Поплевав на кусочек материи, он принялся тереть свое лицо, затем ладони, плечи, подмышечные впадины, Астарт поверил, что этот грязный нищий - на самом деле жрец. Египетский жрец - прежде всего чистюля, ходит в белых одеждах из льна, носит на ногах белые сандалии и не потерпит ни волоска на своем теле, сбреет или выщиплет пинцетом не только бороду.
Ахтой утомился, вылизывая свои худые члены. Он извлек из мешка черствую ячменную лепешку, полураздавленную гроздь винограда, поделился с товарищем по несчастью и заработал челюстями, уставившись в одну точку.
Астарт недолюбливал жрецов, хотя и сам вышел из их сословия. Все в Ахтое раздражало финикийца. Однако Астарт не бросил ему в лицо жалкую подачку и не намял бока. Наоборот, лепешка, заскрипевшая на зубах, показалась ему очень вкусной, а виноградины, траченные гнилью, - вообще не сравнимыми ни с чем. Астарт давился и разглядывал Ахтоя.
- Жрецы истины, жрецы мудрости, слышал я о таких. Веками вы бродите по дорогам мира и не можете отыскать свою истину. А ведь истин - россыпи на каждом шагу, хватай любую, запихивай в свой мех.
Египтянин внимательно посмотрел на Астарта:
- Какие же истины ты топчешь, фенеху?
- Если я скажу хоть одну, ты закроешь рот и будешь молчать. Я знаю ваше трусливое племя. А мне так хочется поговорить. Я много дней слышал только голова шакалов да лесных птиц.
- Говори, не бойся.
- Ну, смотри. Вот первая; даже самый храбрый воин - трус на самой деле. Его страшат боги. Еще? Дай самому мерзкому рабу власть, и все забудут, что он раб и что он мерзок. Мало? Чем глупей господин, тем больше он повелевает.
- Нет, фенеху, я жрец бога Имхотепа, и мне надобны другие истины, - вздохнул Ахтой. - Я ищу истину истин, которой, не ведая того, следуют и люди, и боги…
- Значит, не очень-то нужны твои истины людям, раз ты здесь?
- Да. Людям угодны истины, помогающие им в их мелких, ничтожных делах. Я же ищу другое. И каждый мой следующий день таит для смертных как добро, так и зло.
В яму заглянул простоволосый маджай, весь увешанный африканскими побрякушками.
- Поджались, крысы! - выкрикнул он хриплым, сорванным в битвах и попойках голосом; звучно икнув, он едва не упал в яму.
Потом на узников полились помои и посыпались обглоданные бараньи кости… Астарт бесновался. Ломая ногти, он рвался из ямы, но падал и снова карабкался на стену. Он поднес к самому лицу жреца исцарапанные грязные ладони:
- Эти руки умеют держать меч! Мне бы только выбраться, я бы показал и маджаю, и грязному шакалу Тугу. Помоги мне, Ахтой!
- Нет, - ответил равнодушно жрец, - ради еще одного убийства - не помогу.
- Тогда они меня убьют! И тебя!
- Меня не убьют, я жрец.
Несмотря на вопли финикийца, в яму никто не заглядывал. Астарт зашептал:
- Понимаешь, египтянин, там, наверху, никого! Они ушли! Они думают: побеги совершаются ночью! - Астарт обхватил костлявые плечи Ахтоя. - Доберемся до Дамаска, принесем огненную жертву духам гор и через перевал - прямо в Тир. У нас будет парусник, я ведь кормчий!.. Только море может сделать жизнь настоящей!..
Жрец решил: "И в Финикии есть святые места… Посмотрю на библские мистерии, поклонюсь главе Осириса, приплывающей ежегодно в Библ из Египта, побываю у гробницы Санхуниафона…"
- Обещай: не тронешь этих несчастных.
- Туг несчастный? Маджай несчастный?
Астарт вылез из ямы, сломав ритуальный нож Ахтоя. Кудлатая черная овца на длинной привязи грустно нюхала камни, словно догадываясь: следующая ее очередь попасть в котел. Стреноженные лошади толпились у опустевшей колоды, выискивая мягкими губами застрявшие в щелях зерна.
- Лезь скорей, пока никого нет!
Ахтой не успел даже завязать свой мех, как Астарта заметили. Тирянин исчез. Послышались крики, звон мечей, злобная брань маджаев.
