Их встретили облака дыма, поднимавшиеся над зелёной равниной, грохот бомбард королевы, поливающих сарацинские стены каменным и железным дождём.
В сгущающихся сумерках они подъехали к шатру Сантанхеля, и тёплый приём, оказанный казначеем, согрел заледеневшее сердце Колона.
- Вы правильно сделали, что вернулись. Надо напомнить их величествам о себе. Но что с вами случилось?
Сантанхель взял его за плечи, повернул так, чтобы свет падал ему на лицо.
- Вы больны?
- Не телом, но душой, - ответил Колон и рассказал об обрушившейся на него беде.
Сантанхель ужаснулся.
- И она не пыталась оправдаться?
- К чему? - усмехнулся Колон. - Я застал их врасплох, когда они строили свои коварные планы. Я услышал слишком многое.
- Слишком многое! Многое, но не всё. Идиот! И вы не удосужились спросить себя, каким образом нам удалось так быстро вернуть украденные у вас карту и письмо? Вам не приходило в голову, что кто-то сказал нам, где искать? - Колон в замешательстве молча смотрел на него. - Это была Беатрис. Беатрис Энрикес. Кто ещё мог помочь нам? Ненароком она дала понять Галлино, что карта хранится у вас в квартире. Но едва узнав, что карта украдена, она пришла ко мне и рассказала обо всём.
- К вам? - в голосе Колона всё ещё слышалось сомнение. - К вам? Но почему к вам? Почему не ко мне?
- Это долгая история и драматичная…
- Кроме того, услышанное мною не оставляло сомнений, что она была заодно с этими мерзавцами, они наняли её, чтобы заманить меня в ловушку и ограбить. Отрицать это невозможно.
- Никто и не отрицает, - согласился Сантанхель. - Но какова цена! Бедняжка, она же не какая-то прожжённая авантюристка. Её принудили, сыграв на естественной любви к брату, схваченному венецианской инквизицией. Брат, конечно, у неё дрянь, но она не могла бросить его в беде. А потом влюбилась в вас. И доказала силу своей любви. Доказала на деле, пожертвовав братом ради вас. Это она назвала мне воров. Та женщина, которую вы сейчас клянёте, та женщина, которой вы из гордыни не дали молвить слова в своё оправдание. И сердце её теперь разбито.
Колон тяжело опустился на стул.
- Я, наверное, сойду с ума. Почему, если всё так и было, она ничего мне не сказала?
- А вы спросили её? Нет, вам хватило того, что вы подслушали.
- Не сейчас, а когда она обратилась к вам…
- Неужели вы не понимаете, сколь ужасно для неё было бы такое признание? Стоит ли удивляться, что сначала она хотела возместить нанесённый урон. - Сантанхель вздохнул. - Мне следовало рассказать вам обо всём до отъезда в Кордову. Она попросила меня об этом. Но… - Он пожал плечами. - Я подумал, что будет лучше, если вы объяснитесь сами. Я подумал, что, исповедовавшись вам, она скорее получит отпущение грехов.
Колон обхватил голову руками.
- Отпущение грехов! Исходя из того, что вы сказали, оно нужно скорее мне, а не ей.
- Милосердием Божьим вы его получите. - Дон Луис подошёл к нему, положил руку на плечо. - Не теряйте времени. Возвращайтесь в Кордову и положите конец её страданиям. Помиритесь с ней.
И через пять дней после отъезда Колон вновь появился в Кордове. Но у Загарте он узнал, что Беатрис уехала.
- Уехала? Куда?
На этот вопрос мориск ответить не смог. Она собрала свои нехитрые пожитки и уехала наутро после его драки с венецианцами. Со служанкой и погонщиком нанятых ею мулов. Возможно, тот знал, куда направилась Беатрис.
Погонщик мулов, которого Колон нашёл в конюшне у Гальегских ворот, сообщил, что отвёз Беатрис в монастырь неподалёку от Пальма дель Рио, там, где Хениль впадает в Гвадалквивир.
