Стихотворения, приписываемые Крылову
Стихи г-же К… на четыре времени года
Приятности весны прохладной вобразя,
И сколь она сердца к любви склонять способна,
Не вспомнить мне тебя, прекрасная, нельзя;
А вспомня, не сказать, что ты весне подобна.Влекущий нас под тень несносный летний зной
Нередко в тяжкое томление приводит,
Но взор пленяющий Темиры дорогой
И лето самое в сей силе превосходит.Плодами богатя, подобя нивы раю,
Нам осень подает веселые часы;
Мне ж мнится, что тогда я нежный плод сбираю,
Коль взором числю я когда твои красы.Когда же зимние воображу морозы,
Тогда, чтоб мысли толь холодные согреть
И видеть в феврале цветущи нежны розы,
Мне стоит на тебя лишь только посмотреть.
Эпиграмма
Желаешь ты того, чтоб быть тебе богатым,
И ищешь способов?.. Будь только тароватым,
И превзойди своим коварством сатану -
Возьми ты за себя прекрасную жену.
Стихи г-же К…
Позволь плененному тобою,
Любовь! мне кисть на время взять,
И наполняй меня собою,
Хочу Темиру я писать.Позволь и дай мне вспоможенье,
Мое ты сердце успокой;
Мой дух, оставь свое волненье,
Любовь, води моей рукой.Представь ее мне без убору,
И без него мила она;
Представь, когда встречать Аврору
Она встает от нежна сна.Тогда, как день, гоня мрак ночи,
Природу оживляет вновь;
Когда ее драгие очи
Вперяют нежность и любовь.В лице играя, жар прелестный
Ее пленяет и томит,
И ей желанья неизвестны
Во сердце нежное селит;Волнует кровь и сердце бьётся,
Видна в очах нежнейша страсть;
Вздыханьем томна грудь мятется,
И познает любови власть.Она свои красы зреть тщится,
Восторг приятный полюбя;
Потом сама себя стыдится
И их скрывает от себя.Она любови гласу внемлет,
В лицо ее вступает стыд;
Но тщетно дух мой предприемлет
Списать толико нежный вид.Дабы представить вам подробно
Ее всех прелестей собор,
То не перо к тому удобно,
К тому удобен нежный взор.
Эпиграмма
Напрасно человек
В науках тратит век:
Сколь в них премудрости сыскати ни желает,
Родится глупым он и глупым умирает.
Письмо к дядюшкину племяннику
О ты, которого разумным закрестили
И титлом знатока публичного почтили;
О ты, который нам явил пример собой,
Что может человек доволен быть судьбой
И ездить четверней по правилу в карете,
Приметным быть глупцом во всем ученом свете
И чести знак таскать у левого ребра,
Когда имеет он довольно серебра;
Скажи, великий муж! поведай нам без лести:
Какою выслугой дошел к такой ты чести,
Что, к удивлению знакомых всех людей,
Ты можешь мучить вдруг четверку лошадей?
Когда б ты был женат, то я бы почитал,
Что ты достоинство рогами поймал;
Но ты, хотя с тех пор сбираешься жениться,
Как мог в десяток вдруг порядочно влюбиться;
Однако всё еще поныне не женат,
То, следственно, еще поныне не рогат.
Я слышал, красотой найти путь к счастью можно,
Но ты судьбой скроен не так-то осторожно.
То правда, иногда с умом выходят в честь;
Но ты доныне трех не можешь перечесть:
За что же столько ты счастлив, чиновен, знатен?
Неужели за то, что твой тупей приятен?
Никак путей твоих понять я не могу.-
Постой, авось либо скажу и не солгу.
Подумаю, в родню твою высоку глядя,
Конечно, этому причиною твой дядя.
К реке М…
Резвися, речка дорогая;
Играй, мой кроткий, милый друг!
Водой блестящей окропляя
Душистый, бархатный сей луг.
