Шах наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим 2 стр.

Вряд ли будет преувеличением утверждать, что именно Рустам - главный персонаж "шах-наме", а не властители, в войске которых он слу­жит. В его образе автор воплотил свои представления об идеальном герое, Рустам наделен такой богатырской силой, что способен свергнуть любого шаха, а пережил их он много, поскольку сам прожил шестьсот долгих лет. Но он не поступает так, поскольку, согласно воззрениям Фирдоуси, царствовать может лишь отпрыск древних царей, наделенный фарром, божественной благодатью, осеняющей в виде нимба носителей верховной власти.

Вместе с тем Рустам в "Шах-наме" не безмолвный раб, а самостоя­тельная личность, наделенная огромным чувством собственного достоин­ства, сознающая свою силу и мощь, но тем не менее соблюдающая древние обычаи. Таким изображает его Фирдоуси в сцене, в которой шах Кей-Кавус осыпал его бранью и угрозами за опоздание на несколько дней, когда был вызван для похода против Сухраба. Сначала Кей-Кавус шлет богатырю письмо с просьбой, чуть ли не умоляет:

Пусть вечно бодрым разум твой пребудет!
Пусть в мире все тебе на радость будет!

Ты с древних лет опорой нашей был,
Ты - столп страны, источник вечных сил...

Пусть вечно над вселенною цветет,
От миродержца твой идущий род!

И счастье шахское не потускнеет,
Пока Рустам своим мечом владеет.

И вот Рустам прибывает во дворец вместе с посланным за ним витя­зем Гивом. Кей-Кавус приходит в ярость, и речи его звучат полным контрастом тому, что было сказано в письме:

Рассвирепел Кавус, насупил брови,
Привстал, как лютый лев, что жаждет крови.

От ярости, казалось, был он пьян,
В растерянность поверг он весь диван.

Вскричал: "Измена! Знаю я давно их!
Схвати их, Тус! Веди, повесь обоих!"

Хотя Рустам и верный вассал и подданный, он не дозволяет никому оскорблять свою честь и достоинство, и вот как он отвечает вспыльчивому властелину:

Шагнул и шаху в ярости сказал:
"Зря на меня ты гневом воспылал!

Безумен ты, твои поступки дики,
Ты недостоин звания владыки!..

Когда меня избрать хотели шахом
Богатыри, охваченные страхом,

Я даже не взглянул на шахский трон.
Был мной обычай древний соблюден.

А ведь - когда бы взял венец и власть я,
Ты б не имел величия и счастья".

Рустам покидает шаха, но вельможи и витязи посылают к нему муд­рого Гударза, который уговаривает разгневанного богатыря простить шаха во имя спасения Ирана. Он возвращается, и вновь Кей-Кавус произносит совершенно иные, лицемерные слова:

Ему навстречу встал с престола шах
И молвил со слезами на глазах:

"Я нравом одарен непостоянным,-
Прости! Так, видно, суждено Йезданом...

Ты нам, Рустам, один теперь защита,
Опора наша, воин знаменитый!..

Мне в мире нужен только ты один,-
Помощник, друг мой, мощный исполин!"

В этих сценах поэт утверждает абсолютное гражданское превосход­ство народного героя и любимца над шахом. Величие Рустама и ничтожест­во властелина со всей мощью своего таланта Фирдоуси изобразил и в конфликте его с Исфандиаром. Художественное разрешение и мотивировка конфликта в данном случае намного сложнее, поскольку Исфандиар вы­ступает как положительный герой, которому симпатизирует сам автор. Исфандиар - фигура трагическая, раздираемая противоречивыми чувст­вами. Он - молодой и неуязвимый воин, несправедливо оклеветанный, но тем не менее вставший грудью на защиту отчизны, когда ей угрожают неприятели. Он совершает множество блестящих подвигов и сокрушает врагов родины.

