За деревьями он увидел пролом в ограде, через который ушел враг. Лешка выскочил на улицу. Далеко, в конце квартала, ему почудилось какое-то движение, он выстрелил наугад, крикнул "Стой!" - и в это же мгновение услышал сзади, в саду, топот.
- Лешка! - зазвенел голос Пантюшки. - Лешка, где ты?!
- Сюда! - позвал Лешка. - Сюда, ко мне!
В проломе показался Пантюшка, за ним Силин, потом полезли фронтовики - здесь было человек восемь. Среди них Лешка узнал Попова в штатском пальто.
- Где он? - задыхаясь, спросил Силин.
- Не знаю… Сюда выскочил! - чуть не плача, ответил Лешка. - Кажется, вон там…
Они бросились вдоль улицы. На перекрестке Силин приказал:
- Ващенко, Зуев, Макарычев и ты, - он ткнул в Лешку, - направо. Остальные за мной!..
Они перебежали улицу до конца и никого не увидели. Возвращаясь, заходили во все дворы, обшаривали каждый уголок. Лешка до крови искусал губы. Дурак! Безмозглый дурак! Упустил шпиона! Почему не стрелял сразу, из-за кустов! Ума не хватило?
Возле вице-консульства их уже поджидали.
- Нету? - спросил Силин.
- Немає, - отозвался Ващенко, - сбег, собака! Силин смачно выругался. Лешка сейчас предпочел бы быть убитым. Он чувствовал себя ответственным за все…
Попов отвел Силина в сторону, и они стали вполголоса совещаться. Потом подозвали Лешку и подробно расспросили, как он выследил незнакомца и каков тот из себя. Лешка, как мог, описал его внешность.
- Точно, - сказал Попов, - сам господин Бодуэн собственной персоной! Ну, что будем делать, Петро?
- Что делать! - угрюмо пробасил Силин. - Как говоришь, так и сделаем…
У обоих подъездов вице-консульства Силин поставил по человеку. Остальным велел идти за ним.
Они поднялись на парадное крыльцо особняка и постучали. Долго никто не отзывался. Особняк точно вымер.
- Ломать, что ли? - неуверенно проговорил Силин.
- Погоди! - Попов сильно ударил в дверь рукояткой нагана.
Наконец в доме послышались шаги, спросили:
- Кто там?
- Революционная власть Херсона! - ответил Попов. - Отворите!
- Что вам надо?
- Обследование…
- Приходите днем. Сейчас все спят.
- Немедленно отворите! Иначе буду вынужден применить силу!
Из-за двери донеслись шелест, бормотание. Заскрипел засов.
Попов и Силин вошли в вестибюль. Перед белой мраморной лестницей стоял щуплый старикашка с бронзовым подсвечником в руке. Пять зажженных свечей ярко освещали его тщедушную фигуру в вязаной кофте.
- Кто вы такой? - спросил Попов.
- Я эконом вице-консульства… - Голос старика дребезжал от испуга, - Вы ведь, должно быть, знаете, что этот дом не принадлежит России? Здесь иностранная территория…
- Нам надо видеть господина Бодуэна, - вместо ответа оказал Попов.
- Это невозможно, господа. Вице-консул спит…
- Разбудите его!
- Что вы, что вы! - замахал рукой старик. - Господин Бодуэн - представитель европейской державы. Вы не имеете права… то есть вы не должны врываться сюда! Это дипломатический скандал!
Тут, не выдержав, рявкнул Ващенко:
- Що ты юлышь! Буди, колысь говорять!
От его громового рыка старик весь сжался и стал похож на тощий сморщенный кулачок. Свечи в его руке задрожали, разбрасывая по стенам короткие отблески.
- Господа, господа… Вы не понимаете, что творите!
- Не кричи, Ващенко, - сказал Попов. - А вы идите к своему хозяину и доложите, что его вызывают представители Совета пяти. О скандале не заботьтесь: это наша ответственность.
- Как угодно… как угодно… - разводя руками, забормотал старик и поспешно зашаркал по лестнице.
Подсвечник он поставил на широкую балюстраду лестничной площадки и скрылся за высокой дубовой дверью с витыми блестящими ручками.
