Конечно, было бы великолепно, если бы наши войска ворвались в Минск на плечах отступающих в панике фрицев и с ходу заняли бы все ключевые точки белорусской столицы. Но в том-то и дело, что так бывает только в кино. Ясное дело, что основные силы гитлеровцы эвакуируют заблаговременно, скажем, за день-два до того, как город перейдет в руки наших. Но вполне может быть, что в Минске останутся мелкие отряды и диверсионные группы противника, которые будут держать оборону до последнего, сковывая продвижение наших войск. Завяжутся уличные бои. И освобождение Минска может растянуться на добрый день, а то и два. А за день-два много чего может случиться…
"Эх, если бы в Минске наличествовала разветвленная сеть подполья! - с досадой подумал Соколов. - Тогда подпольщики, заранее предупрежденные нашим командованием, в день "Икс" попросту взяли бы власть в городе в свои руки и удерживали ее до прихода армии. Но в том-то и дело, что подполья в Минске нет - немцы выкорчевали его с корнем еще год-два назад… Есть, разумеется, отдельные, глубоко засекреченные агенты вроде нашего Михаила Ивановича, но они погоды не делают и не смогут одновременно завладеть рычагами управления Минском… А вот буржуазные националисты - они вполне могут кинуться на опустевшие кресла. И помогут им в этом англичане…"
Капитан задумался, припоминая все, что рассказал ему Михаил Иванович о местных националистах. По заданию Центра он вел подробную картотеку минских коллаборационистов и в течение нескольких часов делился Соколову своими наблюдениями.
В результате Соколов пришел к выводу, что во главе националистического военного путча может стоять Алесь Латушка. Этот ярый сторонник независимости Белоруссии явно вел двойную игру - принимая помощь от Германии, он в то же время в узком кругу соратников не скрывал и своих симпатий к Англии и США.
- Вот его фотография. - Михаил Иванович положил на стол фотоснимок. С фотографии на Владимира взглянули умные холодные глаза. Высокий лоб, ранние залысины, тонкий хрящеватый нос и надменно поджатые губы, верхняя из которых украшена черными усами.
- Какие известны подробности его биографии?
- Родился в 1904 году в Бресте. После революции - гражданин Польши. Учился в Белорусской Виленской гимназии, закончил Краковский университет. Ярый сторонник независимости Белоруссии. В 1941 году вместе с наступающими немецкими войсками объявился в Полесье, где помогал устанавливать "новый порядок". Затем активно сотрудничал с немцами в Минске, выполнял какие-то задания оккупантов в Смоленске и Риге.
- Но при этом вынашивает идею белорусской независимости, - задумчиво проговорил Соколов. Михаил Иванович утвердительно кивнул.
- Да, Латушка - парень себе на уме. Немцы, англичане, русские - все их он готов использовать для достижения своих целей.
* * *
День уже перевалил за вторую половину, когда Кастусь Зеленкевич, вымотавшийся как черт, решил передохнуть. Бойцы "Шума" хрупкой цепочкой двигались через поросшие густым смешанным лесом холмы, изредка настороженно перекликаясь. Иногда над их головами густо гудели проходящие на запад самолеты с красными звездами на крыльях. И тогда остро чувствовалась абсурдность всего происходящего. "Мышиная возня перед полным крахом", - думал Кастусь, садясь на трухлявый пень и стаскивая с ног сапоги…
- Эй, фашист, - окликнул вдруг его высокий насмешливый голос.
Зеленкевич обернулся. Из ближайшего кустарника в него целился из автомата очень похожий на него внешне паренек - такой же высокий, синеглазый и русоволосый. Даже одет паренек был в такой же немецкий мундир, как и Кастусь. Только погоны с мундира были спороты, а на груди у него была вышита большая красная звезда.
"Ну наконец-то…" Кастусь с облегчением улыбнулся, и, видимо, эта улыбка показалась партизану обидной.
- Ты чего щеришься? - повысил он голос. - А ну руки вверх, сука!
- Послушай, парень, - вместо ответа проговорил Зеленкевич, - твой отряд большой?
- А тебе-то что? Ты руки вверх давай тяни…
- Слушай, что я тебе скажу… - Зеленкевич со вздохом поднял руки вверх. - Да опусти ты автомат, не собираюсь я бежать и стрелять тоже не собираюсь.
- А ну встать! - Парень повелительно дернул стволом ППД.
- Ты можешь меня выслушать, а?.. Как белорус белоруса, - неожиданно для себя попросил Зеленкевич.
Партизан рассмеялся.