С другой стороны, Исфандиар жаждет и шахского трона. И после за­вершения победоносного похода он требует от отца, шаха Гуштаспа, уступить ему обещанный трон. Однако Гуштасп ставит еще одно условие - привести в столицу Рустама, скованного по рукам и ногам. Гуштасп заведомо посылает сына на смерть, так как со слов мудрого Джамаспа ему известно, что Исфандиар погибнет только от руки Рустама. Исфандиар осознает всю несправедливость требования Гуштаспа, видит, что отец платит Рустаму черной неблагодарностью, чувствует, что идет на неправое дело, и тем не менее соглашается выполнить желание отца, так как страст­но жаждет царской власти. В данном случае к Исфандиару с полным ос­нованием можно отнести слова Гегеля, сказанные им об Ахиллесе как о характере, сотканном из противоречий.

Фирдоуси облагораживает образ Рустама, который готов подчиниться шахскому требованию и явиться с повинной в столицу, но категорически отказывается разрешить сковать себя по рукам и ногам, так как рыцарская честь не позволяет ему этого. И Рустам старается склонить Исфандиара к мирному исходу, умоляет решить спор полюбовно, но тот неумолим и надменен, так как он получит трон лишь при выполнении отцовского приказа.

В этой коллизии проявляется мастерство Фирдоуси в создании трагического конфликта, решение которого может быть найдено лишь в смерти Исфандиара.

Величие гения Фирдоуси сказалось и в оценке им народных антифеодальных движений. Как великий художник он стремился преодолеть историческую и классовую ограниченность своего мировоззрения и под­нялся выше средневековых представлений о характере и сущности восстаний, направленных против сильных мира сего.

Авторы исторических хроник и придворные поэты стремились за­клеймить и очернить восставших крестьян и их вождей. Для сравнения можно привести слова историка X века Саалиби: "Чернь и бедняки бес­порядочными толпами стекались к Маздаку, они сильно полюбили его и поверили в его пророческую миссию. Он же беспрестанно говорил лживые слова". Другой историк, Табари, называет восставших "разбойниками, насильниками, прелюбодеями", а Маздака - корыстолюбцем и подстре­кателем.

И совершенно иную, правда, в некотором отношении противоречивую характеристику Маздаку и повстанцам дает Фирдоуси:

Был некий муж по имени Маздак,
Разумен, просвещен, исполнен благ.

Настойчивый, красноречивый, властный,
Сей муж Кубада поучал всечасно.

"Разбойники" и "грабители" средневековых хроник для автора "Шах-наме" были голодными отчаявшимися людьми, вынужденными изъять хлеб из царских амбаров; Фирдоуси так описывает этот эпизод:

Сказал Маздак: "О царь, живи вовек!
Допустим, что закован человек.

Без хлеба, в тяжких муках смерть он примет,
А некто в это время хлеб отнимет.

Как наказать того, кто отнял хлеб,
Кто не хотел, чтоб страждущий окреп"

А между тем,- ответь мне, царь верховный,-
Умен, богобоязнен был виновный?"

Сказал владыка: "Пусть его казнят:
Не убивал, но в смерти виноват".

Маздак, склонившись ниц, коснулся праха,
Стремительно покинул шаханшаха.

Голодным людям отдал он приказ:
"К амбарам отправляйтесь вы тотчас,

Да будет каждый наделен пшеницей,
А спросят плату,- пусть воздаст сторицей".

Он людям и свое добро вручил,
Чтоб каждый житель долю получил.

Голодные, и молодой и старый,
Тут ринулись, разграбили амбары

Царя царей и городских господ:
Ведь должен был насытиться народ!

Когда же, пишет Фирдоуси, шаху донеели об этом, он потребовал Маздака к ответу, и тот дал такое объяснение:

Лекарство для голодного - еда,
А сытым неизвестна в ней нужда.

Поймет владыка, что к добру стремится:
Без пользы в закромах лежит пшеница.

Повсюду голод, входит смерть в дома,
Виной - нетронутые закрома.