Катись кристальною струею
С моей сердечною слезою,
Сверкая в мягкой мураве!
А я, старинку вспоминая
И ею дух мой услаждая,
Простую песнь спою тебе.Страна родная, драгоценна,
Тебя я буду помнить век!
Где юность райская, бесценна,
Являла тысячи утех;
В объятьях матери где нежных
Не проливал я токов слезных,
Где чистой радостью дышал;
Душой где страсти не владели,
Глаза везде невинность зрели,
Где я в забавах утопал!-
Румяной, розовой зарею
Когда алели облака,
Когда брильянтовой росою
Кропились пестрые луга;
Я бегал в рощах ароматных,
Под сению берез прохладных,
Где пел мне песню соловей,
Где для меня журчал ручей;
Где всё со мною восхищалось,
Где всё со мною улыбалось;
Летал - и зефир легкокрылый
За мною вслед порхал,
Оставя свой цветочек милый,
В кудрях резвился и жужжал.Когда я жаром утомлялся,
Тогда к твоим брегам бежал;
В прохладны волны погружался
И в них отраду обретал.
Весенний как цветок прекрасный
Живится утренней росой,
И вновь свой запах он приятный
Льет в свежем воздухе струей:
Так дух мой, снова оживленный,
Приятны чувства изливал;
И я, тобою прохлажденный,
Всю цену жизни ощущал.-
Как белый чистый голубок
Весной летит с ветвистой липки,
Как легкий тихий ветерок,-
Так я летел в свой терем светлый,
Где улыбалися забавы,
Где просто было, без прикрас,
Без роскоши - сердец отравы,
Приятно, чисто, без убранств;
И где любовь меня встречала
С горячею в глазах слезой,
Где радость нежно обнимала,
Где счастлив был я сам собой!Куда же дни златые скрылись?
Невинные, блаженны дни!-
Забава, радость удалились:
Остались горести одни.-
Скажи мне, речка дорогая!
В брегах цветущих протекая,
Не унесла ль ты их с собой?
Их нет - и солнце не сияет;
Терзается мой дух тоской!
Их нет - и эхо воздыхает
Уныло по лесам со мной!
Жалобы отчаянной
Тиран! на то ли ты родился,
Чтобы взглянуть раз и - пленить!
На то ли огнь любви разлился
В груди моей, чтоб слезы лить?
Тиран, на то ли ты родился?Когда б я это прежде знала,
Страшилась бы твоих оков:
В тебе я счастье полагала
Ты был моя душа, мой бог!
Когда б я это прежде знала!Но, ах! и птичка погибает,
Не зная хитрости сетей;
Томится, рвется, умирает!
Скажите ж, как бежать людей?
И птичка в сети попадает.Пусть грозный страшный гром раздастся
И грудь неверну поразит!..
Увы! как бедной мне остаться;
Меня воспоминанье умертвит -
Пускай, пускай тиран живет!
Песня
(С французской "Petits chagrins de temps en temps")
Печали малые даны,-
Чтоб радостям придать цены;
Нередко о пустом, случится,
Сердечко бедное крушится,
В тоске, в слезах лишается утех,
А после всё выходит смех.Девица, страстию горя
И тайне сердца изменя,
Признанье в бездну скрыть желает
И за порок его считает;
В тоске, в слезах лишается утех.
А после всё выходит смех.У Лизы милых боле нет;
Сестра - вдова в шестнадцать лет;
Скучают обе жить на свете,
И смерть одна у них в предмете;
В тоске, в слезах лишаются утех,
А после всё выходит смех.
Общая надгробная
Прохожий, посмотри: вот у сего пригорка
Ленивец схоронен, а подле Тараторка.
<Эпитафия>
Здесь бедная навек сокрыта Тараторка -
Скончалась от насморка.
<на Наполеона>
Любви Марбефовой с Летицией приплод,
Досель был Герострат, стал ныне скороход,
С тех пор как русскую страну господь спасая,
Кутузовым сменить благоволил Барклая,
А чтобы русский нос не слишком поднимал,
Бог адмирала дал .
