Робину казалось, что он слышит удары грома, так сильно сердцебиение отдавалось в его ушах. Но вскоре до него издалека донесся какой-то звук. Это был не тот звук, который он ожидал услышать, - скрип ступеньки или удар о сундук или табурет - а странный гул, похожий на жужжание пчел над ульем, становящийся то громче, то тише, а на краткие секунды иногда прерывавшийся вовсе. С их приближением громкость увеличивалась, достигнув высшей точки, когда Грегори осторожно повернул ручку двери и открыл ее. Звук шел снизу.
- Тише! - шепнул Грегори.
Он опустился на колени, и в стене, к которой почти прикасались их лица, появился луч света. Стена оказалась створками дверей. Грегори потянул одну из них к себе. Щель расширилась, и Робин увидел внизу большую домашнюю часовню. Дверь находилась у ее потолка, и если бы юноша сделал шаг вперед, то свалился бы на каменный пол, находящийся сорока футами ниже. На алтаре горели свечи, и маленькая группа людей стояла, преклонив колена. У алтаря, спиной к ним, священник в облачении произносил нараспев слова мессы, а молящиеся хором отвечали ему. Среди них были Энтони Бейбингтон, Барнуэлл, в дикой спешке примчавшийся прошлой ночью в Хилбери, несколько других гостей, а на первой ступеньке алтаря стоял, опустившись на колени, молодой солдат - Джон Сэведж.
Робин искал глазами сэра Роберта и Хамфри, но никого из них не увидел. Священник поднял с алтаря какой-то предмет, встал с колен и повернулся к своей пастве. Если бы Грегори не сжал изо всех сил плечо Робина, у него бы вырвался громкий крик. Ибо человек в облачении священника был никем иным, как щеголеватым хвастуном, капитаном Фортескью.
- Смотрите внимательно! - прошептал мистер Грегори.
Священник поднял перед молящимися сверкающий сталью кинжал. Подержав его несколько секунд, он спустился к Джону Сэведжу, склонился над ним и произнес по латыни:
- Возьми это освященное оружие! Да послужит оно Господу!
Робин понял, что капитан Фортескью в рясе священника был совсем иным человеком, нежели в расшитом золотом плаще.
Джон Сэведж почтительно взял кинжал, поцеловал его и спрятал в ножны сбоку. Когда священник, протянув руку, начал произносить благословение, мистер Грегори из Лайма закрыл дверь.
- Давайте поспешим! - сказал он.
Молча и быстро они двинулись по коридорам в обратный путь. Когда они вновь оказались в спальне Робина, некоторое время никто не произносил ни слова. Робин упал в кресло и закрыл лицо руками.
- Так вот что таится за этой неделей развлечений и за протестантами и католиками, варящимися в общем котле, - наконец, заговорил он. - Подлое предательство!
- Совершенно верно, - невозмутимо подтвердил мистер Грегори.
- Значит, "она", о которой Барнуэлл говорил прошлой ночью…
- Королева, - кивнул Грегори. - Барнуэлл ходил во дворцовые сады у реки в Ричмонде. Из-за доброжелательности ее величества там может гулять весь мир. Негодяй ходил туда, чтобы определить, за каким кустом будет прятаться убийца.
- И королева подошла к нему?
- Подошла и сказала: "Видите - я не вооружена". Она лишена чувства страха и ходит без охраны.
- А этот кинжал? - воскликнул Робин.
- Кинжал освятил мистер Боллард, священник-иезуит, прибывший недавно от этого достойного англичанина, кардинала Аллена из Реймса, - с презрением сказал мистер Грегори. - Но не бойтесь, мистер Обри! Кинжал не найдет дорогу к сердцу королевы. - Он опустил руку на плечо Робина. - Ее верные слуги позаботятся об этом.
Робином овладело гнетущее ощущение собственной неполноценности. Другие люди трудились ради королевы, охраняли ее, жертвовали для нес своими жизнями и состояниями, нося на лице маску равнодушия. А он даже не мог скрывать свои эмоции - ему еще предстояло научиться этому искусству.
- Как же я смогу завтра смотреть им в глаза? - воскликнул он.