В повествовании Фирдоуси проскальзывает какое-то легкое осужде­ние, когда он пишет "разграбили", или же в другом случае:

К Маздаку люди шли со всей державы,
Покинув правый путь, избрав неправый.

Фирдоуси изображает вооруженные столкновения как величайшие бедствия для населения, страдавшего не только от вражеского нашествия, но и от воинов своей страны, которые обирали во время походов мирных жителей, вытаптывали их посевы. Поэт глубоко переживает участь труже­ников, он скорбит об их доле, и его отношение к этому отразилось в "Шах-наме" в форме приказов, которые издают правители перед походами. Так, например, шах Кей-Хосров наставляет военачальника Туса:

Ты никого не обижай в пути,
Законы царства должен ты блюсти.

Тех, кто не служит в войске,- земледельцев,
Ремесленников мирных и умельцев,-

Да не коснется пагубная длань:
Вступай ты только с воинами в брань.

Об этом же свидетельствует и другой пример: во время похода в Ма­лую Азию шах Хосров Ануширван велел казнить воина, посмевшего ото­брать у земледельца мешок соломы. И поэт-гуманист видит в подобном по­ступке правителя факт величайшей справедливости.

В своей социальной утопии Фирдоуси призывает властелинов забо­титься о нетрудоспособных членах общества, о сиротах и вдовах, стариках и инвалидах. И опять-таки подобные сцены, где шахи проявляют о своих подданных заботу, надо воспринимать не как отражение действительного положения вещей, а лишь как выражение воззрений самого автора. Взгля­ды Фирдоуси находят воплощение, например, в речах Бахрама Гура:

Кто стар, трудиться не способен боле,
Кто молод, но иссох от тяжкой боли,

Кто весь в долгах, кто беден, слаб, убог,
От зла заимодавцев изнемог,

Сироты, чья одежда вся в заплатах,-
Пусть хлеб и кров получат от богатых.

Есть женщины, родившие детей,
Скрывающие бедность от людей.

Умрет богач, оставив деток малых,
О боже, кто б обидеть пожелал их?

Но опекун является туда
И грабит их без страха и стыда.

Иной дела такие втайне прячет,-
Кто втайне прячет, пусть потом не плачет!

В богатых превращу я бедняков,
В безгрешных превращу еретиков,

От горя должников освобожу я,
Невинных от оков освобожу я,

Несчастных, втайне терпящих нужду,
К врагам своей казны я приведу.

А если, позабыв о благородстве,
Детей, что жизнь свою влачат в сиротстве,

Обокрадет распорядитель-вор,
То виселицей будет приговор!

Таков Фирдоуси - великий человеколюбец, сумевший, оставаясь сыном своей суровой эпохи, создать строки, полные благородного негодо­вания, искреннего сострадания, неподдельной доброты и понимания чело­веческих нужд, забот надежд и стремлений.

Герои и персонажи "Шах-наме" стали впоследствии знаменем революционной борьбы и освободительных войн. Ведь недаром гилянские революционеры Ирана в 1921 году изображали на своих знаменах кузнеца Каву, и не случайно поэт Таджикистана лауреат Ленинской премии Мирзо Турсун-заде на антифашистском митинге народов Средней Азии читал стихи из "Шах-наме".

Много можно сказать об этой великой поэме. Я, помню, еще ребенком наблюдал, как простые крестьяне с любовью слушали чтеца "Шах-наме" в моем родном кишлаке в Таджикистане. Чтение "Шах-наме" проводилось в чайхане, в чайном доме, и всюду, где собирались люди и где находился чтец. И сейчас "Шах-наме", или, как называют ее в народе, "Книга о Рустаме", исключительно популярна среди широчайших народных масс. В Иране и в Афганистане Фирдоуси остается величайшим поэтом. Почти в каждом населенном пункте в Иране можно найти людей, которые зовутся "Шах-намехон" (то есть чтец "Шах-наме"), с большим успехом декламирую­щие эту поэму. Полностью поэма "Шах-наме" на русский язык еще не пере­ведена, однако отдельные, ранее переведенные, отрывки пользуются огромной популярностью среди советских любителей литературы. В этой связи я позволю себе процитировать строки, написанные выдающимся дея­телем современной иранской культуры, профессором Саидом Нафиси более четверти века назад, в дни празднования тысячелетия со дня рожде­ния Фирдоуси:

