Входит Вассо. На нём пальто и шапка, в руках несколько бутылок.
Вассо. Гдэ напиваться будем? Здэсь ли, в столовой ли?..
Николай Прокопенко. Натурально, в столовой.
Сниткин. Собственно говоря, здесь просторней.
Сергей Прокопенко. Господа, знаете что? Пировать – так пировать! Перенесём сюда из столовой стол. Составим на него с окон цветы. Постелем белую скатерть…
Татьяна Павловна. Вздор. И там хорошо. (К Вассо.) В столовую.
Вассо уходит.
Сергей Прокопенко(печально). Почему, Татьяна Павловна? Так бы славно здесь…
Николай Прокопенко. Не унывай, Серёжка, в столовой резонанс лучше.
Сергей Прокопенко. Или, знаете что, господа, пойдёмте за город. Погода великолепная.
Ершов. Благодарю покорно: моя жизнь ещё нужна отечеству.
Сергей Прокопенко. Костёр разведём. Холодно не будет. Право, господа. Проедем две-три станции и уйдём куда-нибудь в лес. Так надоели эти комнаты! Здесь и воздуху настоящего нет. Ведь сегодня великий день, господа. Татьяна Павловна, я сниму чехлы: пусть будет как на Пасху?
Татьяна Павловна. Перестаньте, Прокопенко, вы не мальчик.
Сергей Прокопенко. Ничего нельзя.
Николай Прокопенко. Серёжка прав. Кой чорт мы все носы повесили! Кто хочет веселиться?
Ершов. Готов.
Николай Прокопенко. И плясать будешь?
Ершов. Буду.
Николай Прокопенко. А Доримедонт Доримедонтович?
Сниткин. Буду.
Общий хохот.
Лазарев. Для такого удивительного случая вы должны сыграть, Лидия Валерьяновна.
Лидия Валерьяновна(улыбаясь). С удовольствием. (Идёт к роялю.)
Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна, кадриль.
Николай Прокопенко(хохочет). В первой паре Серёжка со Сниткиным, во второй я с Аркадием Тимофеевичем.
Встают в пары. Лидия Валерьяновна играет первую фигуру кадрили. Общий хохот. В это время входят Иван Трофимович и Подгорный. Всё сразу смолкает. Все поражены контрастом общего веселья с усталым и грустным лицом Подгорного. Пауза.
Иван Трофимович. Они плясы затеяли тут, соколики.
Шум сразу возобновляется. Все здороваются с Иваном Трофимовичем и Подгорным.
Николай Прокопенко. Доримедонт Доримедонтович… Ха-ха-ха… Умную Катю забыл… Ха-ха-ха…
Иван Трофимович. А сам-то хорош.
Сергей Прокопенко. Андрей Евгеньевич, какое счастье! А?.. Вы знаете, в столовой уже кахетинское приготовлено.
Ершов. И теперь начнутся речи, речи, речи…
Николай Прокопенко. Обязательно.
Подгорный. Господа, давайте сегодня без речей. Попробуем сегодня ни о чём не думать?
Татьяна Павловна. Мыслящим людям трудно ни о чём не думать.
Ершов. Андрей Евгеньевич хочет, как мальчик, прыгать через верёвочку.
Подгорный. Да, пожалуй. Во всяком случае, бросим на сегодняшний день все умные книги и не будем произносить длинных речей. Впрочем, как хотите.
Сергей Прокопенко. Я за речи.
Ершов Я тоже.
Николай Прокопенко. Только, чур, Серёжка говорит последний, чтобы желающие могли спастись бегством.
Сергей Прокопенко. Глупо.
Входит Вассо.
Вассо. Пожальте – катыхынски готово.
Шумно направляются в столовую.
Ершов (давая дорогу Лидии Валерьяновне). Даме почёт и уважение.
Иван Трофимович. Григорий Петрович, вы мой сосед, вы, кажется, один только пьёте пиво.
Ершов. И я тоже.
Николай Прокопенко. А ещё поэт.
Ершов. При чём тут поэзия?..
Лазарев. Господа, пропустите вперёд хозяйку.
Сергей Прокопенко. Я предлагаю, господа, чтобы сегодня хозяйки не было, – да здравствует коммуна!
