Однако на другой день вопрос повернулся так, что оставаться безучастным было нельзя. Рано утром, ещё до прихода Беспойска, к нам в спальню явился Степанов с каким-то неизвестным человеком. Степанов собрал всех в кружок и сказал:
- Вот в чём дело, ребята. Надо отнять у Беспойска бумагу, подписанную на Формозе. Англичане сейчас собираются дать за неё сорок тысяч рублей. При этом говорят: либо продайте бумагу, либо мы вас всех перевяжем и выдадим царице Екатерине как бунтовщиков. И выдадут. Вот он подтвердить может.
Неизвестный человек, хотя ничего, наверное, не понял из речи Степанова, закивал головой. Наши перетрусили и даже не знали, что ответить. Дело кончилось тем, что матросы согласились идти со Степановым к Беспойску требовать бумагу.
Но в это время дверь открылась, и в комнату вошёл сам Беспойск. Степанов не растерялся, прямо подбежал к нему и закричал:
- Давай немедленно договор с Хюапо! А то обратно на Камчатку поедешь.
Беспойск плюнул Степанову в лицо. Степанов выстрелил из пистолета, но пистолет дал осечку. И тут пошла потасовка.
Сначала не знали, с кем драться и кто за кого стоит. Но потом все бросились на Степанова и неизвестного человека, а также на тех, кто за Степанова заступался. Беспойск в это время вскочил на окно и закричал:
- Всё он врёт, ребята! Никто нас назад послать не может.
Тогда степановские ребята перестали драться. Самого Степанова мы загнали в сад. Он не мог перебраться через стену и просидел там целый день, питаясь апельсинами. К вечеру пошёл проливной дождь. Степанов закричал, что сдаётся, и выбросил через стену пистолет и шпагу. Мы его связали, и Беспойск упросил португальского губернатора поместить его в тюрьму за покушение на убийство. Степанова засадили в отдельную камеру, и мы вздохнули свободно. Споры и раздоры у нас прекратились. Все наши старания теперь были направлены к тому, чтобы поскорее окончить все дела.
За меха мы едва выручили девяносто тысяч пиастров. С починкой "Петра" тоже дело не вышло. Его оглядели иностранные капитаны и нашли, что корабль чинить не стоит. Так он и остался на своём месте в воде.
Мы прожили в Макао несколько месяцев. И тут, уже на суше, перенесли много несчастий. В городе свирепствовала горячка. Мы не знали, как держать себя в тёплых краях, пили сырую воду и ели много фруктов. За время нашего пребывания в Макао умерло двадцать пять человек русских. Из офицеров умерли Батурин и Турчанинов, из матросов Кудрин, Лисицын, Мешков и много других, фамилии которых я уже забыл. Я сам едва жив остался, провалялся в постели целый месяц, и со мной вместе Ванька и Ринзо. Нас отходил Андреянов, который болен не был.
Первым выздоровел Ринзо и уехал в Европу с английским кораблём. Потом мы с Ванькой поправились и стали поговаривать о том, что и нам пора в путь. Для этого нам надо было только точнее узнать, где находится Тапробана.
Поговорить об этом с кем-нибудь из капитанов мы не могли, не знали языков. Плыть неизвестно куда тоже нельзя было. Мы долго думали, с кем бы перемолвиться словечком. И вот наконец я сказал Ваньке:
- Знаешь, что? Давай поговорим с самим Беспойском.
Ванька ответил:
- А у тебя храбрости хватит?
- Хватит.
- Тогда иди.
И я отправился к Беспойску. Он перед этим болел, как и мы, и переехал на жительство в дом губернатора, маркиза Сельданья. Мы к нему ходили и раньше с разными поручениями, поэтому я его легко нашёл.
У него в комнате ставни были прикрыты от жары, так что я сразу его не рассмотрел. Он сидел за столом в кружевной рубашке и что-то писал. Услыхал, что я вошёл, оторвался от бумаги, спросил:
- Что тебе, Лёнька?
- Я к вам по делу, капитан.
