Астарт готов был угрожать богам. Он мучительно ждал, взывая к Мелькарту. Вся его страсть борца вылилась в молитву. И странная же то была молитва: б ней смешались мольба о счастье его и Ларит с мольбой помочь тем, кого он, по сути дела, покинул, которые, может быть, в этот момент гибнут… Ларит не менее страстно шептала рядом, стоя на коленях и подняв лицо к звездам.
Из-за моря выкатила луна, лик богини. Пальмы и пинии оделись в сверкающие саваны. Дюны закутались в тонкое нежное покрывало, сотканное из блесток песчинок.
Ларит с мольбой тянула руки к небу, и зачарованный Астарт, забыв обо всем, смотрел на нее - ложбинка позвоночника извивалась как священный урей. Астарт вскочил. - Может, уже выбросило. - И я с тобой!
Астарт торопливо шел у пенной линии морского наката. Что-то чернеет. Его юбка и ее туника, распластавшись, как живые усталые существа, лежали порознь… Астарта прошиб холодный пот.
- О Мелькарт!..
- Нашел? - Ларит бежала во весь дух, взбивая нотами подкатившуюся волну. И столько в ее крике было надежды, что Астарт дрожащими, непослушными пальцами соединил оба символа.
- Вместе, - сказал он изменившимся голосом. Ларит ликовала.
Потом они лежали в роще, сравнивая шум пальм и сосен, прислушивались к биению сердец и к ночным звукам.
- Любимый, ты же знаешь: жрица, ставшая женой, не приносит счастья ни себе, ни мужу. Бывало, и до нас жрицы уходили из храма, но затем возвращались, и несчастней их не было на всем свете.
- И они знали, что вернутся, и все же уходили…
- Ибо крепка, как смерть, любовь…
Утром они увидели одинокий парус, растущий на глазах. "То, что осталось от заговорщиков?" Сердце Астарта сжалось от предчувствия беды.
Днище зашуршало по песку, и грязный, окровавленный Эред обнял сразу обоих.
- Победа! - смеялся он.
- Тир ваш? - недоверчиво произнес Астарт, все еще находясь во власти предчувствий.
- Нет. Мы захватили дворец, первого визиря - настоящая крепость внутри крепости! Рабы и простолюдины избрали тебя шофетом, первым шофетом Тира! Ларит! Наш Астарт - шофет, равный царям! Вы что, не понимаете?
Бедная жрица, прижав руки к груди, умоляюще смотрела то на одного, то на другого. Ей было ясно: ее недолгому счастью пришел конец.
- Ни царем, ни шофетом быть не желаю! - решительно заявил Астарт и сел на песок. - Никуда отсюда не двинусь.
- Поедешь, - Эред, всегда покладистый и добродушный, на этот раз был непреклонен и даже грозен; одна ночь сделала его другим, - ты всю жизнь, сколько я тебя знаю, ненавидел зло, но боролся ли ты со злом? Нет! Тебя тащили волны судьбы, и ты если упирался, так только из-за любви к себе, из-за своей неуемной гордыни!
Он замолчал, пораженный собственным красноречием. Но, справившись с мыслями, закончил:
- Если останешься здесь, ты поможешь своим врагам, моим врагам, ее врагам! - он гневно указал на Ларит.
Астарт задумчиво смотрел на море, крохотный эстуарий ручья, песок. Полчища мелких крабов облепили дохлую рыбину. Чайка врезалась грудью в прозрачную гладь и, вырвавшись из каскада искрящихся брызг, устремилась к солнцу.
Все трое молчали. Астарт закрыл глаза и увидел два мокрых распластанных куска материи, лежащих порознь и слегка занесенных песком. "От судьбы не убежишь. Так лучше…" Он тяжело поднялся и протянул руку Ларит.
ГЛАВА 17
Шофеты Тира
Астарт увидел огромную ликующую толпу вооруженных рабов, мелких торговцев, ремесленников, многочисленной челяди растерзанного царского визиря. Многие знали Астарта в лицо. Его пронесли на руках до ворот дворца. И вот он на башне, и все ждут от него государственной речи. - Что я им скажу? - Астарт был в смятении оттого, что эти люди, которые могли бы его ненавидеть, вручили ему власть и ждут от него великих дел.
