- Это - поезд, только поезд. Сюда он не дойдет. Подожди.
Изумленный необычайным простодушием ламы (который отдал ему кошелек, полный рупий), Ким попросил билет до Амбалы и уплатил за него. Заспанный кассир, ворча, выкинул билет до ближайшей станции, расположенной на расстоянии шести миль от Лахора.
- Нет, - возразил с усмешкой Ким, рассмотрев билет, - с деревенскими эта штука, пожалуй, пройдет, но я живу в Лахоре. Ловко придумал, бабу. Теперь давай билет до Амбалы.
Бабу, нахмурившись, выдал нужный билет.
- Теперь другой, до Амритсара, - сказал Ким, не собиравшийся мотать деньги Махбуба Али на такое безрассудство, как плата за проезд до Амбалы. - Стоит столько-то. Сдачи столько-то. Я знаю все, что касается поездов... Ни один йоги так не нуждался в челе, как ты, - весело заявил он сбитому с толку ламе. - Не будь меня, они вышвырнули бы тебя в Миян-Мире. Проходи сюда! Пойдем! - он вернул деньги, оставив себе в качестве комиссионных - неизменных азиатских комиссионных - только по одной ане с каждой рупии, заплаченной за билет в Амбалу.
Лама топтался у открытой двери переполненного вагона третьего класса.
- Не лучше ли пойти пешком? - нерешительно промолвил он. Дородный ремесленник-сикх высунул наружу бородатое лицо.
- Боится он, что ли? Не бойся! Помню, я сам раньше боялся поезда. Входи! Эту штуку устроило правительство.
- Я не боюсь, - сказал лама. - А у вас найдется место для двоих?
- Тут и для мыши места не хватит, - взвизгнула жена зажиточного земледельца-джата индуистского вероисповедания из богатого Джаландхарского округа.
В наших ночных поездах меньше порядка, чем в дневных, где очень строго соблюдаются правила, требующие, чтобы мужчины и женщины сидели в разных вагонах.
- О, мать моего сына, мы можем потесниться, - промолвил ее муж, человек в синей чалме. - Возьми ребенка. Это, видишь ли, святой человек.
- Я уж и так семью семьдесят свертков на руках держу! Может, пригласишь его сесть ко мне на колени, бесстыдник? От мужчин только этого и дождешься! - она огляделась кругом, ожидая сочувствия. Проститутка из Амритсара, сидевшая у окна, фыркнула из-под головного покрывала.
- Входи! Входи! - крикнул жирный ростовщик-индус с обернутой в ткань счетной книгой под мышкой и добавил с елейной улыбкой: - Надо быть добрым к беднякам.
- Ну да, за семь процентов в месяц под залог не рожденного теленка, - промолвил молодой солдат-догра, ехавший на юг, в отпуск. Все рассмеялись.
- Он пойдет до Бенареса? - спросил лама.
- Конечно. Иначе к чему нам ехать в нем? Входи, а то останемся, - кричал Ким.
- Глядите! - взвизгнула амритсарская девица. - Он никогда не ездил в поезде. О, глядите!
- Ну, лезь, - промолвил земледелец, протягивая большую смуглую руку и втаскивая ламу. - Вот и ладно, отец.
- Но... но... я сяду на полу. Сидеть на лавке противно уставу, - говорил лама. - К тому же у меня от этого затекают ноги.
- Я говорю, - начал ростовщик, поджимая губы, - что нет ни одного праведного закона, которого мы не нарушили бы из-за этих поездов. К примеру, вот мы сидим здесь с людьми всех каст и племен.
- Да, и с самыми непристойными бесстыдницами, - промолвила его жена, хмурясь на амритсарскую девицу, строившую глазки молодому сипаю.
- Я говорил, лучше бы нам ехать по тракту, в повозке, - сказал муж, - тогда бы мы и денег немного сберегли.
- Ну да, чтобы за дорогу истратить на пищу вдвое больше того, что удалось бы сберечь. Об этом говорено и переговорено десять тысяч раз.
- Еще бы, десятью тысячами языков, - проворчал он.
- Уж если нам, бедным женщинам, и поговорить нельзя, так пусть нам помогут боги! Ох! Он, кажется, из тех, что не должны смотреть на женщину и отвечать ей. - Лама, связанный своим уставом, не обращал на нее ни малейшего внимания. - А ученик тоже из таких?
