Ландышевые стихи,
и ладышки у залива,
и латышские стрелки.
Это? Ливы?Гармоничное "и-и"
вместо тезы "или – или".
И шоссе. И соловьи.
Двое встали и ушли.
Лишь бы их не разлучили!Лишь бы сыпался лесок.
лишь бы иволгины игры
осыпали на песок
сосен сдвоенные иглы!И от хвойных этих дел,
точно буквы на галете,
отпечатается "л"
маленькое на коленке!Эти буквы солоны.
А когда свистят с обрыва,
это вряд ли соловьи,
это – ливы.1967
НА ПЛОТАХ
Нас несёт Енисей.
Как плоты над огромной и чёрной водой.
Я – ничей!
Я – не твой, я – не твой, я – не твой!
Ненавижу провал
твоих губ, твои волосы, платье, жильё.
Я плевал
на святое и лживое имя твоё!
Ненавижу за ложь
телеграмм и открыток твоих,
ненавижу, как нож
по ночам ненавидит живых.
Ненавижу твой шёлк,
проливные нейлоны гардин.
Мне нужнее мешок, чем холстина картин!Атаманша-тихоня
телефон-автоматной Москвы,
Я страшон, как икона,
почернел и опух от мошки.
Блещет, словно сазан,
голубая щека рыбака.
"Нет" – слезам.
"Да" – мужским, продублённым рукам."Да" – девчатам разбойным,
купающим МАЗ, как коня,
"Да" – брандспойтам,
сбивающим горе с меня.1967
* * *
Нам, как аппендицит,
поудаляли стыд.Бесстыдство – наш удел.
Мы попираем смерть.
Ну, кто из нас краснел?
Забыли, как краснеть!Сквозь ставни наших щёк
не просочится свет.
Но по ночам – как шов,
заноет, – спасу нет!Я думаю, что Бог
в замену глаз и уш
нам дал мембраны щёк
как осязанье душ.Горит моя беда,
два органа стыда -
не только для бритья,
не только для битья.Спускаюсь в чей-то быт,
смутясь, гляжу кругом -
мне гладит щёки стыд
с изнанки утюгом.Как стыдно, мы молчим.
Как минимум – схохмим.
Мне стыдно писанин,
написанных самим!Ложь в рожицах людей,
хоть надевай штаны,
но тыщу раз стыдней,
когда премьер страны
застенчиво замер в ООН
перед тем – как снять ботинок.
"Вот незадача, – размышлял он. – Точно помню, что
вымыл вчера ногу, но какую – левую или правую?"Далёкий ангел мой,
стыжусь твоей любви
авиазаказной…
Мне стыдно за твоисолёные, что льёшь.
Но тыщи раз стыдней,
что не отыщешь слёз
на дне души моей.Смешон мужчина мне
с напухшей тучей глаз.
Постыднее вдвойне,
что это в первый раз.И чёрный ручеёк
бежит на телефон
за всё, за всё, что он
имел и не сберёг.За всё, за всё, за всё,
что было и ушло,
что сбудется ужо
и всё ещё – не всё…В больнице режиссёр
чернеет с простынёй.
Ладони распростёр.
Но тыщи раз стыдней,что нам глядит в глаза,
как бы чужие мы,
стыдливая краса
хрустальнейшей страны -застенчивый укор
застенчивых лугов,
застенчивая дрожь
застенчивейших рощ…Обязанность стиха
быть органом стыда.1967
СТРОКИ
Пёс твой, Эпоха, я вою у сонного ЦУМа -
чую Кучума!Чую кольчугу
сквозь чушь о "военных коммунах",
чую Кучума,
чую мочу
на жемчужинах луврских фаюмов -
чую Кучума,
пыль над ордою встаёт грибовидным самумом,
люди, очнитесь от ваших возлюбленных юных,
чую Кучума!Неужели астронавты завтра улетят на Марс,
а послезавтра – вернутся в эпоху скотоводческогофеодализма?
Неужели Шекспира заставят каяться в незнании "измов"?
Неужели Стравинского поволокут по воющим улицам!Я думаю, право ли большинство?
Право ли наводненье во Флоренции,
круша палаццо, как орехи грецкие?
Но победит Чело, а не число.Я думаю – толпа иль единица?
