Даниил Лукич Мордовцев (1830–1905) автор исторических романов "Двенадцатый год" (1879), Лже-Дмитрий" (1879), "Царь Петр и правительница Софья" (1885), "Царь и гетман" (1880), "Соловецкое сидение" (1880), "Господин Великий Новгород" (1882) и многих других.
Герои предлагаемой исторической повести" Авантюристы" - известные политические и общественные деятели времен правления Екатерины II живут и действуют на фоне подлинных исторических событий. Все это делает книгу интересной и увлекательной для широких кругов современных читателей.
Содержание:
I. ДОНОС 1
II. ФАЛЬШИВЫЕ АССИГНАЦИИ 2
III. ЗОРИЧ В ШКЛОВЕ 3
IV. НАКРЫЛИ 4
V. ТЕПЛЫЕ РЕБЯТА 5
VI. "МУХА В ПАУТИНЕ" 6
VII. СПАСЕНИЕ МУХИ 8
VIII. НА МЕСТЕ ХРАМА ИФИГЕНИИ В ТАВРИДЕ 9
IX. РОКОВАЯ МИНУТА 11
X. "Я ЧЕРВЬ, Я РАБ…" 12
XI. В ТАЙНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ 13
XII. КРАСНОЕ ЯИЧКО 14
XIII. ИЗГНАННИК 15
XIV. В ПЕТЕРБУРГЕ "СТРЯПАЮТ" 16
XV. НАПРАСНОЕ ОЖИДАНИЕ 18
XVI. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗГНАННИКА 19
XVII. ПОИСКИ СВЯЩЕННИКА 20
XVIII. ОПЯТЬ В ТАЙНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ 21
XIX. В КАБИНЕТЕ ИМПЕРАТРИЦЫ 24
ЭПИЛОГ 25
Историческая повесть времени царствования Екатерины II
I. ДОНОС
Летом 1783 года князь Потемкин, следуя из Петербурга в только что приобретенный от Турции Крым, заехал в гости к Зоричу, бывшему фавориту "Семирамиды Севера", в знаменитый Шклов, подаренный ему императрицею.
Зорич с величайшими почестями принял могущественного временщика в своем роскошном дворце, в котором три года тому назад он принимал коронованных гостей, императрицу Екатерину Алексеевну и австрийского императора Иосифа II. Потемкин, для которого Зорич уже перестал быть соперником, своею любезностью старался показать, что все прошлое забыто.
Высокому гостю отведены были те именно комнаты, в которых останавливалась Екатерина, и он скоро отправился на свою половину, чтобы отдохнуть с дороги после представления местных властей. Вид из отведенных ему апартаментов был великолепный: под горою, на которой стоял дворец, протекал Днепр, широкою лентою расстилавшийся вправо и влево и исчезавший за далекими гористыми берегами; за Днепром темнел зеленый бор и Дымчатая даль терялась в бесконечности. Во всем ландшафте было что-то тихое, успокаивающее.
- Нет, мне бы этого не довольно было после всего того, что было, - как бы про себя сказал князь, задумчиво стоя у окна. - А может, он ждет еще, надеется… Напрасно! Я знаю ее - вон с глаз, вон из сердца… Орлов, Понятовский, Зорич и другие давно забыты… Один я держусь.
Он отошел от окна и хотел позвонить, как в комнату вошел дежурный адъютант.
- Ты что? - спросил князь.
- Какой-то еврей просит аудиенции у вашей светлости, - отвечал адъютант.
- Что ему нужно?
- Не говорит ваша светлость.
- Так прогнать его, если не хочет сказать.
- Он говорит, что имеет сообщить, и только лично вашей светлости, величайшую тайну, государственной важности, говорит.
- Какую-нибудь кляузу.
- Не могу знать, ваша светлость… Клянется и дрожит весь.
- Ну, пусть войдет.
Адъютант вышел, а через минуту в дверях показался старый еврей, с длинными пейсами. Он робко поклонился, чуть не до земли, и, словно по горячим угольям, сделал несколько нерешительных шагов.
- Ты что хотел сообщить мне? - спросил князь.
Еврей вынул из бокового кармана бумажник, торопливо пошарил в нем и дрожащими руками подал князю сторублевую ассигнацию.
- Что это? - спросил Потемкин, брезгливо отстраняясь от бумажки.
- Ассигнация, ваша пресветлость.
- Что ж из того, что Ассигнация?
- А узнает ваша светлость- настоящая она, или фальшивая?
Потемкин взял бумажку и стал ее внимательно разсматривать.
- Это настоящая, - сказал он, наконец: - вот и подписи сенаторов, и знаки.
Еврей более смелыми шагами подошел к князю.
- Ну, что же тут? - спросил последний. - Покажи, где фальшь?
- Изволь, ваша пресветлость, прочесть слово "ассигнация".
Потемкин поднес бумажку к глазам.
- Ну, что-ж! ясно напечатано: "Ассигнация". Еврей лукаво улыбнулся и смело посмотрев
глаза всесильному вельможе: он понял, что заинтересовал его таинственностью.
- И мне казалось, что ясно, ваша пресветлость, - улыбнулся еврей: а вот на тысячу серебряных карбованцев меня и разорили на этих бумажках.
- Где же фальшь? - уже нетерпеливо спросил Потемкин.
- А в том фальшь, ваша пресветлость, что здесь напечатано не Ассигнация, а Ассигиация.
- Как, Ассигиация?
- Так точно, ваша пресветлость, заместо наш напечатано иже .
Князь снова стал разсматривать бумажку.
- И точно, я сам теперь вижу, - сказал он, разсматривая бумажку на свет.
Он подошел к столу, раскрыл лежащей на нем портфейль и достал оттуда другую сторублевую бумажку. Сравнив ее с принесенною евреем, он сказал:
- Да, теперь я все вижу: моя-настоящая, а твоя- фальшивая: на моей не иже , а наш . Где ты ее взял?
- А здесь, ваша пресветлость, в замке.
- Как! у Зорича? - и по лицуПотемкина скользнул не-то свет не-то тень.
- Нет, ваша светлость, не у господина генерала Семена Гавриловича, а у его карлы… Если вашей светлости угодно, я вам через полчаса принесу несколько тысяч.
Потемкин быстро заходил по комнате.
- Кто же их делает? - спросил он, остановившись перед евреем.
- Если б бедный еврей знал кто, он бы сейчас доложил вашей пресветлости.
- Так кто же их пускает в обращение?
- А пускает их, ваша светлость, камердинер его сиятельства, графа Зановича, и карлы его превосходительства, генерала Зорича.
Потемкин опять заходил по комнате. Еврей не спускал глаз с его мужественной фигуры.
- Хорошо, посмотрим, - сказал как бы про себя князь.
Он подошел к столу, открыл стоявшую на нем шкатулку и вынул из нее горсть золота. Затем он сложил из него на столе несколько колонок.
- Возьми это. Тут ровно тысяча, - сказал он еврею, внимательно следившему за складыванием золотых колонок. - Променяй их на фальшивые ассигнации и завтра же привези их ко мне в Дубровну. Знаешь?
- Знаю, ваша пресветлость.
- Бери же.
К еврею снова воротилась робость. Он, словно бы крадучись, боязливо подошел к столу, нагнулся к золотым колонкам, точно хотел их понюхать или полизать, опытным глазом пересчитал червонцы, достал из кармана кожаную сумку и колонку за колонкой осторожно, без всякого звону, переложил золото в свою мошну.
- Ступай же. Завтра я жду тебя в Дубровне, - сказал Потемкин, когда еврей бережно положил мошну в карман. - Смотри же, никому ни слова!
- Слушаю, ваша пресветлость.
- Иди же.
Еврей хотел поцеловать край княжеского кафтана, но Потемкин быстро отошел.
- Не надо.
Еврей низко поклонился и подвинулся к двери, не оборачиваясь к ней лицом.
- Постой! Как тебя зовут?
- Берком Изаксоном, ваша пресветлость.
- Хорошо. Ступай.
Еврей беззвучно выскользнул за дверь, точно вор, и так же беззвучно притворил ее. Потемкин остался один. Открытие, сделанное евреем, поразило его.
Так вот откуда эти новые дворцы, эта царственная? роскошь! Со всего света стекаются сюда ласкатели и прихлебатели, да еще какие! Графы, князья, дети султанов… Графы Зановичи, друзья и приятели Казановы, Вольтера и Даламбера… А этот князь Изан-бей? Он султанов племянник, а живет на хлебах у Зорича, как и эти же Зановичи…
- Вот порадую матушку императрицу!.. Бывший ее; фаворит и мой совместник - фальшивый монетчик!.. Да полно, он ли? Надо это дело хорошенько расследовать… Уж не Зановичи ли это? Они теплые ребята: недаром, говорят, в Венеции за их жульничество публично, через палача, повешены были их портреты, когда они сами поторопились улизнуть из рук правосудия… То-то обрадую матушку императрицу… Хорош паренек!..
Потемкин нетерпеливо грыз ногти, что было признаком волнения.
- Но как же это сделать? Подумают, что я из ревности хочу упечь своего совместника… Нет, надо это осторожно обделать, да по горячим следам ловить зверя… Нужен обыск, а при мне это делать неудобно: за гостеприимство да обыск!.. Надо уехать осторожнее отсюда, но как? Какую причину показать? А уехать беспричинно - подозрение возбудишь, тогда и концы в воду спрячут…
Он заходил по комнате. Невозможность найти причину немедленного отъезда бесила его. Наконец он решился и позвонил. Вошел адъютант.
- Я сейчас должен оставить Шклов, - сказал Потемкин, продолжая ходить по комнате, - распорядись насчет лошадей.
- Слушаю, ваша светлость, - был ответ.
- Только не на могилевский тракт, а на смоленский, - пояснил светлейший.
Адъютант выразил безмолвное удивление.
- Я еду на несколько дней к себе, в Дубровну, - отвечал князь на безмолвный вопрос адъютанта, - мне сегодня нездоровится, и я бы был плохим гостем у нашего хлебосольного хозяина… Пойди поблагодари его за гостеприимство и извинись за меня.
- Слушаю-с.
- Да скажи генералу, что, как только я получу облегчение от болезни, я приеду к нему тотчас, а уж от него проеду в Крым.
Через полчаса шестерка лучших коней Зорича мчала всесильного временщика по дороге к Дубровне, по тракту на Смоленск. За ним скакал губернатор и другие власти, не понимая, в чем дело, но вполне уверенные, что любимцу императрицы пришла какая-нибудь блажь в голову… Но какая, этого никто не знал, хотя каждый трепетал за свою шкуру.
II. ФАЛЬШИВЫЕ АССИГНАЦИИ
На другой день в приемной зале потемкинского дома в Дубровне местные власти ожидали выхода князя. Были тут и могилевский губернатор Николай Богданович Энгельгардт, и предводитель дворянства, и некоторые из помещиков.
В это время к крыльцу подъехала почтовая телега тройкой и из нее вышел знакомый уже нам еврей, Берко Изаксон, весь в пыли. Торопливо отряхнув с себя пыль, он взошел на крыльцо мимо стоявших там часовых и смело вступил в приемную. Адъютант узнал его.
- А! Берко! И ты к его светлости? - обратился к нему губернатор.
- Так точно, ваше превосходительство.
- А отчего не ко мне? Ведь я твой губернатор.
Еврей несколько замялся:
- Извините, ваше превосходительство… Я до самих, до светлейшего… У меня государственной важности дело… Сами их пресветлость знают…
- А-а! - протянул губернатор.
- Он и вчера был у светлейшего, - пояснил адъютант. - Доложить? - спросил он еврея.
- Прошу пана… Прошу, ваше превосходительство…
Адъютант прошел в кабинет и через минуту воротился.
- Его светлость ждет, - обратился он к еврею.
Когда Изаксон вошел в кабинет, то увидел, что Потемкин лежит на диване и рассматривает большую карту, растянутую у дивана на полу. То была карта Крыма и Черного моря.
Еврей низко поклонился.
- Ну что, достал? - спросил Потемкин.
- Достал, ваша светлость.
- А сколько?
- О, много, очень много.
И еврей, вынув из-за пазухи толстую пачку, обернутую бумагой, достал из нее сверток сторублевых ассигнаций и робко поднес их князю.
- А! Все новенькие…
- Прямо с завода, ваша пресветлость.
- Хорошо, положи на стол.
Еврей исполнил приказание и остановился в нерешительности.
- А дозволит мне светлейший князь еще доложить? - заговорил он робко, заметив, что Потемкин как бы забыл про деньги и весь сосредоточился на лежащей перед ним на полу карте.
- Что? - спросил он рассеянно. - По этому же делу?
- По этому, ваша светлость.
- Ну?
- Изволите видеть, светлейший князь… Сегодня ночью младший граф Занович и учитель Салморан куда-то тайно уехали…
- Как? Куда? - удивился князь.
- Должно быть, в Москву, а то и за границу… Я догадываюсь, не проведали ли они чего…
- Может быть, ты был неосторожен?
- О нет, ваша светлость! Я осторожнее кошки. А их, кажется, напугал отъезд вашей светлости.
- Так ты говоришь, что уехал младший Занович?
- Так точно, ваша пресветлость, и с ним Салморан.
- Этот кто ж?
- Он же в Шклове учителем, ваша пресветлость, и графам приятель.
- А сам Зорич в Шклове остался?
- Он в Шклове, ваша светлость, он всегда в Шклове.
- Так ты думаешь, они в Москву поехали?
- Наши так говорят, ваша светлость.
- Хорошо, - сказал Потемкин, подумав немного, - если твой извет подтвердится, я тебя не забуду, да и всемилостивейшей государыне о твоем усердии доложено будет. А теперь можешь идти и дожидаться особых распоряжений в Шклове.
- Слушаю, ваша пресветлость.
Когда еврей ушел, Потемкин велел позвать к себе губернатора, который приходился ему сродни.
- Как же это, любезный Николай Богданович, в твоей губернии существует экспедиция государственных бумаг, а ты доселе не донес о том государыне? - спросил князь, приподнимаясь с дивана.
Энгельгардт смотрел на него и не знал, что отвечать.
- Экспедиция, ваша светлость?.. Какая экспедиция?
- Говорю какая: заготовления государственных бумаг.
- Не понимаю, ваша светлость, простите.
- У тебя в губернии делаются ассигнации.
Энгельгардт растерялся было, но скоро оправился:
- Не может быть, ваша светлость!
- А вон посмотри сам, - и Потемкин указал на кипу ассигнаций, что принес еврей.
Энгельгардт взял их в руки и стал рассматривать. Лицо его прояснилось.
- Вы изволите шутить, ваша светлость, - сказал он весело, - это настоящие банковые.
- Нет, не настоящие, государь мой… Есть с тобой сторублевая?
- Помнится, есть.
- А достань да сравни.
Энгельгардт вынул бумажник и достал из него сторублевый билет.
- Вот такая же точно.
- А покажи какая? - спросил Потемкин. Энгельгардт подал.
- Э! Да и у тебя фальшивая, - засмеялся князь, - уж не принадлежишь ли ты, государь мой, к числу фабрикантов?
Энгельгардт совсем смешался.
- Помилуйте, ваша светлость, я всегда служил верой и правдой ее императорскому величеству и за ее интересы готов голову сложить, - сказал он обиженным тоном.