Лешка никогда еще не бывал в таком доме. Здесь и стены, и даже пол в разноцветных шашках были мраморные. По сторонам от двери возвышались какие-то статуи, покрытые чехлами. Большое чучело медведя держало на вытянутых лапах широкое блюдо с чашей из зеленого камня. Голые младенцы со стрекозиными крылышками летали по потолку…
И среди всего этого великолепия молча стояли люди в пропахших потом, махоркой и дымом шинелях, угрюмые люди, державшие власть в городе.
- Зря мы его одного отпустили, - недовольно проговорил Силин. - Сразу надо было идти - и никаких!
- Нельзя, Петро, - урезонивал его Попов. - Как-никак дипломатическое лицо!
- Плевал я на это лицо! - сказал Ващенко и действительно сплюнул в угол. - Злыдень, и все!.
- Ну, ну!..
Дубовая дверь отворилась, вышел высокий человек в длинном, до пят, шелковом стеганом халате. Кисти плетеного кушака свисали до самых его колен. Лицо у человека было гладкое, неподвижное, с памятным Лешке безгубым ртом. За ним показался старикашка.
- Господин Бодуэн вас слушает, - сказал он. Попов обернулся к Лешке:
- Это тот самый? Лешка кивнул головой:
- Он…
Бодуэн тоже взглянул на Лешку и слегка прищурился, точно вспоминая, где он его видел.
Попов подошел к иностранцу, держа наган в опущенной руке.
- Я - член Совета пяти, - сказал он. - Мы должны осмотреть ваш дом.
Эконом быстро залопотал не по-русски, переводя его слова.
Бодуэн что-то отрывисто проговорил, и старик перевел:
- Господин Бодуэн выражает протест против ваших действий. Он спрашивает господина - не имею удовольствия знать фамилии, - известно ли ему, что такое экстерриториальность?
Незнакомое слово смутило всех, кроме Попова, который в прошлом был студентом.
- Господин Бодуэн, - насмешливо оказал он, - по-видимому, недавно разучился разговаривать по-русски? Это, впрочем, не играет роли. Да, мы имеем представление… Экстерриториальность обеспечивает неприкосновенность дипломатическому представителю, но не тем злоумышленникам, которых он покрывает… Только что мы схватили немецкого шпиона, вышедшего из вашего дома…
Пантюшка дернул Лешку за рукав: что он говорит?.. Лешка сжал зубы и отпихнул его локтем. Это не укрылось от внимания Бодуэна. Тонкая прямая щель его рта чуть-чуть растянулась.
- У нас есть основания предполагать, - продолжал Попов, - что здесь скрывается еще кто-то. Ввиду осадного положения Херсона, мы должны подвергнуть дом обыску.
Старичок быстро переводил. Выслушав ответ своего хозяина, он сказал:
- Господин Бодуэн предупреждает вас, что, если будет нарушена неприкосновенность дипломатического жилища, он обратится к своему правительству.
Попов нетерпеливо тряхнул головой:
- Это его право! - И он обернулся к своим: - Ващенко, ты, пожалуй, побудь здесь. Петро и Зуев, пошли!
Бодуэн быстро что-то сказал эконому, и тот юркнул в дверь. Сам он остался на месте, загораживая собой вход. Попов подошел к нему вплотную:
- Разрешите пройти! Тот не пошевелился.
- Разрешите пройти, говорю! - повторил Попов, и голос его зазвучал угрожающе.
По-прежнему держа руки за спиной, Бодузн отступил на шаг к двери и вдруг заговорил по-русски, медленно, четко выговаривая каждый слог:
- Именем великой державы, которую я имею честь здесь представлять, я категорически возражаю против врывательства в принадлежащий ей дом!
- Ага! - усмехнулся Попов. - Вы вспомнили русский язык! Вы, по-видимому, хорошо знаете и немецкий, если так легко понимаете немецких шпионов… Хватит болтать: посторонитесь, уважаемый!
- Я еще раз повторяю… - начал было Бодуэн.
Он не успел договорить. На улице раздались крики, топот, хлестнули выстрелы. Попов резко обернулся:
- Что там такое?