- Думаю, что завтра их здесь не будет, - ответил Грегори. - Вы встретите сэра Роберта, мистера Хамфри, вашего доброго друга, мистера Хорька - разумеется, все они невинны, как младенцы. Но ваше лицо не должно открыть им то, что вам известно, мистер Обри. А остальные, в том числе священник, отправятся в Лондон.
Мистер Грегори из Лайма оказался прав. Когда Робин спустился к завтраку, он обнаружил, что количество гостей сэра Роберта уменьшилось за счет отсутствия Бейбингтона, Барнуэлла, Джона Сэведжа, капитана Фортескью и еще нескольких человек. Дела призвали их в Лондон.
Глава 8. Лучший план
В субботу, в полдень, Синтия Норрис и Робин Обри стояли на гравиевой дорожке позади Хилбери-Мелкум. Все утро они были заняты репетицией и сейчас ожидали, что звук трубы пригласит их к обеду. Сад спускался крутыми террасами к ручейку внизу долины, чье мелодичное журчание достигало ушей юноши и девушки. В центре изумрудно-зеленой поверхности каждой террасы находился продолговатый пруд с лилиями и фонтаном, окруженный каменным парапетом, а по краям располагались лестницы с высокими урнами по бокам. С каменных стен сзади свешивались белые ломоносы и алые розы. На светло-голубом небе сверкало солнце.
- Это наш последний день вместе, - промолвила Синтия, не пытаясь скрыть тоску, звучавшую в ее голосе.
- Надеюсь, мы расстанемся ненадолго, - ответил Робин.
Хотя между ними не было произнесено ни единого слова любви, они говорили с серьезностью, присущей влюбленным.
- Вы уезжаете завтра? - спросил Робин.
Синтия сообщила ему о приготовлениях к отъезду. На рассвете повозка заберет багаж ее и ее кузины.
- Оливия и я отправимся верхом после завтрака. Я пообедаю в доме Оливии, а дальше поеду одна.
- У меня есть лучший план, - заметил Робин, глядя вниз, в сторону ручья. Синтия внезапно рассмеялась.
- По-моему, сэр, вы уже в колыбели строили планы, как усовершенствовать качалку. А когда у вас начали резаться зубы - это было совсем недавно, верно? - вы, безусловно, придумали, как их побыстрее вытянуть с помощью припарок. Ну, хорошо, послушаем, что вы замыслили на мой счет!
Увы! Прежде чем она успела это услышать, прозвучала труба, призывая их к обеденному столу.
- У нас больше нет времени! - воскликнул Робин. - Почему мы всегда должны есть?
- Потому что пироги из воздуха могут удовлетворить только…
Прежде чем Синтия успела окончить фразу, Робин быстро повернулся к ней.
- Кого?
Покраснев, Синтия попыталась скрыть смущение смехом.
- Угадайте сами, - быстро сказала она, смутившись еще больше.
Беспомощно оглядевшись, девушка увидела сквозь окна, что большой холл полон людей, и ей захотелось поскорее уйти.
- Что это за лучший план? - поспешно спросила она. - Когда я услышу о нем?
- Сегодня вечером, если пожелаете.
- Пожелаю.
Робин поглядел вниз.
- Тогда на третьей террасе, - сказал он.
- Она отсюда не видна, - пожаловалась девушка.
- И из окон тоже. Поэтому я ее и выбрал, - объяснил Робин, и кровь снова прилила к щекам Синтии.
- Когда пьеса кончится… - начал он.
- Будут поздравления и опять еда и питье.
- И такие шум и суета, что ничье отсутствие не окажется замеченным.
- А в саду будут лунный свет и тишина, - торжественно произнесла Синтия.
- Итак, на третьей террасе, - резюмировал Робин. - Там как раз за тисовой изгородью есть скамейка…
- Да, и в дальнем конце пруда с лилиями статуя Меркурия, готового к полету, - лукаво улыбнулась девушка. - Это предупреждение.
- Притворство - он никогда не полетит, - ответил Робин. - Я буду ждать на скамейке.
Синтия внезапно рассмеялась.