"Он повсюду - этот певец Ирана. Всюду, где Гомер, Вергилий, Шекспир, Мольер, Дайте, Сервантес, Шиллер и Лермонтов,- всюду он рядом с ними. Тысячу лет назад, оставаясь в своем деревенском углу, в ок­рестностях Туса, он направился на завоевание мира. Но среди всех стран, через которые он прошел, в ряду горячих встреч, которые ему были оказаны, ость страна, где он был понят лучше, чем где-либо, почти так же хорошо, как на своей родине... Кто лучше русского уловит это состояние спокойного блаженства, это великолепие отречений, эту тишину мучений и захватывающую гиперболичность, присущую гению таких поэтов, как Рудаки, Дакики, Фирдоуси..."

Это справедливые слова. Фирдоуси - слава и гордость всей мировой культуры - близок и дорог всем народам нашей страны. Национальная гордость иранского народа, он является и великим поэтом таджиков, вхо­дящих в братскую семью народов СССР. Все народы, населяющие нашу страну, знают и любят гениального создателя образов Рустама, Сухраба, кузнеца Кавы, зачитываются волнующими эпизодами "Шах-наме". Любовь к Фирдоуси и его творчеству стала в нашей стране ярким проявлением дружественных и сердечных чувств к нашему южному соседу - иранскому народу, внесшему бесценный и неповторимый вклад в сокровишницу все­мирной цивилизации.

Б. Гафуров

Вступление.
Слово в похвалу разума

Перевод С. Липкина

Пришла пора, чтоб истинный мудрец
О разуме поведал наконец.

Яви нам слово, восхваляя разум,
И поучай людей своим рассказом.

Из всех даров что разума ценней?
Хвала ему - всех добрых дел сильней.

Венец, краса всего живого - разум,
Признай, что бытия основа - разум.

Он - твой вожатый, он - в людских сердцах,
Он с нами на земле и в небесах.

От разума - печаль и наслажденье,
От разума - величье и паденье.

Для человека с чистою душой
Без разума нет радости земной.

Ты мудреца слыхал ли изреченье?
Сказал он правдолюбцам в поученье:

"Раскается в своих деяньях тот,
Кто, не подумав, действовать начнет.

В глазах разумных - дураком он станет,
Для самых близких - чужаком он станет".

Друг разума - в почете в двух мирах,
Враг разума - терзается в цепях.

Глаза твоей души - твой светлый разум,
А мир объять ты можешь только глазом.

Был первым в мире создан разум наш,
Он - страж души, трех стражей верных страж,

Те трое суть язык, глаза и уши:
Чрез них добро и зло вкушают души.

Кто в силах разуму воздать почет?
Воздам почет, но кто меня поймет?

Не спрашивай о первых днях творенья
До нашего с тобою появленья,

Но, созданный всевышним в некий миг,
Ты явное и тайное постиг.

Иди же вслед за разумом с любовью,
Разумное не подвергай злословью.

К словам разумных ты ищи пути,
Весь мир пройди, чтоб знанья обрести.

О том, что ты услышал, всем поведай,
С упорством корни знания исследуй:

Лишь ветви изучив на древе слов,
Дойти ты не сумеешь до основ.

Далее Фирдоуси рассказывает о сотворении мира, человека, Солнца и луны. Затем следуют похвала пророку, разделы о том, как писалась книга, о поэте Дакики, который первым пытался создать "Шах-наме".

Восхвалением султану Махмуду завершается та часть эпопеи, которая носит название "Начало книги", после которой следует описание царствования древних царей.

