Глава 4. Философ
Лодья совсем немного пробыл со своей возлюбленной, дочерью домовладельца. Вскоре, умытый и переодевшийся, он бодро, будто не проскакал перед этим сотню с лишним верст, отправился в город. Над Марбургом господствовала зеленая Замковая гора. Некогда кто-то из старинных графов эпохи Каролингов, чье имя история не сохранила, построил на этом плато свое укрепление, на месте которого и возвела позднее пограничный замок, а затем резиденцию вдовая экс-герцогиня София. Лодья пошел к университету, оставляя замок по левую руку. Но на полпути он свернул и постучался в двери большого старого двухэтажного дома. Его впустила пожилая служанка. Этот дом снимал знаменитый Кристиан Вольф, философ, химик и математик, изгнанный из Прусского королевства за вольнодумство, чернокнижие и безбожие самим королем Фридрихом-Вильгельмом. Гневливый толстый коротышка король всегда был скор на решения: надоели вороватые цыгане - велел повесить всех их мужчин и перепороть всех женщин, и так и было сделано. И вот, посетив университет в Галле, про который давно ходили разные нелицеприятные сплетни, король не стал выслушивать многомудрые туманные поучения силезского уроженца, нового властителя студенческих дум, а велел Вольфу в двадцать четыре часа покинуть Пруссию, если не хочет окончить жизнь в петле. У короля-фельдфебеля, строителя Пруссии, кумиром которого был русский царь Петр, слово с делом не расходились, поэтому Вольф сел на коня и не останавливался, пока не пересек веймарскую границу. Для вящего спокойствия он перебрался подальше на запад - в Гессен-Дармштадт, где получил кафедру в Марбурге.
К настоящему времени Кристиану Вольфу, ученику знаменитого философа, математика и физика Лейбница, было около шестидесяти лет. Его высокое лицо, с могучим покатым лбом и мясистым носом, слегка обрюзгло, а фигура расплылась, но умный и проницательный взгляд по-прежнему тлел внутренним огнем, который с младых лет толкал его в пучину самых безумных изысканий.
- Добрый день, учитель! - приветствовал Лодья своего наставника, входя в заваленный бумагами кабинет.
- А-а! Габриель, входи! - приветливо кивнул старый философ, отрываясь от письменного стола, и Лодья уселся на грубо сколоченный стул напротив.
- Я пришел сказать, учитель, что срок моего пребывания здесь, по-видимому, истекает. Я вернулся из Дармштадта, прежнего ландграфа больше нет, на его место воссел наследник, и я не смогу уже составлять ему компанию на охоте. Моя учеба у вас тоже подошла к концу.
- Видимо, новое правление будет… удобнее для русской короны? - заметил Вольф. - Ходят слухи, что герцог Бирон, невенчанный муж императрицы Анны, хочет выдать свою дочь за сына нынешнего правителя, чему противился прежний старик ландграф?
- Да, разумеется. Как говорит мой покровитель, герцогу, как сторожевому псу, надо бросить хороший кусок, чтобы не рычал на новых хозяев…
- Ну что же! Он прав: все преходяще, мой друг, и императрица Анна тоже не вечна. Впрочем, похоже, чуя свой закат, она торопится окончательно уничтожить тех, кто может составить соперничество ее любимому Бирону. Ты знаешь, что извлечены из сибирской безвестности и казнены Долгорукие, некогда безуспешно пытавшиеся править из-за спины юноши Петра II. Да и твоему покровителю с его многочисленными талантами тоже стоит опасаться за свою жизнь, слишком ярким человеком он себя показал…
Помолчав, он продолжил:
- Вернемся к нашим делам. Скажу прямо: мне жаль терять такого ученика. Конечно, ученье проходило весьма быстро, с твоими-то талантами, когда ты за какие-то полгода заговорил, как на родном, на германском языке, затем на английском, голландском, французском, испанском, итальянском и греческом! Ты уже на третьем году делаешь такие химические опыты, к которым обычно подходят после десяти лет усердного занятия наукой, и это при всех твоих похождениях, отнимающих массу времени! А твой глубокий интерес к этой новой многообещающей силе - электричеству?! Здесь ты превзошел своего учителя, общаясь с голландскими кудесниками из Лейдена! Правда, говоря откровенно, последние полгода ты бил баклуши, проводя время на охоте с наследником. Но это не может быть тебе упреком, ведь наша учебная программа более чем выполнена. Я не буду перехваливать тебя, но считаю, что со временем ты станешь достойным соперником Роджера Бэкона, Джона Ди, и, возможно, даже приблизишься к великому Готфриду Лейбницу, моему незабвенному учителю!
- Уместно ли сравнивать невежу, не знавшего школы почти до двадцати лет, с гением, в детские годы без словаря прочитавшим "Историю Рима" Ливия на латинском языке, в четырнадцать поступившим в Лейпцигский университет, и на склоне лет создавшим машину, производящую сложные математические вычисления!
Эти слова слегка смутили Вольфа, он понял, что невольно задел самолюбие ученика.
- Между вами больше общего, чем ты полагаешь, мой друг, ибо Лейбниц по отцу был славянином, как и ты, - поторопился добавить философ, подслащая пилюлю. - Славянское племя выходит из умственной дремоты, чему и ты показатель. И я не хочу сказать, что ты, мой друг, в будущем не сравняешься с этим гением математики, хотя ты несколько чужд этой науки, но то, что твои способности в некоторой другой области не уступят способностям Джона Ди или Джордано Бруно, мне очевидно. Правда, ты почему-то не пожелал в должной мере развить их с моей помощью, хотя я был готов поделиться с тобой всем, что мне известно и в этой сфере…
- Благодарю вас, учитель, но я предпочитаю не надевать на свои природные способности узду и шоры системы, созданной слепцами, искавшими путь во мраке на ощупь.
- Ну, не такими уж слепцами они и были от рождения… О том же Бруно повествуют, что вовсе не случайно именно из Нолы, что расположена близ Неаполя, вышел тот, кто унаследовал древнее искусство магов Византии, прежде почти тысячу лет властвовавшей над этими землями… Однако, должен признать, что в каком-то смысле ты прав, ибо некоторые дарования твоей натуры весьма впечатляют, если не сказать - пугают…
При этих словах собеседник Вольфа сдавленно усмехнулся, и профессор вздрогнул.
- Вы говорили, учитель, что сможете сообщить мне некоторые факты, возможно, касающиеся меня, - сказал Гавриил. - Как будто они были почерпнуты вами из некоего зашифрованного источника, который удалось раскрыть?
- Конечно, мой друг! - отвечал Вольф, вынимая из ящика стола стопку пожелтевших листов, покрытых ровными латинскими строками, и пододвигая ее в сторону гостя. - Ты помнишь, что это и как было найдено с твоей помощью?
- Разумеется, учитель! - ответил Лодья и придвинулся ближе.
Он узнал эти листы, ведь он сам помог их обнаружить.
Глава 5. Рукопись
Примерно полгода назад, вскоре после Рождества, Кристиан Вольф вызвал ученика из России к себе домой.
- Дорогой друг! - сказал он, когда Гавриил, стряхнув снег со шляпы и башмаков, явился в его кабинет. - Только что я отправил очередной благоприятный отзыв о вас секретарю Российской академии наук господину Шумахеру, стараясь переломить его негативное отношение к русским студентам. Увы, должен согласиться, что некоторым, не столь одаренным природой представителям германского народа сложно бывает признать дарования иноплеменника, пусть даже он принадлежит к той нации, щедротами которой мой соотечественник кормится…
- Вы вызвали меня срочно, учитель. Что случилось? - спросил Лодья, не обратив внимания на сладкие речи Вольфа.
- Мне требуется твоя помощь, мой друг, - отвечал тот. - Я уже несколько лет разыскиваю одну старинную рукопись, которая, по всей вероятности, должна храниться где-то в стенах университета. Собственно, именно ее поиски были одной из причин, по которой я выбрал для пребывания Марбург. Однако лишь недавно мне удалось напасть на ее след: возможно, она находится в каком-то из старых монастырских подвалов, куда избегают заходить без лишней нужды. Но без твоей помощи, русский Геркулес, старому эпикурейцу вроде меня не справиться с тамошними завалами. Сегодня в университете почти нет людей, и нам не должны помешать в наших поисках. Мы возьмем два фонаря и лом и проникнем в подвал. Как ты на это смотришь?
- Не помешали бы рукавицы, - отвечал Лодья.
- Вот, я приготовил.
Вольф положил на стол пару грубых кожаных рукавиц, какими пользуются моряки и каменщики. Студент привычным движением засунул их за пояс. Через четверть часа они вышли из дома и направились в сторону университета. Было морозно, улицы выглядели пустынными. Смеркалось рано, и потому все старались побыстрее закончить дела вне дома.
Вскоре профессор и его ученик приблизились к старинному готическому зданию монастыря, украшенному башенками, и оно нависло над ними своей громадой. Зайдя за угол, Вольф снял меховую перчатку и постучал в боковую дверь. Отворил сторож в шерстяном колпаке, из-под которого торчали сальные волосы, подозрительно оглядел поздних гостей, узнав профессора, угодливо поклонился.
- Я решил воспользоваться тем, что сегодня свободна лаборатория, и посвятить время обучению, - поспешил оправдать свое появление в неурочный час профессор.
