- Я тебе, адон, ничего не обещаю. Моя ненависть всегда со мной, и боги перед ней бессильны. Я прошу взять меня и моего друга в один из твоих экипажей.
- Кого же ты ненавидишь?
- В мире всегда достаточно зла…
- Значит, не только ты, но и твой друг, лекарь-мемфисец?
- Ты хорошо осведомлен, адон.
- Лекаря я могу взять. Но ему придется немало потерпеть из-за своей красной кожи. Наши мореходы не любят египтян после карательных походов фараона, хотя мы и служим фараону. Слышал, сколько наших соплеменников погибло у Блаженного острова? Целый квартал хананеев обезлюдел… Попытайся убедить любого из моих кормчих, что ты им нужен.
- Я согласен простым гребцом.
- Э-е, братец, кормчим тебя никто и не думает брать. Моли богов, чтоб нашлось место на скамье гребцов. В нашем плавании любой человек - ценность. У меня гребцами свободные мореходы, рабов на борту не будет.
- Сколько кормчих?
- Ровно семь, священное число далекой родины. Ты найдешь их в шатре на берегу у верфи. Да помогут тебе боги.
"Старик просто хочет испытать меня, - подумал Астарт, подходя к ярко освещенному изнутри шатру, - не может же он так просто швыряться кормчим, желающим пойти хоть матросом".
Астарт вошел в шатер. Вокруг шеста-опоры сидели на циновках знаменитые кормчие, их любимые помощники. Все пили вино и наслаждались морскими историями, которыми всегда набиты головы истинных хананеев. На вошедшего никто не обратил внимания.
Астарт молча разглядывал титанов Красного моря: обветренные, сожженные солнцем физиономии, носатые, решительные, бесшабашные. На некоторых - печать ростовщической хитрости.
И словно жемчужина в россыпи щебня - приятное умное лицо с твердым открытым взглядом. Такой взгляд обычно не нравится людям, у которых есть что прятать за душой. Почти все кормчие были массивны, могучи, огромны, с непропорционально развитыми мускулами, обросшие жирком. Этот же человек был будто изваян искусной и утонченной рукой.
Астарт бесцеремонно уселся на циновку, заставил потесниться мореходов.
Пока он наливал в чей-то пустой кубок и медленно пил, разговоры затихли, и все с недоумением смотрели на незнакомца.
- Господа кормчие, - произнес Астарт, но смотрел только в понравившееся ему лицо, - не судьба привела меня сюда, я сам пришел…
В наступившей тишине откуда-то прилетели звуки систра. Незнакомый голос отодвинул вдруг и кормчих, и шатер, и весь город куда-то во мрак.
Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
Хоть продержите целый день в болоте!
Хоть в Сирию меня плетьми гоните…
Астарт провел ладонью по лицу.
- Господа кормчие…
Хоть в Нубию - дубьем,
Хоть пальмовыми розгами в пустыню…
- Мне нужно выйти в море с вами… кто из вас согласиться взять меня?
Астарт хотел рассказать, что он на кораблях не новичок, что на него можно положиться в любом деле.
Послышались странные звуки, очень напоминавшие ослиный рев: кормчий с перебитой переносицей хохотал, обхватив огромный живот могучими руками с нанизанными на них такими же могучими браслетами.
- А я-то думал… не могу… вельможа объявился!
- Видал нахалов, но…
- В шею!
Сквозь негодующие крики и хохот кормчих с трудом пробилось:
- Замолчите! - закричал Астарт, вспыхнув яростью. - Вы считаете, что вправе плюнуть незнакомцу в лицо, потому что он проситель? - Я ему шею сверну, - с циновки поднялась мускулистая глыба с пунтийским кольцом в носу.
Астарт шагнул навстречу поднявшемуся. Тот не ожидал такой прыти от незнакомца, отпрянул, запнулся, упал. Астарт вырвал из земли шест, на котором держался шатер, и, пока купол медленно оседал, выбежал нарушу.
На крики кормчих и их помощников явился сам Саргад Альбатрос с рабами и факелами. Не вмешиваясь, он некоторое время наблюдал, как Астарт расхаживал по опавшему шатру и молотил барахтавшихся титанов моря кулаками. Один из кормчих, тот, что хохотал, как ишак, вспорол ткань кинжалом и вылез было на чистый воздух, но Астарт отобрал у него кинжал и пинком загнал обратно в дыру.
- Адон Саргад, - Астарт подошел к старцу, - твои кормчие, может, и искусные мореходы, но плохие люди. Им давно не мяли бока, и они возомнили невесть что. Теперь, конечно, не возьмешь меня.