Что длительней – столетье или миг,
который Микеланджело постиг?
Столетье сдохло, а мгновенье длится.
Я думаю…1967
ОСЕННЕЕ BСТУПЛЕНИЕ
Развяжи мне язык, Муза огненных азбучищ.
Время рёв испытать.
Развяжи мне язык, как осенние вязы развязываешь
в листопад.Развяжи мне язык – как снимают ботинок,
чтоб ранимую землю осязать босиком, -
так гигантское небо
эпохи Батыя
сковородку земли,
обжигаясь, берёт языком.Освежи мне язык, современная Муза.
Водку из холодильника в рот наберя,
напоила щекотно,
морозно и узко!
Вкус рябины и русского словаря.Онемевшие залы я бросал тебе под ноги вазами,
оставляя заик,
как у девки отчаянной,
были трубы мои
перевязаны.
Разреши меня словом.
Развяжи мне язык.Время рёва зверей. Время линьки архаров.
Архаическим рёвом
взрывая кадык,
не латинское "Август", а древнее "Зарев",
озари мне язык.Зарев
заваленных базаров, грузовиков,
зарев разрумяненных от плиты хозяек,
зарев,
когда чащи тяжелы и пузаты,
а воздух над полем вздрагивает, как ноздри,
в предвкушении перемен,
когда звери воют в сладкой тревоге,
зарев,
когда видно от Москвы до Хабаровска
и от костров картофельной ботвы до костров
Батыя,
зарев, когда в левом верхнем углу
жемчужно-витиеватой берёзы
замерла белка,
алая, как заглавная буквица
Ипатьевской летописи.
Ах, зарев,
дай мне откусить твоего запева!Заревает история.
Зарев, тура по сердцу хвати.
И в слезах, обернувшись над трупом Сахары;
львы ревут,
как шесты микрофонов,
воздев вертикально с пампушкой хвосты.
Зарев!Мы лесам соплеменны,
в нас поют перемены.
Что-то в нас назревает.
Человек заревает.Паутинки летят. Так линяет пространство.
Тянет за реку.
Чтобы голос обресть – надо крупно расстаться,
зарев,
зарев – значит "прощай!", зарев – значит
"да здравствует завтра!"Как горящая пакля, на сучках клочья волчьи и пёсьи.
Звери платят ясак за провидческий рык.
Шкурой платят за песню.
Развяжи мне язык.Я одет поверх куртки
в квартиру с коридорами-рукавами,
где из почтового ящика,
как платок из кармана,
газета торчит,
сверху дом, как боярская шуба
каменными мехами -
развяжи мне язык.Ах, моё ремесло – самобытное? Нет, самопытное!
Обиваясь о стены, во сне, наяву,
ты пытай меня, Время, пока тебе слово не выдам.
Дай мне дыбу любую. Пока не взреву.Зарев новых словес. Зарев зрелых предчувствий,
революций и рас.
Зарев первой печурки,
красным бликом змеясь…
Запах снега пречистый,
изменяющий нас.
* * *
Человечьи кричит на шоссе
белка, крашенная, как в Вятке, -
алюминиевая уже,
только алые уши и лапки.1967
ДИАЛОГ
– Итак,
в прошедшем поэт, в настоящем просящий суда,
свидетель себя и мира в шестидесятые года?
– Да!
– Клянётесь ответствовать правду в ответ?
– Да.
– Живя на огромной, счастливейшей из планет,
песчиночке моего решета…
– Да.
– …вы производили свой эксперимент?
– Да.
– Любили вы петь и считали, что музыка – ваша звезда?
– Да.
– Имели вы слух или голос и знали хотя бы предмет?
– Нет.
– Вы знали ли женщину с узкою трубочкой рта?
И дом с фонарём отражался в пруду, как бубновый валет?
– Нет.
– Всё виски просила без соды и льда?
– Нет, нет, нет!
– Вы жизнь ей вручили. Где ж женщина та?
– Нет.
– Вы всё испытали – монаршая милость, политика, деньги,
нужда,
всё только бы песни увидели свет,
дешёвую славу с такою доплатою вслед?
– Да.
И всё ж, мой отличник, познания ваши на "2"?
– Да.
– Хотели пустыни – а шли в города,
смирили ль гордыню, став модой газет?
– Нет.
– Вы были ль у цели, когда стадионы ревели вам: "Дай"!
– Нет.
– В стишках всё – вопросы, в них только и есть что вреда,
производительность труда падает, читая сей бред?
– Да.
– И всё же вы верите в некий просвет?
– Да.
– Ну, мальчики, может, ну, девочки, может…
Но сникнут под ношею лет.
Друзья же подались в искусство "дада"?
– Кто – да.
– Всё – белиберда,
в вас нет смысла, поэт!
– Да, если нет.
– Вы дали ли счастье той женщине, для
которой трудились, чей образ воспет?
– Да,
то есть нет.– Глухарь стихотворный, напяливший джинсы,
поёшь, наступая на горло собственной жизни?
Вернёшься домой – дома стонет беда?
– Да.
– Хотел ли свободы Парижский Конвент?
Преступностью ль стала его правота?
– Да.
– На вашей земле холода, холода,
такие пространства, хоть крикни – всё сходит на нет?…
– Да.
– Вы лбом прошибали из тьмы ворота,
а за воротами – опять темнота?
– Да.
– Не надо, не надо, не надо, не надо, не надо,
случится беда,
вам жаль ваше тело, ну ладно.
Но маму, но тайну оставшихся лет?
– Да.
– Да?
– Нет.
– Нет.– Итак, продолжаете эксперимент? Айда!
Обрыдла мне исповедь,
вы – сумасшедший, лжеидол, балда, паразит!
Идёте витийствовать? зло поразить? иль простить?
Так в чём же истина? В "да" или в "нет"?
– С п р о с и т ь.В ответы не втиснуты
судьбы и слёзы.
В вопросе и истина.
Поэты – вопросы.1967
МОРСКАЯ ПЕСЕНКА
Я в географии слабак,
но, как на заповедь,
ориентируюсь на знак -
востоко-запад.Ведь тот же огненный желток,
что скрылся за борт,
он одному сейчас – Восток,
другому – Запад.Ты целовался до утра.
А кто-то запил.
Тебе – пришла, ему – ушла.
Востоко-запад.Опять Букашкину везёт.
Растёт идейно.
Не понимает, что тот взлёт -
его паденье.А ты, художник, сам себе
Востоко-запад.
Крути орбиты в серебре,
чтоб мир не зябнул.Пускай судачат про твои
паденья-взлёты -
нерукотворное твори,
жми обороты.Страшись, художник, подлипал
и страхов ложных.
Работай. Ты их всех хлебал
большою ложкой.Солнце за морскую линию
удаляется, дурачась,
своей нижней половиною
вылезая в Гондурасах.1967
БАР "РЫБАРСКА ХИЖА"
Божидару Божилову
Серебряных несербских рыбин
рубаем хищно.
Наш пир тревожен. Сижу, не рыпаюсь
в "Рыбарске хиже".Ах, Божидар, антенна Божья,
мы – самоеды.
Мы оба тощи. Мы рыбы тоже.
Нам тошно это.На нас – тельняшки, меридианы -
жгут, как верёвки.
Фигуры наши – как Модильяни -
для сковородки.Кто по-немецки, кто по-румынски…
Мы ж – ультразвуки.
Кругом отважно чужие мысли
и ультращуки.Кто нас услышит? Поймёт? Ответит?
Нас, рыб поющих?
У времени изящны сети
и толсты уши.Нас любят жёны,
в чулках узорных,
они – русалки.
Ах, сколько сеток
в рыбачьих зонах
мы прокусали!В банкетах пресных
нас хвалят гости,
мы нежно кротки.
Но наши песни
вонзятся костью
в чужие глотки!1967
ДРЕBНИЕ СТРОКИ
Р. Щедрину
В воротничке я -
как рассыльный
в кругу кривляк.
Но по ночам я -
пёс России
о двух крылах.С обрывком галстука на вые,
и дыбом шерсть.
И дыбом крылья огневые.
Врагов не счесть…А ты меня шерстишь и любишь,
когда ж грустишь, -
выплакиваешь мне, что людям
не сообщишь.В мурло уткнёшься меховое
в репьях, в шипах…
И слёзы общею звездою
в шерсти шипят.И неминуемо минуем
твою беду
в неименуемо немую
минуту ту.А утром я свищу насильно,
но мой язык -
что слёзы слизывал России,
чей светел лик.1967
НАПОИЛИ
Напоили.
Первый раз ты так пьяна,
на пари ли?
Виновата ли весна?Пахнет ночью из окна
и полынью.
Пол – отвесный, как стена…
Напоили.Меж партнёров и мадам
синеглазо
бродит ангел вдрабадан,
семиклашка.Её мутит. Как ей быть?
Хочет взрослою побыть.Кто-то вытащит ей таз
из передней
и наяривает джаз
как посредник:"Всё на свете в первый раз,
не сейчас -
так через час,
интересней в первый раз,
чем в последний…"Но чьи усталые глаза
стоят в углу,
как образа?
И не флиртуют, не манят -
они отчаяньем кричат.Что им мерещится в фигурке
между танцующих фигур?И, как помада на окурках,
на смятых пальцах
маникюр.1967
ТОСКА
Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,
забреду ли в вечернюю деревушку -
будто душу высасывают насосом,
будто тянет вытяжка или вьюшка,
будто что-то случилось или случится -
ниже горла высасывает ключицы.Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил – и вот наказанье?
Сложишь песню – отпустит,
а дальше – пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю -
тоска такая!Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твоё дыханье,
подари мне прощенье,
коли виновен,
а простивши – опять одари виною…1967
СНЕГ B ОКТЯБРЕ
Падает по железу
с небом напополам
снежное сожаление
по лесу и по нам.В красные можжевелины -
снежное сожаление,
ветви отяжелелые
светлого сожаления!Это сейчас растает
в наших речах с тобой,
только потом настанет
твёрдой, как наст, тоской.И, оседая, шевелится,
будто снега из детств,
свежее сожаление
милых твоих одежд.Спи, моё день-рождение,
яблоко закусав.
Как мы теперь раздельно
будем в красных лесах?!Ах, как звенит вслед лету
брошенный твой снежок,
будто велосипедный
круглый литой звонок!1967
* * *
Слоняюсь под Новосибирском,
где на дорожке к пустырю
прижата камушком записка:
"Прохожий, я тебя люблю!"Сентиментальность озорницы,
над вами прыснувшей в углу?
Иль просто надо объясниться?
"Прохожий, я тебя люблю!"Записка, я тебя люблю!
Опушка – я тебя люблю!
Зверюга – я тебя люблю!
Разлука – я тебя люблю!Детсад – как семь шаров воздушных,
на шейках-ниточках держась.
Куда вас унесёт и сдует?
Не знаю, но страшусь за вас.Как сердце жмёт, когда над осенью,
хоть никогда не быть мне с ней,
уносит лодкой восьмивёсельной
в затылок ниточку гусей!Прощающим благодареньем
пройдёт деревня на плаву.
Что мне плакучая деревня?
Деревня, я тебя люблю!И, как ремень с латунной пряжкой,
на бражном, как античный бог,
на нежном мерине дремавшем
присох осиновый листок.Коняга, я тебя люблю!
Мне конюх молвит мирозданьем:
"Поэт? Люблю. Пойдём – раздавим…"
Он сам, как осень, во хмелю,Над пнём склонилась паутина,
в хрустальном зеркале храня
тончайшим срезом волосиным
все годовые кольца пня.Будь с встречным чудом осторожней…
Я встречным "здравствуй" говорю.
Несёшь мне гибель, почтальонша?
Прохожая, тебя люблю!Прохожая моя планета!
За сумасшедшие пути,
проколотые, как билеты,
поэты с дырочкой в груди.И как цена боёв и риска,
чек, ярлычочек на клею,
к Земле приклеена записка:
"Прохожий, я тебя люблю!"1967
BРЕМЯ НА РЕМОНТЕ
Как архангельша времён
на часах над Воронцовской
баба вывела: "Ремонт",
и спустилась за перцовкой.Верьте тёте Моте -
Время на ремонте.Время на ремонте.
Медлят сбросить кроны
просеки лимонные
в сладостной дремоте.Фильмы поджеймсбондили.
В твисте и нервозности
женщины – вне возраста.
Время на ремонте.Снова клёши в моде.
Новости тиражные -
как позавчерашние.
Так же тягомотны.