Колон выехал туда на следующее утро и преодолел тридцать миль, отделяющих Кордову от Пальмы, за четыре часа. Монастырь, низкое белое здание, окружённое высокой стеной, располагался на холме, у самого берега реки. Ворота открыла беззубая старуха, подозрительно оглядела его. Колон объяснил, кого он ищет. Старуха ответила, что Беатрис Энрикес пробыла в монастыре два дня, а затем уехала. Куда или по какой дороге, привратница не знала. Но посоветовала поспрашивать в Пальме.
За два дня Колон обошёл всех погонщиков мулов и все харчевни города. Но не узнал ничего путного. Переночевал в местной гостинице, а затем продолжил поиски на дорогах, ведущих на юг и запад. В Лора дель Рио, в Тосино, в Кадахосе, в корчмах на перекрёстках дорог он задавал вопросы, описывая Беатрис и её служанку, но никто в глаза их не видел. Беатрис исчезла без следа. Отчаявшись, он вернулся в Кордову и обратился за помощью к коррехидору.
Дон Ксавьер приложил максимум усилий, чтобы помочь тому, кто пользовался покровительством могущественного казначея Арагона. Его альгасилы изъездили всю округу. Но безрезультатно.
Колон ждал, но дни сливались в недели, и с каждой из них таяли его надежды. И оставалось лишь корить себя, что он так легко осудил Беатрис.
Глава XXV. УСЛОВИЯ
В то лето военный лагерь в Веге сгорел от пожара. Чтобы укрыть армию в случае непогоды, король Фердинанд заменил брезентовые палатки каменными и кирпичными домами, возвёл целый город, названный им Санта-фе. Построенный в виде креста, он как бы показывал маврам, что Испания обосновалась здесь навсегда.
А накануне нового года измученная осадой Гранада признала своё поражение. И эмир Бобадиль выехал из ворот, чтобы сдаться победителям. Его встречали вышедшие из Санта-Фе испанцы, ведомые кардиналом.
На празднике крещения серебряный крест, освящённый в Риме, украсил крышу замка Комарес, заменив сброшенный оттуда полумесяц. Рядом с крестом сияли золотом королевские штандарты.
Победоносно завершив десятилетнюю войну, окончательно разгромив мавров, королева Кастильская и король Арагонский, гордо въехали в последнюю сарацинскую твердыню на земле Испании. А за ней в январском солнце ярко сияли покрытые снегом вершины.
Колон, печальный и угрюмый, тащился в самом хвосте праздничной процессии. Он замкнулся в себе, компания сильных мира сего перестала его интересовать. Ни в чём он не находил радости, ко всему относился с пренебрежением. В том числе и к процессии, в которой принимал участие. Многочисленные знамёна, трубачи, разряженные рыцари. Покорение маленького королевства… Нашли, что праздновать. Разве можно сравнить Гранаду с тем, что предлагал он. Колон. И в то же время он не мог не осознавать, что окончание осады знаменует для него очень многое: владыки Испании обещали ему деньги и корабли после падения Гранады.
Процессия втянулась в узкую красивую улочку со стенами без окон, по арабскому обычаю, достигла ворот, украшенных каменными гранатовыми деревьями. За ними начиналась другая улица, широкая и прямая. Она вела к площади, на которой всадники спешились. А затем между двух башенок, образующих Врата правосудия, вошли во дворец-крепость Альхамбра. Переход от мрачных, суровых крепостных стен к тончайшему убранству и красоте внутренних помещений поражал глаз и душу. Колонны, столь тонкие, что, казалось, они не могли выдержать покоящиеся на них каменные арки с изумительной резьбой, окружали Двор мирт. Аккуратно подстриженные кустики выстроились вдоль бассейна, наполненного водой цвета турмалина. Анфилады, колоннады, мозаичные панно, позолоченные сводчатые потолки, мраморные полы, застеленные шелковистыми коврами, стены, увешанные гобеленами из Персии и Дамаска.
Вместе со всеми прошёл Колон через огромный зал в помещение, где возвышался наскоро установленный алтарь. Кардинал Испании отслужил благодарственную мессу. Опустившись на колени, затерянный в толпе. Колон спрашивал себя, дождётся ли он такого дня, когда "Те Деум" пропоют в честь его возвращения из дальнего плавания. Вот-вот должен был прийти его час. Если король и королева сдержат слово, ждать осталось недолго.