Они прошли сумрачным высоким монастырским коридором. На другом его конце, перед неприметной дверью, обитой железными полосами, Вольф остановился. Он добыл из недр мехового кафтана ржавый ключ, вставил в замочную скважину и повернул. Старинный замок открылся без всякого скрипа - вероятно, как догадался Гавриил, он был смазан заранее. Лодья с помощью огнива затеплил фонари, и мужчины, проскользнув в дверь, прикрыли ее за собой. Там находилась небольшая площадка, откуда вниз, во тьму, спускалась пологая лестница с полустертыми ступенями - несомненно, ровесница старинного здания. Они сошли по ней, оказавшись на полу из каменных плит, возможно, еще помнивших воинов восточнофранкского короля. Кругом громоздились какие-то ящики, бочонки и просто кучи всяческих припасов. Подвал был обширным и тянулся вдоль всего здания, разделенный рядом поддерживающих сводчатый потолок столбов. Лампы светили слабо, в углах таились тени. Исследователи шли в дальний конец подвала, и шаги их звучали тихо.
Постепенно нагромождения свежих припасов окончились, вдоль прохода возвышались только горы хлама, ибо в университете было меньше людей, нежели некогда жили в монастыре, и во многих вещах пропала нужда. Вскоре Лодье, отличавшемуся гораздо лучшим слухом, нежели профессор, почудилось, что их шаги сопровождаются еще чьими-то, шуршащими, доносящимися из тьмы. Некие существа, извечные обитатели мрака, когда-то были привлечены в древнее строение неблагочестивыми изысканиями некоторых его насельников, и с той поры обосновались в его недрах. Однако это ни в коей мере не обеспокоило Гавриила. Наконец они приблизились к торцевой стене подвала и по знаку Вольфа повернули налево за массивную квадратную колонну.
Они остановились перед стеной, профессор поднес к ней фонарь, и они увидали торчащую наперекосяк плиту, размером более аршина.
- В этом месте, вероятно, с монастырских времен находился тайник, - сказал Вольф. - Плита вращалась на каменных шипах. Но во время Тридцатилетней войны университет был разорен, в подвале несколько лет простояла затекшая туда вода. От этого стена слегка осела и зажала шарниры. Теперь тайник, которым воспользовались за полвека до того, невозможно отпереть обычным способом. Мне удалось лишь немного подвинуть плиту.
- Что же, приступим, - сказал Лодья.
Он взял стальной лом и с силой вонзил в щель между плитой, прикрывающей тайник, и стеной. Когда эхо удара стихло, он погасил свой светильник, снял кафтан, башмаки и теплые панталоны и, берясь за рубаху, продолжил:
- Вам, профессор, лучше отойти за колонну и затушить фонарь, чтобы не мешать мне работать с этим камнем.
Вольф поспешно отошел за квадратный каменный столб и задул лампу. Из закутка, где остался Лодья, послышалось сопение, скрежет металла по камню и рычание, вырвавшееся из горла юноши от величайшего напряжения. Рычание становилось все громче, пока не превратилось в глухой звериный рев, точно там ворочался медведь. Вольф в испуге зажал уши. Затем раздался страшный грохот, и все стихло. Прошло около минуты. Потом из темноты донесся совершенно спокойный голос Лодьи:
- Прошу сюда, господин профессор!
Вольф поспешно щелкнул колесцовым кресалом и, когда фитиль затеплился, вернулся в закуток. Его студент уже спокойно одевался. На полу лежала плита, толщиной более фута, один угол ее раскрошился. Рядом валялся лом толщиной в два больших пальца, согнутый под прямым углом. Сила, которая это совершила, была поистине нечеловеческой. Профессор поднес лампу к тайнику. Двухдюймовые каменные шипы, на которых вращалась некогда плита, были сорваны. Тайник, как видно, предназначавшийся для монастырских ценностей, был достаточно просторен, и прямо в центре его лежал большой плоский кожаный сверток, от которого шел слабый запах тления. Забыв обо всем, Вольф поставил фонарь на землю и схватил сверток - на том почти не было пыли. Он поспешно развернул заскорузлую кожу, с трудом поддававшуюся, и обнаружил неповрежденную большую стопку слежавшихся листов, покрытых ровными строками разборчивой латинской рукописи. Он сразу узнал почерк. Да, это написал тот человек. Вольф достиг желаемого. Профессор поспешно завернул рукопись и прижал ее к груди.
- Цель достигнута, мы можем идти.
- Хорошо, - отвечал его студент, застегиваясь и поднимая с земли фонарь и согнутый лом.
Обратный путь они проделали в молчании, и на этот раз чуткое ухо Лодьи не различало шуршащих шагов подземных обитателей тьмы. Однажды, столетие тому назад, когда бывшее монастырское здание почти опустело из-за войны и голода, в безлунную ночь они сумели вырваться наружу из своих неведомых нор в недрах земли и отыскать весьма немногочисленных жителей университета… На несколько лет величественное строение сделалось мертвым, отпугивая пустотой редких прохожих, пока не пришли сюда новые насельники, не убрали пожелтевшие, обглоданные острыми зубами исчадий тьмы кости предшественников и не возродили университет. Но подвал оставался местом, где создания тьмы еще имели силу, и поэтому мало кто из людей рисковал заходить в самую глубь. Однако в эту ночь что-то распугало зловещих обитателей тьмы, заставив их прятаться по щелям в их собственном царстве.
Глава 6. О чернокнижии
Эта глава посвящена чернокнижию. Читатель поймет нас, ведь мы должны объяснить, что это такое, прежде чем продвигаться дальше.
Люди с самой незапамятной древности знали, что кроме земного мира существует еще мир иной, отделенный от нашего незримой преградой, некоторые его обитатели могут одним своим видом довести до безумия неподготовленного человека. Этот мир мы называем миром демонов, а в древние времена человек, который склонен был преклоняться перед тем, что грозит ему уничтожением, называл кое-кого из них богами. Однако они не всесильны, тем более в своем мире, подчиняясь его законам, которые отличны от законов нашего вещного мира, но столь же незыблемы. Пытливый человеческий разум издревле искал способ использовать сущности и законы того мира, сопричастные к нашему, пронизывающие его подобно ветру, проходящему сквозь лес и заставляющему шуметь деревья. У некоторых людей такое получалось. Как? Многие не могли этого объяснить, что в конце концов и приводило кое-кого из них ко вполне закономерному концу, какой постигает, например, неумелого морехода, пытающегося оседлать бурю. Мечтою многих долгое время было найти безошибочные способы воздействия на тот мир, но поиски чаще всего велись интуитивно. С развитием общества и знаний, когда появились философия, астрология, алхимия и другие науки, ученые мужи испытали соблазн: помимо законов нашего, вещного мира, изучить и законы того, запрещенного церковью, иерархи которой предпочитали сознательно закрывать глаза, лишь бы не видеть то, что не согласовывалось не только с догмами вероучения, но и со всем опытом человечества.
Вначале этим занятиям всерьез посвящали себя лишь богатые люди, ибо только они могли в те времена подняться над общим уровнем знаний благодаря наилучшему возможному тогда образованию и имевшемуся у них досугу, который все другие должны были отдать рутине борьбы за выживание. Примером тому были лорд-канцлер сэр Френсис Бэкон, или принадлежавший к датской королевской фамилии Тихо Браге, или потомок шотландских королей и русский фельдмаршал Яков Брюс. Особенно это сказывалось в те переломные моменты истории, когда только эти люди имели возможность искать срочно требующиеся человечеству ответы, тогда как остальные были вынуждены просто спасать свою жизнь. С другой стороны, нет сомнений, что их глубокие познания помогали им в подъеме к вершинам власти. Однако по мере медленного продвижения во тьму выяснилось, что с трудом накопленных знаний недостаточно: необходимо еще родиться пригодным к этому делу. Поэтому то, что выходило иногда у невежественных деревенских колдунов, было невозможным, а то и опасным для просвещенных мужей, поднаторевших в изучении мира теней. По-видимому, дело было в некоем сродстве с тем чуждым миром, созвучии с его законами, которое одни по какой-то причине имели, а другие были такового лишены. Именно подобными историями и навеяно средневековое предание "Ученик чародея", в котором рассказано, к каким печальным последствиям приводит использование знаний о законах иного мира человеком, не рожденным для их употребления. Характерно, что предание это родилось в Англии, ученые мужи которой были наиболее последовательны и упорны в постижении тайных законов иного мира, и благодаря мудрому решению короля Генриха VIII, ограничившего свою страну от влияния непримиримой к колдовству католической церкви, заняли высокое положение и обеспечивали всемерную защиту высших государственных интересов.
Судя по всему, это предание навеяно трагической историей французского маршала Жиля де Монморанси-Лаваля, барона де Рэ, сподвижника Жанны д’Арк в борьбе за освобождение страны от англичан. Драматическая гибель Жиля де Рэ, произошедшая от его неспособности укротить темные силы, которые он так неосмотрительно вызвал, наверное, породила волну разговоров в Англии, увязшей в жестокой Столетней войне с Францией. Жиль де Рэ был ярым врагом англичан, и в одном из исторических анналов упоминается о том, что вовсе не случайно в его руки попала роковая рукопись "Epistola de secretis operibus artis et magiae" знаменитого Роджера Бэкона, который умер за полтора века до этого, после чего многие его рукописи были преданы церковному проклятию. Соблазн обратиться к темным силам оказался непреодолимым для промотавшегося на войне аристократа, на что и рассчитывали его английские недоброжелатели…