Два хлопка - и пес встал на задние лапы, преданно глядя на обезьяну. Жанна расхохоталась. Собака в своем колпаке нотабля и вправду напоминала франтоватого щеголя. Обезьяна, тоже стоя на задних лапах, смотрела на пса с неподдельным интересом. Звери стояли друг против друга, и тут пес подал обезьяне лапу, которую та взяла в свою. Медленно и торжественно парочка проследовала вдоль сцены.
Народ, который все прибывал, разразился аплодисментами. Гийоме был вне себя от восторга. Он даже подпрыгивал на месте.
- Третье действие: свадьба!
Послышалась барабанная дробь. Все еще стоя на задних лапах, обезьяна и пес принялись уморительно танцевать, выделывая немыслимые коленца.
Восхищенная публика снова разразилась аплодисментами.
- Четвертое действие: семейная жизнь!
Три хлопка - и обезьяна вспрыгнула собаке на спину и принялась отвешивать ей удары по заду. Так они сделали круг по сцене.
Снова барабанная дробь - и артисты вышли на поклон к зрителям. Грянули аплодисменты, крики, свистки.
Актер спустился с помоста и с кружкой в руках принялся обходить зрителей. Послышался звон монеток. Гийоме расщедрился на соль, Жанна на целых два.
Она все еще смеялась, когда заметила чей-то пристальный взгляд из толпы. Жанна узнала смотревшего и сразу же стала серьезной.
- Я возвращаюсь в лавку, - шепнула она Гийоме, который с нетерпением ждал продолжения спектакля.
Жанна торопилась. Она знала, что за ней идут. Девушка захлопнула дверь и заперла ее на задвижку. Ей было страшно.
Человек поджидал ее, стоя за окном. Они посмотрели друг на друга. Жанна увидела слезы, стекавшие по щекам отца ее ребенка.
Жанна открыла окно и сказала глухим голосом:
- Уходи, Франсуа. Я не хочу больше тебя видеть.
- Жанна, прости. Я уже целый месяц ищу тебя.
Жанна покачала головой.
- Жанна, прости же. Уйти от тебя вот так - смерти подобно.
Жанна вспомнила о Матье. Да, у мужчин что-то неладно с головой. Хватит уж одного повесившегося.
- Что ты хочешь мне сказать?
- Я тогда выпил и не владел собой. Я каждый день думаю о тебе.
Столько времени прошло, а говорил он искренне. Дело, значит, не в мимолетной утехе. Зачем бы тогда ему ломать всю эту комедию?
- Ну и что?
- Это все. Проси у меня что хочешь, но только не лишай права видеть тебя. Я потерял сон. Я даже не в силах работать.
Жанна задумалась. Гнев боролся в ней с нежностью. Она обожглась его пламенем, а теперь выходило, что ожоги и не собираются заживать.
- Чем это ты занимаешься?
- Я бакалавр и пишу диссертацию.
- Где? - спросила Жанна, ничего не знавшая об ученом сословии.
- В Университете.
- И зачем тебе это?
- Я стану магистром свободных искусств.
- Что это значит?
- Что я стану богословом, врачом или адвокатом.
Она посмотрела на него с сомнением:
- Я-то думала, ты поэт.
- Одно другого не исключает.
Это меняло все. Он склонился в окне, словно прося милостыню. Жанна недоверчиво смотрела на Франсуа. Ей вдруг показалось, что она смахивает на матушку Елизавету, которая самонадеянно полагала, что знает все девичьи тайны и постигла секрет мироздания. Жанна взяла себя в руки. В голову ей пришла одна мысль.
- Ты можешь научить меня читать и писать?
- Жанна! - воскликнул Франсуа. - Я сделаю из тебя бакалавра!
- Можешь завтра прийти сюда в седьмом часу?
- Если не приду, значит, я умер.
- Тогда до завтра. Теперь уходи. У меня покупатели.
- Дочь моя, я со всех сторон только и слышу похвалы вашему искусству. Как мог я не навестить такую уважаемую прихожанку!