Силин сделал ему знак остаться на месте и вышел на крыльцо. Лешка и Пантюшка выскочили тоже.
В темноте недалеко от дома лежал человек. Другой наклонился над ним.
- Что случилось? - крикнул Силин.
- Товарищ Силин, - выпрямившись, сказал фронтовик, остававшийся возле дома на карауле, - этот из окна сиганул. Я шумнул: "Стой!" А он стреляет. Пришлось и мне.
- Убил?
- Кажись, есть немного…
Силин подошел ближе и зажег спичку.
На булыжной мостовой, откинув руку с пистолетом, лежал человек в короткой рваной поддевке. Огонек спички отразился в его открытых глазах. Плоская кепчонка отлетела в сторону, обнажив лысый череп. Силин расстегнул поддевку, под ней оказался немецкий френч. Тщательно обыскав убитого, Силин, с помощью ребят, стащил с него сапоги и обшарил ноги. В шерстяном носке он нашел пачку бумажек…
Затем они вернулись в дом.
- Из окна выскочил вооруженный человек, - сказал Силин Попову.
Тот обернулся к Бодуэну:
- Ну, что вы на это скажете?
Бодуэн не ответил. Он здорово умел владеть собой, этот иностранец: на его бритом лице не дрогнул ни один мускул.
- Так… - проговорил Попов.
Решительно отстранив Бодуэна плечом, он вместе с Силиным и Зуевым вошел во внутренние комнаты особняка…
Все молчали. Бодуэн, прислонившись к косяку, стоял неподвижно, вздернув острый подбородок.
Когда Попов с фронтовиками вернулись, каждый из них нес на плечах новенькие винтовки, Попов задержался перед Бодуэном,
- Найденное у вас оружие русского образца мы конфискуем, - сказал он. - Завтра вам будет предоставлена возможность уехать из Херсона.
Бодуэн не ответил, глядя мимо него. Попов сбежал по лестнице:
- Все. Можно идти.
ЗНАКОМСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Вернувшись в штаб, Силин первым делом осведомился у часового, не выходил ли кто-нибудь из гостиницы. Часовой сказал, что он никого не выпускал, кроме ординарцев, и что штабных на месте нет никого, кроме Киренко.
- Ващенко, распорядись насчет винтовок, - сказан Силин, - а вы, ребята, идите с нами.
Они вчетвером поднялись на второй этаж В канцелярии было светло: горело несколько фонарей на стенах. Писаря спали, уронив головы на стол. Двое фронтовиков дымили цигарками возле двери - это были часовые, оставленные здесь Силиным, когда он уходил с Пантюшкой.
Со своего места встала машинистка.
- Товарищ Попов, - заговорила она требовательным, обиженным тоном. - Я не понимаю, почему со мной так обращаются! Эти люди не выпускают меня из помещения. Я ведь в конце концов не военнослужащая! Уже ночь, имею я право отдохнуть?
- Сейчас разберемся, - ответил Попов, искоса взглянув на нее.
Вместе с Силиным он скрылся в комнате Совета. Ребята остались в канцелярии.
Лешка смотрел на машинистку и думал: вот из-за этой женщины погибли Костюков и Пахря…
Было что-то болезненное, нечистое в ее белом лице, в бегающих глазах, полуприкрытых тонкой лиловой кожицей век, в каждом ее движении, нервном и порывистом. Присев к столу, она вытягивала шею, прислушиваясь к неразборчивому гулу голосов за стеной.
Голоса стали громче, еще громче… Проснулись писаря.
Дверь распахнулась, и на пороге появился огромный, встрепанный Киренко. Силин и Попов попытались удержать его. Но Киренко вырвался и, грузно ступая, так, что в фонарях затрепетали огоньки, подошел к столу машинистки.
- Вот эта?! - хрипло спросил он. - Вот эта самая? Женщина вскочила. Лицо ее стало покрываться прозрачной пергаментной желтизной. Киренко смотрел на нее в упор.
- Это ты… Костюкова загубила?.. - придыхая на каждом слове, проговорил он.
- Что он говорит?! Я не понимаю… - забормотала она, жалко и растерянно оглядываясь на Силина и Попова,
- Не понимаешь?! А!.. - И Киренко начал обрывать застежку на кобуре.
- Что вы делаете! - Женщина отшатнулась к стене, расширенными глазами следя за его пальцами.
- Стой, Павло! - Силин схватил Киренко за руку. - Поговорить надо!
- Пусти! - хрипел тот. - Пусти! Раздавлю гадину! С помощью Попова и часовых Силину удалось оттеснить его к двери.
- Ну, вам теперь все ясно? - спросил Попов у машинистки.
Она с трудом проговорила:
- Я ничего… не… понимаю..
- Ах, вы еще не понимаете, мадам, или как вас там… фон Гревенец!
У женщины дрогнули плечи. Точно защищаясь, она вытянула перед собой узкие ладони:
- Что вы! Что вы! Это ложь!
Ложь, говорите? А это тоже ложь? - И Попов помахал измятым листом копировальной бумаги. - Узнаете? - Он поднял копировку на свет и медленно прочитал: - "Командиру революционного отряда севастопольских матросов товарищу Мокроусову… Приказ…" Это вы печатали? Мы изъяли этот документ у убитого немецкого шпиона!
Лешка невольно привстал с места. Он вспомнил Маркова и черную тряпочку, которую тот передал Бодуэну. Так вот что это было!
Женщина облизнула губы.
- Я ничего не знаю!.. - выдавила она. - Это ошибка…
- Вот как, ошибка!.. Возможно… Кстати, у того шпиона мы взяли еще одно письмо. Так в том письме господин Бодуэн с самой лучшей стороны рекомендует вас германскому командованию…
Женщина поднесла руки к помертвевшему лицу и опустилась на стул.
- Ну, это тоже ошибка? А гибель Костюкова с отрядом?.. А захваченный немцами несколько дней тому назад обоз с боеприпасами - это, верно, тоже ошибка?..
Лицо Попова перекосилось от гнева. Прямые и острые морщины очертили рот.
- Все… Кончились ваши ошибки, уважаемая фон Гревенец! Жалко, что поздно! Не разгадали вас вовремя! Ну что ж, не умеем еще, научимся. Научимся!.. - повторил он. - Одного не могу понять, как вы дошли до этого, вы, российская аристократка? В героини метили? Или перед немцами хотели выслужиться? Не пойму!.. Ну да это теперь и не важно! - Он обернулся и сказал: - Позовите Ващенко.
Один из часовых вышел из комнаты. Попов сел к столу, придвинул лист бумаги, взял карандаш.
- Ваша фамилия фон Гревенец? Имя, отчество, возраст?
Она беззвучно пошевелила губами и ничего не ответила.
- Не хотите? Воля ваша…
Наступило молчание. Громко дышал Пантюшка. Силин, сдвинув брови, обрывал бахрому на рукаве шинели. Киренко налитыми яростью глазами неподвижно смотрел на машинистку.
Лешка сидел, вцепившись пальцами в колени, оглушаемый ударами собственного сердца. Он чувствовал, что самое главное еще впереди.
Вошел Ващенко и остановился на пороге, вопросительно оглядывая присутствующих. В отличие от Лешки, он, очевидно, сразу понял, зачем его вызвали. На простоватом лице фронтовика появилось напряженное и даже какое-то страдальческое выражение.
Попов поднялся, упираясь рукой в стол.
- Эта женщина - немецкая шпионка, - глуховато произнес он. - Совет приговорил… в расход. Уведи.
Ващенко не пошевелился, только на длинной его шее судорожно прыгнул кадык.
- Таково решение Совета… - повторил Попов. Угловато, весь точно окаменев, Ващенко шагнул к машинистке и тронул ее за плечо:
- Пийдемо!
И тогда началось самое тягостное из всего, что довелось испытать Лешке за последнее время.