- Нет, мать, - выпалил Ким, - если женщина красива, а главное - милосердна к голодному.
- Ответ нищего, - со смехом сказал сикх. - Сама виновата, сестра!
Ким умоляюще сложил руки.
- Куда ты едешь? - спросила женщина, протягивая ему половину лепешки, вынутой из засаленного свертка.
- До самого Бенареса.
- Вы, должно быть, скоморохи? - предположил молодой солдат. - Не покажете ли нам какие-нибудь фокусы, чтобы скоротать время? Почему этот желтый человек не отвечает?
- Потому, что он святой, - свысока произнес Ким, - и думает о вещах, которые для тебя сокрыты.
- Это возможно. Мы, лудхиянские сикхи, - он раскатисто проговорил эти слова, - не забиваем себе головы богословием. Мы сражаемся.
- Сын брата моей сестры служит наиком в этом полку, - спокойно промолвил ремесленник-сикх. - В этом полку есть роты из догр. - Солдат воззрился на него, ибо догры другой касты, чем сикхи, а ростовщик захихикал.
- Для меня все одинаковы, - сказала девица из Амритсара.
- Этому можно поверить, - язвительно фыркнула жена земледельца.
- Да нет же, но все, что служат сиркару с оружием в руках, составляют братство, если можно так выразиться. Братство касты - это одно, но кроме этого, - она робко огляделась кругом, - есть узы палтана - полка, не правда ли?
- У меня брат в джатском полку, - сказал земледелец. - Догры - хорошие люди.
- По крайней мере, сикхи твои держались такого мнения, - проговорил солдат, хмурясь на сидевшего в углу безмолвного старика. - Именно так думали твои сикхи, когда две наши роты пришли им на помощь в Пирзаи-Котале; восемь афридийских знамен торчали тогда на гребне. С тех пор еще и трех месяцев не прошло.
Он рассказал о военных действиях на границе, во время которых догрские роты лудхиянских сикхов хорошо себя показали.
Амритсарская девица улыбнулась; она понимала, что рассказчик стремится вызвать ее одобрение.
- Увы! - произнесла жена земледельца, когда солдат кончил. - Значит, деревни их были сожжены и маленькие дети остались без крова?
- Они уродовали наших убитых. После того как мы, солдаты сикхского полка, проучили их, они заплатили большую дань. Вот как все это было... Это что? Не Амритсар ли?
- Да, и здесь прокалывают наши билеты, - сказал ростовщик, шаря у себя за кушаком.
Фонари бледнели при свете зари, когда контролер-метис начал обход. На Востоке, где люди засовывают свои билеты во всякие необычные места, проверка билетов тянется долго. Ким показал свой билет, и ему велели выходить.
- Но я еду в Амбалу, - заспорил он, - я еду с этим святым человеком.
- Можешь ехать хоть в джаханнам, мне-то что? Этот билет только до Амритсара. Пошел вон!
Ким разразился потоком слез, уверяя, что лама ему отец и мать, что он, Ким, опора его преклонных лет и что лама умрет без его помощи. Весь вагон упрашивал контролера смилостивиться (особенное красноречие проявил ростовщик), но контролер вытащил Кима на платформу. Лама моргал глазами: он не в силах был понять, что происходит, а Ким еще громче рыдал за окном вагона.
- Я очень беден. Отец мой умер, мать умерла. О милостивцы, если я здесь останусь, кто будет ухаживать за этим стариком?
- Что... что это такое? - повторял лама. - Он должен ехать в Бенарес. Он должен ехать со мною вместе. Он мой чела. Если нужно уплатить деньги...
- О, замолчи! - прошептал Ким. - Разве мы раджи, чтобы швыряться добрым серебром, когда люди вокруг так добры.
Амритсарская девица вышла, захватив свои свертки, и Ким устремил на нее внимательный взор. Он знал, что подобные женщины обычно щедры.
- Билет, маленький билетик до Амбалы, о Разбивающая Сердца! - Она рассмеялась. - Неужели и ты не милосердна?
- Святой человек пришел с Севера?
- Он пришел издалека, с самого далекого Севера, с Гор, - воскликнул Ким.