Легендарные цари

Перевод С. Липкина

Каюмарс

Что сказывает нам дихкан-сказитель
О том, кто первым молвил: "Я властитель",

О том, кто первый на свое чело
Надел венец? Все было и прошло...

Поведал так старинных книг пытатель,
О богатырских днях повествователь:

Принес престола и венца закон
Царь Каюмарс, и начал править он.

К созвездью Овна солнце устремилось,
Мир получил закон, и власть, и милость.

В созвездье солнце начало блистать,
Весна вселенной расцвела опять.

Стал Каюмарс вселенной властелином.
Он обитал сперва в краю вершинном.

Себя и всех людей, для новых дел,
Он шкурами звериными одел.

Довольство он людскому дал жилищу -
Людей он научил готовить пищу.

Тридцатилетье длилась власть царя,
Сверкавшего на троне, как заря.

Возликовали твари,- все живое,
Все люди зажили тогда в покое.

Склонялось человечество пред ним,
Сияло счастье над царем земным.

Был сын отважный у царя державы,
Красавец, жаждавший борьбы и славы.

Счастливый Сиямак пленял сердца,
Он был отрадой славного отца.

Минуло времени с тех пор немало.
Держава Каюмарса процветала.

Был у царя один лишь тайный враг -
Бес Ахриман, чья сила - зло и мрак.

Был сын у Ахримана - волк-воитель,
Бесовских полчищ лютый предводитель.

Владыки блеск, царевича расцвет,-
Стал из-за них для беса темен свет.

Собрал он войско, на царя пошел он,
Отнять хотел и царство и престол он.

Открыл он замысел коварный свой,
Вселенную наполнил волчий вой.

Когда услышал Сиямак правдивый,
Что вышли, сея гибель, злые дивы,

Вскипела у царевича душа,
Полки собрал он, яростью дыша,

И вышел, тигра шкурою покрытый:
Тогда не знали панцирной защиты.

Сошлись две рати; Сиямак вступил
Отважно в бой с исчадьем адских сил.

Взмахнул косматой лапой див жестокий,
Переломил героя стан высокий,

Ударил витязя о гребни скал,
Потом когтями сердце разодрал.

Услышал Каюмарс о смерти сына,
И черным стало солнце властелина.

Зверье и птицы собрались толпой,
Ушли, стеная, горною тропой,

Ушли, вопя и плача, в скорби жгучей,
Над царским троном пыль вздымалась тучей.

Оплакивали сына целый год.
Но вот прислал посланца небосвод.

Сказал Суруш с отрадою во взоре:
"Сдержи себя, забудь на время горе,

Ты войско снаряди,- вот мой приказ,-
И племя бесов уничтожь тотчас.

Очисти лик вселенной от злодея,
Иди на битву, местью пламенея".

Властитель поднял к небесам чело,
На головы врагов призвал он зло,

Восславил господа и свет денницы
И осушил от слез свои ресницы.

Не знала сна и отдыха душа,
За Сиямака отомстить спеша.

Оставил сына Сиямак пригожий,
При деде он верховным был вельможей,

Хушангом звался Каюмарса внук,
Он был - ты скажешь - кладезем наук.

Ужасна с сыном вечная разлука,-
Дед на своей груди взлелеял внука.

Царь, в жажде мщенья, торопясь к борьбе,
Призвал Хушанга юного к себе.

Открылась внуку боль его живая,
Царь молвил, тайну сердца раскрывая:

"Сбирать войска вселенной буду я,
И клич кричать военный буду я,

А ты веди войска на бой суровый,
Я отхожу, а ты - вожатый новый".

В том войске - пери, птицы, дикий зверь,
И юный вождь их поведет теперь.

Явился черный бес, исполнен страха,
Взметнул, взрывая, к небу комья праха.

Сошлись две рати, сдвинулись тесней,-
И бесы побежали от зверей.

Хушанг ударил беса дланью львиной
И умертвил злодея в миг единый.