- Это ты-то белорус? Так чего ж на тебе форма фрицевская, а?..
- Так на тебе ведь тоже немецкий мундирчик, - усмехнулся Кастусь.
Парень на мгновение замешкался, не зная, что ответил, и Зеленкевич воспользовался его заминкой.
- Выслушай меня, - упрямо повторил он. - Мы ищем тут английских диверсантов…
* * *
На въезде в Минск легковой "БМВ" попал в огромную пробку. Посреди дороги дымно горел остов немецкого танка, сорванная чудовищным взрывом башня валялась метрах в двухстах от него. Огонь, потрескивая, доедал останки тентов на нескольких грузовиках. На носилках стонали раненые. Солдаты военной полиции, ругаясь, регулировали - вернее, пытались регулировать - движение.
- Наши бомбили, - негромко произнес сидевший рядом с водителем бородач в форме лейтенанта вермахта.
Стриженный ежиком водитель, тоже в мундире немецкого фельдфебеля, одобрительно хмыкнул.
Полтора часа "БМВ" бесцельно кружил по городу, время от времени застревая в заторах. И везде пассажиры машины видели одно - нарастающий с каждым часом хаос, панику, спешную эвакуацию тыловых частей немецкой армии. Видели, как рабочие Организации Тодта достраивали дзоты на главной улице города, как пьяные солдаты пели песню, сидя на крыше бронетранспортера, как маршировала куда-то колонна подростков под бело-красно-белым флагом…
Остановились на берегу реки. В ней, хохоча и повизгивая, купался расчет замаскированной на берегу зенитной батареи. Бородач, хмуро усмехнувшись, кивнул на них:
- Врезать бы сейчас длинной очередью…
- Э, да тебе, Петрович, в пехоту пора, - так же скупо усмехнулся второй.
- Да хоть бы и в пехоту. Надоело по лесам бегать до черта…
Без десяти четыре они направились к оговоренному заранее месту. Неторопливо обогнули с тыла оперный театр, вышли на улицу, при советской власти носившую имя Горького. У длинного здания семинарии уже стояли, покуривая, остальные бойцы, одетые в немецкую форму. Проходя мимо, "фельдфебель" слегка покачал головой, - мол, стойте на месте. И вместе с бородачом свернул в узкий, уходящий вниз, к реке, переулок.
Оба сделали буквально пару шагов и замерли. Из нужного дома, хлопнув дверью, вышел высокий, подтянутый немецкий офицер в чине гауптмана и, не оглядываясь, быстро зашагал по мостовой вниз.
"Фельдфебель" сделал "лейтенанту" энергичный знак, означавший "Оставайся на месте и следи за домом", а сам двинулся за гауптманом вслед. Но путь ему преградила запряженная чалым мерином колымага, медленно выехавшая из ворот приземистого одноэтажного дома. Судя по запаху, распространявшемуся от колымаги, это была ассенизационная повозка.
- Пшел вон, говновоз! - рявкнул "фельдфебель" по-немецки немолодому вознице, который боком сидел на колымаге.
Вместо ответа возница что-то неприязненно буркнул. Мерин, по всей видимости, не собирался спешно уступать "фельдфебелю" дорогу, и тот, зажав рукой нос и ругаясь на чем свет стоит, бросился в обход.
Но этой минуты загадочному гауптманну оказалось достаточным, чтобы исчезнуть. Выйдя к реке, переулок растворялся в узкой пыльной набережной, к которой примыкала настоящая карусель из крохотных безымянных тупичков и закоулочков. Серые дощатые клетушки, пристроенные к кособоким домикам, бегающие через пыльную дорогу куры, сырое белье, развешанное на шестах… Потыкавшись десять минут по этим закуткам, "фельдфебель" заковыристо выругался про себя и повернул назад. Навстречу, обдав его мощным запахом, прочапала повозка ассенизатора…
- Ну что? - одними губами спросил "фельдфебель" напарника, занявшего удобную позицию во дворе напротив.
- Еще четверо вышли, - так же бесшумно ответил бородач, смоля сигарету. - Два обер-лейтенанта и два лейтенанта, с паузами через две минуты. Пошли порознь в сторону центра, к опере. На улице разделились, лейтенанты пошли направо, к Немиге, а обер-лейтенанты - к Хаупт-штрассе…
Оба переглянулись. Провала не ждал никто. Явка была законсервирована НКВД еще в 1941 году и практически не использовалась все эти годы. Ее обошли повальные обыски и аресты, которые потрясли Минск после убийства в сентябре 1943 года гауляйтера Вильгельма Кубе. И вот теперь она была раскрыта. Иначе что делали в этом тихом, непримечательном доме немецкие офицеры?..
- Я сам, - наконец тихо обронил "фельдфебель". - Следи за окнами. Если что - стреляй.
- Есть, - отозвался бородач.
Глава 23
Будучи здравомыслящим человеком, Джим Кэббот прекрасно понимал, что вырваться из Минска на захваченном танке ему не дадут. Это только в кино одинокий герой всех давит, пробивает себе дорогу огнем и в конце концов прорывает кольцо врагов. О взбесившемся танке уже наверняка были оповещены все посты, и где-нибудь его поджидала противотанковая батарея.
Поэтому, когда "Лухс" выскочил на полуразрушенную улицу, примыкавшую к железнодорожным путям, он наклонился к механику-водителю и крикнул ему в ухо по-немецки:
- Жми по прямой на полной скорости! Увижу, что тормозишь, - считай, что труп!
Он нарочно не стал приказывать водителю притормозить у руин. Пускай гонит вперед. Кэббот забрал у немца кобуру с пистолетом и в последний раз прильнул к смотровой щели.
Улица будто вымерла. Обгоревшие стволы деревьев, чудом держащиеся стены - все, что осталось от домов. За танком завивалась желтая, душная пыль. Далеко впереди метались маленькие фигурки, двигались какие-то машины. Видимо, танк решили зажать в клещи.
"Пора", - сам себе сказал Кэббот и, напоследок от души саданув немца ногами по затылку, на ходу спрыгнул с брони танка…
Конечно, велик был риск того, что немец тут же затормозит машину и бросится давить своего угонщика. Но Кэббот рассчитывал на германскую дисциплинированность. Приказали ломить вперед на полной скорости - он и будет ломить. Так и случилось. "Лухс", завывая мотором, быстро умчался вперед.
Прыжок с брони оказался не вполне удачным, пришелся как раз на раненую руку, но все могло бы обойтись и гораздо хуже. Кусая губы, чтобы не выть, Джим пробежал несколько шагов по направлению к полуразрушенному бомбой каменному дому, взбежал на площадку первого этажа и через черный ход бросился во двор. Покосившийся забор, остатки огорода, заросшего буйными сорняками, извилистая тропинка. Еще огород, яблоневый сад, наполовину живой, наполовину мертвый, сгоревший, и маленький ручеек, бормочущий что-то на непонятном языке. Задыхаясь от быстрого бега, Джим прыгнул в ручей и бросился вверх по течению.
* * *
Владимир Соколов возвращался после первого своего знакомства с Минском в неплохом настроении. Сведения, предоставленные хозяином явки, полностью подтвердились. Конспиративная квартира, на которой был не раз замечен Латушка, находилась в большом четырехэтажном доме в центре города. Дело было за малым - установить за этой квартирой наблюдение. И рано или поздно англичане выйдут на нее, ведь должны же посланцы британской разведки установить контакт со своими "подопечными"!
На мосту через Свислочь Соколова остановил патруль фельджандармерии. Проверили документы, командировочное предписание. Все бумаги на имя Карла фон Зейдлица были сработаны идеально, и никаких подозрений Соколов у патруля не вызвал.
В Минске наступил теплый летний вечер. У ветхих деревянных заборов играли в пыли две шелудивые псины, важно вышагивали куры. Искрилась на солнце река. Какая-то женщина полоскала в ней белье. Мальчишки с криками гоняли на пустыре набитый тряпками "мяч". "Странно видеть такие мирные картины в дни войны, - подумал Владимир, поднимаясь вверх по переулку. - И странно таскать на себе эту форму", - усмехнулся он покосившись на свои немецкие погоны.
Закат красиво озарял домик Михаила Ивановича. Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что переулок пуст, Соколов постучал в дверь. Никто не отзывался. Наверное, хозяин отлучился куда-нибудь. "Хорошо, что он предупредил, где прячет запасной ключ", - подумал капитан, вынимая из щели в крыльце ключ и вставляя его в замочную скважину.
В доме было очень тихо. Только ходики тикали на кухне, отсчитывая время.
Почему-то Владимиру стало не по себе от этой тишины. Он бесшумно двинулся в глубь дома, на всякий случай расстегнув кобуру "Вальтера".
Но хозяин уже не нуждался в защите. Он лежал на своей кровати, глядя в потолок расширенными от ужаса глазами. Михаила Ивановича задушили.