Беспойск вздохнул:
- Я уже не капитан с сегодняшнего дня. Я продал "Петра" за десять тысяч пиастров. Больше никто не дал. Теперь у меня остался только сухопутный отряд. Поэтому зови меня генералом.
- Есть, генерал.
- Какое у тебя дело?
- Я хочу уехать из Макао.
- Куда?
На один миг я почувствовал, что у меня не хватит решимости вымолвить слово "Тапробана". Но это только на миг.
Прошло полгода с того времени, как офицеры объявили Тапробану сказкой. За это время глаза мои на многое открылись, я перевидал больше, чем за всю жизнь. Вера моя в Государство Солнца от этого стала ещё сильнее. Своими глазами я увидел страны, где солнце работает за людей, своим ртом я ел плоды этих благодатных стран. Поэтому у меня хватило мужества ответить тогда Беспойску:
- Я хочу уехать в Государство Солнца, генерал.
Теперь призадумался Беспойск. После длинного молчания он сказал мне:
- Ведь вот какой ты упрямый парень. Мы же объяснили тебе, что Государства Солнца нет. Эту басню мы придумали на Камчатке, чтобы легче было удрать оттуда.
Не моргнув глазом, я ответил:
- Это неправда. Государство Солнца существует. Оно лежит под экватором, недалеко от Индии.
- У тебя есть доказательства?
- Да.
И я протянул ему книгу Хрущёва, которую прихватил на всякий случай с собой.
Беспойск просмотрел первый лист книги и сказал насмешливо:
- Так вот почему ты так хорошо учился по-французски! Так имей в виду: чтобы понимать вещи, мало знать французский язык. Надо быть образованным человеком. Всё, что написано в этой книге, - сказка. Её придумал учёный монах Кампанелла лет двести назад.
- Тогда почему же в Японии я видел на карте Тапробану? Там на синем океане нарисован зелёный остров, проткнутый экватором. И написано: Тапробана.
- Стоит ли об этом говорить? Японские карты самые скверные в мире…
Теперь рухнули мои последние надежды. Зацепиться было не за что. Руки мои опустились, и слёзы побежали из глаз. Каким глупцом и невеждой показался я самому себе!
Беспойск пожалел меня. Он подошёл ко мне близко и спросил:
- Значит, ты на самом деле поверил в Государство Солнца?
- Да.
Он взял со стола книгу Кампанеллы и начал её перелистывать.
- Знаешь что? - сказал он вдруг. - Подожди плакать. Всё, что ты говорил, вовсе не так глупо… Эта книга наводит меня на некоторые мысли. Подожди плакать, говорю! Государства Солнца нет… но оно будет.
И вдруг он громко захохотал. Потом заговорил с жаром, как тогда, в хижине бродячего коряка:
- Ты мне подал прекрасную мысль, Лёнька. Как раз перед твоим приходом я набрасывал план колонии на Формозе. И у меня ничего не выходило. Главное, я не находил оснований, почему именно я, Август Беспойск, должен взяться за это дело, достойное купца Джоксона. Ты пришёл вовремя. Теперь я знаю, почему стоит работать под тропиками. Мы создадим не колонию только, а само Государство Солнца. Да, да, - продолжал он с новой силой. - Мы запряжём солнце, заставим его работать по нашей указке. Ты видел чёрных? Они бедны и забиты. Но мы объединим их, просветим, научим ремёслам и искусствам. Сейчас они бедны потому только, что необразованны. Ведь у них солнце под руками, солнце, неисчерпаемый источник энергии. Европа не может уже жить без кофе, чайного листа, шоколада и пряностей. За всё это мы получим из Европы товары. Даю тебе слово, наше государство явится примером для всего мира. Весь тропический пояс покроется сетью таких государств, и все они потом сольются воедино. И чёрные люди, которые дики теперь, не будут бросать в нас стрелы, как в Панова, а благословят нас. Всем хочется жить богато - и чёрным и белым. Мы займёмся чёрными… Ради тебя, ради твоего счастливого появления здесь я назову наше будущее государство Государством Солнца. Под такое название в Европе нам дадут всё, что мы потребуем. Понял?
- Понял, генерал.
- Веришь?