Эпитафия
Под камнем сим лежит прегнусный корсиканец,
Враг человечества, враг бога, самозванец,
Который кровию полсвета обагрил,
Все состоянии расстроил, разорил,
А, наконец, и сам для смертных всех в отраду
Открыл себе он путь через Россию к аду.
<на маршала Нея>
Французский маршал Ней
В Можайске принцем возвеличен.
И прежде был Можайск отличен
Породою свиней.
<на П. М. Карабанова>
Как Карабанов взял "Альзиру" перевесть,
И в аде слух о том промчался,
Тогда Вольтер, вздохнув, признался,
Что точно грешникам по смерти мука есть!
Имениннику Илье Васильевичу Буяльскому
Тебя я не видал, но знаю:
Ты человечество живишь…
Чего же я тебе желаю?
Того, чем ты других даришь:
Чтобы цвело всё оживленьем,
Чтоб мир был в теле и в сердцах…
Я не парю воображеньем,
Но чту везде - добро в делах.
Письма
Я. Б. Княжнину
1788 г. - начало 1789 г
Милостивый государь Яков Борисович!
К немалому моему огорчению услышал я от Ивана Афанасьевича г. Дмитревского, что вы укоряете меня в сочинении на вас комедии, а его в согласии о сем со мною, и будто я сам сказывал, что он сию комедию переправлял, в чем, пишете вы, и уличить меня можно. Я удивляюсь, г.<осударь> мой, что вы, а не другой кто, вооружаетесь на комедию, которую я пишу на пороки, и почитаете критикою своего дома толпу развращенных людей, описываемых мною, и не нахожу сам никакого сходства между ею и вашим семейством. Я бы во оправдание свое сказал, что я никаких не имею причин на вас негодовать и описывать довольно уже известный ваш дом, но вы, может быть, сыщете на то возражение; итак, чтобы оправдать себя и уничтожить ваши подозрения, я в малых строках желаю вам подать некоторое понятие о моей комедии.
Она состоит из главных четырех действующих лиц: мужа, жены, дочери и ее любовника. В муже вывожу я зараженного собою парнасского шалуна, который, выкрадывая лоскутия из французских и из италианских авторов, выдает за свои сочинения и который своими колкими и двоесмысленными учтивостями восхищает дураков и обижает честных людей. Признаюсь, что сей характер учтивого гордеца и бездельника, не предвидя вашего гнева, старался я рисовать столько, сколько дозволяло мне слабое мое перо; и если вы за то сердитесь, то я с христианским чистосердечием прошу у вас прощенья. В жене показываю развращенную кокетку, украшающую голову мужа своего известным вам головным убором, которая, восхищаяся моральными достоинствами своего супруга, не пренебрегает и физических дарований в прочих мужчинах. Действующее лицо их дочери и ее жениха есть любовники, которым старался я дать благородные чувства. Вы видите, есть ли хотя одна черта, схожая с вашим домом. Прочие ж лица эпизодические и не стоят того, чтобы о них упоминать. По сим характерам расположил я весьма обыкновенные любовные интриги, которые развязываются свадьбою любовников, чем и вся комедия кончится.
Вот всё государь мой, на чем можете вы основывать свои подозрения. Я надеюсь, что вы, слича сии характеры с вашим домом, хотя мысленно оправдаете мою комедию и перестанете своими подозрениями обижать человека, который не имеет чести быть вам знакомым. Обижая меня, вы обижаете себя, находя в своем доме подлинники толико гнусных портретов. Я бы во угождение вам уничтожил комедию свою и принялся за другую, но границы, полагаемые вами писателям, толь тесны, что нельзя бранить ни одного порока, не прогневя вас или вашей супруги: так простите мне, что я не могу в оные себя заключить.
Но чтобы доказать вам, [сударь] государь мой, колико я послушлив, вы можете выписать из сих характеров все те гнусные пороки, которые вам или вашей супруге кажутся личностию, и дать знать мне, а я с превеличайшим удовольствием постараюсь их умягчить, если интерес комедии не позволит совсем уничтожить.
Я не знаю, каких следствий ожидали вы, говоря на меня, будто я сказывал, что Ив.<ан> Аф.<анасьевич> переправлял сию комедию и переправлял неудачно. Поверьте, государь мой, что если бы он ее переправлял, то, конечно б, она была ближе к природе, и хотя он всем моим сочинениям делает честь, их переправляя, но я уверяю вас, что я столько же ему обязан сею комедиею, сколько и вам. Мне бы очень хотелось видеть того, по вашим словам, честного человека, который имел твердость духа сказать, чего от меня не слыхал; когда ж вы намерены сердиться на всех тех, которые только что читали или будут читать мою комедию, так я жалею, что она, может быть, поссорит вас со многими.
Я удивляюся, [сударь] государь мой, что с достоинствами, какие в вас, говорят, есть, вы боитесь комедии, и не знаю, что из того заключить. Вам известно, я думаю, что предмет комедии есть осмеивать пороки, а не достоинства, и для того одни порочные должны ее страшиться и ненавидеть, а вы на меня сердитесь! Поверьте, что вас обидел не я, описывая негодный дом, который от трактира только разнится тем, что на нем нет вывески, но обидели те, кои сказали, что это - картина вашего дома. Вы, может быть, оправдаете меня сами, когда увидите мою комедию, и, читая в ней критику на пороки, не будете мне говорить: "За что ты бранишься?" или и я вам буду почти то же отвечать, что Бригадир Советнику .
Я слышал также, государь мой, что вы, еще не читав ни строчки моей комедии, уже меня браните; но я надеюсь, что вы не выйдете из благопристойности, сродной здравому рассудку, и не будете употреблять против меня брань, это грусное орудие пьяных ямщиков и солдатского сословия. Впрочем, напоминаю вам, что я - благородный человек, хотя и не был столь много раз жалован чинами, как вы, милостивый государь. Ваш покорный слуга
Иван Крылов.
П. А. Соймонову
1789 г. (не ранее 2-й половины февраля)
Ваше превосходительство, милостивый государь!
И последний подлец, каков только может быть, ваше превосходительство, огорчился бы поступками, которые сношу я от театра. Итак, простите мне, что я, имея благородную душу, осмеливаюсь покорнейше просить, чтобы удостоили открыть мне причину, которая привлекает на меня ваш гнев, толико бедственный для моих драматических сочинений.
В 1786 году я написал оперу "Бешеная семья", которую, по приказанию вашему, г. Деви, камер-музыкант, положил на музыку; в том же году отдал я на театр комедию "Сочинителя в прихожей", и в том же году ваше превосходительство препоручили мне перевесть с французского языка оперу под названием "L'infante de Zamora", которая имела счастие понравиться вашему превосходительству. Сия опера упала на французском театре, и следственно, также и на русском, ибо добрый вкус у всех просвещенных народов один, а драма, в которой нет толку, и парадис зевать заставляет.
Ваше превосходительство удостоили своего внимания мое перо; я получил билет для входу в театр и лестное обещание, коим милостиво ободряете вы многих авторов, что не останутся без награждения труды для театра. Почитая непременными слова вашего превосходительства, продолжал я мои труды: но ныне, видя совсем тому противное и заключая, что перемене ваших слов, конечно, причиною какие-нибудь глупые и злые клеветники, ибо я не осмеливаюсь подумать, чтобы ваше превосходительство сами переменили свое слово, и не осмеливаюсь также назвать умными клеветников, которые могли очернить меня в мыслях вашего превосходительства, когда я с своей стороны не подал к тому никакой причины, - заключая сие, говорю я, осмеливаюсь вам объяснить мою невинность перед вами и притеснение, какое наносится мне от театру.