясно, небо сине,
А сверху синяя пустыня…
И злость, и скорбь моя кипит,
И трость моя в чужой гранит
Неумолкаемо стучит.21 сентября 1923
Берлин
"Всё каменное. В каменный пролет…"
Всё каменное. В каменный пролет
Уходит ночь. В подъездах, у ворот -Как изваянья - слипшиеся пары.
И тяжкий вздох. И тяжкий дух сигары.Бренчит о камень ключ, гремит засов.
Ходи по камню до пяти часов,Жди: резкий ветер дунет в окарино
По скважинам громоздкого Берлина -И грубый день взойдет из-за домов
Над мачехой российских городов.23 сентября 1923
Берлин
"Встаю расслабленный с постели…"
Встаю расслабленный с постели.
Не с Богом бился я в ночи, -
Но тайно сквозь меня летели
Колючих радио лучи.И мнится: где-то в теле живы,
Бегут по жилам до сих пор
Москвы бунтарские призывы
И бирж всесветный разговор.Незаглушимо и сумбурно
Пересеклись в моей тиши
Ночные голоса Мельбурна
С ночными знаньями души.И чьи-то имена, и цифры
Вонзаются в разъятый мозг,
Врываются в глухие шифры
Разряды океанских гроз.Хожу - и в ужасе внимаю
Шум, не внимаемый никем.
Руками уши зажимаю -
Всё тот же звук! А между тем…О, если бы вы знали сами,
Европы темные сыны,
Какими вы еще лучами
Неощутимо пронзены!5-10 февраля 1923
Saarow
Хранилище
По залам прохожу лениво.
Претит от истин и красот.
Еще невиданные дива,
Признаться, знаю наперед.И как-то тяжко, больно даже
Душою жить - который раз? -
В кому-то снившемся пейзаже,
В когда-то промелькнувший час,Всё бьется человечий гений:
То вверх, то вниз. И то сказать:
От восхождений и падений
Уж позволительно устать.Нет! полно! Тяжелеют веки
Пред вереницею Мадон, -
И так отрадно, что в аптеке
Есть кисленький пирамидон.23 июля 1924
Париж
"Интриги бирж, потуги наций…"
Интриги бирж, потуги наций.
Лавина движется вперед.
А всё под сводом Прокураций
Дух беззаботности живет.И беззаботно так уснула,
Поставив туфельки рядком,
Неомрачимая Урсула
У Алинари за стеклом.И не без горечи сокрытой
Хожу и мыслю иногда,
Что Некто, мудрый и сердитый,
Однажды поглядит сюда,Нечаянно развеселится,
Весь мир улыбкой озаря,
На шаль красотки заглядится,
Забудется, как нынче я, -И всё исчезнет невозвратно
Не в очистительном огне,
А просто - в легкой и приятной
Венецианской болтовне.19–20 марта 1924
Венеция
Соррентинские фотографии
Воспоминанье прихотливо
И непослушливо. Оно -
Как узловатая олива:
Никак, ничем не стеснено.
Свои причудливые ветви
Узлами диких соответствий
Нерасторжимо заплетет -
И так живет, и так растет.Порой фотограф-ротозей
Забудет снимкам счет и пленкам
И снимет парочку друзей,
На Капри, с беленьким козленком,
И тут же, пленки не сменив,
Запечатлеет он залив
За пароходною кормою
И закопченную трубу
С космою дымною на лбу.
Так сделал нынешней зимою
Один приятель мой. Пред ним
Смешались воды, люди, дым
На негативе помутнелом.