- Тихо! - остановила его артистка. Взяла "кофемолку" и приказала: - Давай сначала.
Машков заиграл. Девушка крутанула ручку "кофемолки" и из невидимых динамиков полилась музыка, по отвратительности звучания сравниваемая лишь со звуком бритвы, проводимой по стеклу.
- И пой, - велела девушка.
- Сейчас! Как там? Ага, вот: - Машков запел, подыгрывая себе на скрипке:
Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?
У меня нет теплого пальтишки,
У меня нет теплого белья.
- Ы-ы-ы, - хрипло взяла девушка и затряслась.
Машков перестал играть.
- Сойдет? - робко спросил он.
- Ты садись, - сказала ему актриса. - А ты… - она посмотрела на Гедевана, задумалась.
Я барабанить могу, - пробурчал Гедеван и покраснел.
Железная дорога № 2.
Оранжевое солнце висело над горизонтом, косыми лучами освещая пурпурные пески Плюка. Платформа бесшумно, как во сне, катилась по рельсам. Девушка сидела в клетке на подушке, земляне, - перед ней на курточке Гедевана. Голову Гедевана украшала пилотка из газеты.
Машков мастерил вторую.
- Цан, а можно еще на скрипке, как на мандолине сыграть. - предложил Гедеван. Он взял скрипку, проверил пальцем строй, - Дядя Вова дайте спичку, пожалуйста.
Машков посмотрел на него.
- Извините, забыл, - вздохнул Гедевай. - Ничего, я ногтем.
Гедеван заиграл "Сулико".
- Не надо. Отсебятина. Маму будем петь, - сказала Цан и улыбнулась Машкову.
Машков закончил шапку. Надел.
- Цан, посмотри, а вот Батуми, - Гедеван показал пальнем на фотографию на сгибе газетной пилотки Машкова. На фотографии был запечатлен колхозник на фоне чайной плантации. Бату-у-ума, - мягко повторила Цан, глядя в глаза Машкову.
- Нет, Батуми - это город. А это, - Гедеван похлопал Машкова по плечу, - Владимир Николаевич.
- Дядя Вова, - нежно сказала девушка.
- А меня зовут Гедеван, - сказал Гедеван.
- Ты говорил, скрипач, - напомнила Цан и подмигнула Машкову.
- Цан, у тебя воды не найдется? - спросил Машков.
- Найдется, - ласково ответила девушка.
- Угостишь?
- Угощу потом. После выступления.
- Ясно. - Машков открыл портфель, вынул пучок травы и нож. - Высушим, покурим. Не возражаешь? - спросил он Гедевана.
- Что вы?! Пожалуйста! - Цан, это грузинская трава киндза.
- Кин-дза-дза, - поправила Цан.
- Нет, Цан, - улыбнулся Гедеван. - Кин-дза-дза - это ваша галактика, а киндза - это наша трава. Вах! Как я раньше не додумал? Владимир Николаевич, а может это не совпадение, а? Может кто-то из наших когда-то в древности уже прилетал сюда и отсюда это название? А что? Почему нет?
- Из Батуми прилетал, - сказала Цан и снова подмигнула Машкову.
- Нет, почему обязательно из Батуми… Это ж так… Гипотеза…
Машков положил траву на футляр и стал нарезать ее на узкие полоски.
- Цан, извини, а вот такие, с хоботками, это кто? - спросил Гедеван.
- Никто. Фитюльки.
- В какой смысле?
- Во всех. Болтают, что они тут раньше до плюкан жили.
- Но это так… Треп.
- Цан, а еда у тебя есть? - спросил Машков.
- У меня все есть, дядя Вова, - многозначительно сказала Цан.
- Дядя Вова, шлюпка! - сказал Гедеван.
Впереди на песке полусгнившая шлюпка.
- Скоро будем выступать. - Цан прикрепила колокольчик к носу.
Машков и Гедеван последовали ее примеру.
