– Я поручу эту работу русскому. Его фамилия Березенко, но мы зовем его просто Бер. Лучшего специалиста по сплавам у меня нет.
– А ему можно доверять? Эта деталь – важнейший компонент нового оружия.
– Перепроверен трижды.
В кабинет вошел сухопарый человек в больших круглых очках, белый халат был надет поверх серой тройки. Ничего славянского в его лице Хохмайстер не обнаружил. Волосы были темные. Залысины обнажали высокий лоб. Взгляд нервный, холодный. Он слегка поклонился Маркусу, остановился перед Хельдом. Доктор молча пододвинул листки технического требования. Бер неторопливо прочитал текст, посмотрел на чертеж. Не выказав никаких эмоций, посмотрел на шефа, ожидая приказаний.
– Вы поняли, что здесь речь идет о замене высоколегированной стали ОС-33 более дешевым и доступным сплавом, обладающим сходными свойствами? – спросил Хельд.
Русский кивнул, словно был глухонемой.
– Сколько времени потребуется на эту работу? Бер пожал угловатыми плечами.
– Это крайне срочная работа, – повысил голос Хельд, непонятно от чего раздражаясь. – Я готов освободить вас от других дел. Сосредоточьте свои усилия только на этом задании.
Русский опять кивнул.
Хохмайстер подумал, что работать вслепую, не зная конечной цели, будет трудно, поэтому решился свозить Бера в свою лабораторию. Он сказал:
– Если доктор Хельд не возражает, я готов у себя объяснить более подробно суть проблемы.
– Не возражаю, – согласился Хельд. – Но позже нам следует выполнить формальности.
– Без них не обойтись?
– Сожалею. У нас громадное предприятие, работаем на поток. Нужно согласовать договор с администрацией, арбайтсфюрером завода…
"Придется ехать к Шираху", – подумал Маркус, вслух же произнес:
– Не хочу терять время на проволочки. Официальное подтверждение поступит к вам в самое ближайшее время.
– Хорошо. Я знаю вашего отца и готов пойти вам навстречу. Собирайтесь, господин Бер.
Когда русский вышел, Хохмайстер сказал:
– Я верю в это оружие! Оно принесет нам победу и… славу.
Произнеся последнее слово, Хохмайстер угадал точно: как все ущербные люди, коротышка Хельд до болезненности честолюбив. На прощание доктор уже подал руку, по его бугристому лицу скользнуло подобие улыбки.
– Не сомневайтесь, Бер справится с заданием. В кабинет вошел русский, уже в плаще и шляпе.
– Я готов. – Это были первые произнесенные им слова.
"Посмотрим, какие вы, русские, в инженерном деле", – подумал Маркус, решая, какую выбрать линию поведения: кнута или пряника?
В "опель" Хохмайстер посадил Бера рядом с собой.
– Лаборатория находится в пригороде Розенхейма, ни одна живая душа не должна знать о ней, даже Хельд, – предупредил Маркус, включив зажигание.
Бер не отреагировал на его слова. Надвинув шляпу на брови, подняв воротник плаща, он смотрел на казарменные дома из глазурованного кирпича, сырые скверы, где начинали распускаться листья, и думал о чем-то своем.
5
Когда это началось? Сейчас март. В сентябре прошлого года – всего-то! – он шел по бульвару Шевченко, выпрямившись, высоко подняв голову. Из стекол его очков стреляли солнечные зайчики. Мятый пиджак на костистых плечах висел нелепо. Немцы с удивлением оглядывались на неряшливую фигуру в штатском. Он миновал горластых танкистов, столпившихся у водокачки, обогнул тумбу, обклеенную приказами новых властей, не обращая внимания ни на кого кругом. Около здания, где когда-то помещался обком, а теперь разместилась немецкая комендатура, стоял бронетранспортер. Солдат в стальном шлеме, низко надвинутом на глаза, сердито повел пулеметом в сторону Березенко, но остановился, увидев, что русский идет в комендатуру. Часовой у двери молча посторонился. Березенко поднялся на второй этаж. Дежурный офицер в приемной остановил окриком:
– Хальт, аусвайс!
– Я инженер, – четко произнес по-немецки Березенко.
– Вы хотите пройти к коменданту? – спросил офицер.
– Да.
– Он скоро будет. Ждите.
Березенко сел. В приемной на краешках стульев жались люди, их Березенко никогда не встречал. В прежние времена вместо прилизанных старцев сюда врывались загорелые шумные люди в сатиновых сорочках, подпоясанных узкими ремешками, входили стремительно, с желанием ругаться, спорить, не уступать. Там, где теперь висел портрет Гитлера, стояло переходящее Красное знамя.
Зажав в острых коленях руки, Березенко гнулся ниже и ниже. Пусть думают, что его измучила совесть. Не он же первый и не он последний идет на службу к новым хозяевам. Эти старцы, отрепье прошлого времени, видно, считают, что немцы обосновались на Украине надолго, и нет смысла ему, видному специалисту по сплавам, прятаться, как кроту, с минуты на минуту ожидая, когда фашисты сами найдут его и заставят работать.
Он поднял голову и высокомерно оглядел робких посетителей. Наверняка старцы прибежали сюда по мелким делам – получить патент на торговлишку, поступить в управу, предложить себя на должность старосты в каком-нибудь городишке. А он будет требовать большего.
Комендант прошел в кабинет другим ходом. Дежурный офицер поискал глазами Березенко, угадав в нем не простого посетителя:
– Коммен зи!
Березенко выпрямил занемевшую спину.
– Я инженер, специалист по сплавам, – сказал Березенко, остановившись в дверях.
Комендант молчал. Он ждал, что скажет ему еще этот неизвестный человек.
– Я работал в научном институте над новыми сплавами.
Ледяные глаза смотрели в упор, и Березенко начал рассказывать об институте, называть марки металлов… Комендант ничего в этом не понимал, но продолжал слушать, думая: "Кто он? Трус? Предатель? Или при нашей власти мечтает о карьере?"
Ночью комендант присутствовал при допросе комсомолки, молодой учительницы. Она расклеивала листовки. Комендант хотел узнать, кто из актива остался в городе. Девушка умерла от побоев, ничего не сказав. На рассвете он приказал расстрелять двух мальчишек. Их поймали с гранатами. "Для чего им оружие?" Тоже промолчали. А человек, получивший высшее образование, допущенный к важной работе, сам предлагает свои услуги…
– Вы можете проверить, – сказал Березенко, поднимая взгляд на коменданта. – Я автор некоторых работ. Немецкие ученые с ними знакомы. Они переиздавались в Германии.
Последняя фраза произвела впечатление. Березенко заметил перемену в надменном лице коменданта.
– В книгах я вступал в спор с немецкими учеными, хотя считаю их хорошими специалистами в области заменителей. Мне казались ошибочными некоторые идеи Обергоффера, Кампа, Швенебаха.
Комендант не знал этих имен, но благосклонно кивнул. Березенко понял: худшего не будет.
– Вы расчетливо сделали, что сразу пришли к германским властям, – проговорил комендант. – Но я занят. С вами будет говорить мой помощник Гиль.
Комендант снял телефонную трубку и сказал, что направляет русского специалиста, его надо проверить и доложить в министерство труда рейха.
От старого большевика-подпольщика Петра Федосовича, соратника матери, Березенко знал о некоторых элементах конспирации.
С утра он ходил в комендатуру. Вечером возвращался к себе. И дома, лежа на своей койке, обдумывал вопросы, которые ловко, иногда с умыслом запутать, задавали ему. Каждый раз беседа стенографировалась. Березенко говорил правду. Он знал: достаточно хоть раз ошибиться, "служба" кончится, так и не начавшись.
Через месяц его отправили в Германию. В Берлине, после очередного допроса с участием ученых-металлургов и химиков, чиновник в коричневом полувоенном френче с петлицами, на которых сверкали шитьем дубовые листья, дал понять, что его ждет награда, если он будет честно трудиться в Германии.
– Вам предоставят все возможности, о каких вы не могли мечтать в России, – сказал он с пафосом.
– Я о многом мечтал в России.
– Мы знаем.
– Я даже мечтал о своей лаборатории, – добавил Березенко.
– А вы и будете работать в такой лаборатории.
– Германия может располагать моими знаниями. – Эти слова прозвучали как клятва.
– Не будем скрывать, мы тщательно проверяли вас. – Чиновник перелистал толстую папку. – Собраны самые подробные данные о вас.
– Я заслуживал доверия с первого моего прихода к вам, – обидчиво произнес Березенко. – То, что я сообщил о работе нашего института, составляет государственную тайну. За это в Советском Союзе жестоко карают.
– Вы правы. Большевики вас расстреляют, если вы попадете к ним. Вас ищет НКВД. Мы наводили справки.
– Но почему в Германии установлена за мной слежка? – Эти слова он произнес просто так, на всякий случай.
– Не слежка – охрана. Большевики подозревают, что вы были завербованы нашей разведкой раньше, до войны. Дано задание заграничным агентам искать вас в Германии. Как видите, охранять есть от кого. Вы будете работать в Мюнхене на "Байерише моторенверке".
Чиновник позвонил. В кабинет быстро вошел высокий белокурый немец лет двадцати пяти в бежевом френче и черных бриджах, обтянутых коричневыми крагами. Он четко выбросил руку вперед и замер.
– Познакомьтесь. Это представитель завода, арбайтсфюрер Герман Лютц. Он будет сопровождать вас.
В поезде арбайтсфюрер расхваливал Германию, трудолюбие и образцовый немецкий порядок, великолепную природу и добродушных баварцев – наследников гениальных мастеровых, теперь делающих паровозы и моторы, оптику и самолеты.
По приезде в Мюнхен он поселил Березенко в общежитии-казарме, где отлично разбирались в шорохах за стеной, умели подглядывать в замочную скважину, оставаясь при этом незамеченными. Как понял Березенко, Лютц не был инженером, не разбирался в марках металлов, но считал себя знатоком человеческих душ. У себя на БМВ он точно знал, чего стоит каждый человек, как можно воспользоваться его слабостями в пользу рейха. Ему удавалось подкупать верных жен, и они начинали шпионить за своими мужьями. Девушек, живущих возвышенными идеалами, превращал в потаскух и своих агентов. Влюбленных мужчин заставлял отказываться от невест и жениться на других женщинах, опять же ради высших интересов.
На заводе Лютц представил Березенко доктору Хельду. Отныне новый сотрудник стал именоваться не иначе как доктор Бер.
Новый шеф оскорбился за свою великую нацию. Русского сразу рекомендовали на значительный пост в лаборатории. Но рекомендация нацистского комитета – это приказ. Пришлось показывать производственные цеха, рассказывать о порядках, узаконенных во всемогущей фирме Европы.
– Как вы догадались, доктор Бер, фирма работает на войну. Стало быть, мы являемся солдатами. До сего времени наши моторы считались самыми простыми и надежными в эксплуатации…
– Почему считались?
– У Москвы случилась заминка. Если исключить отчаянное сопротивление русских, то одной из причин нашего поражения явился совершенно неожиданный для нас, специалистов, факт: в условиях жестокой восточной зимы стали отказывать моторы. Мы пробовали применить особую норвежскую смазку, но она не помогла. Требуются принципиально новые двигатели, способные победить низкие температуры.
– Но я не знаток моторов.
– Я говорю об общей проблеме, – снисходительно проговорил Хельд и закурил, нисколько не заботясь о том, что дым плыл в лицо русского. – Вы будете решать достаточно узкую задачу: искать качественные сплавы, чтобы ими заменить крайне дефицитные для Германии металлы.
– Но, насколько я понимаю, Германия до войны сумела создать значительные запасы таких металлов… Не так ли?
Хельд не удостоил русского ответом. Он не собирался откровенничать с этим типом, чье выдвижение самим Берлином казалось для него загадочным.
В лаборатории, помимо Хельда, трудилось много инженеров, лаборантов и других "копфарбайтеров", как называли в Германии работников умственного труда. Одни держались вызывающе, другие – заискивающе, третьи просто не хотели иметь ничего общего с коллаборационистом. Но кто находился на ступень ниже по должности, подчинялись Беру чисто по-немецки, боясь потерять "бронь".
Березенко вспоминал голодных своих соотечественников. Они строили Шатуру и Днепрогэс, Магнитку и Комсомольск, учились в нетопленых классах, ходили в лаптях и заношенных гимнастерках, но делали все с энтузиазмом и бескорыстием, недоступным немецкому пониманию. Здесь вовремя завтракали, работали от сих до сих, исполняли супружеский долг, вырываясь на волю в один-единственный день – праздник мужской свободы, вознесенье, который мог возникнуть только у постоянно зависимых людей.
…Когда немцы подходили к Киеву, Березенко пошел в ополчение. Место сбора было на Подоле. Пока добирался туда, дважды попадал под бомбежку. Доехал, а там уже всех отправили в окопы. Вернулся в институт. Пусто. Оказывается, всего полтора часа назад отъехала последняя полуторка. Зацепился за колонну беженцев, но путь ей перерезали немецкие танки, наступавшие с севера и юга. Вернулся домой. Марина Васильевна, мать, тогда болела и не могла двигаться. Месяц перебивались кое-как. Меняли вещи на кукурузу и моченые яблоки. Потом стали голодать.
В это время и навестил Марину Васильевну соратник по гражданской войне Петр Федосович. Было ясно, что он оставлен в Киеве для подпольной работы. Он-то и посоветовал Анатолию Березенко идти в комендатуру.
– Предложат ехать в Германию – соглашайся, – сказал он. – Связь пока держи с матерью, понадобишься, мы тебя найдем. Если придет связной от "Грача" – знай: это от меня.
Петр Федосович показал несколько приемов тайнописи. Воспользоваться ею разрешил только в экстренном случае.
Паспорта у Березенко не было – забрали, когда записывался в ополчение. Но оставался служебный пропуск в институт.
Нанимаясь к немцам, следовало козырять своими опубликованными работами. Так он все и сделал. Немцы поверили ему, хотя доктор Хельд тяготился присутствием русского у себя в лаборатории и теперь был рад сплавить его в Розенхейм. Как понял Березенко, техническое требование Хохмайстера полностью совпадало с направлением работ лаборатории по сплавам фирмы БМВ. Хельд попросту собрался дважды стричь одну овцу.
6
Маркус приказал Айнбиндеру ввести Бера в курс проблемы, показать расчеты стрельбы из боевой гранаты. Сам же собрался в Вену к Шираху. Рейхсюгендфюрер стоял близко к тем кругам, от которых зависела судьба "фауста". Он нанял на заводе отца лучшего чертежника, который выполнил рисунки и чертежи цветной тушью, захватил отчеты об испытаниях, а также написал официальное письмо с просьбой о конкретной помощи. Предварительно обменявшись телеграммами, он выехал в Австрию. Поезд вышел из Мюнхена утром, а днем уже прибыл в Вену. На вокзале его встретил адъютант гаулейтера, такой же голубоглазый смазливый молодой человек, как и его шеф. Лицо показалось Маркусу знакомым.
– Граф Антон Гизе, – отрекомендовался адъютант.
– Где я мог вас видеть? – спросил Хохмайстер.
– Я не пропускал ни одного боя с вашим участием, – польстил Гизе. – На Олимпийских играх после боя с Сюже я передавал вам приглашение рейхсюгендфюрера.
Хохмайстеру вдруг до боли в груди захотелось снова на ринг – вдохнуть душноватый воздух напряженного зала, пахнущего водкой и сигаретным дымом, услышать наэлектризованный гвалт болельщиков, пружинистым шагом двинуться на соперника в предвкушении победы.
– Все это в прошлом и уже никогда не вернется, – грустно произнес Маркус.
– Вы остановитесь в "Олимпии". Это самая приличная в Вене гостиница. Гаулейтер примет вас завтра в два. Я заеду за вами.
Хохмайстер простился с Гизе в вестибюле отеля. Потом принял душ, заказал в номер ужин и сел к окну, ожидая кельнера. Темнело. За коробками домов, за соборными крышами со шпилями, похожими на гвозди, он увидел Дунай. Вернее, угадал по плывущим красно-зеленым навигационным огням на пароходах и баржах.
Робко постучалась горничная, попросила разрешения затопить камин. Ужинал Хохмайстер при неверном свете горящих торфяных брикетов. Электричество он не зажигал. Любил вечерние часы проводить в потемках. Потом он разделся, лег на прохладные полотняные простыни с вышитыми монограммами "Олимпии" и скоро уснул.
…Без четверти два за ним заехал Гизе. Маркус хотел было надеть портупею с пистолетом, но Гизе с улыбкой произнес:
– Это оставьте. В Вене не стреляют.
"Хорх" с площади нырнул в лабиринт узких и кривых переулков. Хохмайстер удивился, как это тяжелая ширококрылая машина расходится со встречными малолитражками. Шофер хорошо вел машину, нигде не снижая скорости, но и не нажимая на газ.
– Средние века, – говорил Гизе, показывая на древние каменные дома. – Их строили при первых Габсбургах во времена Безобразной герцогини. Гаулейтер любит старину и не позволяет фирмам строить новые дома в центре. Новостройки отнесены за черту города.
Через несколько минут "хорх" вынесся на площадь Святого Стефана. За чугунными ажурными воротами, увенчанными крестом и короной, в глубине просторного плаца открылся Бельведерский дворец. По затейливой лепке, колоннам, множеству скульптур, овальным зеркальным окнам, по какой-то воздушной красоте и изяществу он не знал себе равных. Это была резиденция гаулейтера.
– Здесь жил Франц Иосиф, тот самый старичок, что в четырнадцатом году никак не мог понять разницы между автомобилем и кавалерийской лошадью.
Болтая, Гизе вел Хохмайстера по золоченым залам дворца с цветным паркетом, старинными гобеленами, широкими лестницами, то и дело сообщая: "Здесь заседал Венский конгресс", "Здесь жил сын Бонапарта", "Тут выступали Штраус и Лист".
– Между прочим, гаулейтер работает в том же кабинете, где некогда канцлер Меттерних вершил судьбы народов. – С этими словами Гизе открыл перед Маркусом доходящую почти до потолка белую дверь в приемную Шираха.
Из-за конторки выскочил другой адъютант:
– Гаулейтер уже справлялся о вас. Немедленно доложу.
Мелодичным звоном где-то в глубине кабинета-зала пробили старинные часы. Вдали стоял огромный стол. Негнущимся в коленях, напряженным шагом Хохмайстер прошел вперед. Ширах поднял голову от бумаг, по привычке прищурился, рассматривая своего давнего любимца, и наконец тяжело поднялся из кресла, как это получается у обремененных заботами людей.
– Здравствуйте, Маркус, – проговорил гаулейтер. – Служба в Вене не позволяет мне часто встречаться с вами. Садитесь, рассказывайте.
Хохмайстер опустился на краешек черного кожаного кресла. Ширах расположился напротив. Маркус поразился разнице между Ширахом – рейхсюгендфюрером и Ширахом – гаулейтером, наместником Гитлера в Австрии. Теперь перед ним сидел постаревший, обрюзгший, начинавший набирать жирок человек с потухшим взглядом, а не уверенный в себе молодой красавец, который покорял юные сердца и писал стихи.
– Гаулейтер, я выполнил ваш совет. Мне удалось создать невиданное по простоте и эффективности противотанковое оружие, – дрогнувшим голосом проговорил Маркус и тут же развернул выполненный в красках рисунок. – Отныне никакие танки противника не страшны нашему пехотинцу.
– Поздравляю, – благосклонно произнес Ширах и, склонив голову набок, взглянул на лист ватмана.