***
Освобождение оказалось столь же быстрым, сколь и неожиданным. Причиной его стало отнюдь не взятие крепости и не снятие осады. Своей свободой Франсуа был обязан соображениям высшей политики, куда оказались замешанными Папа Григорий XI, Карл VI и Эдуард III. По просьбе верховного понтифика оба короля согласились подписать перемирие 1 июля 1375 года в Брюгге. Оно предполагало прекращение боевых действий сроком на один год и освобождение всех пленных, захваченных на войне.
О Брюггском перемирии в Бретани стало известно 7 июля, и в тот же самый день, к своему немалому удивлению, Франсуа и его товарищи были выведены из темницы и препровождены в Кемперле. Там Франсуа поджидал еще один сюрприз: его жена! Она знала, что он в плену, и, как только объявили о перемирии, сразу устремилась сюда. Она ожидала его, сидя верхом, ничуть не изменившаяся. Они не виделись больше трех лет, но, завидев мужа, Ариетта ограничилась лишь одним словом:
- Идемте!
Ей хотелось, чтобы их встреча произошла не в замке; чтобы вокруг никого не было; чтобы оставались только они, вдвоем. Ариетта сняла комнату в городе, на постоялом дворе. Туда-то она и привела Франсуа… Они провели там три дня. Что касается Бидо ле Бурка, помещенного в соседнюю комнату той же гостиницы, то он воспользовался передышкой, чтобы сесть на винную диету, каковое лечение явно пошло ему на пользу, вернув здоровье и хорошее настроение.
Франсуа и Ариетта вернулись в Вивре 15 июля. Снова на подъемном мосту их ждали дети, издалека завидевшие их возвращение. Франсуа спрыгнул на землю и направился прямо к Изабелле… Он не верил своим глазам!
Его дочь преобразилась. В свои четырнадцать лет это была уже настоящая девушка. Она вытянулась; руки, бедра, кисти утончились, развилась грудь. Круглощекое детское лицо, чем-то напоминавшее раньше лицо дю Геклена, стало тонким и изящным; его обрамляли великолепные золотистые волосы. Крошечный шрамик на виске лишь добавлял ей очарования. Кто бы мог подумать, что она получила его, ударив копьем по "чучелу"!
Франсуа все еще восхищался своей дочкой, когда напомнить о себе решился Луи. Он почтительно поприветствовал его и сказал без долгих предисловий:
- Отец, расскажите мне о войне.
Луи тоже изменился. Он выглядел старше своих одиннадцати с половиной лет, при том, что не был особенно крепким. В сущности, он казался хрупким из-за своей необычайной серьезности.
Приятно удивленный тем, что его сын проявил интерес к делам военным, Франсуа стал рассказывать об осадах и походах, в которых участвовал. Когда он закончил описание ужасного рейда Ланкастера, Луи не позволил ему перейти к другим событиям, потребовав дополнительные подробности о массовых убийствах, совершенных англичанами. Несколько смущенный, Франсуа попытался оправдаться: ведь они тогда получили приказ не вмешиваться, все эти ужасы были неизбежны, но, действуя таким образом, дю Геклен спасал Францию… Луи без колебаний согласился:
- Совершенно верно! Зачем рисковать сражением, если захватчик все равно вынужден будет уйти, рано или поздно?
Франсуа даже вздрогнул, услышав столь хладнокровное рассуждение. И тогда он рассказал об ужасной встрече с мельничихой. Луи покачал головой:
- Страдания народа только на пользу нашему делу…
Франсуа не смог сдержаться. Тыльной стороной ладони он дал пощечину своему сыну. Воцарилось молчание. В конце концов, Франсуа спросил:
- Ты продолжаешь ездить верхом?
- Нет. Перестал.
- Ну так теперь начнешь снова. Ступай!
Луи послушно удалился. Франсуа остался, молчаливый и подавленный. Случилось то, чего он так боялся: стоило ему уехать, и природа сына снова взяла свое. Все, чего он с ним достиг, пошло прахом. Конечно, с завтрашнего же дня он снова займется его воспитанием. Но не слишком ли уже поздно?
В этот момент к нему приблизилась Изабелла.