- В кожаной куртке и широких штанах?
Робин засмеялся в ответ.
- Мистер Стаффорд написал мне мою роль, и я учил ее очень тщательно. Теперь я знаю этот персонаж лучше, чем он, который его придумал. Этот слуга не Карло Мануччи! Такие, как он, ухаживают за девушками, переодевшись в платье своих хозяев.
Синтия покатилась со смеху.
- Значит, на третьей террасе, Карло. Я приду, чтобы услышать о вашем плане.
- И еще три слова, дорогая, - тихо произнес Робин. - Но три слова, длинные, как жизнь, а если захочет Бог, то еще длинней.
И снова "свойственная влюбленным серьезность стерла улыбки с их лиц.
Пообедав на скорую руку, актеры удалились переодеваться. Никакая девушка не прихорашивалась столько перед зеркалом, как Робин в тот вечер. В саду он мог завоевать величайшую награду. Юноша не считал себя достойным се, но, по крайней мере, он намеревался выглядеть таковым. Робин надел розовый бархатный камзол, штаны того же оттенка и светлые чулки; маленький воротник был расшит золотом, а розы на туфлях - серебром; руки были заняты парой перчаток. Когда Робин спустился в длинную галерею, все актеры уже собрались. Судя по царившей неразберихе, могло показаться, что пьеса не будет подготовлена и через месяц. Но даже в этой суете мистер Стаффорд нашел время возмущенно воздеть руки к небу при виде Робина, превратившись на момент в наставника в доме миссис Паркер.
- Вы же слуга, сэр! Ваше упрямство губит всю пьесу! Вы же Джек Дудл, слуга, и должны появиться первым! Клянусь Богом, маска погублена!
Робин серьезно покачал головой.
- Я следую тексту, мистер Стаффорд. Вы же сами его сочинили. Я вбегаю в большой зал, где сэр Роберт и его гости заканчивают ужин…
- Не вы, а Джек Дудл, сэр.
- Джек Дудл сразу же произносит ваши восхитительные строки, мистер Стаффорд. В них ощутим сам дух поэзии.
Прошу вас, господа, мне пышный стиль,
Который не к лицу слуге, простить.
Иными словами, Джек Дудл появляется в одежде хозяина. Я был в этом уверен.
Мистер Стаффорд пришел в отчаяние от глупости своего ученика.
- Нет, сэр, слово" стиль" относится к манере вашего обращения!
Но его, к счастью, позвали, так как отвязался один из углов облака. Сидевшая за клавесином Синтия смотрела на Робина с явным удовольствием. В нужный момент "Джек Дудл" ворвался в большой зал. Сэр Роберт и его гости должным образом изобразили изумление и тревогу при этом вторжении. Однако, посовещавшись, они согласились послушать "глупую сельскую аллегорию, поставленную для их развлечения".
Все прошло отлично. Вирши мистера Стаффорда перемежались песнями и танцами. Облако плавно опустилось на Землю - Джон Сэведж оказался лучшим плотником, чем наемным убийцей. Хамфри Бэннет превосходно изобразил Бога Облака, и спектакль, в более поздние века показавшийся бы невыносимым, был принят с энтузиазмом. В разгар аплодисментов и поздравлений Робин ускользнул из галереи. На лестнице и в холле не было никого. Снаружи сад дремал в лунном свете.
В западном углу третьей террасы плотная тисовая изгородь выше роста Робина окружала маленьким амфитеатром скамейку, где расположился юноша. Перед ним сверкал серебром пруд, у которого на пьедестале стоял бронзовый Меркурий, подняв плащ над головой, готовый к полету. Он стоял там неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, в лунные ночи и летние дни, в бури и туманы, собирающийся взлететь, чтобы доставить известие, но так и не выполняющий свою службу.
Тихий возглас заставил Робина вскочить на ноги. Синтия подобрав юбку, чтобы она не путалась под ногами, сбегала со ступенек; какая-то драгоценность поблескивала в ее волосах. Она бежала легко и быстро, словно выполняя поручение, от которого уклонился Меркурий. Девушка подошла к Робину, ее глаза сверкали как звезды, грудь вздымалась и опускалась. Он долго придумывал пышную речь, с которой собирался обратиться к ней, но это оказалось напрасной тратой времени. Как только Робин протянул к девушке руки, она, прежде чем он успел произнести хоть слово, очутилась в его объятиях.