Машинистка истерически закричала. Вырываясь из рук фронтовиков, она разорвала ворот своего черного платья, оголилось худое, с выступающими ключицами, плечо. Волосы ее растрепались. Дико и нелепо тряслись желтые, прямые, как солома, космы. Проклятия сменялись угрозами, мольбами о пощаде, и крики ее вонзались в душу…
В эти мгновения Лешка совсем забыл, что эта женщина- враг, враг страшный, действовавший со звериным коварством, исподтишка, что из-за этой шпионки гибли люди и, может быть, даже все дело, ради которого лилась кровь на подступах к Херсону. Сейчас он видел только слабую, обезумевшую от ужаса женщину, бившуюся в руках дюжих фронтовиков.
В голове у него мутилось, тошнота подступала к горлу. И, уже не сознавая, что он делает, Лешка бросился вперед и, что-то отчаянно крича, стал отдирать руки Ващенко от женщины.
Его оттолкнули в сторону.
…Когда Лешка пришел в себя, фон Гревенец не было в комнате. Рядом стоял Силин.
- Ну, очухался? Эх, ты!.. Разве можно так, Алексей - Алешка, Николаев сын! - сказал он. - Иди вниз, я сейчас опущусь, поговорим. Помоги ему, - сказал он Пантюшке.
Тот бережно, как больного, подхватил друга под мышки. Лешка отпихнул его и пошел из канцелярии, провожаемый насмешливыми взглядами штабных писарей.
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
В караулке он лег ничком, уткнулся лицом в пыльную дерюгу соломенного тюфяка. Пантюшка спросил осторожно:
- Леш, может, дать тебе чего?
- Уйди! - огрызнулся Лешка. - Уйди лучше… Пантюшка обиженно отошел.
Ни тогда, ни после Лешка не мог объяснить, что он чувствовал. Ему было плохо. У него ныло все тело, и он почти физически ощущал навалившуюся на него тяжесть последних событий - событий одного дня, начавшихся разговором с Силиным и закончившихся безобразной сценой в штабе. То, что произошло за это короткое время, потрясло его, перепутало, смешало все, чем он жил до сих пор.
Раньше борьба за революцию представлялась Лешке открытым боем в чистом поле лицом к лицу с врагом. На деле все получалось иначе. В "чистое поле" он не попал. Там дрались другие, более счастливые, чем он. А ему выпала доля увидеть и испытать такое, о чем и вспомнить было тошно.
В ушах его все еще звенел пронзительный крик фон Гревенец. Враг, шпионка, выходец из какого-то иного, полуночного мира, в котором копошились зловещие фигуры Бодуэна и Маркова, - и все-таки было невыносимо сознавать, что, может быть, в эту самую минуту ее расстреливает Ващенко, человек с добрыми глазами, хороший, простоватый человек.
Лешка лежал пластом на топчане, обхватив руками голову. Ему было плохо, просто плохо…
Силин, войдя в комнату, спросил:
- Вы тут, хлопцы?
- Тут, - ответил Пантюшка.
- Почему в темноте сидите? Спичек, что ли, нет?
Он пошарил на столе, зажег светильник. Потом подошел и сел возле Лешки. Светильник поставил на соседний топчан.
- Ты, никак, заснул, Алексей? Вставай, вставай! Лешка нехотя сел, отворачиваясь от света. Силин пытливо, стараясь скрыть усмешку, рассматривал его.
Вид у Силина был измученный. Щеки его ввалились. От усталости он утратил свою привычку щуриться, и глаза его казались теперь больше и светлей. Над скулами набухли мешки.
- Нате вот, хлебца вам принес, - сказал он. - Небось не ели еще? А где Пантелей? Эй, друг, ты чего в угол забился? Иди, получай свою пайку!
Пантюшка живо перебрался на соседний топчан и сел на нем, по-турецки подогнув ноги.
Лешке есть не хотелось, но, желая показать, что с ним уже все в порядке, он взял протянутую Силиным краюху хлеба и через силу принялся жевать.
Силин заговорил оживленно:
- Не подвели вы меня, хлопцы! Чисто сыщики, нат-пинкертоны. Какую шпионку выловили, ай-ай! Важное сделали дело, это я всерьез говорю! Сволочь была большая, и жалеть нечего… - Он не смотрел на Лешку, но тому было от этого не легче. Кусок застревал у него в горле.
А Силин, словно ничего не замечая, продолжал: