Казарин глядел на Когана, на бриллиант, на содержимое коробки, и в его сердце начала закипать жгучая ненависть к этому человеку, к сокровищам, принесшим столько несчастья ему и его близким. Драгоценности лежали в сантиметре от Лешки, но он не мог до них даже дотронуться.
– Ладно! Полюбовался и будет!
Коган захлопнул крышку, бережно положил коробку в саквояж, перекрестился и чиркнул спичкой. Лешка, не мигая, смотрел за мерцающим огоньком.
– Не понимаю я вас, Зиновий Ефимович. Если вы все про меня знали, чего ж в лесу не пристукнули? Бандиты-то ваши чего за мной через всю Москву тащились?
– Какие бандиты? – нахмурился ювелир. – Ты чего городишь?
– Да те самые. Я того, здорового, еще в метро приметил.
Зиновий Ефимович потушил спичку. В его глазах появилась тревога, и в этот момент раздался стук в дверь, а на улице послышались голоса:
– Откройте, Коган, вы окружены! Коган метнулся к окну.
– Навел, гаденыш?
Зиновий Ефимович дрожащими руками чиркнул еще одной спичкой, но она сломалась. Он попытался зажечь другую, однако руки не слушались. В дверь начали стучать сильнее. Сломанные спички летели на пол одна за другой. Наконец ему повезло: сера вспыхнула.
Лешка понял, что промедление не в его пользу. Он согнул связанные ноги и со всей силы ударил ими в колени Когана. От неожиданности ювелир потерял равновесие и опрокинулся на спину. Однако горящая спичка выскользнула из его рук, упала на пол, и огонь моментально вспыхнул по всему дому.
Пока Казарин распутывал веревки, Коган успел поднять пистолет и выстрелить. Дикая боль пронзила Леш-кино плечо, и он потерял сознание…
Когда Лешка открыл глаза, он лежал на носилках возле кареты "скорой помощи". Рядом с ним курил тот самый здоровяк, которого Казарин видел в метро и на вокзале. Лешка приподнялся на локтях и тут же застонал от острой боли.
– О, очухался хлопчик! – Здоровяк улыбнулся и бросил папиросу на землю. – А мы уж думали, усе, каюк.
Лешка смотрел на горящий дом, на мечущихся в ночи дачников, милиционеров и пожарных. Постепенно он вспомнил все, что с ним произошло в последние часы.
– А где Барон? – еле прошептал он.
– Кто? – не понял здоровяк и тут же, сообразив, о ком спрашивал Лешка, махнул рукой в сторону. – А, этот!…
Лешка посмотрел туда, куда указывал его "охранник". Там, на земле, сидел Коган. Возле него суетились несколько человек.
– Дед-то оказался крепкий. На прорыв пошел, жариться вместе с тобой не захотел.
Здоровяк решил пояснить Лешке, как прошла операция.
– Мы когда дверь сломали, только тебя в комнате обнаружили. А он через террасу заднюю ушел. Достали его уже за забором.
Глава 28
Теперь настала Лешкина очередь лежать в больнице В его палате перебывали все, включая одноклассников. Пока ребята наперебой рассказывали последние новости, Вера Чугунова стояла в сторонке и все время вздыхала, глядя на Лешкины раны. Не приходил только старик Варфоломеев. Герман Степанович так переволновался из-за всей этой истории, что с сердечным приступом тоже попал в больницу.
Томясь от вынужденного безделья, Казарин перебирал в голове все события минувшей недели. Он был ужасно благодарен сотрудникам кремлевской комендатуры, которые по приказу Шапилина следили за ним до самой дачи Когана. Ведь если бы не они, не известно, как повернулись бы события той ночью.
А еще Лешка благодарил бога, что Танька все разболтала отцу. Он мог ее поблагодарить хоть сейчас: она лежала в той же больнице, этажом выше. Но врачи строго-настрого запретили Лешке ходить, и поэтому ему ничего другого не оставалось, как мысленно продумывать хвалебную речь в Танькину честь.
В свой адрес похвал он уже наслушался вдоволь. Бриллианты вернули в Алмазный фонд на следующий день после пожара на даче. А к Лешке все шли и шли "ответственные товарищи", чтобы похлопать его по здоровому плечу и похвалить за отвагу.
Казарина огорчало лишь одно: отца по-прежнему не отпускали из тюрьмы и о нем не было никаких вестей. Лешкино отчаянье дошло до предела, как вдруг однажды в его палате послышался до боли знакомый голос:
– Ну что, сын, болеешь?
Лешка резко повернулся к двери. Перед ним стоял исхудавший отец. Они кинулись друг другу в объятия.
– Говорят, ты тут без меня в историю попал.
– Кто бы говорил! – рассмеялся Лешка.
Затем он обнял отца еще крепче и тихо прошептал:
– Батя, как же я по тебе соскучился!
Прошла неделя, затем – другая. Закончился май и наступил июнь. Впереди маячили выпускные экзамены и поступление в институт.
Поправившие свое здоровье Алексей и Татьяна сидели на диване в квартире Шапилиных и штудировали русскую литературу. Вернее сказать, изучение классиков российской словесности было нужнее Таньке: ее познания в этой области оставляли желать лучшего.
– Если ты сейчас не поймешь образ Болконского, считай, что на экзамене пролетела.
Лешка очертил карандашом абзац в учебнике и подвинул его подруге.
– Читай от сих до сих и помни: Капа всех будет гонять на экзамене по "Войне и миру".
Таньке было смертельно скучно. Она отодвинула учебник и заявила:
– Да чего тут понимать? Эгоист твой Болконский, как все мужчины: свез молодую жену с ребенком к отцу в деревню, а сам – на войну.
Лешка кивнул.
– Молодец. Вот так ответишь – и пара обеспечена… Таня откусила яблоко и, дурачась, погладила Лешку по голове.
– Лешечка, а вот скажи: ты бы тоже меня бросил, как Андрей?
Лешка покраснел и тихо спросил:
– При чем здесь я?
– Нет, ну ответь: бросил бы или нет?
Казарин покраснел еще больше и буркнул в ответ:
– Сама знаешь…
Танька обняла Алексея за шею и вдруг крепко поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться, как она уже вскочила с дивана и, смеясь, закружилась по комнате.
– Если бы девчонки в классе знали, что я уже целовалась, – вот ужас-то какой был!
Лешка отложил книгу и тоже рассмеялся.
– А ты расскажи.
Танька вдруг стала очень серьезной.
– Ты зря веселишься. Знаешь, как иногда хочется кому-нибудь рассказать? И вообще, какой смысл в любви, если об этом ни с кем нельзя поделиться?
– Делись со мной!
Лешка подошел к патефону и поставил иглу на пластинку. Зазвучал вальс, Казарин сделал учтивый поклон, на который Шапилина ответила реверансом, и ребята закружились по комнате. Потом вдруг замерли, и их губы встретились в первом настоящем поцелуе.
Из-за громкой музыки они не услышали, как в квартиру вошел Шапилин. Петр Саввич увидел сквозь приоткрытую дверь целующуюся пару и замер на месте. Его лицо окаменело. С минуту он наблюдал за ребятами, а затем молча удалился в свой кабинет.
Музыка закончилась, и иголка соскочила с пластинки. Лешка посмотрел на часы и хлопнул себя ладонью по лбу:
– Об-ба! Чуть не прозевал.
Он бросился в прихожую и быстро стал натягивать свои парусиновые туфли. Таня выскочила за ним.
– Ты куда?
– Я сейчас вернусь. Ровно через пятнадцать минут. Шапилина перегородила собой входную дверь.
– Не пущу…
Казарин нежно обнял любимую.
– Да не переживай. Жди – и будешь вознаграждена. Можешь даже дверь не запирать.
Лешка чмокнул Таньку в лоб и кубарем скатился по ступеням…
Возле Успенского собора его ждал одноклассник Василий.
– Достал?
– Достал.
Васька протянул ему два билета в кино.
– Васька! – восхищенно воскликнул Казарин. – Ты… ты настоящий друг! Как тебе удалось?
– А! – отмахнулся Сталин. – Я Власика попросил. Там очередь со вчерашнего вечера. Не прорваться.
Лешка пожал другу руку и бросился обратно. Его переполняло чувство гордости, ведь в кармане лежали два билета на новый фильм с Любовью Орловой, которую Танька боготворила.
Дверь в квартиру Шапилиных оказалась не заперта. Лешка отдышался и на цыпочках вошел внутрь.
Ему очень хотелось сделать сюрприз, но в гостиной Тани не оказалось. Зато из-за дверей кабинета Петра Саввича доносился оживленный разговор. Лешка уже хотел было постучать, как вдруг услышал голос Шапилина:
– Я еще раз повторяю: он не должен больше появляться в нашем доме.
– Но почему? – жалобно спросила Таня.
Возникла пауза, а затем опять послышался голос Петра Саввича:
– А ты не понимаешь?
– Нет, и не хочу понимать.
– Объясняю еще раз. – В голосе Шапилина зазвучали металлические нотки. – Я не желаю, чтобы моя дочь крутила романы с сыном шофера.
Лешка чуть не потерял сознание.
– Папа, как ты можешь?! – Танькины губы дрожали. Она держалась из последних сил.
– Я все могу! Все! Я не для того работал как проклятый и даже не женился вновь. У тебя должна быть достойная пара. Я вижу, куда ваши отношения клонятся…
Из-за двери послышались всхлипывания.
– Не смей сопли разводить! – крикнул Шапилин. – Все! Баста! Еще раз увижу его в своем доме – сгною в лагере вместе с папашей-шофером.
Неожиданно перед Лешкой распахнулась дверь, и Петр Саввич оказался лицом к лицу с Казариным.
– А-а-а-а! – смутился Шапилин, но тут же нашелся: – Ну вот, вопрос решился сам собой. Заходите, молодой человек А вы, барышня, оставьте нас…
Танька, потупившись, выскользнула в коридор и ушла в свою комнату.
Разговор был недолгим. Когда Лешка появился из кабинета, его лицо было серым и безжизненным. Казарин медленно прошел по коридору до входной двери. Он ждал, что Таня выйдет попрощаться. Но в ее комнате было тихо, лишь силуэт на фоне застекленной двери выдавал ее присутствие. Она так и не вышла. Лешка обернулся – Шапилин стоял на пороге и смотрел ему в спину…
Глава 29
Каждый вечер Лешка безуспешно пытался дозвониться до Тани, но она не брала трубку.
Он караулил ее перед школой на скамейке, но она не появлялась даже на консультациях перед экзаменами, не приходилаона больше и в комнату Варфоломеева. Ее не было нигде…
Лешка не мог себя заставить сесть за учебники. Отец вздыхал, уходя на работу:
– Ты бы позанимался. Скоро экзамены.
– Успеется, – равнодушно отмахивался Лешка и зарывался в подушку с головой…
Но однажды случилось чудо.
– Алло, – прозвучал знакомый голос, от которого в Лешкином сердце все перевернулась.
– Здравствуй, Тань.
На другом конце повисла пауза.
– Таня, ты меня узнала?
– Узнала, – безразлично ответила трубка. Казарину было невыносимо слушать холодный голос любимой, но он справился с собой.
– Что происходит? Я хочу тебя увидеть.
– Это невозможно, – таким же безразличным тоном ответила Таня.
– Почему?
Таня не могла найти нужных слов.
– Ты не ответила.
– Леша, не мучай ни себя, ни меня.
– Но что происходит? Я не могу понять.
– Ничего не происходит. Просто мы расстались.
– Это кто так решил: ты или твой отец?
– Я.
– Я тебе не верю.
– Это твое дело. Таня повесила трубку.
Лешка резко вышел из телефонной будки и чуть не зашиб дверью Ваську Сталина.
– Тьфу ты, черт! Такие вот, как ты, и рушат человеческие судьбы.
– Да ладно, чуть задел, а ты уже разнылся. Васька улыбнулся.
– Дурак! У меня через неделю в летном медкомиссия. А вдруг ты мне руку сломал бы?!
Казарин промолчал и хотел уж было уходить, но Васька окликнул:
– Хочешь со мной?
Лешка задумался. На него нахлынуло все, что случилось с ним в последние дни.
– Мне все равно, – сказал он, наконец, и опустил глаза. – Я вообще-то в МГУ, на исторический, собирался…
Васька понимающе кивнул. Всему классу было известно о размолвке между Казариным и Шапилиной.
– Да плюнь ты на все. Впереди целая жизнь. Поехали со мной в Качу.
Лешка смотрел на всегда веселого Ваську и не мог понять, шутит тот или говорит всерьез.
– А как? Надо же справки, характеристики… Васька обнял друга и вкрадчиво произнес:
– Не надо! Я все устрою. По рукам?
И Василий протянул ему свою ладонь…
…А ровно через неделю Лешка стоял у Кутафьей башни с вещмешком за плечами и в последний раз смотрел на Кремль. Это был его Кремль – Кремль, в котором он вырос, в котором встретил и потерял свою любовь и где теперь оставался единственный дорогой для него человек – отец…
ЧАСТЬ II
Пролог
Август 1941 года
Кремлевские часы на Спасской башне показывали 22.30. За дверью кабинета Сталина шло заседание Государственного Комитета Обороны, на котором обсуждался план эвакуации ценностей из Кремля. В приемную то и дело выносили стенограммы и государственные документы. Без пятнадцати одиннадцать заседание закончилось, и члены комитета, пыхтя и отдуваясь, словно после тяжелого бега, стали покидать кабинет Верховного Главнокомандующего. Заведующий особым сектором ЦК генерал Шапилин протянул папку своему заместителю.
– Знаешь, Сергей Порфирьевич, ты документ этот изучи самым внимательным образом. Спрашивать буду с тебя. Завтра утром представишь справку: что в каких ящиках лежит и какая охрана прилагается. Сам понимаешь – не картошку вывозим. И чтоб все до мельчайших… За документ головой отвечаешь, а то нас по законам военного времени самих с тобой "эвакуируют" до ближайшей стенки.
Панин понимающе кивнул и, вместе с прикрепленным к нему помощником, поспешил по коридору к своему кабинету, расположенному тут же в Первом корпусе.
Часы на Спасской башне показывали 22.55, когда Панин и помощник вошли в приемную. Перед тем как пройти в свой кабинет, на котором значилось: "Заместитель заведующего особым сектором ЦК", Панин дал команду помощнику:
– Вызови машину! Я буду работать на даче. Стрелки главных часов страны отсчитали еще две минуты и замерли на 22.57. Свет в кабинете Панин зажигать не стал и, положив папку на стол, направился к сейфу, стоявшему в углу. Проходя мимо окна, он обратил внимание на огромный лунный диск, словно застрявший между зубцами Кремлевской стены.
– Ночка красит лунным светом стены древнего Кремля… – перефразировал известную песню Сергей Порфи-рьевич и, насвистывая любимый мотив, достал из кармана френча ключ…
Часы на Спасской башне показывали 22.59.
Панин собрался было открыть сейф, но в это время что-то заметил и повернул голову…
Куранты завершили часовой бег и принялись отбивать положенные одиннадцать ударов. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но Панин так и не появлялся. Его помощник, в очередной раз посмотрев на часы, нерешительно постучал в дверь. Не услышав ответа, он вошел в кабинет и вскрикнул от неожиданности: посередине с пробитой головой лежал мертвый начальник. Сейф был открыт и пуст.
Глава 1
10 августа 1941 года
Алексей Казарин стоял на площади перед Курским вокзалом и вдыхал запах утра родного города. Он только что вернулся в Москву, в которой не был три долгих года. Чем больше смотрел Лешка по сторонам, тем меньше узнавал столицу. Аэростаты в небе, пустые улицы, заклеенные крест-накрест окна, бумажный мусор вдоль тротуаров, плакаты "Не болтай!" с девушкой в платочке, приставившей ко рту палец, – все это было так не похоже на тот город, который Казарин покинул с вещмешком за плечами. Тогда в 38-м Москва улыбалась ему криками мороженщиц, звоном трамваев, веселыми, какими-то бесшабашными гудками машин. Теперь все стало по-другому. Даже моторы машин, казалось, работали тише. А главное – резко изменились сами москвичи. Тревога чувствовалась во всем: в торопливости походки, в лицах, даже в серых тонах одежды.
Сам Казарин был одет в военную форму летчика с голубыми петлицами лейтенанта. Одной рукой Алеша держал легкий фанерный чемоданчик, а другой – опирался на палочку, которой очень стеснялся.
Через некоторое время около Алешки остановился черный лакированный "паккард", из которого вышел Владимир Константинович. Отец и сын крепко обнялись…
Несмотря на ранний час, в столице уже кипели оборонительные работы. Некоторое время Казарины ехали молча.
– Да, город не узнать, – оглядывая проносившиеся за окном улицы, наконец сказал Лешка.
– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец. Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.
– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?
– Это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело. Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:
– Кремль бомбили? Казарин-старший кивнул.
– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило. Сам все увидишь. Что с ногой?
– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду, и бегать тоже. А вот с авиацией, похоже, придется проститься.
Отец тяжело вздохнул.
– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.
– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?
– Как положено – неделю, включая дорогу.
Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно оглядел салон.
– Документы!
Казарин-старший протянул путевой лист и удостоверение.
– Это и есть ваш сын?
– Он самый…
Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:
– Товарищ Казарин, ваше удостоверение! Алексей протянул офицерскую книжку.
– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.
– Есть!
Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево, затем во внутренний двор Большого Кремлевского дворца, и притормозила возле Боярского подъезда. Казарины поднялись на третий этаж, прошли по Чугунному коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.
– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?
Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого переступил порог. Как будто ничего не изменилось с тех пор. Все та же небольшая двухкомнатная квартира под Теремными палатами с окнами во двор Большого Кремлевского дворца. В одной из комнат по-прежнему гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором рядами стояли книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, располагались они строго по разделам: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.
– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.
– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.
– Зачем?
– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.
Отец тем временем налил воду в таз и взял полотенце.