- Цан, если тут раньше море было, почему ракушек нет? - спросил Гедеван.
- Из них луц сделали.
- Чем думали эти плюкане, когда все уничтожили. Как тут можно жить? – возмутился Гедеван.
- Лично я довольна, что меня сюда занесло, - сказала Цан.
В этой галактике Ки лучше, чем Плюк планеты нет.
- А что на твоей Зетте еще хуже было?
- Воздух.
- Воздуха не было?
- Был, Но не у всех.
- Как это? - поднял голову Машков.
- А так. У кого есть чатлы, тот покупает кусок воздуха.
- И это его воздух. А если я подышала его воздухом, то мне надо платить, - Цан выразительно посмотрела на Машкова. - Вот так-то.
- Катер! - воскликнул Гедеван.
- Впереди из-за бархана показался катер.
- А как определить, где чей воздух? - спросил Машков.
- Ну вот, смотри. Вот твой участок воздуха. Вот его. А между ними безвоздушное пространство. Элементарно.
- А у кого денег нет, тот чем дышит?
- А тот не дышит. Тот последний выдох в шарик выпускает.
- Ну ладно, приехали… Приготовились! - Цан взяла кофемолку, встала. - Играем, как репетировали.
- Буксир, - сказал Гедеван.
Машков аккуратно собрал нарезанную траву, спрятал ее в нагрудный карман и взял у Гедевана скрипку и смычок. Гедеван поднял футляр.
Катер.
Платформа остановилась у катера.
Это был ржавый большой буксир со свежевыкрашенной оранжевой рубкой. Поломанная мачта, упиралась в фальшборт, лежала клотиком на песке. К фальшборту был привязан большой серый шарик.
- Заходите, ребята, - позвала Цан, освобождая место в клетке.
- Цан, в клетке мы петь не будем. Это унизительно, - твердо сказал Гедеван. - И тебе не позволим! Выходи! Пусть попробует кто-нибудь что-то сказать. Я с ним поговорю!
- Кю! - раздался истеричный вопль и их рубки на палубу выскочил взъерошенный, небритый мужик, с лицом помятым, как привокзальный пирожок.
- Кю! Кю! Кю! - завизжал Пирожок, поглядев на артистов. Он двумя руками содрал привязанный к борту серый шар и сжал его руками. Шар с шумом лопнул. Пирожок бросил на палубу остатки и скрылвя в рубке.
- Чего он сказал? - спросил Машков.
- Говорит, чтобы мы не выступали. У него башка болит. Ребята, подтяните телегу, а то тут подъем, - попросила Цан.
Машков положил скрипку на платформу, соскочил на шпалы и приналег на платформу.
Та не двигалась с места.
- А шарик зачем он раздавал? - спросил Гедеван.
- Потом расскажу, Ты, скрипач, не филонь! Помоги дяде Вове, - сказала Цан. Гедеван спрыгнул, но не успел он прикоснуться к платформе, как та быстро покатилась.
- Привет, ребята! - крикнула Цан и выбросила на песок скрипку, портфель и футляр.
Платформа, развив скорость, мгновенно превратилась в точку в далекой перспективе рельс.
- Уехала, - удивился Гедеван.
- Такова жизнь, родной, - сказал Машков голосом Би и пошел за вещами.
- Кю! - из рубки выскочил Пирожок с тяжелой чугунной трубой в руках и провел невидимым лучом по рельсам. Рельсы запузырились и растеклись по песку.
- Кю! - Пирожок провел трубой у себя под ногами.
- Лазер, - шепнул Гедеван.
- Здоровайся! - в панике шепнул Машков Гедевану. - Присел, хлопнул себя по щекам и крикнул:
- Ку!
- Ку! - пустил петушка Гедеван и зашлепал себя по щекам нещадно.
Пирожок наконец обратил внимание на землян.
- А где еще одна штука? - спросил он, тяжело дыша.