- Синтия! - прошептал Робин.
- Малыш Робин! - ответила девушка, прижавшись щекой к его сердцу.
Робин произнес обещанные три слова:
- Я люблю тебя!
Приподняв подбородок Синтии, он поцеловал ее в губы.
- О, если бы ты не приехал в Хилбери! - простонала она.
Робин успокоил ее. Он никак не мог не приехать, так как уже давным-давно было предопределено, что июльской ночью в душистом саду Синтия Норрис и Робин Обри должны обручиться. Однако, Синтия продолжала мучить себя.
- Меня так уговаривали! Две соседские семьи, два поместья стали бы одним.
Робин отшатнулся, уставившись на нее, затем снова привлек девушку к себе.
- Хамфри?
- Да. И я могла согласиться.
- Никогда!
- Нет, могла! - настаивала Синтия. - Меня до сих пор никто не волновал. Так что Хамфри казался не хуже других. А когда ты ворвался в музыкальную комнату… О! - Вспоминая об этом чуде, она глубоко вздохнула и провела рукой по плечу Робина, дабы убедиться, что он по-прежнему здесь во плоти и крови. - Я чувствовала себя очень несчастной - наверное, поэтому я брала так много фальшивых нот.
- Ну, разумеется! - решительно подтвердил Робин.
- Мне казалось, что я непохожа на других девушек, что я не могу любить. Но когда я увидела в зеркале, как ты смотришь на меня, словно на величайшую драгоценность, меня это привело в восторг, а на следующий день я уже тебя обожала. Какой стыд, правда? - И она засмеялась, гордая и довольная собственным бесстыдством.
В окружавшей их тихой лунной ночи девушка первая вспомнила, где они находятся.
- Мы должны идти назад. Они уже, наверное, садятся ужинать.
Но Робин крепко держал ее.
- Любимая, ты владеешь моим сердцем.
- Оно будет завернуто в лепестки роз.
- Значит, ты должна владеть и моими тайнами.
Синтия улыбнулась.
- Ты еще не успел вырасти, а у тебя уже столько тайн!
- Выше, чем этой ночью, я никогда не буду, - заявил Робин.
- Слава Богу! - отозвалась девушка. - Иначе мне бы никогда не добраться до твоих губ. - Ее руки обвились вокруг его шеи. - Придется купить золотую шкатулку для твоих секретов.
- Ты услышишь о них завтра. Я поскачу вместе с тобой.
- Тогда о них услышит и Оливия, - грустно промолвила Синтия.
Но у Робина имелся его лучший план. На пути к Уорему дороги расходятся. Дорога на юг идет наверх, через Пербек-Хиллз, и там есть спуск к Эбботс-Гэп.
- Я хочу, чтобы ты приехала со мной в мой дом. Я должен сказать тебе то, что не говорил никому. Ты будешь владеть всем, что принадлежит мне, - сердцем, тайнами, честью!
Он говорил серьезно и просто, и Синтия сразу же ответила:
- Я устрою это с Оливией. Так что отложим тайны на эту ночь.
Они вместе поднялись по лестнице, окруженной розами, в дом с освещенными окнами, но вошли по очереди и сели ужинать. Рано утром Робин отправил слугу с лошадью, нагруженной вещами. Он, Синтия и Оливия выехали в семь. На развилке у Биндон-Аббас Синтия и Робин простились с Оливией. В одиннадцать они уже спускались с гряды к Эбботс-Гэп, окруженному деревьями, и сверкавшему впереди заливу Уорбэрроу. На западе похожий на огромного, готовящегося к прыжку льва мыс Портленд вытянулся в Ла-Манш. Синтия натянула поводья и огляделась вокруг.
- Наш дом, дорогой! - тихо промолвила она, протянув руку к юноше. Но взгляд Робина блуждал где-то за Портлендом, не замечая красоты побережья. Казалось, он слышит голос, доносящийся из-за моря, видит какую-то странную процессию, выходящую их его глубин. Повернувшись к девушке, он взял ее за руку. На его лице застыло выражение, которого она не видела раньше.
- Даже сейчас, любимая, ты царила в моих мыслях, - сказал он. - Я мечтал, чтобы все было кончено, и я смог вернуться домой.
Спустя много дней Синтия бережно хранила в памяти эти слова. Но теперь она не ответила, пользуясь великим даром молчания.
- Дорога здесь плохая, - предупредил Робин, начиная уверенно спускаться по извилистой тропе. Перед полуднем они прибыли в Эбботс-Гэп.
Глава 9. Крылатый Меркурий
Они остановились перед сторожкой из серого камня, ставшего коричневым под жарким солнцем этого уголка Англии. На стенах с подпорками не было никакого орнамента, а крепкая дверь могла выдержать удар тарана. Робин в детстве считал, что невзрачность сторожки обусловлена намерением удивить красотой самого дома, подобно тому, как безобразное лицо часто маскирует изысканный ум. Слева тянулась высокая стена из красного кирпича, справа находились конюшни и ферма. Робин спрыгнул с лошади, позвонил в звонок у двери и придержал уздечку лошади Синтии, пока она спускалась наземь. Дэккум открыл дверь и застыл в изумлении. Никогда еще Робин не привозил такую красивую гостью. С радостным возгласом он позвонил, чтобы вызвать конюха, и бросился вперед, забыв о хороших манерах. Конюх с багажом Робина уже прибыл и теперь появился, чтобы отвести лошадей в конюшню.
Робин и Синтия прошли во двор, и когда девушка увидала дом, она издала восторженный крик, который показался Робину сладчайшей музыкой, когда-либо им слышанной.
- Какая красота! - воскликнула Синтия, хлопая в ладоши.
Они стояли на каменном тротуаре перед невысокой стеной из серого кирпича, почти скрытой из виду красными и белыми розами, пурпурными флоксами и зарослями папоротника. Широкие лестницы по краям стены вели на усаженную цветами площадку, на которой покоился дом с фонтанами, высокими окнами, колоннами, увенчанными орлами, и прекрасными резными украшениями, превращавшими его скорее в ювелирное, чем в архитектурное изделие. Синтия продолжала восхищаться, когда на террасу вышла пожилая женщина и присела перед ней в реверансе. Робин представил ее Синтии.
- Кейт была моей няней, а теперь она моя экономка. Кейт, мисс Норрис оказывает честь моему дому, согласившись здесь пообедать, так что пускай кухарка засучит рукава и принимается за работу.
Экономка поспешила на кухню, а вернувшись, отвела Синтию наверх в лучшую спальню. Синтия была одета для верховой езды, как мальчик: в камзол, короткие штаны и длинные коричневые сапоги, плотно прилегающие к ноге и поднимающиеся до бедра. Кейт помогла ей почистить одежду и продолжала суетиться над ней, пока она умывалась.
- В доме все чисто, мисс, - сообщила она, - мебель так отполирована, что можете смотреться в нее, как в зеркало, а на полах постланы бедфордширские ковры.
- Это прекрасно, Кейт, - одобрила Синтия.
- Только, увы, здесь пусто, мисс, и это все портит. А можно я покажу вам дом?
- Вы не могли бы мне показать ничего более интересного! - с охотой согласилась Синтия.
Девушка заглянула в каждый уголок дома, где жил Робин, и где предстояло жить ей, - она едва могла поверить в такое чудо. В продолговатой гостиной одно окно выходило на двор и сторожку, а другое - в розарий, за которым виднелась круглая каменная голубятня с соломенной крышей; белые голуби с важным видом расхаживали по дорожкам.
- Огороды находятся сзади, мисс, - сказала Кейт. - О, мы идем в ногу со временем. Вы нигде не увидите и не почувствуете запах лука или капусты, хотя они совсем радом с вами.
Она провела Синтию в маленькую комнату пятью ступенями ниже, откуда открывался вид на флигель.