- Отец, мне нужно с вами поговорить.
- Ну так говори!
Однако Изабелла молчала. Рядом находилась Ариетта, и Франсуа понял, что дочь хочет остаться с ним наедине. Несколько обеспокоенный, он отвел ее на дозорную площадку, на самый верх донжона. Изабелла поколебалась еще мгновение, а затем торопливо проговорила:
- Отец, я больна!
Франсуа побледнел:
- Что с тобой?
- Не могу объяснить. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного… Это какая-то странная болезнь. Иногда мне грустно - и так целыми днями. А порой я начинаю мечтать, сама не знаю о чем…
Франсуа взглянул на нее и улыбнулся. Он вспомнил свой собственный разговор с крестным в Куссоне. Это было… весной 1352 года, целых двадцать три года назад! Как быстро летит время! Изабелла казалась обиженной.
- Вас забавляет моя болезнь?
- Ты не больна, дитя мое. Просто для тебя настала пора любить…
- Любить?
Франсуа обнял дочь за плечи и заставил склониться над амбразурой.
- Взгляни на лабиринт: он похож на твое сердце. Он запутан, в нем полно извилин, тупиков и ловушек. Но таким он и должен быть, иначе с ним мог бы справиться первый встречный. Однако в один прекрасный день явится какой-нибудь рыцарь и найдет верный путь так безошибочно, словно нет на свете ничего проще.
Прелестное лицо Изабеллы де Вивре вдруг покраснело.
- Рыцарь! Вы уверены?
- Да. И я уверен даже, что он уже в пути. Может, где-то близко, может, пока далеко, но он обязательно придет…
На следующий день, в хвалу, за три часа до восхода солнца, Франсуа разбудил своего сына, плеснув ему ведро воды в лицо. Луи вскрикнул, но тотчас же умолк, увидев, кто перед ним.
- Доброе утро, отец.
- Одевайся!
Луи повиновался без единого слова. Франсуа заставил его проскакать весь день. Они вернулись только к ночи. Луи ничего не забыл из тех уроков, которые отец давал ему раньше. Он превосходно держался в седле, следовал за отцом всюду, куда бы тот ни направил коня, и умудрялся не отстать, даже когда пускался в большой галоп… За весь этот день отец и сын не обменялись ни единым словом, но Франсуа был уверен, что уже слишком поздно. Личность Луи сформировалась, и вряд ли удастся ее выправить.
Он уже сейчас мог сказать, каким тот вырастет. К отцу он проявит совершенное послушание и будет добросовестен в отношении своих обязанностей. Своему королю он даст доказательства образцовой преданности. Он всегда будет на стороне справедливости и права, но защищать их станет жестоко и неумолимо. В сущности, все выражается одной фразой: у Луи нет сердца…
Вечером, после того как дети легли спать, Франсуа в первый раз увидел, как Ариетта плачет.
- Я прошу вас простить меня! Я не дала вам такого сына, какого вы ждали…
Франсуа захотел утешить жену.
- Да, Луи не такой, какого я ждал, но вашей вины тут нет. Я сам виноват. Слишком часто отсутствовал. Мне приходилось уезжать на войну. Такова Божья воля…
Но Ариетта была безутешна.
- Все из-за моей крови! Луи с каждым днем все больше становится похож на моего деда!
Франсуа захотел сделать невозможное. Он попытался сломить характер ребенка с помощью суровости и даже жестокости. Каждый день он будил Луи за три часа до восхода. Франсуа подверг его физическому закаливанию, еще более безжалостному, чем то, что сам получил от Ангеррана. Среди зимы, когда обильно падал снег, Франсуа уходил с мальчиком пешком, запасшись скудной провизией да парой одеял - по одному на каждого. Он заставлял его шагать три дня кряду и ночевать в шалашах. Он отдал бы все, что имел, только бы услышать от него жалобу, только бы увидеть слезинку на его глазах; но Луи шел за отцом, стиснув зубы, падая от усталости, но все же продвигаясь вперед и отвечая на все, что Франсуа говорил ему: "Да, отец", "Хорошо, отец"…
Настала весна 1376 года. Изабелла целые часы проводила на дозорной площадке, глядя на лабиринт и поджидая своего рыцаря. Луи, которого отец учил владеть оружием, безропотно ему повиновался, не проявляя ни малейшего признака увлеченности. И вот тогда случился один визит, внесший некоторое оживление в размеренную жизнь замка.
Воспользовавшись перемирием, Жан де Танкарвиль решил навестить своего крестника и посетил замок в сопровождении многочисленных слуг и оруженосца - семнадцатилетнего Рауля де Моллена, сына своего вассала, одного нормандского рыцаря.
Франсуа не скрыл своих опасений по поводу Луи, и, пока они беседовали о нем, ему в голову пришла одна мысль. Жан де Танкарвиль являл собой само воплощение того отважного рыцарского типа, который был так люб королю Иоанну Доброму, ни о чем другом, кроме подвигов и славы не помышлявшему. То есть это была полная противоположность тому, чем собирался стать его сын. Почему бы именно крестному не доверить воспитание Луи? Быть может, это восстановило бы равновесие…
Франсуа предложил:
- Луи сейчас всего двенадцать с половиной, но он очень вынослив. Не могли бы вы взять его с собой? Быть может, вы преуспеете там, где сам я потерпел поражение?
Жан де Танкарвиль, которого ничуть не устрашила мрачная картина, набросанная Франсуа, согласился без колебаний:
- Превосходная идея! С вашего согласия, я обойдусь с ним посуровее. Я всегда был сторонником жестких методов. Впрочем, про вас самого говорят, что вы очень суровы с вашими оруженосцами.
Франсуа кивнул.
- Вот и мне бы так надо с этим юнцом Раулем! Мечтатель, поэт… Нелегко будет сделать из него рыцаря!
Граф де Танкарвиль велел позвать Рауля де Моллена, но через некоторое время ему доложили, что того нигде нет. Под воздействием внезапной догадки Франсуа послал за Изабеллой - ее тоже не оказалось в замке. Он немедленно оседлал коня и погнал его галопом. Первый же встречный крестьянин махнул рукой:
- Они там, монсеньор.
Франсуа помчался во весь опор. "Там" - означало у моря…
Оставив своих коней, Рауль де Моллен и Изабелла де Вивре шли, взявшись за руки. Был отлив, и они шагали по влажному песку, покрытому бесчисленными мелкими морщинками. Изабелла не отводила своих голубых глаз от лица Рауля де Моллена. Вот он и пришел… Отец был прав: все оказалось так просто!
Рауль де Моллен был высок, темноволос, тонок лицом. После долгого молчания он заговорил.
- Хотите знать, какой у меня герб?
- При условии, что это не военная история.
- Нет, это не военная история, это прекрасная история. А герб вот какой: на серебряном поле золотой единорог, исходящий из лазоревой волны. Это в память об одной находке, которую посчастливилось сделать давным-давно моему предку.
- Он нашел единорога?
- Да, на морском берегу. Точнее, он нашел его кости. Он отделил от них рог, забрал к себе в замок и решил после этого изменить наш герб.
- У вас есть рог единорога!
В голосе Рауля де Моллена прозвучала глубокая гордость:
- Да, и на всем белом свете есть еще только один такой: в сокровищнице королей Франции, в Сен-Дени!
Изабелла наморщила лоб.
- А как вы думаете, почему единорог умер на берегу?
- Утонул, конечно…
Рауль бросился бежать, увлекая Изабеллу за собой.
- Давайте поищем здесь! Я уверен, что мы найдем еще одного. Этого возьмете себе вы. И тогда у нас у каждого будет по рогу!
Изабелла взглянула на Рауля де Моллена так, словно он только что предложил ей все сокровища мира. Она покраснела. В этот момент молодых людей заставил обернуться топот копыт. Франсуа осадил коня прямо перед ними и застыл, весь в брызгах морской воды и мокрого песка. Изабелла вскрикнула. Рауль бросился на колени, скрестив Руки.
- Пощадите, монсеньор! Мои намерения чисты. Я люблю вашу дочь! Я хочу жениться на ней…
- Любишь!
Тут перед его конем встала Изабелла.
- Да, отец! Я тоже его люблю!
Франсуа и сам был в этом уверен; двое подростков нашли свою любовь на этом пляже, как и он сам когда-то. Но он не мог позволить себе размягчиться. Он должен до конца сыграть свою отцовскую роль. В свое время Ангерран с ним тоже не миндальничал…
Он обратился к своей дочери ужасным голосом:
- Возвращайся в замок! Закройся у себя в комнате, и если выйдешь оттуда, отправишься прямиком в подземелье!
Повесив голову, Изабелла ушла без единого слова. Франсуа остался один на один с юношей, который трепетал всем телом.
- Ты рыцарь или оруженосец?
- Оруженосец, монсеньор.
- А как ты думаешь, за кого моя дочь выйдет замуж? За рыцаря или за оруженосца?
- За рыцаря, монсеньор…
- Тогда уходи. Отправляйся за славой и не возвращайся, пока на тебе не будет рыцарских доспехов! Тогда и поглядим, любите ли вы еще друг друга.
Рауль де Моллен сел на своего коня и исчез. Танкарвиль уехал в тот же день, увозя с собой Луи, а Ариетта имела долгий разговор с Изабеллой, плакавшей в своей комнате.
- Я ждала почти четыре года, прежде чем выйти за твоего отца, причем часть этого времени провела в заточении. Только разлука может дать тебе ответ, любишь ли ты его по-настоящему…
***
1 июля 1376 года перемирие между французами и англичанами было продлено до следующей весны. В Вивре это время тоже прошло в бездействии, но отнюдь не монотонно. Со времени отъезда Рауля де Моллена Изабелла не переставала вздыхать. Свое единственное утешение она находила в книгах. Следуя совету крестного, чтением она и спасалась, и искала там поддержки.
Что касается Ариетты, то она была прекраснее, чем когда бы то ни было, и Франсуа, которому больше не приходилось заниматься ни с сыном, ни с дочерью, целиком посвятил себя ей.
Никогда еще они не проводили вместе столь прекрасных моментов своей супружеской жизни. И не только благодаря своим тайным единоборствам, почин которых всегда принадлежал Ариетте, равно как и их триумфальный исход, но просто потому, что они никогда еще не были так сильно влюблены друг в друга… Стоило Франсуа закрыть глаза, и под воздействием милого голоса со своеобразным акцентом он немедленно испытывал то же чувство, что и тогда, на балу в Вестминстере, когда услышал его впервые. Они были женаты больше пятнадцати лет, но ни время, ни разлуки не имели власти над их чувствами: наоборот, с каждой новой встречей их любовь становилась еще глубже, еще сильнее. Порой они целыми часами не говорили друг другу ни слова, так близки были и сердцем, и мыслью. Лабиринт, в который они вместе углублялись, по-прежнему вел их в самую потаенную и невыразимую область, к берегам совершенной интимности…
Но вот в середине июля словно гром разразился среди ясного неба. Ариетта и Франсуа собирались побеседовать, сидя в большом зале, когда туда ворвался Бидо ле Бурк, задыхающийся, весь в поту.
- Готово дело! Помер!
- Кто?
- Да эта чертова тухлятина свинячья… англичанин этот!
Внезапно он заметил присутствие Ариетты.
- Простите… Я хотел сказать, Черный Принц… Помер как раз на Троицу. Один проезжий только что сказал…
Франсуа закрыл глаза. Черный Принц умер. Любопытно, но сейчас Франсуа вспомнил только одно: маленькую злую боль, которую ему причинил когда-то невидимый мертвый кот, чьим единственным недостатком было то, что он не любил французов…
Зычный голос Бидо ле Бурка вывел его из задумчивости:
- Вы как хотите, а я пойду спрысну такое дело!
И капитан предался этому от всей души. В течение довольно долгого времени со стороны караульных помещений доносились звуки вакханалии. Концерт длился и вечером. А ночью, когда Франсуа и Ариетта уже спали, их разбудил грохот в дверь.
- Монсеньор, несчастье! Капитан…
Франсуа поспешно оделся, пробежал через лабиринт и добрался до здания, где жил Бидо. Внутри, перед тучным телом, лежащим на столе, толпились удрученные стражники.