- Так-то так, государь мой, а все ж у тебя ассигнация фальшивая, такая же, как и все эти.
- Я не знаю, - оправдывался растерявшийся губернатор, - это не фальшивая.
Потемкин достал из стола еще одну бумажку и подал ее губернатору.
- Вот настоящая, - сказал он.
Энгельгардт стал сличать.
- Как хотите, ваша светлость, а я никакой между ними разности не нахожу, - говорил он, возвращая бумажку.
- А вот: на моей напечатано ассигнация, а на твоей ассигиация… Вот что, государь мой.
Тут только Энгельгардт понял, в чем дело, и остолбенел: страшное открытие поразило его. Он смекнул, что фальшивыми билетами наводнена вся губерния, если уж и у него, у губернатора, фальшивые в кармане. А тут на столе целая кипа. Между тем он, хозяин губернии, ничего не знает… Это позор. А все этот пархатый жид: не донес ему, а полез прямо к светлейшему… Это его штуки!
В немом смущении он стоял и не знал, куда девать глаза. Лицо его покрылось багровыми пятнами, которые затем заменились мертвенною бледностью.
- Успокойся, - сказал ему Потемкин дружески, - еще не все потеряно… Надо только накрыть птицу в гнезде.
- Да я не знаю, где гнездо, ваша светлость! - смущенно проговорил Энгельгардт.
- А я знаю - в Шклове, и гнездо очень высоко свито, - заметил Потемкин.
- Ужели в замке!
- Может, в замке, может, около замка, только птицы эти в замок летают.
- И Зорич знает об этом гнезде?
- Знает не знает, а яйца из гнезда таскает.
Энгельгардт чуть не вскрикнул:
- Так вот откуда у них миллионы!
Потемкин остановил его.
- Вот что, государь мой, надо тотчас же расставлять силок и ловить птицу на гнезде, - говорил он медленно. - Лишь только я проеду в Могилев, то в ту же минуту поручи уголовной палаты председателю… Кто у вас председатель?
- Малеев, ваша светлость.
- Надежный человек?
- Вполне надежный.
- А умен? Расторопен? Это главное.
- Человек умный… Но отчего бы не мне самому?
- А оттого, государь мой, чтоб не подумали, что в изыскании вины Зорича и его друзей-плутов я велел якобы следовать Энгельгардту, моему родственнику, по моей якобы к Зоричу неприязни.
- Понимаю… Так оно действительно лучше будет.
- Все кончено. Только ты хорошенько внуши этому Малееву, чтоб он в своем следствии не смотрел ни на лица, ни на чины, ни на титулы.
- Понимаю… А ежели, паче чаяния, до самого Зорича что касаться будет?
- Не щади и Зорича, если окажется в подозрении.
- Слушаю.
- Да отряди с ним приличную команду, чтобы оцепить замок… Ты карлов Зоричевых видывал?
- Как же: кто их не знает!
- Они меняли ассигнации, через них действовала экспедиция, а еще показывают на камердинера Зановичева. Знаешь его?
- Знаю и его, - отвечал Энгельгардт, - черненький из итальянцев, с ним из-за границы приехал.
- Да вот еще что: сегодня ночью младший Занович и какой-то там учитель…
- Салморан?
- Да, он… И его знаешь?
- Знаю, ловко в банке играет, правая рука Зорича в сей игре.
- Так видишь ли, государь мой, этот Санморталь, что ли…
- Салморан…
- Ну ладно… Салморан и младший Занович ночью ускакали по московской дороге…
- Ах, плуты!
- То-то, я догадываюсь, не пронюхали ли они.
- Возможно, очень возможно… Не заподозрили ли они чего в вашем внезапном из Шклова отъезде?
- Признаюсь, и меня это беспокоит… Может, они всё следы увезли с собой.
- Так их, ваша светлость, можно еще настигнуть в дороге.
- И я так думаю… Так вот что, государь мой: пошли тотчас же курьера в Москву к главнокомандующему и проси задержать их.