Что ж, он гибнет… Он единица из миллионов… Всех не расстреляют, и его товарищи, рабочие, как России, так и всего мира, придут к победе.
Джон спокойно лег на койку и заснул крепким сном молодости и силы.
Он мог спать…
Не могли спать и не спали два неразлучных, два не доверяющих друг другу офицера… Не спали Энгер и Иванов. Каждый, сидя в своем кабинете, в разных концах города, думали друг о друге.
Рука Энгера, вынув записную книжку, перелистывая страницы, остановилась:
"Дело капитана Иванова".
Перелистала дальше:
"Расстреляно контр-разведкой
16-го сентября…………………11
17-го сентября…………………2
18-го сентября…………………4
19-го (именины Биллинга)…0
29-го сентября…………………46".
Мрачные глаза Энгера пронизывали эти страшные строчки и, казалось, видели, как в своем кабинете, этого вечно улыбающегося Иванова, достающего желтое дело и старательно вырисовывающего буквы
"Дело ротмистра Энгера".
И задумавшись, покачивая головой, загибая один палец за другим, Иванов шепчет: "Расстрел комбрига-42, Сушкова… Раз. Разгромили явку. Два… Повесили двух коммунистов… Три. Арестовали английского шофера… Четыре".
И Иванов, мягко улыбаясь, встает и кошачьей походкой начинает ходить по кабинету. Его мягкие шаги скрадывают ковры, а глаза скрывает полутьма от абажура лампы…
Энгер продолжал работать над кровавым синодиком, когда в комнату ворвался Рунд…
- Господин ротмистр, при проверке тюрьмы…
- Ну?.. В чем дело?.. Короче, господин штабс-капитан.
- Вот передача англичанину, - Рунд положил перед Энгером французскую булку.
- Ну?..
- Вот, - и Рунд разломал булку пополам, и из середины выкатилась записка.
Энгер спокойно взял записку и прочел:
"Не беспокойтесь за свою судьбу.
7 + 2".
Мрачные глаза Энгера сузились от злобы. Он заскрежетал зубами, скомкал записку и, ударив кулаком по столу, вскочил.
- Проклятая сволочь, я потребую, чтобы этот бульдог был сегодня же ночью расстрелян.
- Кто это, "7 + 2"?
- Кто? О если бы я знал!.. - Энгер хрустнул пальцами.
- Даже в какой-то церкви, какая наглость, всему городу бьет этот таинственный шифр "7 + 2".
Рунд вздрогнул, ему сразу стало жутко. Он вспомнил недавний звон часов на какой-то церкви. Ударили сначала семь и через некоторый промежуток два.
- Действительно, - пробормотал Рунд. - Но все-таки завтра будет суд над англичанином.
- К черту суд… Я сам ему, сам сегодня же ночью все девять штук всажу в живот… Семь плюс два. Вот и весь суд!.. - и, схватив со стола парабеллум, Энгер в исступлении грозил в пространство.
Глава XXIX
Неудачное свидание генерала
С девяти часов у генерала Биллинга все было приготовлено к приему Кати. В глубине громадного зала, в уголке, убранном коврами, на маленьком столике стояли два прибора, фрукты, вино, ликер, цветы. Генерал сидел в глубоком кресле, тщательно полируя свои ногти, время от времени поглядывая на часы. Вестовой метался по комнате, и каждый раз генерал на него шикал…
- Френч!
Вестовой прибежал с френчем. Насвистывая ариетку, генерал в последний раз бросил взгляд на свою белоснежную рубашку, поправил манжеты и стал одевать френч.
- Ты смотри… Меня нет дома. Понял?..
- Слушаю, ваше превосходительство.
- Меня нет дома для всех, а когда придет одна дама, проводишь ее сюда. Пшол…
Часы отбили последнюю четверть…
А через четверть часа генерал вкусит радость с той прелестной, таинственной незнакомкой.
Вестовой направился к выходу и в дверях растерянно столкнулся с ротмистром Энгером. Не успел ничего сказать и только растерянно развел руками.
Ротмистр быстро подошел к генералу.