- Как это случилось?
Один из людей приблизился, покачиваясь.
- Он поднял свой кувшин и говорит: "Пусть сдохнут пьющие пиво! Да здравствуют пьющие вино!" Проглотил единым духом, срыгнул все, что выпил, и помер.
В комнате стояла ужасная винная вонь. Франсуа подошел к своему старому товарищу, распростертому в луже на столе, и с трудом поднял. Нет, Франсуа не горевал. Бидо умер оттого, что слишком много выпил, и его последним словом было "вино" - конец как раз по нему… Всем ведь придется однажды уйти, так или иначе. Но Франсуа был уверен, что, если бы Бидо сказали, что он уйдет именно так, тот был бы счастлив.
Глава 19
"СМЕРТЬ - ОБЩИЙ УДЕЛ НЕИЗБЕЖНЫЙ…"
Бидо ле Бурк был похоронен на кладбище деревни Вивре.
Неподалеку от могилы, которую выкопали для Бидо, возвышалась фамильная усыпальница рода де Вивре, напоминающая сильно уменьшенную церковь, где, с трудом выпрямившись, могли поместиться человек десять. Именно под ее полом и были погребены все Вивре, начиная с Эда и кончая маленькой Катериной, положенной туда четырнадцать лет назад.
Ветхая постройка вся заросла плющом и грозила вот-вот обвалиться. По странной забывчивости, перестраивая замок, Франсуа начисто забыл о том, чтобы возвести заодно и родовую усыпальницу, достойную этого названия. Быть может, это произошло потому, что тогда он думал только о жизни. Но теперь настала пора заняться и своим последним пристанищем. В ближайший День всех святых ему исполнится тридцать восемь лет; война еще не окончилась, вскоре он на нее вернется: следует все окончить как можно скорее…
Франсуа решил выкопать новую усыпальницу под часовней. Там упокоятся его собственные останки, прах Ариетты и их потомства. Зато он отказался вскрывать склеп на кладбище, чтобы не тревожить покой умерших. Он никого из них не знал, кроме маленькой Катерины. Его отец был погребен в аббатстве Монтеней, а мать… Был там, конечно, Эд, но даже самая мысль переносить куда-то его кости претила Франсуа. Пусть мертвые Вивре останутся на кладбище, а ныне живущие отправятся в свое время в склеп под часовней.
Работы были закончены к весне 1377 года. Как и во всем остальном, Франсуа хотел добиться совершенства. Просторный склеп, доступ в который открывался под плитой, расположенной перед алтарем, был круглым по форме. В стене имелось двенадцать отверстий, и над каждым - щит "пасти и песок". Здесь будут погребены двенадцать поколений Вивре, начиная с него самого. Вивре же тринадцатого поколения, буде таковые появятся, пусть сами решают, что им делать дальше… В самом центре усыпальницы, пол которой был выложен мрамором, по кругу шли слова "Мой лев".
В пасхальное воскресенье, после мессы, Франсуа спустился туда в сопровождении жены и дочери. Двенадцать факелов горели над двенадцатью щитами. Ариетта была серьезна, что редко случалось; Изабелла вздрагивала…
Франсуа заговорил, и его торжественный голос отозвался эхом под сводчатым потолком. Он указал на одно из отверстий, расположенное прямо под алтарем:
- Вот здесь будем погребены мы, Ариетта и я. Луи ляжет в нишу справа от нас, и так до тех пор, пока все не будут заполнены. Я хочу быть погребенным в своих доспехах, со щитом "пасти и песок" на груди. Я хочу, чтобы Ариетта, когда настанет ее черед, была облачена в то платье, в котором она венчалась. Я хочу также, чтобы оба наших гроба были покрыты плащом Французской Мадам. Он лазурного цвета и усеян цветками лилий. Он означает для меня то, что я больше всего любил в моей жизни: мою жену и Францию. Такова моя воля.
Ариетта и Изабелла поклялись соблюсти ее. Луи, по-прежнему находившийся у графа де Танкарвиля, будет поставлен в известность, как только вернется.