- Уехала и нашу клетку увезла. Ку, дорогой! Ку! – Машков снова похлопал себя по липу и присел.
Пирожок вздохнул, положил трубу на борт и задумался, глядя на землян тяжелым свинцовым взглядом.
Помолчали.
Вдруг раздался скрип, скрежет и корма катера, развалившись, грохнулась на песок. Пирожок мельком взглянул на обломки и, вернувшись взглядом к землянам, начал бить по фальшборту пальцем и размеренно выговаривать:
- Идите и передайте Пж, что Кырр был вынужден трэнклюкировать шарик своего отца, чтобы его последний выдох не видел, как на Плюке пацаки перед стопроцентным чатланином без клетки хотели петь.
- Слушаюсь! - козырнул Машков. - За мной, скрипач! – и зашагал по рельсам.
- Есть! - крикнул Гедеван и побежал за Машковым.
- Стоять! - грозно крикнул Пирожок.
Земляне застыли.
- Передайте ему, что не для того мы его выбрали, чтобы он спокойно смотрел, как каждую ночь над моей головой висела и нахально светилась эта пацакская планета Зетта! – Пирожок показал на небо.
- Слушаюсь! - сказал Машков.
- Есть! - крикнул Гедеван.
- Стоять! И передайте этому клоуну, что если он не приступит к тренклюкации,. то я… Хотя нет! Я ему сам все скажу!
- Пирожок по трапу спустился о катера, взял трубку на плечо и зашагал по песку навстречу заходящему солнцу.
Шпалы.
Смеркалось. Машков и Гедеван топали по шпалам,
- Все должно развиваться в естественной гармонии, - говорил Гедеван. - Нет, дядя Вова?
- Да. Коли есть рельсы, то должен быть и вокзал.
- Нет, я о чем говорю… Лично я считаю, что техническая мысль не должна бежать впереди общественного сознания. Иначе плюкановский абсурд можно получить. Как вы думаете?
- Одного не могу понять, скрипач, хотел стать дипломатом, а пошел в текстильный. Ну, понимаю, в Иняз или педагогический. Почему?- помолчав, спросил Машков.
- В педагогический Алик не пустил.
- Алик кто? Брат?
- Папа.
- Мать жива?
- Нет. Меня Алик воспитал.
- Он текстильщик?
- Текстильщик дядя, Алик учитель.
- Язык преподает?
- Английский.
Помолчали.
- А я одним только иностранным овладел. Но зато в совершенстве, - сказал Машков. - Вот спроси меня, как по пацако-чатлански будет "Спокойно, скрипач. Если есть на этом Плюке где-нибудь гравипаппа, то мы ее достанем. Не такое доставали". Спроси!
- Я и сам знаю. "Ку".
Космическая свалка.
Желтое солнце наполовину спряталось за горизонт, а рядом взошло второе - огромное, лиловое…
И, слившись, лучи двух солнц осветили фиолетовым светом свалку проржавевших и истлевших пепелацов и космических кораблей самых причудливых форм и конструкций. Машков и Гедеван сидели на сопле ракеты типа Шатл. Машков курил самокрутку из прянной травы. Гедеван слушал наушники магнитофона.
Машков закашлялся.
- Отрава!. - он посмотрела на Гедевана и заметил, что по его щеке катится слеза. Дай послушать, - попросил Машков.
Гедеван снял наушники, протянул Машкову. Из наушников загремел панк-рок…
- А… Это я не люблю, - Машков вернул наушники.
Гедеван выключил магнитофон, поставил его на сопло, и лег, свернувшись калачиком. Вдалеке пролетел, сверкая мигалками, эцилоппский летательный аппарат.
Машков затушил окурок, вздохнул, надел наушники, включил магнитофон. Послушал, послушал земное. И тоже прослезился.
Ярославль.
Набережная. Заиндевевшие деревья. Длинные тени на свежем снегу. Гедеван в газетной пилотке, в желтых резиновых штанах, в желтых тапочках идет за представительным мужчиной в дубленке вдоль литой ограды.