- Верю, генерал.
- Вернись к своим и скажи, чтобы они готовились к большому делу. Никто не должен отказываться. Впрочем, я сам с ними поговорю…
Что я мог возразить? И я отдался в его власть без разговоров, навсегда. Я вернулся к Ваньке разбитый, но полный новых надежд. Города Солнца нет, но мы сами его построим. Пусть для этого надо повернуть горы, привести в движение тысячи тысяч людей. Овчинка стоит выделки. На земле возникнет Государство Солнца, пример для всех. И оно будет прекрасно, хотя бы потому, что мы сами создадим его.
Выслушав меня, Ванька попробовал было всплакнуть. Он не рассчитывал, что, прежде чем попасть в Государство Солнца, надо создать его. Но в конце концов он согласился со мной, что так лучше. Он всегда соглашался в конце концов.
Что гораздо удивительнее - вся наша компания отозвалась на призыв Беспойска. Люди бросили раздумье и приняли твёрдое решение плыть в Европу, чтобы оттуда вернуться назад в здешние места.
Зимы в Макао не было. В декабре в городе была пыль и в садах цвели цветы и вызревали апельсины. По улицам ходили католические попы, среди них китайцы и негры, в белых рясах. Мы сами всю зиму не снимали соломенных шляп. Все вместе, как в Большерецке, встретили Новый год. А в начале января Беспойск явился к нам в казарму и велел собираться.
Он подрядил нам места на французских кораблях, шедших в Европу.
14 января 1772 года мы все с пожитками погрузились на три китайские лодки, крытые, двупалубные. И на этих лодках потащились в море по направлению к Кантону. Там, не доходя десяти вёрст до города, стали на якорь.
Через день к нам подошли два французских фрегата - "Дофин" и "Ливерди", шедшие из Кантона во Францию с грузом чая. Они стали на якорь недалеко от нас, и мы перебрались на них без всякой задержки.
Я попал на "Дофина" вместе с Беспойском, Хрущёвым, Медером и Винбландом. Больше с нами никого из офицеров не осталось. Степанова мы не взяли с собой, а Панова, Батурина и Турчанинова не было в живых. Ванька тоже попал на "Дофина". Мы поместились в общей каюте, на настоящих гамаках.
Приняв нас к себе на борт, корабли развернули свои огромные паруса и пустились в далёкий путь. Курс они взяли на юг, хотя Европа лежала от нас на запад.
10. Европа
Наше путешествие вокруг Африки в Европу длилось шесть месяцев. 4 февраля мы перешли экватор, и всех, кто переходил экватор первый раз в жизни, вымазали краской, а потом выкупали в воде. В марте мы подошли к французскому острову Бурбону и здесь простояли три недели, пополняя запасы. Затем ещё заходили на мыс Доброй Надежды. А потом пустились в дальнее плавание, вдоль Африки.
Теперь, когда Беспойск не был капитаном, а мы не были матросами, плыть было гораздо скучнее. Мы вовремя получали обед и ужин, подчинялись корабельным порядкам, и ничего неожиданного не могло произойти на нашем пути. Нам даже бури не были страшны. У капитана на столе лежали огромные карты, и он прекрасно знал, где нам надо остановиться и какой ветер дует в каком месте. Кроме того, оба наши корабля были большие и прочные. На "Дофине" было шестьдесят четыре пушки, три мачты и двести человек матросов, так что всё наше путешествие прошло без приключений. Один раз только мы приставали к острову, не помню уж, как он назывался, и там ловили черепах и набирали воды. Черепах наловили огромных, величиной с маленькую лодку. На этом острове стоял ещё английский корабль, и мы устроили драку с английскими матросами. Потом мы налили наши бочки, высушили черепашье мясо и двинулись дальше.
Очень редко в пути нам попадались навстречу птицы, киты или корабли. Почти всё время кругом была только вода. Смотреть на море мне надоело, и я большую часть своего времени занимался французским языком.