Возвращаясь с мессы по великолепным аркадам, ведущим к Двору львов, он столкнулся с доньей Беатрис де Бобадилья и её мужем.
- Вы что-то слишком грустны в столь праздничный день, - заметила она.
- Я думаю, и вы на моём месте не слишком бы радовались. Ожидание рождает усталость, усталость - печаль.
- Но ожидание ваше окончилось. Вам дала слово королева, которая всегда выполняет обещания. Только поэтому вы должны радоваться падению Гранады.
- Обещания так легко забываются.
- Разве вы не верите в своих друзей?
- У меня их так мало, да и оставшимся, боюсь, уже надоела моя назойливость.
- Такими подозрениями вы обижаете нас, - заверил его Кабрера.
- Думаю, он это понимает. - Маркиза улыбнулась мужу, затем Колону. - А я могу пообещать, что королева примет вас в течение недели.
Так оно и вышло. В следующий понедельник, на пятый день после торжественной мессы, дон Лопе Перальте, королевский альгасил, сообщил Колону, что его ждут во дворце.
Королева приняла его в Золотом дворе, богато обставленном зале с потолком, чернённым золотом, в одном из тех помещений, где находился гарем мавританских правителей Гранады. На аудиенции присутствовали только три дамы, в том числе маркиза Мойя.
- Целую ваши ноги, ваше величество, - поклонился Колон.
Королева милостиво протянула ему руку, которую он поцеловал, опустившись на колени.
- Мы заставили вас ждать, сеньор Колон, много дольше, чем было на то наше желание. Но теперь, после окончания войны, я могу выполнить своё обещание. Я послала за вами, чтобы заверить вас в этом.
Доброе отношение королевы чуть приободрило Колона.
- Невежество, ваше величество, назвало мой проект мечтой. Но я рискну предположить, что эта экспедиция принесёт вашему величеству успех и славу, ещё не выпадавшие на долю царствующих особ.
Тем самым он хотел показать, что Гранада - песчинка в сравнении с той громадой, которую он хотел положить к её ногам.
- Вам свойственна уверенность в себе, - ответила королева. - Но, возможно, другой человек и не замахнулся бы на такое.
- Я уверен в себе, потому что знаю, о чём говорю.
- Да сбудутся ваши слова, к вящей славе Господней. Завтра вы с моими советниками обсудите оставшиеся вопросы, чтобы перейти к практическому осуществлению наших планов.
С этим его отпустили, и впервые за долгие месяцы у него полегчало на душе: близость экспедиции отвлекла его от мучительных мыслей о Беатрис, а в дом дона Алонсо де Кинтанильи в Санта-Фе, у которого он теперь жил, Колон возвратился с лёгким сердцем.
На следующий день в Санта-Фе из Гранады прибыл двор, а вечером Колон встретился с советниками королевы. Их было четверо. Кинтанилья, казначей Кастилии, Эрнандо де Талавера, теперь архиепископ Гранады, дон Хуан де Фонсека и адмирал дон Матиас де Ресенде.
Они сидели в просторной комнате, согретой жаровней. Талавера, представлявший всё ещё сомневающегося короля Фердинанда, открыл заседание. Затем Ресенде, сам опытный мореплаватель, пожелал узнать, что необходимо Колону для успешного завершения задуманного.
Колон ответил, что, по его мнению, эскадра должна состоять, как минимум, из четырёх кораблей, хорошо оснащённых и полностью укомплектованных командой. Всего никак не меньше двухсот пятидесяти человек. Талавера сразу же заспорил с ним, считая эти требования завышенными. Надо отметить, что Фердинанд отличался скупостью, и его сановники никогда не забывали об этом. Ресенде, к которому обратился архиепископ, оценил стоимость экспедиции в сорок-пятьдесят тысяч золотых флоринов, отчего длинное лицо архиепископа ещё больше вытянулось.
- Если только вы не умерите свои аппетиты, сеньор, боюсь, нам не удастся договориться. Весь мир знает, что война истощила казну, и сейчас их величества расплачиваются с поставщиками.
Колон знал не только об этом, но и о вспыхнувшей с новой силой борьбе между инквизицией и евреями. Фанатичный Торквемада громогласно заявил, что новообращённые евреи тайно молятся своему богу, и требовал изгнания евреев из Испании, утверждая, что только так можно успокоить страну. Если бы евреев изгнали, принадлежащая им собственность досталась бы казне. И владыки Испании, нуждающиеся в деньгах, могли не устоять перед искушением и взять сторону Великого инквизитора. Тонко чувствуя ситуацию, евреи, возглавляемые Абарбанелем и Сеньором, чьи титанические усилия по снаряжению победоносной армии, захватившей Гранаду, заслужили по меньшей мере благодарность короля и королевы, предлагали внести в казну тридцать тысяч дукатов, чтобы покрыть все расходы на войну. В тот момент сохранялось хрупкое равновесие. Торквемада ещё не швырнул свой крест во владык Испании, упрекнув их, что они намерены продать Христа за тридцать тысяч сребреников, тогда как Иуда продал Его за тридцать. И некоторые мараны, занимавшие, как Сантанхель, важные посты, надеялись, что богатства заморской империи вкупе с золотом, предложенным евреями, перевесят предложения инквизиции наполнить казну с помощью конфискаций.
Пока же казна оставалась пустой, о чём и напомнил архиепископ.
- На что тогда я могу рассчитывать? - осведомился Колон.
Талавера глянул на адмирала, ожидая от того ответа, но вмешался Фонсека.
- Нет необходимости рисковать больше чем одним кораблём.
Тут уже Колон посмотрел на Ресенде, ища у того поддержки.
- Нет, нет, - Ресенде покачал головой. - Слишком опасно. Как минимум нужно два корабля, но этого явно не достаточно. А вот трёх, я думаю, сеньору Колону вполне хватит.
- Пусть будет так, - согласился Колон. - Если это будут хорошие и надёжные корабли.
Талавера сделал пометку на лежащем перед ним листке бумаги и спросил Колона, какое вознаграждение потребует тот за свою службу. Колон ответил без малейшего промедления, поскольку много над этим думал.
- Одну десятую часть всего того, что принесут Испании мои открытия.
- Одну десятую? - архиепископ ужаснулся и не скрывал этого. - Одну десятую?
- Неужели вы рассчитываете, что их величества будут столь расточительны? - фыркнул Фонсека.
- Разве это расточительность? Я бы, к примеру, с удовольствием согласился бы отдать вам и по десять мараведи из каждой сотни, которую вы мне принесёте.
- Ваш пример неудачен, - возразил Талавера. - В данном случае их величества финансируют вашу экспедицию.
- Они рискуют золотом, - добавил Фонсека, - вы же - ничем.
- За исключением собственной жизни, - усмехнулся Колон. - А вкладываю я свой опыт мореплавателя, мужество, необходимое для того, чтобы противостоять тем опасностям, которые могут подстерегать нас в неведомом, и идею, для реализации которой отправляется экспедиция. Мой взнос скромен, дон Хуан, но и прошу я всего одну десятую. Если же от меня потребуется затратить какие-то средства на снаряжение экспедиции, соответственно должна возрасти и моя доля прибыли.
Злобная гримаса, перекосившая лицо Фонсеки, побудила Кинтанилью вмешаться.
- Мне представляется, сеньоры, что мы можем с этим согласиться при условии, что их величества одобрят наше решение.
- Именно с одобрения их величествами… - подчеркнул Фонсека.
- Очень хорошо, - кивнул Талавера. - Тогда, я полагаю, с этим всё ясно.
- Всё? - брови Колона поднялись. - Всё? - Он оглядел бесстрастные лица остальных. - Как же так, сеньоры? Вы словно принимаете меня за обычного наёмника. Мы только начали, господин мой архиепископ.
- А что ещё вы можете требовать?
- Титул адмирала во всех землях, которые я открою, с соответствующими почестями и привилегиями, полагающимися адмиралу королевства Кастильского.
- Помоги мне Боже! - воскликнул Фонсека, а дон Родриго Ресенде наградил Колона убийственным взглядом.
Колон же спокойно продолжал.
- Причём титул, почести и привилегии должны передаваться по наследству моим потомкам.
- А при чём здесь ваши потомки? - поинтересовался Кинтанилья.
- Нынешние дворяне носят же титулы, полученные их далёкими предками.
- Вновь я вынужден заметить, сравнение неудачное, - покачал головой Талавера.
- Разумеется, неудачное, - поддержал архиепископа Фонсека.
- Позвольте пояснить мою точку зрения. Открытые мною земли останутся владениями Испании на долгие времена, если не навечно, и я хочу сохранить причитающуюся мне долю. Но раз я смертен, она должна достаться моим потомкам.
Едва ли они смогли придраться к логике его рассуждений, но их возмущала сама мысль о том, что иностранец, да ещё низкого происхождения, требует родовых привилегий.
- Согласиться с этим, - вскричал Фонсека, - означает уравнять вас с знатнейшими грандами Испании.
- Ни один гранд не сослужил Испании столь добрую службу, как я.
- Матерь Божья! Вы рассуждаете так, словно ваши открытия уже явь, а не грёзы.
- Когда они станут явью, я потребую кое-что ещё.
- Ещё? - Талавера нахмурился, Ресенде рассмеялся. - Что же вы ещё можете потребовать?
- Звание вице-короля на всех открытых мною территориях.
На какие-то мгновения все просто лишились дара речи. Первым пришёл в себя Фонсека.
- Наверное, только скромность мешает вам потребовать корону Испании.
Архиепископ сумел воздержаться от комментариев.
- Других требований у вас нет, сеньор Колон? - сухо спросил он.
- Вроде бы я сказал всё.
- Не теряю надежды, что со временем вы придумаете что-нибудь ещё, - ухмыльнулся Фонсека.
Талавера тяжело вздохнул.
- Слава Богу, мы с этим покончили. Буду с вами откровенен, сеньор. Ваши требования превосходят всё то, что я мог бы порекомендовать их величествам. Присутствующие здесь мои коллеги, похоже, придерживаются того же мнения. Решение, разумеется, будут принимать их величества. Но я не сомневаюсь, вам откажут, если вы не умерите ваши притязания.
Колон резко встал, стройный, высокий, посмотрел на них сверху вниз, гордый, как Люцифер.
- Я не сниму ни единого из моих требований. Сделать это - значит принизить величие затеваемой экспедиции. С вашего разрешения, господа, позвольте откланяться. - Небрежно поклонившись, он повернулся и вышел из комнаты.
Над столом повисла тишина.
- Вот к чему приводит необузданное воображение, - пробурчал Талавера.
- Наглый выскочка, раздувшийся от гордости, словно мыльный пузырь, - поддакнул Фонсека.
- Проявим в наших суждениях хоть немного милосердия, - попытался образумить священнослужителей Кинтанилья.
Талавера аж вспыхнул.
- Милосердие, сеньор? Милосердие не означает, что наглость надо принимать со смирением. И нет нам нужды подавлять праведное негодование, лицезрея гордыню, за которую ангелов низвергнули в ад.
- Не стоит удивляться тому, что он высоко ценит предлагаемый товар, - заметил Ресенде. - Каждый торговец ведёт себя точно так же, утверждая при этом, что ни на йоту не снизит цену. Если их величества откажут ему, он станет куда благоразумнее.
- Если? - возмущённо переспросил Талавера. - Да в этом не может быть ни каких сомнений.
Прошла целая неделя, прежде чем король и королева, занятые проблемами, связанными с Гранадой и евреями, смогли принять архиепископа и его коллег.
Кинтанилья, глубоко уважающий Колона, сохранял полный нейтралитет. Ресенде придерживался мнения, что назначенная Колоном цена может стать предметом переговоров. Но Фонсека и Талавера требовали решительного отказа.
- Таковы его требования! - Талавера весь кипел от негодования. - Как ясно видят ваши величества, наглость его не знает пределов.
Фердинанд зло рассмеялся.