Николай Прокопенко(в дверях). Андрей Евгеньевич, а как бы хорошо теперь в лес, на воздух!
Подгорный. Ну проходите, проходите…
Сцена некоторое время пуста. Из правой двери быстро выходит Вассо – он в пальто и в шляпе. Из прихожей в то же время врывается Пружанская.
Пружанская(загораживая дорогу Вассо). Я на одну минуту. Ради Бога, простите, я всегда забываю ваше имя – Таракан. Это ужасно смешно, но не обижайтесь. Я совершенно не хочу вас обидеть. Я даже говорила Татьяне Павловне: "Его зовут Тараканом – это неблагозвучно". Если обязательно надо насекомое – можно было бы назвать Мотылёк, не правда ли? Ради Бога, Таракан, извиняюсь, что случилось?.. Не мучайте меня!..
Вассо. Катыхынски малё – ещё две бутилки велели купить… (Хочет идти.)
Пружанская(удерживает его). Кахетинского… ничего не понимаю… Ха-ха-ха… Ах, какой смешной… Простите, простите, простите, я страшно смешлива… Председательница Гигиенического общества говорит мне: "Вы, Любовь Романовна, смешливы, как дитя". Я отвечаю ей: "Это потому, Марья Васильевна, что я люблю жизнь…" Вы так смешно говорите… Но я люблю иностранцев, я страшно люблю иностранцев… Секретарь Общества борьбы с народной грубостью говорит мне: "Любовь Романовна, вы космополитка". Я говорю: "Да, я космополитка – и горжусь этим…" Я вас задерживаю. Но ещё два слова… Умоляю вас.
Вассо. Какие два слова – ви весь альфавит испробовали…
Пружанская. Ха-ха-ха… Это прямо очаровательно. Господин Таракан, если бы я была моложе – я бы обязательно в вас влюбилась, обязательно-обязательно-обязательно…
Вассо. Благодарю вас. (Хочет идти.)
Пружанская(удерживает его). Совершенно серьёзно. Ха-ха-ха… Такой смешной… В вас есть что-то восточное, господин Таракан, уверяю вас. Именно, восточное. Совсем как у Лермонтова… Ах, я всё болтаю, простите, умоляю вас. Но два слова, только два слова: что журнал?
Вассо(морщится и машет рукой). Тц-э… Какое мне дэле до жюрьналя – моё дэле на аленях ездить.
Пружанская. На оленях, что это такое? Но он преуморительный… Ха-ха-ха. Вы мне обязательно должны сказать, обязательно…
Вассо. Ви стойте здэсь, сама с собой говорите – я за катыхынским схожу. (Уходит.)
Пружанская. Ха, ха, ха… Вот дерзкий… (Быстро идёт в столовую.)
Сцена некоторое время пуста. Из столовой выходит Лидия Валерьяновна. Открывает рояль, не садясь, берёт несколько нот. Подходит к окну и долго смотрит в него. Входит Сергей Прокопенко. Нерешительно идёт к Лидии Валерьяновне.
Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна…
Лидия Валерьяновна(вздрагивает). Ах… Как вы меня испугали…
Сергей Прокопенко. Почему вы ушли, Лидия Валерьяновна?..
Лидия Валерьяновна. Очень шумно. Я не люблю. Мне грустно делается.
Сергей Прокопенко. Я так рад, что могу поговорить с вами наедине.
Лидия Валерьяновна(удивлённо). Рады. Почему это?
Сергей Прокопенко. Сегодня такой особенный день, Лидия Валерьяновна, – сегодня всё как в сказке… И я наконец чувствую силы сказать вам о том, о чём себе говорить не решаюсь… И о чём, в другое время, никогда бы не решился сказать вам…
Лидия Валерьяновна(с возрастающим изумлением). Да что с вами, Сергей Борисович?
Сергей Прокопенко. Я хочу сказать вам, Лидия Валерьяновна, о любви…
Лидия Валерьяновна. То есть как – о любви…
Сергей Прокопенко. Я люблю вас, люблю нелепо, безумно, свято…
Лидия Валерьяновна(невольно улыбаясь). Меня? Сергей Борисович, да вы что!
Сергей Прокопенко. Смейтесь, смейтесь… Я знаю, что я смешон, жалок, отвратителен… Я достоин презрения…
Лидия Валерьяновна. Этого я не говорю. Презирать вас не за что. Отвратительного в вас тоже ничего нет. Но, право, всё это несерьёзно. И будет об этом.
Сергей Прокопенко. Несерьёзно! Нет, Лидия Валерьяновна, вы меня не поняли… Выслушайте, Лидия Валерьяновна! Вы замужем… И клянусь вам, что я никогда не осмелился думать… Я только хочу сказать вам, что в вас всё моё счастье, всё, о чём я говорю, пишу, всё, что я делаю, – в глубине души всё для вас…
Лидия Валерьяновна. Но я не понимаю, Сергей Борисович, что вы наконец хотите. Ведь вы же понимаете, что я не люблю вас. Ну что же мне делать?
Сергей Прокопенко. Сегодня такой день. И мне захотелось открыть вам свою тайну. Я хочу, чтобы вы поверили в мою чистоту и позволили любить вас.
Лидия Валерьяновна(невольно улыбаясь). А если я не позволю, вы всё равно меня не послушаетесь… Да нет, Сергей Борисович, я прямо не могу говорить об этом серьёзно…
Из прихожей в столовую проходит Вассо в пальто и в шляпе, с несколькими бутылками. Небольшая пауза.
Сергей Прокопенко. Да, не послушаюсь. Но я сгину с ваших глаз, и вы никогда больше не услышите обо мне ни слова.
Лидия Валерьяновна(сдерживая улыбку). Что же вы сделаете?
Сергей Прокопенко. Провалюсь сквозь землю.
Лидия Валерьяновна. Вот видите. Так лучше оставайтесь. Только дайте мне слово никогда больше со мной не говорить об этом.
Сергей Прокопенко. Никогда.
Лидия Валерьяновна. Никогда.
Сергей Прокопенко. А если… прорвётся…
Лидия Валерьяновна. Постарайтесь, по крайней мере.
Сергей Прокопенко. Хорошо. Я постараюсь. Я буду молчать. Но сейчас, Лидия Валерьяновна, дайте мне всё высказать… Я больше никогда не буду… Пусть это будет на прощание… Среди нас вы – точно ангел-хранитель: тихая, светлая, чистая. В вас душа тех святых русских женщин, образы которых изображали нам лучшие поэты…
Лидия Валерьяновна. Не надо… Перестаньте, Сергей Борисович, вы обещали…
Сергей Прокопенко. Только не гоните меня… Я буду молчать… Лидия Валерьяновна… Я не могу, не могу без вас! (Закрывает лицо руками.)
Лидия Валерьяновна. Сергей Борисович, это, наконец, невозможно!
Сергей Прокопенко машет рукой, идёт к двери и сталкивается с Подгорным. Андрей Евгеньевич молча смотрит на него и подходит к Лидии Валерьяновне. Сергей Прокопенко уходит.
Подгорный. Я думал, вы пошли играть. (Пристально смотрит на неё.) А вы грустная… как всегда.
Лидия Валерьяновна. Нет, что вы, Андрей Евгеньевич, мне так хорошо сегодня!
Подгорный. Значит, вы рады, что Иван Трофимович достал деньги?
Лидия Валерьяновна. Рада.
Подгорный. Значит, вы верите в это?
Лидия Валерьяновна. Верю… Я, кажется, ни во что по-настоящему не верю… Да и не я одна, никто вообще по-настоящему ни во что не верит…
Подгорный(неожиданно). Вы были когда-нибудь у меня наверху?
Лидия Валерьяновна(удивлённо). Наверху?
Подгорный. Да. В моей "башне", как зовёт её Иван Трофимович.
Лидия Валерьяновна. Нет.
Подгорный. Хотите, я расскажу вам одну удивительную историю?
Лидия Валерьяновна. Ну конечно, хочу!
Подгорный. Только вот что, я принесу вам вина, закусок – мы будем пировать здесь и разговаривать. Хорошо?
Лидия Валерьяновна. Хорошо.
Подгорный уходит. Лидия Валерьяновна садится за рояль и одной рукой берёт несколько аккордов. Подгорный возвращается с подносом, на нём вино, сыр, закуски. Лидия Валерьяновна встаёт.
Подгорный. Играйте, играйте…
Лидия Валерьяновна. Нет, после, сейчас я хочу слушать.
Идут к круглому столу.
Подгорный. Уж вы будьте за хозяйку.
Лидия Валерьяновна(принимается хозяйничать). Вам налить?
Подгорный. Немного. Так вот. Начну я издалека. Знаете ли вы, что своим признанием, что вы ни во что по-настоящему не верите, вы затронули самое моё больное место?
Лидия Валерьяновна. Да, смутно я это, пожалуй, чувствовала.
Подгорный. С самого первого дня своей сознательной жизни я только и делал, что заставлял себя во что-нибудь поверить: в литературу, в искусство, в жизнь, в народ, в прогресс… И в конце концов ничего по-настоящему не отрицаю и ни во что по-настоящему не верю… Как это мучительно, вы знаете не хуже меня, я думаю… (Пьёт вино.) Я даже Священное Писание стал изучать… Вас это удивляет?
Лидия Валерьяновна. Нисколько.
Подгорный. Да. И там нашёл определение и осуждение своему душевному состоянию. Вот вам для примера несколько мест: "Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает… Всё, что не по вере, грех"… "Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих"… Я и все мы вообще – люди "с двоящимися мыслями", Лидия Валерьяновна: потому мы и бессильны, и нерадостны. Я понял это. Но не знал и не знаю, как излечиться… Вы, может быть, подумаете, что, не веря, нечестно приниматься за такое дело, как наше.
Лидия Валерьяновна. Нет, я этого не думаю.
Подгорный. Но в том-то и дело, что иногда мне кажется, что я верю… А когда не верю, то тоже как-то не вполне, и бросить всё не хватает духу. Да кроме того, настоящий-то выход где-то смутно во мне мелькает уже… Но тут начинается моя история…
Лидия Валерьяновна. Налить ещё?
Подгорный. Нет, не надо. Вы сами что же?
Лидия Валерьяновна. После.
Подгорный. Я назвал эту историю удивительной, Лидия Валерьяновна, не потому, чтобы в ней были какие-нибудь удивительные факты, а потому… как бы это вам сказать… Если бы я был верующим человеком, я сказал бы: здесь участвовал промысел Божий… Вам не кажется смешным, что я говорю всё такие слова?.. У нас это не принято… Я только с вами и могу говорить так свободно…
Лидия Валерьяновна. Андрей Евгеньевич, да разве можно над этим смеяться? И потом… я сочувствую вам гораздо больше, чем, может быть, вы думаете.
Подгорный. Одним словом, дело в том, Лидия Валерьяновна, что ко мне наверх ходит странник…
Лидия Валерьяновна. В вашу башню?
Подгорный. Да. Однажды я пошёл далеко за город. Устал и сел на траву отдохнуть. Смотрю – идёт старик с котомкой. Поклонился и подсел ко мне. И стал говорить, как будто бы знал меня с детства. И я тоже слушал его и отвечал ему, как будто бы мы заранее уговорились о чём-то очень интимном и одним нам известном… Я узнал, что зовут его дедушка Исидор, что долгое время он был на Старом Афоне, а теперь живёт как птица небесная, или, по его выражению, на птичьем положении, и странствует по святым местам, по городам и сёлам. В молодости он был сначала простой крестьянин, потом богатый мясник и наконец бросил всё и поселился в монастыре. Старик просидел со мной недолго. Спросил, где я живу. И, уходя, сказал, что придёт ко мне.
У меня осталось от этой встречи впечатление сна или видения, что ли. Хотя всё в нём было удивительно реально и просто. И сухое доброе лицо, и борода белая, и корявые руки, и лапти на ногах…
Лидия Валерьяновна. И он, действительно, пришёл к вам?
Подгорный. Да. И опять-таки каким-то удивительным образом. Вечером, когда все ушли в сад и не могли его видеть. Я провёл его к себе наверх. Напоил чаем и разговаривал до глубокой ночи. И опять между нами как будто бы был какой-то взаимный уговор. Ни о чём особенном мы не разговаривали, он не мудрец какой-нибудь. Нет. Простой, совсем простой старик. Крестьянин. И в то же время всегда оставляет во мне впечатление сна. Никто в доме не знает, что он ходит ко мне. И я никогда не знаю заранее, когда он придёт. Но ни разу не было, чтобы он не застал меня дома…