Теперь мне уже не нужно было разбирать книги. Я учился для того, чтобы во Франции свободно разговаривать. Все матросы на нашем корабле были французы, и команда отдавалась на французском языке. Всё это мне очень помогало. Ванька и Кузнецов тоже начали учить слова вместе со мной. А Хрущёв даже пробовал говорить со мной по-французски.
Кроме того, Беспойск занимался со мной разными науками. Он показывал мне по карте города и страны и рассказывал об этих странах. От него я узнал историю Европы и жизнь знаменитых людей. Но больше всего мы говорили о Государстве Солнца.
Каждый день я высказывал какое-нибудь сомнение в нашем деле, а он разъяснял мне, что всё будет хорошо. Например, я сомневался в том, что мы сумеем выстроить город из тёсаных камней и провести воду в фонтаны. Но он говорил, что это самое простое.
- Голова - великая вещь! - говорил он мне. - И если будет на острове хоть одна умная голова, всё пойдёт хорошо. Мудрёные законы из дураков сделают умников. Ты это всё увидишь на примере. Не беспокойся… Лёнька! - говорил он мне иногда. - Я никогда не поеду в Польшу. На земле есть народы несчастнее поляков. А они имеют больше прав на счастье.
Каждый день много часов мы гуляли с ним по палубе. Он полюбил меня за время нашего путешествия и часто поверял мне свои тайные мысли. Я же считал его за самого умного человека на земле. Я верил каждому его слову. Я не знал тогда, что за ошибки умных людей приходится расплачиваться дороже, чем за ошибки глупцов. Вообще я ничего ещё не знал тогда. И я готов был идти за ним на любое дело и даже жизнь свою ставил ни во что по сравнению с его планами.
Тем временем мы уже приближались к Европе. Прошли Мадеру, зелёный остров с горой посередине. Всё чаще и чаще нам стали попадаться европейские корабли. Был уже июль месяц, месяц летний в Европе. В тот год я так и не видал зимы.
Мы пришли во французский порт Сен-Люи 18 июля, ранним утром. Город показался нам серым после солнечных городов тропиков. Корабль стал на якорь, и Беспойск с Хрущёвым сейчас же уехали на берег. Вечером Хрущёв вернулся и сказал, что для нас нанят отдельный дом и мы можем перебираться. Мы переехали залив на лодках и двинулись со своими пожитками по извилистым переулкам. Хрущёв показал нам дом, где мы должны были жить. Он оказался двухэтажным, как и в Макао, но в нём была печь, камин и не было ставней на окнах. Мы расположились вповалку на полу, как на "Петре". Беспойск и офицеры поселились в гостинице.
На другой день к нам в дом прибежал мальчишка-француз в деревянных башмаках. Он принёс мне записку от Беспойска. В записке Беспойск писал, чтобы я немедленно пришёл в гостиницу.
Я пошёл с мальчишкой и по дороге он начал меня расспрашивать, кто я такой. Я ему ответил, что русский, с Камчатки. Но он ничего не слыхал о Камчатке, хотя о России слышал. И мне было удивительно разговаривать с человеком, который о Камчатке ничего не знал.
В гостинице я застал Беспойска с портным, который принёс ему для примерки новый кафтан синего цвета. Кафтан был ещё без рукавов, но и так я понял, что это будет одежда богатая.
Увидевши меня, Беспойск закричал:
- Лёнька, хочешь ехать со мной в Париж?
- Хочу, генерал.
- Брось, - сказал он с гримасой. - Я уже не генерал теперь. Моя команда остаётся здесь. Зови меня просто… бароном.
И, обратившись к портному, он сказал:
- Вот этому молодцу надо сшить кафтан табачного цвета.
Портной обмерил мне плечи, руки, живот и ушёл. Беспойск оглядел меня и сказал:
- Теперь не стриги больше волос, а заведи себе причёску. Сходи к парикмахеру, он тебя научит завиваться. А потом вот тебе деньги, двести ливров. Ступай в магазин, купи себе две рубашки, штаны, чулки и шесть носовых платков. Если ты будешь сморкаться на пол, я тебя поколочу. Купи ещё шляпу. Скажи, что ты едешь в Париж и чтобы дали самую модную.
- Есть, барон.