- Прочтите, генерал, - и подал записку.
- Ах, опять дела… Ради бога, Энгер, скорее. Чего вы хотите? - отстраняя записку, простонал генерал.
- Я прошу о немедленном расстреле англичанина-шофера.
- Что? Шофера… Что вы лезете с такими пустяками. Расстреливайте на здоровье кого угодно и когда угодно.
- Я его расстреляю сегодня ночью.
- Хорошо… Пожалуйста… Я не хочу сегодня дел. Не хочу!
- Подпишите требование о выдаче.
Генерал поглядел на часы и, увидев, что скоро десять часов, заторопился.
- Ради бога, бумажку. Подпишу.
Генерал был полон желания как можно скорее отделаться от Энгера. Нервно схватил бумажку и подписал.
- Довольны? Надеюсь, что вы меня освободите.
В это время в комнату быстрыми шагами вошла Катя. Изящная, как никогда. Вуаль, скрывая черты лица, делала ее еще пикантнее.
Подняв вуаль и бросив сумочку на преддиванный столик, Катя подошла к генералу. Генерал, поглядывая беспомощно на Энгера, приглашал его взглядом как можно скорее выйти, но Энгер не понимал и сухо стоял, не имея желания двинуться с места.
Катя, сняв перчатку, посмотрела на часы.
- Я пришла точно, генерал. Вы должны исполнить обещание и дать мне пропуск.
- К Джону Фильбанку? - сухими губами спросил Энгер. Катя обожгла взглядом ненавистную фигуру ротмистра.
- Да.
Генерал умоляюще взглянул на Энгера и поднес палец к губам. Но Энгер, игнорируя генерала и, смотря в упор на Катю, отчеканивая слова, произнес:
- Он сегодня в три часа ночи будет расстрелян лично мной.
Холодно поклонился и отошел к преддиванному столику. Делая вид, что одевает перчатки, Энгер быстро схватил сумочку Кати и, вынув браунинг, спрятал его в карман. Оглянувшись на растерянного генерала и окаменевшую Катю, Энгер, жестко улыбнувшись, вышел.
Генерал успел все-таки отвести Катю в приготовленный угол и суетился, желая снять с нее пальто.
Катя забылась. Вечно на дороге этот проклятый Энгер. Вечно он, он и он… Ни одного шага, чтобы не столкнуться с его волей, с ним. Опомнившись, отвела руки генерала и, схватив сумочку со столика, выбежала из комнаты.
Генерал остался совершенно ошеломленный. Он испустил глубокий вздох и упал в кресло, вытирая выступивший на лбу пот.
На улице Катя подбежала к извозчику.
- Занят.
Катя пробежала дальше. Остановилась. Где Энгер? Она должна вот сейчас, сегодня убить… убить, уничтожить его, чтобы он не сорвал их работы, чтобы не помешал подготовке восстания.
Оглянулась.
В пролетку сел Энгер.
Вся - порыв, Катя раскрыла сумочку, но рука не столкнулась с холодной лапкой стального металла.
Энгер, проезжая мимо и видя растерянное лицо Кати, улыбаясь, небрежным жестом швырнул ей под ноги револьвер.
Проехал дальше.
Катя, схватив револьвер, задрожала от злости. Побежала по улице. А в голове одна мысль:
"Сегодня в три часа ночи… Сегодня в три часа ночи…"
Генерал вскочил с кресла, позвонил и со всей генеральской яростью обрушился на вошедшего вестового.
- Идиот!.. Я приказал никого не принимать? Прикаа-заал?!
И, заложив за спину руки, генерал побежал по комнате.
- Пойди скажи, чтобы тебя, сукин сын, поставили усиленным под винтовку.
Вестовой пошел к выходу.
- Да в полной выкладке, - крикнул вслед ему разгневанный генерал.
Глава XXX
Небывалое легкомыслие Джона
В железнодорожной пятерке Макаров делал доклад. Савелий внимательно слушал, и его умные глаза то и дело обегали лица сидящих товарищей.
- Итак, вот, из-под павлинов я вытащил этот пакет, - и Макаров положил пакет перед Савелием.
- Это диспозиции белых и сводки их положения.
- Вот что, ребятки, этот пакет надо отвезти к "Ильичу". Кто прошлый раз ездил?
- Я, - встал Горбов. Рискованно, но прошло благополучно. Разрешите поехать сейчас.
- Хорошо. Возьми двух, - и Савелий передал пакет.
О провокаторе не было сказано ни слова. Он ушел из жизни. Его не стало. А говорить о больном вопросе некогда, да и не стоит.
В комнату вбежала Катя.
- Товарищи, англичанин, привезший деньги от рабочих Англии, будет сегодня расстрелян.
Перевела дух.
- Его лично расстреляет ротмистр Энгер.
Молчание. Ротмистр Энгер был той кровавой тенью, которая мешала дышать пятерке. Его убрать было бы не долго, но так как партия была против террора отдельных лиц, он все еще жил. Хотя не раз горячие головы молодежи мечтали об его убийстве.
- Надо его освободить, - сказал Макаров.
- Стыдно, - сказал Савелий, - у нас подготовка восстания, каждый на счету, и мы не имеем права идти на приключения.
- Но его надо освободить, - сказала Катя, устало опускаясь на стул. - Он ведь помог освободить Галайду.
Жуткое молчание. Двое рабочих отошли в сторону, посовещались и подошли к Савелию.
- Савелий, мы два - не партия, мы пойдем, попытаемся его освободить. Только двое.
- Горячие головы, - улыбнулся Савелий.
- Мы пойдем. Мы не так нужны организации. Мы можем рискнуть.
Савелий промолчал. Молча подошел и молча пожал руки. Рабочие быстро вышли из комнаты.
Катя, вынув браунинг, бросила его на стол.
- Дайте патронов.
Макаров подставил стул, достал из отдушины обоймы, зарядил браунинг и подал Кате.
Уже ночью разошлась пятерка. Железной рукой ревком диктовал действия пятеркам и строил мощную подготовку восстания. Ревком был неуловим. Ревком был ужасом контрразведки и штаба. Приказы ревкома, расклеенные на стенах города, были более обязательны, чем все приказы командующего областью.
К тюрьме торопливо, неслышным шагом шла группа рабочих, человек в шесть. У некоторых на поясах были "лимонки", а под пиджаками торчали, отдувая их, обрезы.
Остановились у ворот.
- Ну, братва, надо связаться с тюрьмой. Для сигнализации.
- Я.
- Я, - сказали одновременно отпросившиеся у Савелия рабочие.
- Хорошо. Лезьте через стенку и караульте двери. Как выведут через ворота, - бомбу во двор для отвлечения, а другую в начальство. Понятно?
- Да.
- А ты заляг здесь.
Два силуэта поползли к стене. Далеко маячил силуэт часового. Раз… Крюк зацепился за стену. И двое рабочих были на той стороне стены.
Замерли. И тихо, тихо пошли вдоль здания.
Джон спокойно спал на койке. Крепкий сон освежил его мускулы. И не верилось, что этого красивого, сильного, энергичного человека через десятъ-пятнадцать минут расстреляют.
На далекой колокольне пробило три часа. В камеру вошел солдат. Джон вскочил.
- Уже… На расстрел?
- Да. Приедут забрать "под травку".
Джон подошел к солдату, схватил его за руку, поднял его ладонь кверху и показал свою…
- Мы рабочие.
- Это правда, - согласился солдат, - но ты большевик.
- Мы все большевики, - обрадовался Джон.
Солдат вдруг тихо, тихо, еле шевеля губами, прошептал:
- Если будешь бежать, я не буду стрелять. Не буду. Джон крепко сжал руку и вышел из камеры. Грузовоз Энгера с шестью солдатами заставил задрожать дом, в котором жила Катя. Грохот разбудил Катю, и она, вскочив с постели, бросилась к часам.
Будильник в ее руках пробил три часа, и она сквозь циферблат увидела приближающееся, смотрящее на нее в упор лицо Энгера.
"Три часа… Сейчас Энгер расстреливает Джона".
Быстро торопясь, Катя стала одеваться. Не отдавая себе отчета, Катя положила браунинг за лиф. Выбежала из комнаты, накинув на голову шарф.
- Три часа…
А грузовоз мчался к тюрьме только за одним шофером, которому делал честь Энгер, принимая лично участие в расстреле.
Рабочие тихо крались вдоль стены, но все-таки один поскользнулся о камень и тем произвел шум.
Часовой остановился и, выхватив свисток, засвистал.
- Беги!
- Я останусь.
- Беги… у меня лимонки. Отвлеки от меня. Рабочий побежал.
Выстрел. Другой.
По веревке через стену… Команда выскочила из караулки. К воротам подъехал грузовоз.
Рабочий остановился, быстро-быстро вынув пачку денег, стал завертывать в них камешки и целыми горстями бросать по земле, отступая все далее и далее… Спрятался за угол.
В ворота ворвались солдаты и, увидя бегущий караул, бросились за ним.
Под ногами деньги.
- Деньги, - закричал первый солдат и бросился их поднимать.
Магическое слово сорвало и шофера с грузовоза, и привратника от ворот. Все бросились за деньгами, ловя, хватая жадно бумажки.
- Мерзавцы! Буду стрелять, - кричал Энгер. Джона конвоир вывел из тюрьмы во двор.
Одним ударом в живот Джон опрокинул часового обратно в дверь и захлопнул ее на засов.
И очутился около Энгера, стоявшего у грузовоза.
За горло… Сильные пальцы Джона сжали так, что Энгер сразу потерял сознание. Некогда душить Энгера. В автомобиль его, сам за руль, и грузовоз вылетел из ворот.
Промчался мимо засады.
- Он спасся!
- Ну и ловкач!
- Сразу видно - большевик.
И засада со спокойным сердцем отправилась обратно. Остановившийся рабочий, прижавшись к стене, пропустил мимо себя солдат, подбиравших деньги, метеором подскочил к веревке, молнией перескочил стену и только по ту сторону пришел в себя. Грузовоз мчался.
Джон забылся и мчался к окраине, к "Одесской заставе", забыв и про лежащего Энгера и про все окружающее.
От тряски ротмистр пришел в себя. Приподняв голову, вынув осторожно револьвер из кармана, Энгер подкатился к Джону.
С револьвером в руках он тронул Джона за плечо.
Перед глазами Джона мелькнуло дуло револьвера и улыбающееся лицо Энгера.
В лице не было жестокости, а только насмешка, ирония и сознание своей силы, которую нельзя побороть.
Глава XXXI
Оборот приказа
Спрятав тщательно пакет и взяв связку приказов Биллинга, где на обороте были напечатаны прокламации, Горбов с двумя товарищами в эту же ночь мчался на дрезине.
Ветер целовал эти энергичные крепкие лица и радовался их бодрости и энергии.
Дрезина мчалась по уходящим вдаль серебрящимся рельсам.
Промчались мимо полустанков, обвеянных ночной свежестью. На повороте вырос пост, последний пост, где были еще расположены белые.
- Стой! Кто идет?
Горбов, остановив дрезину, выскочил и пошел навстречу. Щелкая хлыстом по ботфортам, подошел штабс-капитан.
- Что это за сволочь?
- Везу по линии приказ о мобилизации.
- А… Гм… - штабс-капитан мельком взглянул на пачку приказов.
- Прикажете пропустить?
- Да.
И сев на дрезину, улыбаясь, Горбов сунул солдатам пачку приказов.
И снова ветер и снова рельсы, уходящие в даль.
Снова полустанок. Лес… И наконец станция, на которой полощется по ветру красный флаг. У станции застыл массивный бронепоезд "Ильич".
- Где комиссар?
Подошли двое в кожаных куртках, с открытыми биноклями на ремешках. В руках у командира карта.
- А, старые знакомые!
- Вот, из штаба…
И пакет очутился в руках комиссара. Вскрыли. Беглый просмотр.
- Ну, вот что, товарищи, - сказал командир. - Значит завтра. Мы с одной стороны, Галайда с другой, а вы в городе. Начинайте с рассвета. Никаких изменений. Хоть тресни..
Командир и комиссар пошли в вагон совещаться о полученных сведениях.
На посту же солдаты нехотя просматривали приказ. Одному пришло в голову перевернуть приказ.
"К товарищам рабочим".
Громкий хохот солдат приветствовал воззвание.
- Молодцы!
- Не нашим чета!
- Вот эти работают!
И углубились в чтение. Солдатам нравилась эта беззаветная храбрость, удаль рабочих, которых каждую минуту могли расстрелять за подобные приказы. Риск жизнью, значит есть за что рисковать, значит идея большая, великая идея. Солдаты с наслаждением читали, поддаваясь убедительности простых, но крепких слов.
"Нет иного выхода, кроме вооруженной борьбы. Будем готовы. Смерть или победа. Да здравствует Советская Власть…
"Ревком"".
- Д-да, - хотел еще что-то сказать солдат, но остановился и пытливым взглядом оглядел товарищей.
- Правы они, - сказал другой.
- Наша судьба с ними, - решил третий. И снова серьезно углубились в чтение.
- Что читаете? - раздался голос штабс-капитана.
- Приказ, ваше благородие.
Повертел равнодушно приказ и случайно перевернул наоборот. Сразу побагровел и, скомкав приказ, он вырвал из рук солдат остальные листы.
- По местам, сволочь!
Солдаты разошлись, крепко сжимая винтовки. Еще раз они почувствовали, что их правда не здесь, с офицерством, а там, с рабочими.
"Ну, ничего, наш час придет" - думали они, улыбаясь, предвидя победу красных.
Горбов с товарищами получили письменные инструкции. Прошли на станцию и наткнулись на один сиротливо стоящий паровоз. Одна мысль, одно желание. И паровоз живо, почуяв жизнь, двинулся по рельсам, ведомый опытными руками.
Вихрем промчался паровоз мимо поста, мимо полустанков, через мост и, несмотря на закрытый семафор, Горбов ни на минуту не замедлил хода.
- Одно слово: жарь вовсю!
И паровоз вихрем ворвался на станцию Одесса. Наступило утро.
Через сутки начнется восстание.
Играла кровь у Горбова и он, мечтая о восстании, ласково улыбался своему маузеру, спрятанному в железнодорожном депо.
Глава XXXII
Записки Дройда
"Положение ухудшается с каждым днем. В тылу белых вакханалия. Грабеж, спекуляция, кутежи, самый утонченный разврат и издевательство над населением. Население с нетерпением ждет красных, и этого ждут не только рабочие окраин, но и обыватели, которые, разуверившись, отвернулись от белых.
Офицерство распустилось. Оно, уверившись в своей безнаказанности, живет как угодно, оставляя фронт, дезертируя, кутя и грабя. Офицерство не верит в свои идеи, и у него одна идея - деньги. Прожигая свою жизнь в шантанах, махнуло на все рукой. Кража казенного имущества идет вовсю. Обмундирование, присланное нами, не доходит на фронт. Оно распродается на месте.
Коменданты городов меняются как перчатки. Печатают только одни приказы, бесконечные приказы, которых никто не читает и не выполняет.
Полным контрастом является Красная армия. Руководимая выдержанными товарищами, она бьет белых на каждом шагу. И неудержимо продвигается вперед, тесня сбитые части. О красных рассказывают чудеса. Танки, перед которыми бежали немцы на Марне, берутся красной пехотой.
Партизанские отряды совершают также рейды в тыл, перед которыми бледнеют все исторические рейды великих стратегов. Тачанки, изобретенные красными партизанами, наводят панику всюду. Партизаны - это крестьяне, восставшие против Деникина, отнявшего у них землю. Они массами уходят в лес, где формируются в отряды.
Партизан разбить нельзя. Они рассеиваются, чтобы снова, в другом месте, собрав группу, нанести неожиданное поражение белым.
В тылу у белых организованно действуют неуловимые большевики, создавая панику, терроризируя командование. Контр-разведки расстреливают сотнями, но бессильны поймать и уничтожить ревком.