***
Ночь, которую он провел с Ариеттой в своей юношеской комнате, была исполнена замешательства. Слишком сильно напоминали о себе призраки Марион и Ивейна, чтобы ему было хорошо здесь со своей женой. Да и она впервые утратила свою улыбку.
Даже не слыша от нее жалоб, Франсуа понял, что ей не нравится в этом месте. Ариетта не чувствовала себя здесь дома. Их очаг, их гнездо находится все-таки в Вивре… Франсуа объявил, что завтра, как только он уладит с управляющим все хозяйственные дела, они уедут.
Поутру он вызвал Елеазара в зал оружия, музыки и книг. Помещение имело все тот же торжественный вид. Зал был огромен. Ближе ко входу располагались тяжелый стол и кресло сеньора, вдоль стен - длинный ряд доспехов и разнообразные музыкальные инструменты, а у дальней стены - библиотека.
Имелось, правда, и изменение, одно-единственное. Рядом с портретом Флоры, покойной супруги Ангеррана, появился теперь портрет и самого Ангеррана. Это было замечательное произведение. Живописец изобразил старого сеньора с таким правдоподобием, что он казался живым. Но в то же самое время в его облике было что-то идеальное, неземное… Франсуа спросил у Елеазара, кто сотворил этот шедевр.
- Я, монсеньор. Я сделал это по памяти, когда узнал о его смерти.
- Значит, ты художник?
- В первый раз в жизни взял я кисть. Сам Бог водил моей рукой.
Ариетта, устроившаяся в музыкальном уголке, взяла арфу и стала напевать. Это была песня на английском языке, слов которой Франсуа не понимал, но, судя по томным интонациям, говорилось там о любви.
Елеазар Симон разложил на столе толстые книги и пустился в долгие объяснения. Франсуа не очень-то в этом разбирался, поскольку никогда не имел склонности к цифрам. Но ему это было и неважно. Если в течение столь долгих лет его дядя удостаивал полным доверием этого человека, значит, он заслуживал такой чести. С другой стороны, внешний вид замка и окрестных угодий были наилучшим тому доказательством: все в Куссоне дышало довольством и процветанием…
Франсуа прервал Елеазара. С него было достаточно. Он приказал отныне высылать Жану в Корнуайльский коллеж денежное содержание, настолько значительное, насколько позволят доходы замка. Потом задал вопрос, который был гораздо ближе его сердцу:
- А как тебе удаются дела военные? Только не говори мне, что Бог сотворил тебя одновременно банкиром, художником и солдатом.
- Нет, монсеньор, как и все мои соплеменники, я ничего не смыслю в военном ремесле.
- Как же ты добился того, что Куссон выглядит столь прекрасно защищенным?
- Просто я стараюсь подобрать лучших людей и хорошо им плачу. Думаю, окружить себя толковыми капитанами ничуть не хуже, чем самому быть полководцем.
Франсуа помолчал. Ему вспомнилась позиция дофина, будущего Карла V… Он одобрительно кивнул головой.
- Хорошо, Елеазар. Я собираюсь уехать в Вивре. За тобой остаются все те должности, которые доверил тебе мой дядя.
Елеазар Симон поклонился с тем выражением глубокой почтительности, которое Франсуа у него замечал много раз.
- Благодарю вас, монсеньор. Могу ли я сделать вам одно признание? Для меня служить вам - больше чем честь, это священный долг.
- Что за священный долг? Ты ничего мне не должен!
- Не пытались ли вы когда-то, во время чумы, спасти двоих моих единоверцев, рискуя собственной жизнью?
Франсуа дал ему тот же ответ, что некогда епископу:
- Я защищал их потому, что они были невиновны, а не потому, что они были евреи.
Елеазар Симон степенно покивал головой.
- Воистину так, монсеньор. Однако прочие христиане не считают, что можно быть одновременно евреем и невиновным.
Ариетта по-прежнему пела. Она завела какую-то другую английскую мелодию, на этот раз со странным скачущим ритмом, напоминающим то ли топот кавалькады, то ли учащенное биение сердца.
Управляющий опять заговорил:
- Остается последнее дело, монсеньор: требуется судить одного малого.
Франсуа поморщился. Из всех дел он бы предпочел быть избавленным именно от этого. Он бросил взгляд на портрет Ангеррана, чтобы почерпнуть у дяди мужества.
- Кто такой?
- Кличут Дуболомом, но настоящего его имени не знает никто. Он главарь шайки, которая наводила ужас на всю округу. На совести у него столько преступлений и злодейств, что и свидетелей вызывать незачем. Впрочем, он сам признает все, в чем его обвиняют. Прикажете привести?
Франсуа согласился, и Елеазар вышел. Ожидая, пока тот вернется, Франсуа еще раз взглянул на своего дядю. Он был рад, что судьба подбросила ему дело, не слишком утруждающее его совесть. Никто больше этого негодяя не заслуживал болтаться на виселице, возвышающейся над стенами… Наверняка и Ангерран решил бы то же самое.
Елеазар вернулся с Дуболомом, которого вели два стражника. Франсуа невольно поразила наружность бандита. Становилось понятно, откуда взялось прозвище: то был гигант с могучим торсом и окладистой квадратной бородой. Именно таким Франсуа представлял себе Верзилу Ферре или своего предка Эда. Какая досада, что этакая силища пропадает без проку! Какой солдат мог бы из него выйти!.. Франсуа сурово возвысил голос:
- Дуболом, признаешь ли ты свои злодеяния?
Дуболом опустил голову с понурым видом. Он знал, что пришел его последний час.
- Да, монсеньор. И прошу у Бога прощения.
Франсуа уже хотел произнести смертный приговор, но бросил взгляд на портрет Ангеррана, и ему показалось, что он различает там тень упрека. Сир де Вивре посмотрел великану в глаза.
- Расскажи немного о себе.
Дуболом, совершенно сбитый с толку тем, что к нему проявили какое-то любопытство, некоторое время молчал, прежде чем ответить.
- Я был очень молод, монсеньор. И силен. Мне хотелось драться. Когда прослышал о дю Геклене, пошел к нему, в Броонский лес. Да только по дороге наткнулся на шайку Большого Кола…
- Большого Кола?
Управляющий уточнил:
- Кола Дубле, шалопай из соседней деревни, он стал главарем разбойников.
- Знаю… Продолжай, Дуболом.
- Они захотели, чтобы я остался с ними. Сам-то я не хотел, но они меня здорово подпоили. Так я среди них и оказался. А когда Большой Кола помер, они меня выбрали вожаком вместо него. Почти сразу после этого я и попался.
Франсуа задумался. Молодость, пьяный угар… Все это странным образом напомнило ему его собственную историю. Какой мелочи достаточно, чтобы перейти от хорошего к дурному, умереть героем или повиснуть с петлей на шее! Наконец Франсуа заговорил:
- Дуболом, я дарую тебе помилование и даже сделаю своим оруженосцем. Ты должен будешь повиноваться мне слепо и без единого слова. Ты должен будешь защищать меня ценой собственной жизни и дать убить себя, если я потребую. Так я тебя и буду звать отныне: Оруженосец. И это все. Другого имени у тебя не будет. Ты согласен?
Вместо ответа Дуболом упал на колени и сложил руки, бормоча что-то невразумительное.
- Пусть с него снимут цепи и снарядят, как надо! Пусть он подберет себе коня. Завтра мы отправляемся в Вивре.
***
На следующее утро, в приму, Франсуа, Ариетта де Вивре, Оруженосец и маленький отряд охраны выехали за стены Куссона. Мороз усилился. Ветви деревьев, сделавшиеся хрупкими, как стекло, ломались под тяжестью снега. Время от времени на их пути попадались мертвые, словно окаменевшие, животные. Путники проехали немногим больше часа, когда вдруг из чащи возник черный силуэт какого-то бегущего по снегу существа ростом с теленка. Ариетта вскрикнула. Франсуа выхватил меч, но Оруженосец всего лишь снял свою каску и перекрестился. Он приблизился к Франсуа.
- Не надо тревожиться, монсеньор, это…
Но Франсуа уже вкладывал меч в ножны. Хоть и не сразу, но он уже все понял и взглянул на Оруженосца с ненавистью.
- Я сам знаю, кто это! А ты должен повиноваться мне молча. Одно лишнее слово, и велю тебя повесить!
Через Ренн они проехали на следующий день. Франсуа едва узнал город, который видел дважды: сначала - вместе с родителями, в Иоаннов день, потом - с бродячей труппой, представляя медведя. Но, сказать по правде, Франсуа мало заботил Ренн. По мере того как они приближались к Вивре, он все чаще спрашивал себя, что сталось с замком с тех пор, как он его покинул в тот злосчастный день 1348 года - день святого Мартена…
Замок Вивре постигла судьба корабля, брошенного командой в разгар бури: он стал игрушкой стихий.
Когда разразилась чума, челядь сбежала вслед за хозяевами. Но некоторых болезнь поразила уже слишком глубоко, особенно стражников. Двое из них остались лежать у бойниц, третий - в открытых воротах. В течение долгих месяцев можно было видеть, как они гниют, потом высыхают. Замок Вивре стал проклятым местом. Даже долгое время спустя после эпидемии его все еще называли "чумным замком". Поговаривали, что его охраняет сама смерть и едва только кто-нибудь осмелится войти туда, как тотчас погибнет.
Через много лет англичане и люди из партии Монфора все-таки заняли его. Прошло еще несколько лет, и по какой-то непонятной причине почти все опустошил огонь. Англичанам пришлось уйти. Тогда обитатели деревни Вивре решили поднять замок из руин ради самих себя, чтобы превратить его в убежище. Но едва они начали работы, как небывалый ливень обрушил все то, что еще стояло. Это была последняя попытка. С тех пор замок Вивре - точнее, то немногое, что от него осталось, - был предоставлен медленному уничтожению временем…
Это и обнаружил Франсуа, поднявшись на очередной холм в первый день 1361 года. Морозы закончились; растаявший снег представил взору удручающую картину; заходящее солнце придавало ей еще больше мрачности.
Стены обвалились почти повсеместно, подъемный мост потерял половину своих досок, башни зловеще почернели. Пройдя через обугленные ворота, Франсуа вздохнул. Но Ариетта звонко рассмеялась:
- Разве это не чудесно?
Франсуа посмотрел на нее с удивлением. Они стояли перед большим квадратным подворьем, где была когда-то людская. Чтобы догадаться сейчас, чем было это здание когда-то, надо было видеть его раньше. Самые большие разрушения случились именно здесь: кучи камней, торчащие бревна, битая посуда. Среди обломков и мусора шмыгали бесчисленные кошки.
- Не вижу тут ничего чудесного!
- Но как же! Ведь мы можем все тут перестроить заново, по собственному вкусу - больше, красивее! Разве теперь у вас не достаточно денег?
А ведь и правда! Получив во владение сеньорию Куссон, Франсуа стал первым из рода Вивре, у кого доставало богатства на все… Он посмотрел на свою жену с восхищением. Да, восхитительная Ариетта все воспринимала с воодушевлением! Там, где ему самому виделись одни лишь унылые руины, она усмотрела начало нового, захватывающего приключения. Они сами создадут свой замок! Они будут его хозяевами вдвойне, потому что замок Вивре станет совершенно не таким, каким его возвели далекие предки, но таким, каким они сами захотят его увидеть…
Они миновали вторую обводную стену, столь же обветшалую, как и первая, и приблизились к донжону. Центральная башня осталась невредима и держалась прямо, зато часовня исчезла полностью. Крыло, на довершение которого никому из Вивре не хватило денег, практически не пострадало. Как ни парадоксально, но это оказалась одна из наиболее сохранившихся частей замка.
Франсуа проник в донжон. Из пустого зала на первом этаже исчез щит "пасти и песок", но высеченные в камне слова "Мой лев" не стерлись. Это наполнило Франсуа живейшей радостью. Лестница пребывала в очень плохом состоянии, и он ступал с предосторожностями. Ариетта двигалась следом. Ей, как мог, помогал Оруженосец. Быстро миновав караульное помещение на втором этаже, Франсуа взобрался на третий и с волнением вошел в свою комнату: стекла исчезли, бретонская кровать - тоже, пол завален мусором…
Он продолжил подъем. Спальня его родителей тоже была совершенно опустошена, но комната напротив, владение его матери, осталась почти нетронутой. На полу скопились настоящие залежи всякого хлама. Франсуа узнал даже страничку со своими письменными упражнениями, которые делал 11 ноября 1348 года, перед самым бегством. Имелись тут и книги. Он поднял одну наугад и прочитал: "Ледяные души". Он отложил ее и поднялся на дозорную площадку.
В лучах заходящего солнца вид, открывавшийся до самого моря, был великолепен. Ариетта пришла в восторг. Франсуа вспомнил свой красный сон. Ведь его действие происходило именно здесь. Некоторое время он даже смотрел на залитую красным светом местность, ожидая, что вот-вот раздастся хлопанье крыльев Турнира, летающего коня. Он взял свою жену за руку: вот они и дома. Наконец-то!
Нехотя покинул Франсуа дозорную площадку и стал спускаться по лестнице. И тут его охватила внезапная слабость, приступ дурноты. Он обратился к Оруженосцу, помогавшему Ариетте преодолеть трудный участок спуска:
- Уходи! Присоединяйся к остальным, и разбивайте лагерь!
- Где, монсеньор?
- Где захочешь. Поторопись.
Оруженосец исчез. Франсуа почувствовал, что биение его сердца ускорилось. Только что он понял нечто совершенно очевидное, но почему-то никогда раньше не приходившее ему в голову: действие черного сна происходило здесь. Лестница, по которой он спускался вопреки своей воле, была лестницей донжона, а открывавшаяся перед ним дверь - дверью нижнего этажа, ведущей в разрушенное крыло. Ариетта с беспокойством спросила, что с ним. Он во всем ей признался. Когда он закончил, она сказала просто:
- Идем туда!
Она пошла первой и, добравшись до первого этажа, толкнула дверь в недостроенное крыло. Франсуа последовал за ней. Они увидели только дикие травы, колючие кусты да кошку. Солнце садилось как раз за одной из недостроенных арок. Ариетта улыбнулась:
- Мы уничтожим черный сон.
- Как?
- За этой дверью мы построим часовню. Таким образом, если вы когда-нибудь увидите во сне, что открываете ее, то испытаете лишь чувство мира и утешения.
Она взяла супруга за руку.
- Но это еще не все! Идемте!
Ариетта повела Франсуа в самую середину постройки и остановилась там, где растительность была не такой густой, как в прочих местах: был виден даже пол из замшелых плит. На обоих были толстые меховые плащи. Ариетта сняла свой и постелила его на пол.
- Этот послужит нам постелью, а ваш - одеялом.
Франсуа все еще не понимал.
- Здесь?.. Сейчас?.. Но почему?
- Потому что этим мы тоже прогоним ваш сон.
Франсуа скользнул к Ариетте, и вот так, защищенные двумя плащами, они разделись. Она обвила руками его шею.
- А теперь вы должны мне все рассказать. О ваших самых сокровенных желаниях…
У Франсуа пересохло в горле. Он вспомнил о своей ночи с Розой.
- Я рыцарь и всю мою жизнь буду сражаться ради победы. Но с вами я предпочел бы быть побежденным… Остаться безоружным, без доспехов…
Вдруг Ариетта улыбнулась:
- Я тоже хочу раскрыть вам одну тайну. Знаете, что сказала мне Французская Мадам перед смертью?.. Когда она была совсем маленькой, то одна провидица при дворе Филиппа Красивого предсказала ей, что первый рыцарь, избравший ее своей дамой на турнире, будет победителем в первой схватке и побежденным во второй; а последний рыцарь, избравший ее, потерпит поражение в первой схватке, зато будет побеждать во всех остальных…
Франсуа прижался к Ариетте. Их лица были так близко одно к другому, что он ее больше не видел.
- Первая часть предсказания сбылась уже давным-давно. Когда ей минуло семнадцать лет, один красивый молодой человек указал на нее своим копьем. Он выбил из седла своего первого противника, но второй его убил… Вторая часть предсказания сейчас тоже исполнится, дорогой муж… Рыцарь, побежденный в Вестминстере, собирается победить вас - раз и навсегда…
Ариетта порывисто поцеловала его в губы; солнце село позади арки, и началась их первая, настоящая ночь любви. Они не ощущали ни холода, ни сырости - они находились не здесь, среди развалин, а в каком-то раю. Они определили, наконец, свои любовные отношения так, как того желал каждый из них, и оба нашли свой идеал… Франсуа стонал в объятиях Ариетты. Он был счастлив несказанно. Жизнь рисовалась ему самыми радужными красками: отныне он будет победителем на войне, но вечно побежденным своей женой; к радости каждой победы будет примешиваться сладостный привкус его тайных поражений!