- Не теряйся, шофет. Расскажи им что-нибудь про богов: они это любят, и, кроме того, нам нужно избрать Верховного жреца, - пришел ему на помощь Хромой, ставший вторым шофетом Тира, и покровительственно похлопал его по плечу.
Хромой поднял жезл шофета, который до последней ночи был жезлом визиря, и крики толпы постепенно стихли. Над площадью пронесся зычный голос Астарта. Он говорил с убеждением и страстью Иеремии. Он говорил о ненужности жрецов и храмов, о необходимости держать веру в чистоте, о том, что жрецы не способны утолить боль страждущих.
Астарт на мгновение увидел в толпе Ларит и Эреда. Лицо Ларит блестело от слез.
Повстанцы выслушали пылкую речь, но все-таки избрали Верховного жреца. Им стал раб по прозвищу Мем-Молитва, как самый рассудительный и набожный из повстанцев.
К полудню был казнен последний ростовщик островного Тира. Горожане стали расходиться по домам. Мелкие торговцы, ремесленники, земледельцы, поливальщики террасных полей, мореходы, лесорубы, приказчики, писцы считали дело законченным. Не ломать же устои жизни, не выдумывать же иную власть и не искать же другого царя - где есть гарантия, что не будет хуже? Да и как скажутся нововведения на промыслах и торговле, на доходах, на вере в богов, на всем, что устойчиво, что привычно, как давняя короста, с которой сжился и которую содрать - больно…
Горожане расходились толпами, кучками, поодиночке унося оружие и награбленное добро, бахвалясь и переругиваясь, прославляя богов, даровавших прекрасный случай поживиться чужим, и проклиная соседей, урвавших больше других.
- Куда вы? - орал Хромой с башни. - А кто будет защищать Новый Тир? Где я наберусь воинов? Предатели?
- И совсем мы не предатели, - доносилось в ответ, - мы продавцы.
Дворец визиря представлял собой массивное каменное сооружение в модном в ту эпоху архитектурном стиле Бет-Хилани ("хетском"). Собственно дворец - это большое, в два этажа, здание, к которому примыкал вход в виде арки с боковыми башнями. Суть дворца - огромный пустой зал, в верхних перекрытиях которого, по обыкновению тех времен, гнездились совы, а по стенам сновали ящерицы - самые привычные домашние животные античного человека. (Еще были в моде ежи и собаки).
Крутая лестница вела наверх, все самое ценное хранилось там: деньги, драгоценная утварь, личное оружие хозяина. И еще наверху были женские покои, где, как правило, проводили время женщины и дети. Ценности помещали в сундуки, которые выполняли роль сейфов. В подсобных помещениях размещались кухня, ванны, туалеты. В подвале - продовольственный склад. Зерно и жидкости хранились в сосудах высотой в человеческий рост. Сосуды закапывались в землю до горловины. В те времена еще не придумали буфеты, полки, шкафы…
Дворец был окружен высокой крепостной стеной, совершенно нелепых, с точки зрения геометрии, очертаний в плане. Внутри стен кроме дворцового комплекса, роскошного сада и скромного храма богу-покровителю неизвестный строитель поместил несколько дворов, казарму телохранителей господина и целый квартал хижин для рабов, челяди и мастеровых.
И вот за стенами такого дворца укрылась горстка восставших рабов. В большинстве своем рабы в те времена не были людьми, умирающими от невзгод и непосильного труда, не были той категорией людей, лишенных всех материальных и иных благ, которым оставалось бы одно: свобода или смерть. Раб имел кусок хлеба, крышу над головой и семью. Его принуждали заводить семью, ибо дети его - прямой барыш хозяину. Рачительный хозяин содержал скот свой в чистоте и сытости, так же он относился и к рабу. Часто свободный крестьянин желал быть рабом, чтобы быть сытым и не зависеть от урожаев своего участка земли, от случайностей, связанных с непогодой, засухой, нашествиями вооруженных соседей… Но в рабство принимали сильных и умелых, и не каждый крестьянин удосуживался ярма. В те времена рабство не исчерпало всех своих возможностей, поэтому бунт рабов в Тире был бунтом одиночек, которые поднялись в своем сознании выше своей эпохи. Их уже не устраивало, что раб - не человек, что хозяйский кусок хлеба - слишком ничтожная плата за личность. Их не устраивало, что в рабстве дурак становится мулом, а умный - бездельником. Не устраивало получать в награду за покорность атрибуты скотского счастья. Во все времена человек, лишенный свободы, глубоко чувствует ее прелесть. Только одни готовы заплатить самой дорогой ценой за мгновение свободы, другие спешат найти смысл в том, что дано судьбой…
Вокруг крохотного островка рабской вольницы бушевал враждебный, предательский Тир. На материковую часть города отовсюду стекались толпы вооруженных купцов, мореходов, ремесленников и даже рабов и того разношерстного люда, который испокон веков проживает и кормится на базарных площадях городов Азии. Люд, поддержавшие повстанцев вначале, теперь были против них, и самые крепкие головы бунтовщиков не могли понять, почему же так вышло.
Астарт прекрасно понимал, что бунт - это смехотворная возня мухи со слоном, что Тир, владыка морей, одним плевком раздавит жалкую горстку смельчаков. Но он испытывал гордость и необыкновенный подъем оттого, что эти обреченные люди вверили ему свои судьбы. И теперь нет сил, которые сломили бы его, заставили бы сложить оружие или предать…
- В этом дворце мы продержимся хоть сто лет, - с уверенностью заявил Хромой. - Вина и еды достаточно, вода есть.
- Без чужой помощи не продержимся, хоть швыряй мы в тирян свиными окороками и лей им на головы вино, - сказал Астарт, - нужно поднять рабов в других городах.
- Я отправил самых ловких парней во все крупные города Финикии и филистимского побережья.
- Продержимся, - неторопливо, с непоколебимой уверенностью произнес новый Верховный жрец Мем, и его глаза недобрым пламенем ожгли Астарта. - Устроим молебен, принесем жертвы… Отец наш Мелькарт не оставит нас. Он дарует нам победу…
- Проклятье, - сказал Астарт, остывая. - Почему боги любят пустые казаны? Дальше звук разносится?
Мем поплевал в разные стороны, очищая себя от скверны, и произнес с чувством:
- Господи, Ваал небесный, не слушай этого человека. Его язык - не наш язык, его речи - не наши речи… - Мем бесконечно сожалел, что Астарта выбрали шофетом.
По грязным каменным плитам дворца ползал крошечный младенец с расцарапанными в кровь щеками.
- Чей? - недовольно произнес Астарт, указывая на него.
Мем подхватил малыша на руки, погладил его редковолосую голову жесткой, натруженной ладонью. Лицо Мема сразу обмякло, стало простым и домашним.
- Сей отрок - сын почтенного раба-египтянина по имени Хнумабра, - сказал он.
Астарт вспомнил этого раба, узкогрудого, пожилого и сутулого, который, прожив в Тире большую часть жизни, так и не научился говорить по-финикийски. Хнумабра стал знаменит - это он открыл ворота крепости, впустив ночью бунтовщиков.
- Унесите его куда-нибудь, - проворчал Астарт. - Начнется беготня, раздавит какой-нибудь безголовый и не заметит.
И словно в ответ на его слова на разные голоса закричали сторожевые на стенах.
- Идут! Идут!
Из-за примыкающих к площади строений высыпала беспорядочная пестрая толпа - муравьиная армия на гладкой крышке стола. В приземистую массивную башню возле дворцовых ворот с глухим тряским грохотом что-то ударило, рассыпалось на множество осколков, подняв облачко каменной пыли.
- Что такое? - в испуге закричал Хромой.
- Не знаешь?! - прошипел Мем-Молитва. - Никто из вас не знает?! Это все он, он! - и показал трясущимся пальцем на Астарта. - Небо гнев свой…
Мем не закончил. В воздухе мелькнуло темное тело и с грохотом обрушилось в один из дворцовых двориков, вздыбив каменные плиты покрытия.
- Гвоздь! - крикнул Астарт. - Возьми своих молодцов и проберись к тем строениям! Чтоб ни одна катапульта не уцелела! Они на крышах! Видишь?
- Вижу! И все сделаю, шофет! - Глаза раба сверкали свирепым восторгом.
Тиряне начали приступ по всем правилам военного искусства - с штурмовыми лестницами, стрелками прикрытия и воплями устрашения. В первых рядах карабкались по лестницам откормленные, гладкие, могучие стражники из отрядов Совета старейшин Тира. Все как один в дорогих чешуйчатых панцирях. На головах - ярко начищенные шлемы с роскошными и пугающими султанами из конских хвостов. Кто из повстанцев не дрогнул при виде этих молодцов? Ведь то было войско господ. Содержались стражники в условиях неслыханного комфорта, казармы их были под стать дворцам, амуниция каждого стоила состояние.
Астарт ткнул мечом в чешуйчатую грудь, шнуры, крепившие пластины, лопнули, и звонкий металлический дождь хлынул на камень стены.
- Сдирайте с них шкуры крючьями и баграми! - кричал рабам Астарт. - Прорубайте мечами и топорами! Они смертны!
Обезумевший от страха стражник, с которого продолжали сыпаться пластины панциря, пытался спуститься вниз по лестнице, густо облепленной телами.
Его сбросили свои же. Он с криком падал с огромной высоты, отчаянно болтая в воздухе руками и ногами.
Появился Эред с багром в руках. Смахнув со стены нескольких воинов, уперся багром в верхний конец лестницы. Астарт и другие повстанцы бросились к нему на помощь. Общими усилиями сдвинули лестницу в сторону и она повалилась уже под собственной тяжестью, сшибая другие лестницы. Но на стену успели пробиться отчаянные дурни - искатели приключений, каких всегда много среди финикийских мореходов. С воплями и скрежетом зубовным они рубили повстанцев, которые рубили их с такой же яростью.
Астарт перевернул ногой труп одного из них и зло произнес:
- С ним я плавал…
Мореходов перебили, но на стены по скрипучим и гибким лестницам опять карабкались люди.
- Смотрите! Рабов пустили! Рабам дали оружие! - Хромой был взволнован. - Неужели будут бить своих?!
Рабы дрались с повстанцами усердно и яростно, как будто были свободными горожанами. Среди их, полуголых или совершенно нагих фигур появились солдаты в диковинных чужеземных панцирях и шлемах. То были воины заморских дружин царя Итобаала. Какая-то часть их всегда находилась в Тире, и они представляли серьезную опасность для врагов государства.
Астарт схватился в поединке с юрким косматым воином, на толстых мускулистых ногах которого были надеты ассирийские плотные чулки и высокие сапоги со шнуровкой. Значит, он был кавалеристом (металлические поножи ранят лошадь).
- Сдавайся, - сказал ему Астарт. - Ты лошадник, меч - не твое оружие, а копья у тебя нет.
Но воин был в том состоянии, когда человек вообще не способен что-либо понимать. Он жаждал убить Астарта, поэтому Астарт убил его.
Тиряне умирали бездумно и дружно, словно смерть для них ничего не значила. Повстанцы тоже умирали, но они не хотели умирать! - и это отличало их от тирян, как небо от земли. И Астарт поверил, что их уже не сломить, что все они погибнут здесь на стенах, но не вернутся в свои прежние стойла. Все-таки Астарт был мечтателем…
Внезапно запели военные рожки и трубы. Тиряне бросились назад к лестницам, унося с собой раненых.
- Интересно, - сказал Хромой, вытирая ладонью кровь с лица. - Ой как интересно!
Мем-Молитва рухнул на колени и заплакал, не в силах иначе выразить переполнявшие его чувства. Повстанцы изумленно смотрели со стен на опустевший вдруг и затаившийся Тир. Всем хотелось верить, что самое страшное уже позади.
Астарт отбросил круглый щит, утыканный стрелами.
- Жарко! Будет шторм.
Он посмотрел в сторону гавани и увидел неподвижные верхушки мачт.
- Купцы забились в норы, - проговорил Эред. Мальчишка-раб перевязывал его многочисленные раны, от которых, похоже, он не очень страдал. - Хоть и сильны тиряне, а брать крепости не научились…
- Теперь начнут хитрить, - подумал вслух Астарт. - Слышишь, Хромой? Наверное, нам с тобой предложат по заморскому государству…
Неслышно появилась Ларит. Астарт встретился с ней взглядом и понял, чего стоило ей ожидание в неведении и страхе. Мем-Молитва вместе с набожными рабами и женщинами начал убирать со стен трупы своих и чужих. Астарт проследил, чтоб расставили часовых, и вместе с Ларит спустился вниз. Свита Хромого провела их в дворцовый зал. Каменные плиты пола кое-где были застланы циновками. Всюду валялись остатки немудреной мебели, груды господских одежд, утвари, игральные доски, сосуды. Хромой уже сидел на легком деревянном ложе, опустив избитые в кровь ноги в таз с водой.
Астарт обалдело уставился на стену, увешанную старинным и новейшим оружием - мечами, копьями, кольчугами, щитами. Ведь оружия повстанцам катастрофически не хватало! Он начал срывать все это с крючьев и швырять с грохотом на пол.
Ларит заплакала. Люди в зале смотрели на Астарта с неодобрением и опаской. Это было оружие, принесенное бывшим владетелям дворца в дар богу. Хромой отвернулся, чтобы не видеть очередного святотатства.
Эред принялся за дело, прерванное штурмом. Он пытал скифа, своего бывшего хозяина.
- Я его поймал еще вчера, да не было времени развести жаровню. - Эред поднес к лицу скифа раскаленный металлический прут.
- Я все рассказал, видят боги! - завизжал старик. Глаза Ларит округлились в ужасе.
- Эред? Как ты можешь?!
- Могу, - мрачно ответил тот, - он выдал нас, хотя мы его поили и кормили. Лежал на циновке будто пьяный, а сам все подслушивал. За это он получил десять дебенов и Агарь… - Он склонился к старику: - Где Агарь? Отвечай, шакал…
- Продал! - зарыдал скиф. - Сразу продал!
- Кому?
- Разве я знаю! Иностранец какой-то взял ее на корабль.
- Какой иностранец? Как он выглядел?
- Бедная девушка, - прошептала Ларит, вытирая слезы.
- Гвоздь не вернулся, - сказал Хромой, оттолкнув рабыню, омывающую ему ноги, - но катапульты навек замолчали. Смелый был парень. И те, кто был с ним… Как говорил мой друг-привратник, кровь героя не проливается впустую.
В сумерках через стену крепости забросили головы тех, кто был послан поднимать рабов других финикийский городов-государств:
- Одни. Как скорпионы, обложенные огнем, одни. И неоткуда ждать помощи. - Хромой сник, поскучнел Астарт, рабы разбрелись по всему дворцу, но крики стражи вновь заставили взяться за мечи.
На стены карабкались люди в рубищах или совсем нагие: воя и дико вскрикивая, они взывали к милости повстанцев. Тиряне подгоняли их остриями длинных копий.
Защитники крепости столпились на стенах, нервно сжимая оружие.
- Пощадите! - неслось из многочисленных глоток.
- Мы тоже прокляты богами!
- Помогите!
Астарт взбежал на стену и закричал во всю мощь легких:
- Факелы сюда! Больше факелов! Вскоре стало светло как днем.
Скрипели лестницы, надсадно и хрипло дышали лю ди. Из тьмы возникло нечто мало похожее на человеческое лицо.
Повстанцы онемели. Страшная, безносая маска с чудовищными наплывами разлагающегося мяса и кожи не исчезала. Наоборот, она с каждым мгновением становилась все более реальней и оттого ужасней…
Вначале Астарт в смятении подумал, что это рабы пурпурокрасилен или подобные им жертвы жестокого эгоизма властных, но зачем они здесь?
Воздух наполняли стоны, рыдания, хрипы. Лица-опухоли, лица-язвы, слепленные из обнаженных костей, - они множились, заполняли стены, парализуя волю повстанцев к сопротивлению. Жуткие фигуры дергались и корчились в свете факелов. Кто-то протягивал руки с выпавшими из суставов кистями, кто-то бился головой, лишенной растительности, о камень, и с нее сыпалась шелуха.
- Прокаженные! - пронеслось по крепости. Рабы посыпались со стен.
- По местам! - закричал Астарт. - Кто с копьями, сюда!