- Теперь на Севере снег лежит в горах между соснами. Мать моя была родом из Кулу. Возьми себе билет. Попроси его благословить меня.
- Десять тысяч благословений, - завизжал Ким. - О святой человек! Женщина подала нам милостыню, женщина с золотым сердцем, так что я смогу ехать вместе с тобой. Побегу за билетом.
Девица взглянула на ламу, который машинально вышел на платформу вслед за Кимом. Он наклонил голову, чтобы не смотреть на нее, и забормотал что-то по-тибетски, когда она уходила с толпой.
- Легко добывают, легко и тратят, - ядовито проговорила жена земледельца.
- Она приобрела заслугу, - возразил лама. - Наверное, это была монахиня.
- В одном Амритсаре тысяч десять таких монахинь. Иди обратно, старик, не то поезд уйдет без тебя, - прокричал ростовщик.
- Хватило не только на билет, но и на чуточку пищи, - сообщил Ким, прыгая на свое место. - Теперь ешь, святой человек. Гляди! День наступает.
Золотые, розовые, шафранные, алые курились утренние туманы над плоскими зелеными равнинами. Весь богатый Пенджаб открывался в блеске яркого солнца. Лама слегка отклонялся назад при виде мелькающих телеграфных столбов.
- Велика скорость этого поезда, - сказал ростовщик с покровительственной усмешкой. - Мы отъехали от Лахора дальше, чем ты успел бы пройти за два дня. Вечером приедем в Амбалу.
- Но оттуда еще далеко до Бенареса, - устало молвил лама, жуя предложенные Кимом лепешки. Все пассажиры развязали свои узлы и принялись за утреннюю еду. Потом ростовщик, земледелец и солдат набили себе трубки и наполнили вагон удушливым, крепким дымом; они сплевывали и кашляли с наслаждением. Сикх и жена земледельца жевали пан, лама нюхал табак и перебирал четки, а Ким, скрестив ноги, улыбался, радуясь приятному ощущению в полном желудке.
- Какие у вас в Бенаресе реки? - неожиданно спросил лама, обращаясь ко всему вагону вообще.
- У нас есть Ганга, - ответил ростовщик, когда тихое хихиканье умолкло.
- А еще какие?
- Какие же еще, кроме Ганги?
- Нет, я имел в виду некую Реку Исцеления.
- Это и есть Ганга. Кто искупается в ней, очистится и пойдет к богам. Я трижды совершал паломничество на Гангу, - он гордо оглянулся кругом.
- Ты в этом нуждался, - сухо сказал молодой сипай, и смех путешественников обратился на ростовщика.
- Очиститься... чтобы вернуться к богам, - пробормотал лама, - и вновь вращаться в круговороте жизни, будучи по-прежнему привязанным к Колесу! - Он с раздражением покачал головой. - Но, может быть, здесь ошибка. Кто же вначале сотворил Гангу?
- Боги. Какую из известных нам вер исповедуешь ты? - спросил ростовщик, сбитый с толку.
- Я следую Закону, Всесовершенному Закону. Так, значит, боги сотворили Гангу? Что это были за боги?
Весь вагон в изумлении смотрел на него. Никто не понимал, как это можно не знать о Ганге.
- Какому... какому богу ты поклоняешься? - спросил, наконец, ростовщик.
- Слушайте! - произнес лама, перекладывая четки из одной руки в другую. - Слушайте, ибо я буду говорить о нем! О народ Хинда, слушай!
Он начал рассказывать историю владыки Будды на языке урду, но, увлеченный своими мыслями, перешел на тибетский и стал приводить монотонные тексты из одной китайской книги о жизни Будды. Мягкие, веротерпимые люди благоговейно смотрели на него. Вся Индия кишит святыми, бормочущими проповеди на незнакомых языках; фанатиками, потрясенными и снедаемыми огнем религиозного рвения; мечтателями, болтунами и ясновидцами. Так было от начала времен и так будет до конца.
- Хм! - произнес солдат из полка лудхиянских сикхов. - В Пирзан-Котале рядом с нами стоял мусульманский полк и в нем служил какой-то ихний жрец, - помнится, он был наиком, - так вот, когда на него накатывало, он пророчествовал. Но бог хранит всех безумных. Начальство многое спускало этому человеку.