- Больше не говори мне "есть". Присматривайся к тому, как себя держат французы. Здесь надо быть приличным.
- Хорошо. У меня в сундуке лежит книга - "Юности честное зерцало". Там сказано, как надо держать себя. Я её прочту снова.
- Делай как знаешь. Имей в виду, что через три дня мы с тобой уезжаем. Ты будешь носить за мной мои бумаги и образцы товаров. Я из тебя сделаю француза. Но прежде чем надевать новые штаны, вымойся в море.
Я пошёл по лавкам и прежде всего купил себе сумку, а потом всё остальное. Уложил вещи в сумку и пошёл к морю купаться. Вымылся как следует, а потом натянул новые штаны и башмаки. Волосы у меня были довольно длинные. Я зашёл к парикмахеру, и он завил меня, даже маленькую косичку сумел заплести. К нам в казарму я пришёл неузнаваемым. Там меня подняли на смех, особенно приставали Ерофеев и Андреянов. Пока все хохотали и тормошили меня, Ванька плакал. Ему было жаль со мной расставаться.
Через три дня я простился со всей нашей компанией. Передал Ваньке на сохранение мой заветный сундучок и Неста, которого просил кормить и любить. Обещал Ваньке писать письма. Уговаривал его не унывать, ведь не веселиться мы едем в Париж, а по делам Государства Солнца. Перед самым отъездом и Беспойск пришёл проститься с охотниками и матросами. Сказал, что мы скоро вернёмся с приятными вестями. Оставил Сибаеву денег на прокорм людей и велел даже вина красного покупать по бутылке в день на человека.
Потом мы привязали сундук Беспойска к задку кареты, запряжённой четвёркой лошадей. Уселись внутри, как господа. Кучер по-французски закричал на лошадей. Лошади поняли и прямо с места побежали рысью.
На лошадях я ехал первый раз в жизни. Это было гораздо удобнее, чем ехать на собаках. Не надо всё время смотреть вперёд, и свалиться трудно на повороте. В карете можно было разговаривать, закусывать, спать. Я всё время смотрел в окно и спрашивал Беспойска о том, чего не понимал. Непонятного было много. Никогда в жизни я не видал таких больших полей, засеянных пшеницей, виноградников, замков с круглыми башнями и красными глиняными крышами. Несколько раз в день мы останавливались и меняли лошадей. И тут я неоднократно имел возможность убедиться, что Франция наряду с богатством полна нищеты. На остановках нас окружали целые толпы нищих. Они умоляли дать хоть корку хлеба. Полуголые грязные ребятишки бежали за нашей каретой, плакали и просили накормить их.
На седьмой день пути мы въехали на дорогу, по обе стороны которой тянулись сады и огороды. Беспойск сказал, что скоро будет Париж. В полдень мы приехали к заставе, и стража с копьями нас остановила. Беспойск показал бумаги, выданные нам губернатором Сен-Люи. Офицер в огромных сапогах просмотрел листы и спросил:
- Очень ли близко солнце к экватору?
- Очень! - закричал Беспойск. - В полдень оно задевает верхушки пальм. Мы едем в Париж, чтобы предложить его королю…
Нас пропустили, и мы въехали в предместье.
Прежде всего меня поразило множество народа на улицах. Потом самые улицы, вымощенные тёсаным камнем. Потом дома, которые стояли по обе стороны улиц. Они были высокие и серые. На одной из площадей я увидел фонтан.
- Уж не Государство ли Солнца это? - спросил я шутя.
- Нет, - сказал Беспойск. - Ты видел, сколько нищих в стране? Впрочем, это не мешало покойному французскому королю звать себя король-солнце.
Наша карета остановилась перед большим домом, в котором помещалась гостиница. Человек пять слуг выскочили к нам навстречу. Беспойск спросил, можем ли мы достать хорошее помещение. Слуги ответили: да.
Мы взошли по широкой лестнице, а сзади нас тащили сундук и мою сумку. Нам отвели помещение из трёх комнат. В комнатах были ковры, камины и подсвечники, каждый на двенадцать свечей.
Когда мы остались одни, Беспойск сказал мне: