Лешка спустился по лестнице на первый этаж. Проходя мимо опечатанного кабинета Панина, он вдруг остановился, немного подумал, затем отклеил бумажку с печатью, отпер дверь и еще раз прошелся по кабинету, переводя взгляд с одного предмета на другой. Все было как обычно: стол, стулья, диван, книжный шкаф, сейф. Отодвинув массивное кресло убитого Панина, Казарин достал из кармана связку ключей и вставил один из них в замок сейфа. Дверца легко поддалась, чуть скрипнув старенькими петлями. Лешка, как и накануне, переворошил содержимое, но ничего нового так и не обнаружил. А вот попытка закрыть сейф Казарину не удалась. Что-то мешало изнутри. Лешка расправил все бумаги и даже отодвинул их вглубь сейфа, но дверца по-прежнему не доходила до замка на целый сантиметр. Он запустил голову в сейф и… обнаружил под петлей дверцы маленький блестящий кусочек стекла.
Лешка осторожно поддел ключом загадочный предмет и поднес к глазам. Сомнений не было – на ладони лежал крохотный бриллиант. На всякий случай Казарин провел камнем по стеклу. Образовавшаяся ровная бороздка только подтвердила подозрения. Он держал в руках настоящий бриллиант и в этом мог поклясться кому угодно. Уроки Варфоломеева не прошли даром. Но радости эта находка ему не принесла – дело, и без того запутанное, разрасталось и уползало в совсем не нужном для него направлении.
Казарина мучило еще одно сомнение: он не знал, докладывать Шапилину о находке сразу или подождать. Петр Саввич вряд ли отошел от утреннего разговора. А теперь ему предстояло узнать, что его заместитель – честный коммунист Панин – был, скорее всего, нечист на руку. Откуда в его сейфе мог взяться бриллиант?! К тому же опергруппа, осматривавшая кабинет Панина, прошляпила такую улику! И что с ними сделает Шапилин в нынешнем состоянии – неизвестно…
Лешка завернул бриллиант в носовой платок, заново опечатал дверь панинского кабинета и быстрым шагом направился к выходу.
Только он дошел до Патриарших палат, как раздался раскат грома, и стена дождя обрушилась на Москву. Лешка еле успел забежать в арку, ведущую к Соборной площади. Все, кто находились на улице, бросились врассыпную. Только одинокий солдат, стоящий на посту возле Первого корпуса не двинулся с места. Лешка достал папиросы, опустил голову, чтобы прикурить, но тут кто-то из забежавших под арку задел его плечом.
– Извините, – произнес женский голос.
Лешка поднял глаза. Перед ним стояли Таня и Вера, смахивающие капли дождя с волос и намокших платьев. Они тоже заметили Алексея только сейчас. Повисла неловкая пауза.
– Ничего, – буркнул Казарин и отвел глаза.
– Лешка, сколько же мы с тобой не виделись. Какой ты стал… – Вера смотрела на Казарина восхищенным взглядом.
– Угу. Длинный и хромой. Я слышал, ты, Вер, теперь артистка.
– У тебя устаревшие сведения, Казарин. Училась, да какая теперь учеба. Работаю на ниве звонков и перекладывания бумаг…
Алексей ничего не ответил. Татьяна вообще все это время смотрела в сторону Соборной площади и поддерживать беседу одноклассников не собиралась. Разговор явно не клеился, Таня и Алексей упорно молчали, и каждый смотрел в свою сторону. В какой-то момент не выдержала и Вера, пожала плечами и тоже отвернулась, а потом вдруг вышла из-под арки и, не оборачиваясь, под проливным дождем направилась в сторону Большого Кремлевского дворца.
А дождь все лил и лил. Намокший солдат, несмотря на важность своей миссии, выглядел жалким и смешным. Лешка достал новую папиросу и начал прикуривать. Но спички, как назло, отсырели. И тут Таня открыла сумочку и протянула Казарину коробок.