…Ахтоя толкнули на пыльный ковер перед походным троном фараона. Жрец впервые увидел вблизи Нехо Второго. Царь был еще не стар. Плоское ливийское лицо его лоснилось и благоухало от дорогих умащений. Вместо двухцветной короны на голове - кожаная шапка с назатыльным платом, расписанным черными и желтыми полосами. Умный властный взгляд фараона подавлял каждого, на ком останавливался. Крепкие руки воина, без перстней и браслетов, плотно сжимали ручки деревянного резного трона, инкрустированного драгоценными металлами, перламутром, красным и черным деревом. Перед ним было существо, которое станет богом после смерти!
Жрец истины подполз к нему и трепетно облобызал царственную туфлю.
- Раскаялся ли ты в своих заблуждениях, жрец? - Голос божества, прозвучавший именно для него, потряс Ахтоя. - Понял ли ты, что истина - в служении Нейт, только Нейт, превознося Нейт перед другими богами!
- Я жалкий раб перед небом, о Владыка мира и Азии. Я не смею изменить моему господину Имхотепу, - лепетал, страдая, жрец истины, тело его сотрясала крупная дрожь. - Ты пойдешь на кол, жрец. Ты помог бежать дезертиру.
- Я рад уйти от земных ужасов, Владыка, я рад погибнуть мученической смертью, Имхотеп оценит это. В царстве Осириса я познаю все высшие истины - большего блаженства для меня нет.
Приверженцы Нейт, богини саисско-ливийской верхушки издавна преследовали жрецов бога Имхотепа. Когда-то Имхотеп, вполне живой, реальный египтянин, выбился в вельможи; благодаря недюжинному уму, таланту писателя и архитектора. Его приблизил к себе фараон Джосер. После смерти Имхотепа постепенно сложился его культ как божества. Молва наградила его прекрасной родословной, которой мог бы позавидовать любой фараон: Имхотеп стал сыном бога Пта и смертной женщины Хротионх. В древности любой мудрец занимался врачеванием, поэтому народный бог Имхотеп, мудрец и ваятель, стал, кроме того, и богом медицины. В Мемфисском некрополе справляли его заупокойный культ, и тысячи паломников со всего Египта устремлялись в Мемфис, на родину божества…
- Повелитель, - вполголоса произнес Петосирис, стоявший в свите за сверкающей спинкой трона, - лучше сделать его лекарем или еще лучше - солдатом. Ведь мемфисские жрецы ждут не дождутся, когда мы им подарим великомученика.
- Я готов, Владыка, вели казнить, - прохрипел угодливо тощий жрец истины.
Фараон рассмеялся.
ГЛАВА 4
Проклятые истины
Армия фараона продвигалась на север, громя одну за другой пограничные крепости вавилонян, разбросанные по всей Сирии. Неожиданно застряли у небольшой крепостицы, стены и башни которой поражали фантастическим неземным блеском, особенно в лунные ночи. Суеверные египтяне отказались идти на приступ. Ливийцы боялись и смотреть в сторону укреплений.
Полководец вавилонян Навузардан, засевший в крепости с малочисленным гарнизоном, надеялся дождаться главных сил вавилонского царя Навуходоносора. Но хитроумный жрец Петосирис в одежде воина пробрался к самым стенам и принес в лагерь куски гипса: из гипсовых глыб была сложена крепость - оттого и сияние.
Крепость разрушили на другой же день. Навузардан бежал к более укрепленному Кархемышу, растеряв в горах большую часть воинов и рабов, - их долго потом вылавливали египетские отряды, без устали рыская по кручам и чащобам. Один такой отряд наткнулся на человека, стоявшего по грудь в воде. Горная речушка, напоенная последними дождями, вышла из берегов и затопила всю лощину, поросшую боярышником и дикой вишней.
Начальник отряда, на жетоне которого был выдавлен иероглиф в виде скобы, означающий десяток, приказал остановиться. Финикийца сразу узнали, о побеге и событиях, связанных с ним, говорили не только в армейской среде, но и на базарах окрестных селений, в храмах и кабачках. Купцы же разнесли преувеличенные слухи по всему миру.
- А-а… умираю! - вдруг взвыл финикиец.
- Кто тебя там держит? - Начальник, а за ним и солдаты подошли к самой воде.
- О-ой, не знаю!.. Сосет кровь из пяток… Помогите!..
- Я сначала подумал, что ему бежать некуда - впереди такие колючки, что скарабей не проползет при всей его святости, - сказал начальник.
- Злой дух его держит, - объяснял всем крепыш бубастисец, - мою бабку однажды в Большом Оазе так же схватил, когда мы ездили туда продавать хлебы из лотосной муки.
- Как же ты ее спас?
- Молитвой, как же иначе.
- Раз знаешь молитву, лезь в воду и притащи преступника на берег. - Начальник подтолкнул солдата коленом пониже спины. - Владыка посадит его на кол, а тебя наградит.
За бубастисцем полезли в воду почти все. Вода была холодная, и воины бранились на чем свет. Крепыш из Бубастиса бормотал молитву, усмиряющую злых демонов. Финикиец продолжал кричать. И вдруг опередивший бубастисца самый прыткий солдат вскрикнул и ушел под воду. Затем его спина показалась ниже по течению. То был уже труп. Двое, струсив, полезли на берег, заорал еще один египтянин, протянувший руку к финикийцу, и, стрелой вырвавшись из воды, закорчился на камнях, зажимая рану на животе.
Солдаты в ужасе столпились на берегу. Только бубастисец, побледневший и дрожащий, с мечом наготове подбирался к финикийцу и громко повторял молитву. Финикиец чуть заметно дернулся, не переставая взывать о помощи. Бубастисец выронил меч, всхлипнул и с головой ушел в воду.
Перепуганный начальник послал самого быстроногого солдата в лагерь с устным донесением начальству. Вскоре прибежала запыхавшаяся подмога: мускулистый жрец Нейт, больше похожий на воина, и вслед за ним тощий лекарь с кожаным мешком - Астарт с трудом узнал в нем Ахтоя. Искатель истины еще более высох и почернел. Они встретились взглядами. Ахтой понял, что тут опять одна из безжалостных проделок Астарта.
Армейский жрец, облаченный в леопардовую шкуру, провел наскоро молебен и, бросив в воду кусочки папируса с магическими иероглифами, объявил: злой дух так напуган, что уже безвреден.
Солдаты гурьбой полезли в воду. И когда с громким бульканьем исчез еще один, все выскочили на берег и едва не изрубили жреца.
- Мои молитвы бессильны, - объяснил жрец, - там несколько злых духов. В таких случаях следует убивать того, кто полюбился демонам.
- Я его сейчас насквозь! - Начальник отряда поднял с земли свое копье.
"Бедный Астарт, - подумал с дрожью Ахтой, - ты понапрасну отяготил обе свои души кровавым грехом…"
Но финикийца в воде уже не было. Солдаты с суеверным ужасом смотрели на, мутную заводь с плавающим хворостом и бурыми листьями. Один только всплеск обратил бы их в бегство. Астарт понимал это. Припав к земле за буйным кустом боярышника с пунцовыми розетками плодов, он отвязал от ноги короткое бедуинское копье. Все тело его сотрясала дрожь, а зубы сами собой выстукивали сумасшедший ритм. Трюк с копьем ему дорого обошелся: он уже не смог бы уйти от погони. Поэтому он собрал последние силы и метнул копье. Начальник отряда свалился в воду.
Солдаты в панике карабкались на скалы, и жрец в леопардовой шкуре был впереди всех.
"Как страшен мир, как страшен человек…" - Ахтой закрыл лицо руками.
Финикиец подошел к нему, еле волоча ноги.
- Брось убиваться, опальный жрец, - прошипел он со злостью Сета, Мота и всех демонов преисподней, - вот твоя проклятая истина, бери же, она мне не нужна.
- О чем ты, безумец?
- Ты искал истину, на которой держится мир. Я нашел ее, когда сидел в воде. Вот она: чтобы выжить, твори зло. Чтобы быть счастливым, сделай несчастным ближнего! Чтобы достичь своей мечты, убей мечту другого. В проклятом мире должны быть проклятые истины. Ты не рад? Где твое блаженство? Ведь свершилась цель твоей жизни!..
- Нет, Астарт, это истина шакалов, а не людей. Она мне тоже не нужна.
ГЛАВА 5
В городе детства
"Привет, могучий Тир, хитрый Тир, продажный Тир! Я люблю тебя, мой Тир, моя беспощадная родина. Люблю твои стены, увитые плющом, люблю шум базаров, и гаваней, люблю матросские драки и песни, люблю завывание базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего прекрасного. Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына…"
Астарт стоял на крепостной стене, вдыхал ветер с моря, напоенный брызгами прибоя и запахами соли, водорослей, древесной смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням бегали потные рабы с тюками, бочками, корзинами… У самых крепостных стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались плоты тирских мальчуганов. Здесь ковалась слава тирских мореходов. Много поколений известных всему миру кормчих породила эта мелководная лужа. Она же когда-то определила и жизненный путь Астарта.
Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники на рослых конях из Киликии - стражники Совета старейшин Тира, высшего органа власти, выше которого лишь царь и воля богов. В отряды стражников набирались только отпрыски могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье базар. Впрочем, весь Тир - сплошной базар. В любом закоулке столицы в любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки, продавалось и покупалось все - от людей до пуговиц. Каждый житель столицы, да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы утвердиться на рынке и смять конкурента. И все - от нищего, собирающего подаяние у храмов, до царя Итобаала - держали нос по ветру, улавливая малейшее изменение в рыночных делах.
Ахтой тонул в океане красок и звуков. Ликующий Астарт тащил его куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в лицо и был подобен сотням одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира, и островного, и материкового.
Перед усталым взором Ахтоя мелькали строения всевозможных архитектурных типов - от примитивных хижин до блестящих дворцов в ассиро-вавилонском духе. Поражали разнообразием многочисленные фонтаны, обелиска, статуи богов и царей, по-семитски аморфные, глыбоподобные. И всюду бородатое и носатое лицо Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.
Астарт на ходу приценивался, кого-то спрашивал, кому-то отвечал, острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в ответ. Юродивые, ремесленники, крестьяне, прорицатели, аристократы, брадобреи, глотатели змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы, слонялись взад и вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы вокруг зрелищ.
В Тире царствовала весна. Лотки торговцев ломились под тяжестью черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц - целые россыпи миндаля в свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над всем господствовала кряжистая свилеватая трудяга - олива: маслины всюду - в жбанах, кувшинах, тазах, питейных сосудах, противнях, листвяных и тростниковых корзинах. Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные, шаровидные, черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные, вяленые, хрустящие, как огурец, и вязкие, как смола, но неизменно обожаемые финикийцами, азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами… Ахтой увидел, что Астарт поднял над головой меч.
- Прощай, кусок железа, опившийся кровью! - произнес с чувством финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки, Астарт говорил под их аккомпанемент: - Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не прольет больше крови. - Он широко улыбнулся. - Разве только это будет кровь жирного каплуна или сладкого барашка.
Потом они ели жареную рыбу, маслины, отваренные в молоке фисташки, пили вино лучших в мире давилен.
Неподалеку от заплеванного бассейна, в котором Ахтой омыл свои натруженные ступни, боролись базарные силачи. Астарт, жуя на ходу, устремился в самую гущу зевак. Египтянин устало склонился на свой мешок и едва не уснул среди базарной сутолоки под крики торговцев и попрошаек. Но вернулся буйный Астарт.
- Ахтой! Смотри, кого я выловил в толпе драчунов! Это же Эред!
И Астарт схватил в объятия рослого белокожего парня, настоящего великана с могучим торсом, огромными плечами и буграми чудовищных мышц, и не без труда оторвал его от земли. Увидев на шее Эреда кожаный обруч раба, Ахтой не удивился. Астарт много рассказывал о своем друге-рабе, с раннего детства выставляемом на базарных поединках. Гигант, ощупывал Астарта, словно не веря своим глазам.
- Астарт, клянусь ногой Геракла, мы опять вместе!..
Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на редкость покладистым и даже покорным малым. Его хозяин, дряхлый скиф, пропахший навозом и солодом, приплелся вслед за друзьями, отчаянно скрипя всеми суставами; и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
Конец длинной цепи от ошейника он по-хозяйски намотал на свою иссохшую ручонку.
- А ты, навозный жук, все ползаешь? - удивился Астарт.
- Где? - Хозяин был туговат на слух. - Он мне вместо сына, - добавил скиф и дернул за цепь. - Пошел домой.
Но Эред осторожно, боясь повредить хрупкие пальцы скифа, разжал его кулачок, освободил цепь.
- Нельзя домой, - как неразумному дитя сказал он. - Видят боги, делать там нечего. А здесь - праздник. Пировать будем.
Скиф успокоился и сел на землю, поджидая, когда ему дадут есть. Астарт купил у виноторговца густого финикийского вина, Эред окликнул разносчика фруктов. Вскоре компания стала шумной, словно толпа орущих глашатаев. Пьяный скиф обливался слезами и пел с завываниями дикую песню кочевников. Эред и Астарт обнимались, хохотали, вспоминали прошлое и, похоже, плохо слышали друг друга.