Жанна смотрела на улыбающееся лицо и сдержанно улыбалась в ответ. Она знала, этот визит неизбежен и тут уж не отговоришься спешкой. Отец Робер Мартино, настоятель прихода Сен-Северен - так он представился, - был не из тех, от кого легко отделаться.
На окрестных колокольнях, лишь нескольких из сотни колоколен Парижа, прозвонили десятый час. Большой колокол церкви Сен-Северен, который звонил вечернюю зорю студентам Университета, последовал их примеру. Секундное опоздание - все это знали - было связано с работой часов, чей затейливый циферблат красовался на колокольне. Болтуны говорили, что тут не обошлось без козней лукавого. Во всяком случае, для Жанны это было спокойное время, ибо поглощенные своими заботами горожане на время забывали о зове желудка. Гийоме отправился за покупками незадолго до появления отца Мартино.
Жанну не обманула улыбка священника, которая должна была лишить собеседника и следа мысли о возможном подвохе. Жанна разглядывала лицо настоятеля: вытянутое и прорезанное глубокими морщинами, рассеченное по горизонтали тонкими язвительными губами, а по вертикали заостренным носом. Серые глаза, казалось, впиваются в окружающий мир, и центром этого мира в данный момент была она, Жанна Пэрриш.
Девушка видела в нем еще одного представителя той власти, мощь которой приоткрыла ей болтовня торговки чижиками в Аржантане. От нее исходили деньги, но она их и притягивала. Да, настоящая власть, сама подпитывающая себя. В сравнении с ней власть королевская казалась чем-то преходящим и даже подчиненным: какой-нибудь епископ Кошон мог, конечно, принять сторону англичан против Карла VII, и имя его после этого прокляли, но Церковь-то не понесла почти никакого урона. Жанна не могла провидеть своего будущего, но понимала, что Церковь сыграет роль в ее жизни.
- Не припомню вас в нашей церкви, - сказал отец Мартино.
- Это оттого, что я ходила в церковь Сен-Жак, отец мой, - ответила Жанна.
Так она уже ответила францисканцу. Лучше уж не вилять и держаться одной линии.
- Это ваш приход?
- Нет, но я часто заходила туда помолиться, сделав покупки поблизости.
- Где же вы тогда жили?
- В бывшей конюшне недалеко от Ломбардского коллежа.
Настоятель кивнул. Нет сомнения, что он обо всем разу знал заранее.
- Не вы ли торговали прямо под открытым небом на углу коллежа?
- Да, это была я.
- И вас принимали за юношу.
- Так уж вышло, отец мой. У нас в деревне с одеждой все проще, чем в городе.
Мартино бросил взгляд на вырез ее платья, потом оглядел его целиком.
- А теперь вы исправили это недоразумение. Отдаю должное вашему вкусу в выборе платья, дочь моя.
Жанна склонила голову и сдержанно улыбнулась.
- Так вы ни разу не приходили в Сен-Северен?
- Я там была, отец мой, но из-за капюшона вы, наверное, меня не разглядели.
Настоятель задумался. Ну да, человек в капюшоне, стоящий в боковом нефе, вполне мог ускользнуть от его взгляда. Храм был почти всегда погружен в полумрак, который свечам не удавалось рассеять. А может быть, она приходила, когда его не было в церкви.
- Завтра воскресенье, - сказал он, - и я был бы рад видеть вас на своей проповеди.
- Я непременно приду, святой отец.
- Вы довольны своей торговлей?
- С тех пор, как я тут устроилась, стало полегче.
Цепкий взгляд отца Мартино изучал обстановку лавки.
- Отличная лавка, да еще в королевском доме!
Серые глаза Жанны остановились на священнике. Он что, принимает ее за удачливую деревенщину? Чего он, собственно, хочет? Жанне уже поднадоело играть в кошки-мышки.
- Его величество король даровал мне аренду, об этом все знают.
- Воистину большая милость.
- Я обязана этим госпоже Агнессе Сорель, которая, проезжая по улице Монтань-Сент-Женевьев, изволила остановиться, чтобы отведать моих пирожков.
- Но короля там не было?
- Нет, отец мой.
Он не мог не заметить появившейся в девушке скованности. Она и вправду готова была попросить его не вмешиваться не в свои дела. А он-то пришел установить доверительные отношения.
- Я очень рад, что милостью нашего короля Господь привел вас на стезю достатка. Не сомневаюсь, что вы уже поблагодарили его в своих молитвах и не замедлите укрепить благодарность дарами Церкви.
Жанна заметила, что священник говорил о короле, ни словом не обмолвившись об Агнессе Сорель. Она сказала себе: ну вот, понятно, он пришел за деньгами. Он полагает, что я пользуюсь покровительством короля и мне их девать некуда.
- Только моя неопытность помешала мне сделать это раньше, отец мой.
Настоятель кивнул.
- Местные торговцы вам все расскажут, - промолвил он.
К лавке подошел один из преподавателей Корнуэльского коллежа, и отец Мартино счел за лучшее распрощаться.
- Я рад был познакомиться с вами, дочь моя. Да благословит вас Господь во всех ваших начинаниях. Надеюсь видеть вас на воскресной мессе.
Он просто пришел за тем, что ему причитается, сказала себе Жанна, подавая покупателю стакан вина и пирожок с мясом. Он узнал о полученных мною подарках и решил, что их прислал сам король. На что же он рассчитывал?
Этим вечером Франсуа Вийон появился задолго до седьмого часа, который начинался сразу после вечерни. В руках он держал незнакомую Жанне сумку, а голову его украшала голубая шапочка, которая не могла быть шапочкой преподавателя, ибо Франсуа еще не стал магистром. Когда Вийон появился, Жанна как раз закрывала окна лавки, а Гийоме мыл стаканы в чане со сдобренной уксусом водой. Он заметил, что Жанна его увидела, и она это поняла. Потомив его немного за дверью, она вышла на порог и пригласила его войти.
Франсуа перешел улицу и удостоился от Жанны небрежного "Добрый вечер". В руках он держал цветок. Они поднялись на второй этаж, и Франсуа окинул взглядом комнату Жанны. Его, должно быть, удивила такая обстановка в жилище вчерашней крестьянки. Правда, накануне он узнал, что Жанна не была ни у кого в услужении, а имела собственное дело. Все вокруг говорило о скромном достатке; в камине горел огонь, который Жанна старалась всегда поддерживать, ибо, несмотря на стоявший на дворе июль, стены дышали сыростью. Подброшенные к хворосту веточки можжевельника распространяли в комнате пряный дух.
Жанна села за стол так, чтобы на нее не падал свет из окна, и предложила Франсуа стул напротив. Он протянул ей цветок, который Жанна приняла вежливо, но сдержанно. Она поставила его в стакан с водой и снова села. Франсуа смотрел на нее вопросительно, она на него - безучастно. Стена.
Франсуа достал из сумки листок пергамента, покрытый какими-то значками, гусиное перо и чернильницу.
- В алфавите двадцать пять букв, - сказал он, - и все они существуют единственно для того, чтобы славить Жанну.
Жанна молчала. Листок Франсуа оказался азбукой. Франсуа называл буквы, выделяя гласные и согласные, а потом предложил Жанне повторить урок. Он достал из сумки чистый листок, обмакнул перо в чернильницу и передал его Жанне.
Жанна была взволнована. Еще бы, в пятнадцать лет и три месяца она впервые взяла в руки перо. Как ни странно, все оказалось проще, чем она ожидала. Глядя на образец, Жанна одну за другой выводила буквы, хотя временами перо и срывалось.
Самым трудным оказалось справиться с согласными. Три ножки т, завитки raw дались ей далеко не сразу. Прошло больше часа, пока наконец она не стала писать почти без ошибок. Жанна кусала губы; ей не хотелось выглядеть тупицей в глазах этого человека. Да, что уж греха таить, именно этого человека.
Гийоме пришел пожелать Жанне доброй ночи. Она ответила ему тем же, прибавив "до завтра". Мальчик искоса взглянул на Франсуа Вийона и лежащую на столе азбуку.
Когда Гийоме ушел, Франсуа принялся объяснять, что произношение букв может меняться в зависимости от того, какие стоят рядом. Взять, к примеру, гласные перед п и т. То же, сказал он, бывает с согласными рядом с другими согласными. Снова примеры. Т, пояснил Франсуа, почти никогда не читается в конце слова.
Жанна уже утомилась, и они условились продолжить урок завтра.
- Прежде чем я уйду, - сказал Франсуа, - напишите ваше собственное имя.
Когда они виделись накануне через окно лавки, то обращались друг к другу на "ты". Между тем, приглашая к себе Франсуа, Жанна сказала "войдите", и теперь он тоже говорил ей "вы".
Жанна с трудом вывела Gane. Франсуа поправил ее и разобрал ошибки. Со второго раза получилось правильно.
- Может быть, вы напишете и фамилию? - спросил Франсуа.
Понятно, он хочет знать, кто я, подумала Жанна. Но ведь он и так без труда все узнает, просто поболтав с соседями. Жанна написала: Parish.
- Откуда такая фамилия?
- Мой отец был англичанин.
- Тогда тут должно быть двойное r, Parrish. Как вы ее произносите?
Жанна произнесла свою фамилию, видимо убедив Франсуа в том, что он прав.
Она отодвинула стул, вытащила из камина головешку и зажгла все пять свечей в канделябре.
- Не желаете ли стакан вина и пирог с курицей? - спросила Жанна.
- Охотно, - сказал Франсуа.
- Тогда спустимся вниз.
Хитрость состояла в том, чтобы увести Франсуа из жилых комнат. Жанна налила ему и себе по стакану вина.
- Вы ничего не хотите мне сказать? - спросил Франсуа.
- Радуйтесь этому, - ответила Жанна.
- Как-то хмельным вечером я встречаю девушку, которая лишает меня остатков благоразумия, и вот, я уже проклят навеки!
- Вы встретили добычу, - поправила его Жанна, упирая на последнее слово. - Вы охотились на мальчика, а попали на меня.
- Я знаю, что не сумел сдержаться, но я же не был вам совсем отвратителен. Вы даже просили меня обнять вас!
Вспомнив об этом, Жанна вздрогнула. Вот случай, подумала она, уколоть его.
- Верно. Вы заразили меня безумием… страсти. Если бы вы оставили мне хоть малейшую возможность, я, вероятно, была бы приветливей, но вы бросились на меня как разбойник с большой дороги.
А еще, мстительно подумала она, я буду испытывать наслаждение при мысли о том, что не сказала тебе о своей беременности. Матье открыл Жанне глаза на мужское тщеславие; не хватало еще Франсуа гордиться тем, что он вот так сразу обрюхатил девственницу, довольно с него и воспоминаний о молниеносной победе. Он опустил голову.
- Я засвидетельствую свое раскаяние столько раз, сколько вам угодно, и даже больше, - сказал Франсуа глухим голосом. - Скажите лишь, я уже в аду или еще только в чистилище?
- Я не монахиня, Франсуа, - ответила на это Жанна, - и небесная справедливость не по моей части.
Одно присутствие этого человека уже было большим испытанием. Временами Жанне даже хотелось сдаться. Уже одно то, как он ел и пил, выдавало в нем пылкость, милую ее крестьянской натуре. Его жесты, манера жевать, словечки, руки - все говорило о недюжинной силе без малейшего жеманства. Но Жанна отлично понимала, что, прояви она слабость хоть на мгновение, между ними возникнет та близость, которая неминуемо вернет их в прошлое. Теперь ей приходилось решать за двоих - за себя и за ребенка в своем чреве.
Франсуа, видно, догадался, что сейчас не время развивать успех. Ему было позволено прийти еще раз, чего же больше? Он поставил стакан на прилавок и накинул на плечи плащ.
- Пока я еще здесь, - сказал он, - объясните-ка мне вот что. На улице Дез-Англэ вы были переодеты крестьянским мальчиком, а сейчас передо мной пирожница хоть куда. Отчего вы носили то платье?
- Я пришла из Нормандии одетой так, как там принято. Теперь я подчиняюсь парижской моде.
Франсуа выслушал объяснение. Он понял, что это не вся правда, но не стал ничего говорить, а просто поправил плащ и взялся за ручку двери.
- Доброй ночи, - сказал он, - препоручаю вас ангелам небесным. До завтра?
- До завтра. Берегитесь всяких проходимцев ночной порой!
Он обернулся с улыбкой. Жанна заперла дверь и закрыла ставни, потом поднялась наверх и посмотрела на розу, словно дрожавшую в свете свечей.
Он не принес ей василек и мак. Жанна заглянула в зеркальце Исаака, а перед тем, как задуть свечу, бросила взгляд на гобелен Бартелеми.
Она заснула и во сне увидела себя обезьянкой, окруженной собаками в колпачках.
16
Чудесный воскресный день
Утром ее так тошнило, что впору было пропустить мессу, которую она твердо решила посетить в компании своей соседки-суконщицы. Та была неравнодушна к стряпне Жанны и через день заказывала себе и своему хворому мужу два пирога с несладкими начинками, которые доставлял ей Гийоме.
В Ла-Кудрэ Жанна слышала, что если приступы тошноты начинаются на второй месяц, то без всякого сомнения родится мальчик.
Госпожа Контривель, добрая душа, найдя Жанну в таком состоянии, предложила ей от живота взвар из аниса и мяты и без промедления бросилась к себе, чтобы его приготовить.
Соседке было лет пятьдесят. Голова и тело ее походили на груши разных размеров, а глаза на косточки - тоже грушевые. Она прищурила их, протягивая Жанне кружку доморощенного снадобья. Во взгляде ее можно было прочитать сочувствие, хитрость и материнскую заботу. Сметливая Жанна сделала вид, что ничего не заметила.
Да уж, тошнота по утрам была таким же недвусмысленным указанием, как вывеска цирюльника. Жанна с радостью осталась бы в постели, но она больше не могла позволить себе пропускать службы, особенно по воскресеньям. Неизбежные пересуды соседей могли, кроме всего прочего, повредить ее торговле.
Явился Гийоме, которому Жанна наказала принести хвороста, замесить тесто, подготовить сковородки, покрошить курятину, порезать фрукты, растопить масло и перемыть стаканы.
После мессы люди всегда бывали голодны, и в воскресенье торговля шла бойко.
Суконщица выслушала наставления, одобрительно покачивая головой, и они отправились к храму. На голове госпожи Контривель красовался внушительный складчатый чепец, а Жанна прикрыла свою простой вуалью с голубой каймой по краям.
- Сколько мне нужно дать? - спросила она.
- На поднос - один соль, - ответила госпожа Контривель. - Если дать больше, прослывешь мотовкой. А вот о том, что наш кюре называет десятиной, всякий доваривается с глазу на глаз. Только держитесь твердо!
Жанна округлила глаза от изумления.
- Милая Жанна, наивность вас разорит! Мы ведь даже не прихожане отца Мартино.
- Как это? - воскликнула Жанна.
- А вот так. Никто не знает наверняка, к какому приходу относится улица Галанд - к Сен-Жюльен-Оспиталье или к Сен-Северен. Они и сами не могут в этом разобраться, только и знают, что рвать куски друг у друга, все эти францисканцы, бернардинцы, целестинцы, бенедиктинцы, августинцы и кто там еще… Мне муж говорил, в Париже целых тридцать пять приходов, и это не считая монастырей!
- Тогда зачем мы идем в этот храм?
- А какая разница? Надо же принадлежать к какому-то приходу, где-то креститься, жениться и прочее. Вот умрет муж, и мне придется позвать священника да разжиться кусочком земли на кладбище. Короче, не поддавайтесь на болтовню отца Мартино. Он монах, и хотя они не купаются в золоте, но все же ловкачи хоть куда! Он, кстати, расспрашивал меня о вас.
- Правда? - спросила совсем сбитая с толку Жанна.