Лама, вспомнив, что он находится в чужой стране, опять перешел на урду.
- Послушайте рассказ о Стреле, которую владыка наш выпустил из лука, - сказал он. Это гораздо больше отвечало вкусам присутствующих, и они с любопытством выслушали его рассказ.
- А теперь, о народ Хинда, я иду искать эту Реку. Не можете ли вы указать мне путь, ибо все мы, и мужчины, и женщины, живем во зле?
- Ганга, только Ганга смывает грехи, - пронеслось по всему вагону.
- Однако у нас в Джаландхаре тоже добрые боги, уж это так, - сказала жена земледельца, выглядывая из окна. - Смотрите, как они благословили хлеба.
- Обойти все реки в Пенджабе - немалое дело, - промолвил ее муж. - С меня хватит и той речки, которая покрывает мое поле хорошим илом, и я благодарю Бхумию, бога усадьбы, - он дернул узловатым бронзовым плечом.
- Ты думаешь, наш владыка заходил так далеко на север? - сказал лама, обращаясь к Киму.
- Возможно, - успокоительно ответил Ким, выплевывая красный сок пана на пол.
- Последним из великих людей, - авторитетно произнес сикх, - был Сикандар Джалкарн . Он вымостил улицы Джаландхара и построил большой водоем около Амбалы. Мостовая держится до сего дня, и водоем тоже уцелел. Я никогда не слыхал о твоем боге.
- Отрасти волосы и говори на пенджаби, - шутливо обратился молодой солдат к Киму, цитируя северную поговорку. - Этого достаточно чтобы стать сикхом. - Но он сказал это не очень громко.
Лама вздохнул и погрузился в созерцание. Он казался темной бесформенной массой. Когда среди общего говора наступали паузы, слышалось низкое монотонное гудение: "Ом мани падме хум! Ом мани падме хум!" - и стук деревянных четок.
- Это утомляет меня, - сказал он, наконец. - Быстрота и стук утомляют меня. Кроме того, мой чела, не пропустили ли мы нашу Реку?
- Успокойся, успокойся, - говорил Ким. - Разве Река не вблизи Бенареса? А мы еще далеко от этого места.
- Но если наш владыка был на Севере, так, может, это одна из тех речек, через которые мы переезжали?
- Не знаю.
- Но ты был послан мне, - был ты мне послан или нет? - за те заслуги, которые я приобрел там, в Сач-Зене. Ты пришел из-за пушки, двуликий... и в двух одеждах.
- Молчи. Здесь нельзя говорить об этих вещах, - зашептал Ким. - Один я был там. Подумай - и ты вспомнишь. Только мальчик... мальчик-индус... у большой зеленой пушки.
- Но разве там не было англичанина с белой бородой, святого человека среди священных изображений, который сам укрепил мою веру в Реку Стрелы?
- Он... мы... пошли в Аджаиб-Гхар, в Лахоре, чтобы там помолиться богам, - объяснил Ким окружающим, которые, не стесняясь, прислушивались к ним. - И сахиб из Дома Чудес говорил с ним, - да, это истинная правда, - как с братом. Он очень святой человек, родом издалека, из-за Гор. Отдохни! В положенное время мы приедем в Амбалу.
- Но Река... Река моего исцеления?
- И тогда, если хочешь, мы пешком пойдем искать эту Реку. Так, чтобы ничего не пропустить, ни одного самого маленького ручейка на полях.
- Но у тебя свое собственное искание? - Лама, очень довольный, что так ясно все помнит, сел прямо.
- Да, - подтвердил Ким, ободряя его. Мальчик был совершенно счастлив тем, что куда-то едет, жует пан и видит новых людей в большом благожелательном мире.
- Это был Бык, Красный Бык, который придет, чтобы помочь тебе и увести тебя... куда? Я позабыл. Красный Бык на зеленом поле, не так ли?
- Нет, он никуда меня не уведет, - сказал Ким. - Это я просто сказку тебе рассказал.
- Что такое? - жена земледельца наклонилась вперед, и браслеты на руках ее звякнули. - Или вы оба видите сны? Красный Бык на зеленом поле, который уведет тебя на небо... так, что ли? Это было видение? Кто-нибудь это предсказал? В нашей деревне, за городом Джаландхаром, есть красный бык, и он пасется, где хочет, на самых зеленых наших полях!
- Подай только бабе старухину сказку, а птице-ткачу листок и нитку - и они наплетут всяких чудес, - сказал сикх. - Всех святых людей посещают видения, а ученики, следуя святым, тоже выучиваются этому.
- Ведь это был Красный Бык на зеленом поле? - повторил лама. - Возможно, что в какой-нибудь из прежних жизней своих ты приобрел заслугу, и Бык придет, чтобы вознаградить тебя.
- Нет, нет... это мне просто сказку рассказали... наверное, в шутку. Но я буду искать Быка вокруг Амбалы, а ты поищешь свою Реку и отдохнешь от стука поезда.
- Возможно, Бык знает, что он послан указать путь нам обоим, - с детской надеждой промолвил лама. Потом он обратился к присутствующим, указывая на Кима: - Он только вчера был послан мне. Я думаю, что он не от мира сего.
- Видала я много нищих и святых, но такого йоги с таким учеником еще не видывала, - сказала женщина.
Муж ее легонько тронул пальцем свой лоб и улыбнулся. Но, когда лама принялся за еду, все они стали предлагать ему лучшее, что у них было.
В конце концов усталые, сонные и запыленные, они прибыли на вокзал города Амбалы.
- Мы приехали сюда по делам одной тяжбы, - сказала жена земледельца Киму. - Мы остановимся у младшего брата двоюродной сестры моего мужа. Во дворе найдется место для тебя и твоего йоги. А что, он... он благословит меня?
- О, святой человек! Женщина с золотым сердцем хочет дать нам приют на ночь. Эта южная страна - страна милосердия. Вспомни, как нам помогали с самого утра. - Лама, благословляя женщину, наклонил голову.
- Пускать в дом младшего брата моей двоюродной сестры всяких бродяг... - начал муж, вскидывая на плечо тяжелую бамбуковую дубинку.
- Младший брат твоей двоюродной сестры до сих пор должен двоюродному брату моего отца часть денег, истраченных на свадьбу дочери, - резко сказала женщина. - Пусть он спишет с этого долга стоимость их пропитания. Йоги, наверно, будет просить милостыню.
- Еще бы, я прошу милостыню вместо него, - подтвердил Ким, стремившийся прежде всего найти ночлег для ламы, с тем чтобы самому отыскать англичанина Махбуба Али и отделаться от родословной белого жеребца.
- А теперь, - сказал он, когда лама устроился во внутреннем дворе зажиточного индуистского дома, позади военного поселка, - я ненадолго уйду, чтобы... чтобы... купить на базаре еды. Не выходи наружу, покуда я не вернусь.
- Ты вернешься? Ты обязательно вернешься? - старик схватил его за руку. - И ты вернешься в том же самом образе? Разве сейчас уже поздно идти искать Реку?
- Слишком поздно и слишком темно. Успокойся, подумай, как далеко ты уже отъехал - на целых сто миль от Лахора.
- Да, а от моего монастыря еще дальше. Увы! Мир велик и страшен.
Ким выскользнул и удалился. Никогда еще столь незаметная фигурка не носила на своей шее свою судьбу и судьбу десятков тысяч других людей. Указания Махбуба Али почти не оставляли сомнений в том, где именно находится дом англичанина; какой-то грум, отвозивший хозяйский шарабан из клуба домой, дал Киму дополнительные сведения. Оставалось только разыскать самого этого человека, и Ким, проскользнув через садовую изгородь, спрятался в пушистой траве близ веранды. Дом сверкал огнями, и слуги двигались в нем среди накрытых столов, уставленных цветами, хрусталем и серебром.
Вскоре из дома вышел англичанин, одетый в черный костюм и белую рубашку. Он напевал какой-то мотив. Было слишком темно, чтобы рассмотреть его лицо, и Ким, по обычаю нищих, решил испробовать старинную уловку.
- Покровитель бедных! - Человек обернулся на голос. - Махбуб Али говорит...
- Ха! Что говорит Махбуб Али? - он даже не взглянул на говорившего, и Киму стало ясно, что он знает, о чем идет речь.
- Родословная белого жеребца вполне установлена.