– Возьми…
Лешка посмотрел на спички, потом на Шапилину, скомкал папиросу и бросил ее на землю. Таня грустно улыбнулась.
– Ты, конечно, можешь и дальше изображать из себя Монте-Кристо. Но я тебя люблю и дурой, как три года назад, быть не собираюсь. А за свои ошибки я уже горько поплатилась… Я понимаю, ты меня, наверное, никогда не простишь, но… но… что же нам теперь делать?
В ее глазах было столько любви и грусти, что Лешка не выдержал:
– Ладно, проехали… Танька протянула ладошку.
– Мир?
– Мир.
Лешка попытался взять ее за руку, но Таня неожиданно подставила ладони под дождь, набрала пригоршню воды и, плеснув на Лешку, звонко захохотала.
– Ах, ты так? – Он шутливо нахмурился и хотел было проделать то же самое. Но не успел. Танины руки обвили его шею.
– Если бы ты знал, как без тебя плохо, Танкист…
Дождь лил над Москвой, смывая обиды, горечь и разочарования прошедших лет. Их первый за три года поцелуй был долгим и страстным…
Глава 8
Тетя Клава, как обычно, хлопотала по хозяйству, когда в дверь позвонили, и она, что-то напевая, отправилась открывать. На пороге стояли Лешка и Танька. Совсем как в школьные времена. Оглядев исподлобья мокрых молодых людей, тетя Клава сделала паузу и вдруг спросила:
– Откуда это вы такие чумазые?
Лицо ее при этом выражало крайнее удовольствие. В глазах у Таньки появились слезы. Она потянула Лешку за рукав вглубь квартиры. Но Тетя Клава, как всегда, была начеку.
– Ноги вытри! – сказала она и уперлась Казарину в грудь.
Все захохотали.
– Отец дома?
– Нет, звонил, сказал, что заночует на даче.
Через час в диспетчерской гаража особого назначения раздался телефонный звонок.
– Владимир Константинович, вас к телефону! – крикнул дневальный.
Казарин-старший бросил что-то писать в журнале и подошел к аппарату.
– Слушаю.
Трубка голосом Лешки произнесла:
– Пап, я сегодня, скорее всего, не приду ночевать… Ты там не волнуйся, у меня все в порядке. Не забудь поесть.
Владимир Константинович улыбнулся и весело сказал:
– Смотри, Лешка, чтобы все было нормально… Ты понял меня?
– Понял, – буркнул сконфуженный Лешка.
– И кстати, – добавил Владимир Константинович, – забеги завтра к Варфоломееву, он тут заходил, о тебе спрашивал.
Лешка прошлепал босыми ногами по паркету и нырнул под одеяло, где его ждала счастливая Танька.
– А ты не боишься, что отец вернется? – обняв ее, спросил Казарин.
– А ты? – лукаво переспросила она.
– Боюсь… – честно признался Лешка.
– Фу, трус!
Он провел руками по ее волосам.
– …Боюсь, что заставит меня жениться на тебе. Танька прищурилась.
– А ты – против?
– Нет, но теперь он мой непосредственный начальник При этих словах Казарин посмотрел на купол собора за окном и смешно пожал плечами: он явно до конца еще не верил такому повороту в своей судьбе. Затем Лешка поднялся, подошел к фотографии их класса, стоящей на столе, зачем-то взял ее в руки и сказал:
– Знаешь, есть такая притча про грешника, который вдруг почувствовал стыд за свои поступки. Тогда пришел он к мудрецу и говорит: "Что мне делать, чтобы заслужить прощение?" А мудрец и отвечает: "Возьми доску и за каждый свой плохой поступок забивай в нее гвоздь. Сделаешь хороший поступок – вытаскивай гвоздь. И вот когда не останется ни одного гвоздя – считай, что совесть твоя чиста". Прошло много лет. Приходит счастливый грешник к мудрецу и гордо протягивает доску без гвоздей. Мудрец взял ее, посмотрел на свет и грустно улыбнулся.
– Ну и что? – не поняла Танька. – Исправился грешник?
– Исправился, – кивнул Лешка. – Только дырки остались.
Танька отвернулась к стене.
– Ты прости его, – тихо сказала она. – Мне ведь он сделал намного больнее…
Лешка сделал шаг к окну и холодно бросил:
– Думаешь?
Повисла пауза. Таня еще немного помолчала и вдруг, сладко потянувшись, произнесла:
– Ну и ладно. Было и прошло. Кстати, не давай ему на себя кричать.
Алексей удивленно обернулся.
– С чего ты взяла, что он на меня кричит? Это он тебе сказал?
Таня поняла, что проболталась.
– Ничего он мне не сказал. Просто вчера… ну, когда ты ему докладывал про Панина, я зашла в приемную. А дверь была не заперта. Я и… услышала, как он на тебя кричал.
Алексей сел на кровать.
– А что ты еще слышала?
– Да ничего! Ничего такого…
Казарин сделал вид, что готов приступить к пыткам.
– А ну, давай, говори, разведчица! Татьяна с визгом нырнула под одеяло.
– Ну, – донесся оттуда голос Шапилиной, – про то, что ты предлагал опросить обслугу, чтобы выяснить, что же пропало в панинском кабинете.
Казарин всплеснул руками.
– Да ладно, чего такого? – искренне удивилась Танька, вновь высунув голову. Она быстро сбросила одеяло, вскочила и начала одеваться. – Я тут, между прочим, для тебя кое-что выяснила.
Лешке оставалось только вновь всплеснуть руками.
– Что?!
– По дороге расскажу… "
Когда они вышли из подъезда, уже вечерело. С наступлением темноты Кремль, как и вся Москва, должен был стать невидимым для самолетов противника. Нельзя было зажигать свет, если он мог проникнуть на улицу. Поэтому большинство окон, даже Первого корпуса, были завешаны одеялами. Когда Таня и Алексей проходили мимо Царь-колокола, со стороны Тайниц-кого сада появилась машина с маскировочной сеткой на фарах.
– Давно они это придумали? – спросил Лешка. Татьяна пожала плечами.
– Ты знаешь, не обращала внимания.
– Может, ты наконец скажешь, куда мы идем? Татьяна на ходу хитро посмотрела на Казарина.
– Знаешь, кто еще несколько дней назад работал секретарем у Панина? – спросила она, когда они свернули за угол Четырнадцатого корпуса.
– Кто?
– Вера Чугунова.
Лешка присвистнул от удивления.
– Не смотри ты на меня такими круглыми глазами, – рассмеялась Шапилина. – Ты мне напоминаешь Замурованного монаха.
Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше.
– Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.
Алексей наморщил лоб:
– Пресс-папье?
– Пресс-папье.
– И больше ничего?
– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь. Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусом почти до Кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, затем поднялись на второй этаж и оказались в приемной.
Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам.
– Т-с-с.
– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.
– Совещание, давайте быстрее.
Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.
– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. Она с иронией оглядела фигуры ребят:
– Я гляжу, вы наконец помирились?…
Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив тоски, промелькнувшей на лице школьной подруги.
– На свадьбу-то позовете? Таня бросилась ей на шею.
– Ну что ты такое говоришь?!
А Вера в этот момент, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: "Расскажи ему про пресс-папье", – быстро отвела глаза.
– Тебе это очень нужно? – медленно проговорила она. Лешка достал удостоверение.
– Рассказывай. Нужно. Вера пожала плечиками.
– А что рассказывать-то?
Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.
– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…
Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.
– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.
Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:
– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?
Вера замялась.
– Нет. Мне позвонили утром и говорят: "С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже". И все.
Верка кивнула на подругу.
– Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, в жизни бы не вспомнила…
Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…
На улице накрапывал дождь.
– Странно, – задумчиво сказала Танька.
– Чего тебе странно? – не понял Казарин.
– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.
У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?
– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.
Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.
– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.
– Двориками, так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.
Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок, за Пушкинский музей. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то за углом послышался звон разбитого стекла и женские крики. Лешка на мгновение замер и тут же бросился в сторону, откуда доносился шум.
Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:
– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию. Она даже попыталась схватить одного из грабителей за край телогрейки, но тот ударил ее ногой.
– Заткнись, стерва!…
Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.
– Кишки выпущу!
Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед ним возник какой-то долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко подался вперед и ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за переломанный нос. Но в этот момент второй мародер набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и здоровым – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем – в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать. Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им в воздухе:
– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!
– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.
Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и продолжала возбужденно вздрагивать. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.
– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть? Женщина ошалело закивала головой, но не шелохнулась.
– Ну так свистите!
Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.
Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину, за которой висел плакат: "Боевые подруги, на фронт!"
– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат. Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.
– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.
– "Гады! Гады! Гады!" – засмеялся Лешка.
– А ты-то? "Тетя! Свисток есть?" – заливалась в ответ Танька.
Оба смеялись так, что еле стояли на ногах. Но в самый разгар веселья в небе завыли сирены. Казарин схватил любимую за руку, и они бросились в сторону метро. Забежав под своды станции "Парк культуры", молодые люди остановились, чтобы перевести дух. А когда отдышались, Лешка направился прямиком к эскалатору.
– Э, куда! А билет? – остановила его Танька.
– А разве теперь не бесплатно?
– Нет, дорогой. Будьте любезны – три гривенничка… Они купили билеты и спустились вниз.
Вся платформа была занята. Люди расположились прямо на полу и с испугом ждали налета. Ребята уже собирались присесть возле третьей колоны, но грозный окрик распорядителя остановил их:
– Не положено. Тут только для стариков и детей. Спускайтесь в туннель.
Они протиснулись к туннелю, который был заставлен деревянными щитами. Лешка спрыгнул вниз, а затем помог спуститься Тане. Щиты лежали прямо на рельсах и пружинили под ногами.
– А если включат ток? – испуганно спросила Ша-пилина.
– А если поезда пойдут? – зловеще пошутил Лешка. Танька толкнула его в плечо.
– Ну тебя!
Она уселась поудобней и закрыла глаза…
Глава 9
Ha следующий день Казарин отправился в архив, где его встретил суетливого вида майор.
Выслушав Алексея, архивариус безапелляционно заявил:
– Ты что, лейтенант? Опомнился… Не видишь – многие документы уже эвакуированы.
Лешка огорченно вздохнул:
– Будем смотреть те, что остались.
Опытный майор сразу понял, что перед ним упрямый клиент. Он прищурился и спросил:
– Кофе будешь?
Лешка удивленно кивнул, и майор, сняв с плитки закипевший чайник, налил в две кружки кипяток, предварительно насыпав в них какой-то коричневый порошок. Казарин отхлебнул варево и тут же скривился.
– Что это за отрава? – Лешка сплюнул на пол. – Это же не кофе!
– Ты что? С дуба рухнул? – усмехнулся майор. – Конечно не кофе. Где его возьмешь? Это желуди. Очищаешь, сушишь, снимаешь кожицу, обдаешь кипятком, опять сушишь и затем поджариваешь. Потом размолол и готово. А тебе чего приспичило в документах рыться? Нашел время…
Неожиданный переход от желудей к документам сбил Лешку с толку.
– Да так, вещь одну ищу, – промямлил он. Майор метнул острый взгляд на Казарина:
– Это не с ЭТИМ ли делом связано?
– С каким? – прикинулся простачком Лешка. Архивариус кисло усмехнулся:
– Да ладно! Об этом весь Кремль шушукается. Лешка понял, что хитрить бессмысленно.
– Ну хорошо… Меня интересует, когда и в каком году в кабинете заместителя начальника особого сектора ЦК могли оказаться вещи, принадлежавшие Якову Михайловичу Свердлову?
Майор нахмурил брови, и глаза его заволокло туманом. Лешка, в общем-то, и не ожидал сразу услышать ответ на свой вопрос. Но через минуту на лице архивариуса опять появилось осмысленное выражение.