Мужчина (на ходу): - Гедеван Александрович, я понимаю, когда речь идет о пропуске без уважительных причин одного или даже двух дней. Но шесть лет! Какой может быть разговор о восстановлении? Абсурд!
Гедеван (волнуясь): - Константин Борисович, мы с Владимиром Николаевичем получали два чатла за выступление. Вода и каша - полчатла в день. При самом строгом режиме экономии. Штрафы эцилоппам в среднем один чатл в три дня. А гравицаппа стоит пол-кц. Считаем. Пол-кц делим на десять, вычитаем переезды - получаем шесть лат. Раньше я никак не мог пернуться.
Мужчина: Милиграмм кц - это сколько в переводе на чатлы?
Гедеван: Двадцать тысяч!
Мужчина: Дороговато!
Гедеван: Дикие нравы. Константин Борисович. Лично я считаю, что все должно развиваться в гармонии. Иначе плюканский абсурд может получиться.
Мужчина: Все это хорошо. Гедеван Александрович. Но мне нужны не слова, а оправдательные документы. Справки, так сказать.
Гедеван достает из кармана керамический квадратик и гайку.
Гадеван: - Вот чатл. Вот цак. А гайку и песок я приложил к объяснительной записке и сдал в деканат Валентине Ивановне.
Мужчина: - Гедеван Александрович, вы же взрослый человек.
Проучились один семестр, исчезли на годы. Появились с каким-то кусочком глины, колокольчиком от донки и претендуете на функционирование. Тоже, вы меня извините, абсурд!
Гедеван: - У меня не только колокольчик. У меня еще вот.-Достает из портфеля шар со штырями, поворачивает его, шар гудит. Только это я не могу отдать. Это я вместе с песком должен отправить в Академию наук.
Мужчина (вздохнув): - И еще, если вы способны музицировать, почему вы никогда не принимали участия в институтской самодеятельности? Вы меня извините, скрипач, но это элементарное ку!
Гедеван: - Я не музицировал. Я только пел: Ы-ы-ы…
Космическая свалка.
Утро. Гедеван спал на песка возле ржавой ракеты. Он дергался во сне и мычал: Ы-ы-ы…
Машков сидел на сопле, брился заводной бритвой, думая свою горькую думу.
За ним простиралась свалка.
Машков выключил бритву, открыл бутылку чачи, намочил платок, стал протирать лицо. Застыл. Прислушался.
- Скрипач! - потеребил он Гедевана.
Гедеван замолк, открыл глаза, ошалело посмотрел на Машкова.
- Отчислили, - сообщил он.
- Тихо!
Из глубины свалки донеслось: Ы-ы-ы…
- Ы-ы-ы… - трясся на краю свалки в клетке Би.
- Ы-ы-ы… - вторил ему, подпрыгивая на одной ноге, потный Уэф и пинал партнера второй ногой.
Перед ними сидели два оборванца.
Окончив номер, Уэф плюнул на Би, и артисты застыли в эффектных позах.
- Кю! - выругался один из оборванцев и, зачерпнув рукой песок, швырнул его в лицо Уэфа.
- Кю! - с отвращением подтвердил другой, и они скрылись за останками пепелаца.
Би вышел из клетки, взялся за прутья с одной стороны, Уэф - с другой, они подняли ее и понесли.
- Привет, - из дыры в ржавой ракете вышли Машков и Гедеван. - Давно не виделись.
Инопланетяне вздрогнули, спустили клетку.
- Ну, что мы про вас думаем? Проникайте в сопоставление, родные, - ласково улыбнулся Машков.
- У-у-у! - завопил Уэф. Он упал на песок и стал в истерике лупить по нему кулаками. Би встал на колени и зарыдал в голос.
- Братцы! Ну что мы вам такого сделали? За что вы нас преследуете?! Мы несчастные, нищие, голодные актеры! Мы не можем вас бесплатно кормить! Небо видит, ты не должен нам руки-ноги выдирать!
- Небо видит, что играть надо уметь, родной! А ну в клетку! Живо! - Машков взял Би за шиворот и втолкнул в клетку.
Влез туда сам. За ним втиснулся Гедеван.
- Крути свою баранку! - приказал Машков Би, вынимая скрипку из футляра.
- Владимир Николаевич, не надо, родной! Побьют! - всхлипнул Би.
- Молчать! Раз, два, три! Крути! - скомандовал Машков и запиликал на скрипке.
Би нехотя закрутил кофемолку. Гедеван лихо забарабанил.
- Мама, мама, что я буду делать!
Мама, мама, как я буду жить! –
пропел уголком рта Машков, И частушка, усиленная мощным динамиками, понеслась над свалкой.
- Ияво, ияво! - вступил Гедеван, выводя гурийские трели.
И тут из пепелацев, из ракет, из космических кораблей вылезло около тридцати мужчин и женщин в отрепьях. Они окружили клетку и затряслись.
Уэф быстро поднялся, отряхнулся, запрыгал и вступил басом: -Ы-ы-ы…
- Заткнись! - рявкнул Машков, - У тебя слуха нет!
Уэф покорно замолчал.
Пропев еще куплет, земляне сделали зрителе "комплимент".
- Ку! Ку! Ку! - одобрили плюкане и кинули на песок несколько монет.
- Владимир Николаевич, родной, они вас еще просят сыграть!- возбуждённо перевел Би.
- Эцилопп! - вдруг раздался истеричный крик.
Плюкане тотчас разбежались и исчезли. Как не было. Наступила тишина.
Из-за ржавой формы вылетел черный летательный аппарат с мигалками. Завис на некоторое время в воздухе и полетел дальше.
- Почему они убежали? - спросил Гедеван. - Они же чатлане. Нет?
- Они здесь пластик нелегально жрут, - вздохнул Би.
Уэф подскочил к Машкову, дотронулся до его плеча, поднял руку, как это делал видно кучерявый, и торжественно провозгласил:
- Дядя Вова! Я очень тебя полюбил! - объяснил Уэф.
- Я его еще больше полюбил! - воскликнул Би.
- А где пепелац? - спросил Гедеван, покрутив головой.
- Там, - Би махнул рукой в сторону горизонта. - Луц кончился, генацвале. Из-за тебя, зараза, - сердито сказал Уэф Машкову.
Ровная пустыня.
Солнце стояло в зените. По поверхности раскаленной, растрескавшейся пустыни тарахтел никем не ведомый тракторенок, (тот, который раньше висел в рубке на потолком), тросом тянул за собой пепелац, сзади межзвездный корабль толкал весь ансамбль.
- А у вас что на Земле в клетках никто не сидит? – тяжело дыша спрашивал Би.
- Бывает, - отвечал Машков.
- На Земле в клетках сидят только звери, в зоопарках, - соврал Гедеван.
- Вот. Значит звери у вас чатлане, - сказал Уэф.
- Звери сидят в клетках не потому, что они чатлане, а потому что они кусаются, - возразил Гедеван.
Машков опустил пепелац, сел, снял сапог.
- А лебедь? - спросил он.
Ракета остановилась.
- А лебедь когда в клетке сидит? Лебедь в парке куда хочет плавает, - возразил Гедеван.
- Вот. Значит лебедь у вас такой же пацак, как и вы, - сказал Би.
Тракторенок ревел, надрывался, колеса пробуксовывали.
- Кончай филонить, дядя Вова! - строго сказал Уэф.
Машков высыпал из сапогов песок, выкинул стельки, надел сапоги, уперся в корпус пепелаца и скомандовал:
- Раз!Два! Полетели, пацаки!
Бурлаки напряглись, налегли и пепелац, скрипя и покачиваясь, сдвинулся с места и покатился.