- Уберите это, - приказал Саргад, и рабы, вытащив колышки, унесли то, что осталось от шатра.
Взорам собравшихся открылось удивительное зрелище: те, кого почитали господами торговых путей от Адена до Левкоса-Лимена, валялись в винных лужах. Некоторые стонали, прикладывая к головам пригоршни грязи. Но вот в общей массе кормчих приподнялась странная фигура с корзиной на голове. Кормчий отбросил корзину, и Астарт узнал в нем того хананея, который ему сразу так понравился.
- Сколько вина пропало, - сказал тот с сожалением, окинув быстрым взглядом всю картину. И рассмеялся.
- Адон Агенор! - прозвучал властный голос Альбатроса. - Это ваш человек? - он ткнул пальцем в грудь Астарта и, не дожидаясь ответа, приказал: - Посадите его в трюм на цепь и держите, пока не выйдем в море.
- Будет исполнено, адон Саргад. - Кормчий с достоинством поклонился, затем посмотрел на Астарта, словно говоря: "Слышал? Так чтоб без фокусов. Иногда и цепь - дар божий".
ГЛАВА 32
Союз отверженных
Судно было собственностью адона Агенора. Астарту понравилось все, кроме резной рожи патека на форштевне.
Особенно поразил его подбор экипажа. Обычно финикийские кормчие стараются завербовать "самых-самых", то есть выделяющихся среди прочих силой или умением. На палубе Астарт увидел несколько матросов, явно не обладающих ни тем, ни другим.
- Анад Охотник, - кормчий указал на жидковатого паренька с длинной шеей и ногами-тростинками.
- Неужели он так удачлив, что его зовут Охотником?
- Наоборот. Звери всегда торжествуют, а его приходится выручать то из ловчей ямы, то из мангрового болота, А чаще просто избивают охотники, которым он портит охоту.
Анад подошел к ним, не спеша поздоровался. Ни тени подобострастия перед кормчим. Только почтение, полное внутреннего достоинства. Астарта удивило лицо Анада: комичный мясистый нос, огромный, словно чужой, рот и совсем не юношеские, с грустинкой глаза.
- Это ты отвозил кормчих Альбатроса? - Глаза Анада вдруг заискрились улыбкой, и весь он превратился в мальчугана из скоморошьего балагана.
- Ахтой будет рад узнать, что на свете есть более тощие, чем он, - улыбнулся в ответ Астарт.
Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
- Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
Моряк с кистью в руке поскользнулся на свежевыкрашенной плахе и с шумом шлепнулся.
- Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда громко падает.
- Ну если Фага брякнется, зажимай уши, - засмеялся Анад, - пойдет такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой финикиец плотного телосложения с густой проседью в темных волосах и бороде.
Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную полноту, ни слова не говоря, принялся соскребать с Саркатра густой слой краски.
Еще несколько матросов работали со снастями и обивали медью концы длинного рея. Под лучами солнца на досках пузырилась смола. Астарт подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
- Не кедр?!
- Нет. Местная акация. Здесь, на берегах Нижнего моря, как зовут северяне, и кедровой щепки не найти.
- У Альбатроса суда тоже из акации?
- Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать на них - одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
- Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
Кормчий пожал плечами.
- Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именуют "красными землями". Ты ведь говоришь на их языке? А может, оттого, что весь западный берег заселен племенами с такой же красной кожей, как у египтян.
- Адон Агенор, кто вчера пел, когда…
Кормчий странно посмотрел на Астарта и, перебив его, крикнул матросам, что на сегодня работа закончена: надвигался знойный полдень. Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с помощью Анада разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные лепешки. Объемистую амфору с вином выудили из-под днища корабля. Кормчий представил экипажу Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди слушали его внимательно, и Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что каждый из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки близки им по духу. Близки и адону Агенору, и грустному скомороху-охотнику, и загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие пальцы совсем не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и всем сидящим здесь.
Ну, все свободны до завтра, - произнес кормчий, поднимаясь с циновки, - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса. Не забудь надеть на руки цепь.
Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный клочок неба. По обшивке шуршали невидимые тараканы. Странно было чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому мореходу с детства.
Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт. По ступеням осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
- Темно как! - по-египетски сказала она, и голос ее показался знакомым.
- Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
- Да, но я тебя не вижу.
- Передай ему мою благодарность. Уходи.
- Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
Астарт вмиг очутился на ногах.
- Прости мою грубость, госпожа.
- Теперь ты меня не прогонишь?
- Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось приходить сюда? В такую жару?
Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную прическу, перехваченную золотистым шнурком с кисточкой над переносицей. Узкая полоска белого шелка не скрывала медно-красную округлость плеч. Длинные ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
- Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
- Так это ты пела? Боги… почему по-египетски?
- Это египетская песня.
- Нет!
- Почему ты кричишь? Стих этот - из древних папирусов, а мелодию сложили совсем недавно, лет десять тому назад в абидосском храме богини Хатор.
Она запела с середины песни:
Хоть в Сирию меня плетьми гоните…
Астарт спустился на пол у самой кромки света.
Женщина продолжала петь без слов. И вдруг замолчала.
Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
Астарт беззвучно рыдал, опустив голову. Женщина растерялась. Такой мужественный с виду мореход, и вдруг…
Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая боль передалась египтянке. Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей груди, готовая тоже разрыдаться.
- Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать, его волосы, - все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь молод, и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет счастлива, если ты ее полюбишь. Ты должен радоваться жизни…
Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал прикосновение ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
Нет. То были совсем другие глаза: овальные, казалось, заполняющие чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
- Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так…
Она постаралась перевести разговор на другое, и Астарт пошел ей навстречу.
- Я видела тебя вчера. И я хочу, чтоб ты любил моего мужа и господина. Он хороший человек, но безрассуден. Его считают первым смельчаком, он дорожит этим.
- Наоборот, адон Агенор показался мне самым хитроумным из кормчих. Ведь никто не догадался надеть корзину на голову.
- Какую корзину?
Астарт рассказал, и женщина долго смеялась.
- Дружи с ним, Астарт, видишь, я знаю твое имя. Думаешь, Альбатрос зря вас свел вместе? Все же видят, кто ты такой.
- Кто же я? - насторожился Астарт.
- Как тебе сказать… с головой на плечах, но бунтарь. Так ведь?
- Ты же меня не знаешь.
- Кто не слышал о первом шофете Тира?
- Но его же боги превратили в мышь?
Женщина улыбнулась.
- Говорят, ему и боги нипочем. Астарт вновь помрачнел.
- Они рассчитались со мной сполна. Они и щадят меня до сих пор, чтобы голос моего сына вечно терзал мой слух.
- И ты здесь…
- Да! Ливия бесконечна, может, найдется другой мир, где можно будет укрыться от всевидящего неба. Бегу от прошлого и такого же будущего, бегу от людей, которые терпят великие бедствия, но прославляют свой заколдованный круг страданий. И попробуй открыть им глаза…
- Каждый из людей, обласканных моим мужем и господином, - тоже беглец от жизни. Редко у кого из них есть семья, а друзей они обрели лишь здесь, среди таких, как сами. Вот Саркатр. Он поэт и музыкант. Но с сединой обрел мужество и не захотел прославлять сильных, которым служил. Поэтому покинул Финикию. Старшина гребцов, Рутуб, долго скитался по тюрьмам Карфагена, Гадеса и Тартеса, был пиратом…
- А твой муж?
- Он из очень богатой семьи. Царь Итобаал подарил ему в день совершеннолетия пурпур со своего плеча. Он связал жизнь с человеком, которого полюбил, хотя все были против. Агенора лишили наследства, придворной должности, сана. Вот тогда-то он окончательно стал кормчим.
- Тот человек - это ты, госпожа? Как твое имя?
- Меред.
- Теперь вы счастливы? - тихо спросил он.
- Я преступила закон, - ответила она, - моим мужем стал чужеземец, фенеху. Поэтому мои боги хотят лишить нас радости: у нас нет детей.
"Даже эти люди несчастны. О злое небо, я проткну тебя!"
Жар пустыни все больше чувствовался и здесь, в трюме. Дышать стало трудно.
Песчинки с тихим шорохом сыпались сверху - словно невидимые существа шептались в темноте.
Астарт поцеловал руки египтянки. Она провела ладонью по его лицу и коснулась губами его глаз.
- Я буду молиться за вас обоих. Люби моего мужа, он стоит того. Только мужская любовь еще чего-то стоит в этом мире. Он поверил тебе в тот миг, когда ты услышал мою песню…
- Меред, я буду ему другом.
ГЛАВА 33
Дурное знаменье
После многодневного неистовства знойный хамсин заметно начал слабеть, предвещая день отплытия.
Корабли, вытащенные на берег, стоически переносили песчаные атаки пришельца из далекой Сахары. Но люди уже не прятались по домам. Оживление царило в Левкосе-Лимене, египетских воротах на Красном море. Огромные караваны из Копта и Фив навезли горы товаров для торговли с Пунтом и Южной Аравией. Египетские солдаты разместились походными лагерями вокруг городских стен в ожидании выхода в море. Египетский купец не отваживался оставаться один на один с арабами и финикийцами. На палубах египетских унирем часто можно было видеть воинские значки и бунчуки.
Но особенно было оживленно в последние дни хамсина в финикийских кварталах. Многодневное сидение в городе сгладило боль предстоящих разлук, матросы пили вино, готовили снаряжение и с нетерпением ждали северного ветра. Все разговоры сводились к одному: море, Ливия, Великое Плавание. Одних манила неизвестность, других - награда фараона, третьих - возможность торговать там, где еще никто не торговал изделиями обетованных земель.
Наконец Альбатрос объявил день жертвоприношений Мелькарту. Финикиец, отправляясь в путь, был обязан ублажить своего вампира.
Экипажи собрались у кораблей. Из трюмов вынесли бронзовые жертвенники и разожгли огонь. Местные жрецы лили в пламя ароматные масла и пели молитву Пылающему.
Астарт, зная обряд, отделился от толпы матросов и направился в сторону города. Он не хотел видеть, как кормчие начнут кромсать жертвенных рабов. Пробираясь сквозь густую стену зевак, он вдруг увидел, что к жертвенникам подводят быков. Быки вместо людей - несомненное влияние на культ хананеев чужих обычаев. Астарт удивился столь необычному нарушению традиций Ханаана.
- Ты почему не с ними? - услышал Астарт.
Меред стояла в пестрой кучке своих служанок, кутаясь в темное покрывало. Отсюда, с небольшого холма, хорошо было видно все зрелище жертвоприношений.
- Не хочу раздражать быков, - ответил он, подходя ближе. - Неужели Альбатрос тоже возьмется за нож?
- Он первый это сделает.
Ветер рванул тяжелое покрывало, и Астарт увидел ослепительно белый шелк, плотно облегающий тело. "А она даже очень хороша", - с теплотой подумал он. И тут он вспомнил, откуда знает ее имя.
Лет пять-шесть назад купцы разнесли по всему свету весть, потрясшую саисский Египет: красавица Меред из свиты "супруги бога Амона" Шепенопет Второй оставила в фиванском храме одежды девственницы и взошла на финикийский корабль. Ее мужем стал Агенор, к тому времени полунищий кормчий, с позором изгнанный из Финикии. Меред потрясла всех еще и тем, что она была признана второй "дочерью" "супруги бога". Первой "дочерью" являлась престарелая сестра фараона, носящая имя богини - Нейтикерт.
Финикияне запели торжественный гимн. Альбатрос в развевающихся одеждах подошел к жертвеннику. Жрец подал ему освященный нож и поспешно отбежал в сторону. Два матроса сняли цепь с рогов большого черного быка. Издали казалось, что бык высечен из скалы.
Старец твердым шагом подошел к самой бычьей голове. Животное было настроено миролюбиво, и грозные рога смотрели вверх. Альбатрос медлил.
- Читает молитву, - сказал Астарт.
И вдруг старый кормчий выбросил вперед руку. Бык взревел, рванулся, но удар был точен. Громадная туша рухнула, едва не придавив старика.
Меред не вскрикнула, не охнула, как ее служанки. В этот миг глаза ее были суровы. Впрочем, она смотрела поверх матросских голов куда-то, где белесая лазурь моря переходит в такое же белесое, выцветшее небо.
- Госпожа видела, как хананеи режут у себя на родине в дань Мелькарту?
- Да. Я ведь была и в Тире, и в Сидоне. Кормчие последовали примеру старца. Саркатр и Рутуб вцепились в рога животного, такого же крупного и черного. Агенор выбрался из общей массы мореходов и, взяв из рук жреца нож, легко и непринужденно подошел к быку.
Маленькая фигура кормчего казалась хрупкой и беспомощной перед черной громадой.
Агенор читал молитву, касаясь грудью настороженной бычьей морды. Тянучая слюна с мягких губ животного приклеилась к его одежде. И в этот момент другой кормчий всадил нож в загривок своего быка и тут же повис на рогах. Обезумевшее от боли животное швырнуло его через себя, по счастливой случайности не распоров живот.
Хор смешался. Матросы бросились к постройкам, давя друг друга.
- Позор! - кричал Альбатрос, потрясая кулаками. Раненый бык полосонул рогами подвернувшегося на его пути быка Агенора, происходящее всполошило остальных животных.