Холодея от страшного предчувствия, Соколов быстро взбежал на чердак. И увидел лейтенанта Антона Денисеню, распростертого на окровавленной постели. В отличие от искаженного страхом и болью лица хозяина явки, лицо Антона и после смерти было жестким, нацеленным на бой. Да и встретил свою гибель он с оружием в руках - пальцы Денисени стискивали рукоятку "Парабеллума", а здоровая нога свешивалась с кровати, словно в последний миг жизни он пытался встать…
По лестнице загрохотали шаги. Сам не сознавая, что делает, Соколов рванул из кобуры пистолет. Будь это немцы, он выпустил бы в них всю обойму не раздумывая… Но на чердак поднялись Чёткин и Плескачевский.
- Антон… - негромко, с болью произнес Константин, сжимая кулаки. На глазах молодого офицера блеснули слезы.
"Они были друзьями", - вспомнил Соколов и положил ладонь на плечо Плескачевского:
- Мы отплатим за него, Костя.
Между тем Чёткин быстро, умело осматривал место происшествия. Указал пальцем на глубокую рану на шее Денисени:
- Ножевая. Это специальные ножи с пружиной - нажимаешь на кнопку, и лезвие со страшной силой летит вперед… После смерти Антона лезвие вынули из раны.
- Антон услышал возню внизу, крик хозяина, и схватился за оружие, - медленно проговорил Соколов. - Кобура лежала на стуле, и он не сразу до нее дотянулся. Даже попытался встать, не опираясь на раненую ногу…
- Но выстрелить не успел, - договорил Чёткин хмуро. - Все патроны в обойме.
Тела погибших перенесли в подвал дома.
Уже после десяти вечера вернулись из города Крутиков и Рихтер. Офицеры рассказали им, что произошло в их отсутствие.
- Какие будут соображения? - спросил Владимир, когда пятеро разведчиков уселись за столом в кухне.
- Вариант первый - явку раскрыли немцы, - начал, как младший по званию, Плескачевский. - Но в таком случае почему они не оставили здесь засаду? И почему Антон был убит каким-то странным ножом, а хозяин - задушен? Это совсем не похоже на фашистов. Полагаю, что дом подвергся нападению грабителей. Сейчас в Минске паника, темные личности думают о том, как бы под шумок набить карманы и улепетнуть вместе с немцами.
- Непохоже, - возразил Крутиков, - в таком случае дом был бы перевернут вверх дном. Но ни ценности, ни деньги не тронуты. В комоде хозяина - и советские червонцы, и оккупационные бумажки, и карточки на продукты. Одежда тоже цела… Да и "Парабеллум" у Антона не забрали.
- Вариант второй, - продолжал Плескачевский, - немцы специально обставили все именно так, чтобы мы подумали на бандитов. А когда убедятся, что мы успокоились, решат взять нас тепленькими.
- Слишком хитро, - усомнился Чёткин, - немцы не такие умные, как ты думаешь.
- Ну, немцы разные бывают, - нахмурился Рихтер. - Я попросил бы не обобщать.
- Да о тебе, старлей, речь не идет. Речь о том, что с чего бы это немцы, которым в Минске осталось три-четыре дня сидеть, вдруг станут играть в такие тонкие игры?.. Их методы - покрошить всех из "шмайссеров", полквартала взять в заложники, остальные полквартала - в гестапо. Дешево и сердито.
- Тут ты не совсем прав, Коля, - возразил Соколов, - немецкие спецслужбы действительно могут действовать и грубо, топорно, наподобие того, как ты только что сказал, а могут и поиграть в такое, до чего дойдешь, может быть, полгода спустя, и то если повезет или кто подскажет… Но вот то, что накануне своего бегства они вряд ли стали бы затевать что-то изощренное, - это очень верно подмечено.
- Так кто же, если не немцы и не преступники? - почти выкрикнул Чёткин. - Просто убийцы-маньяки? Пришли, убили всех, кто в доме, ничего не взяли и пошли дальше?.. Бред!
- Будем считать, что перед нами стоит теперь и эта задача, - подчеркнуто спокойно проговорил Соколов, - выяснить, от чьей руки пали наши товарищи.
* * *
Поздним вечером рота "Шума" свернула поиски диверсантов в Заславском лесу. Возвращались в город хмуро. Где-то в отдалении погромыхивала похожая на летнюю грозу канонада.
- Ну что? - сказал Зеленкевич, вышагивая рядом с Бовтом. - Завтра на расстрел? Парашютистов-то как корова языком слизала…
- Всех коров давно в Германию вывезли, - так же мрачно отозвался вице-капрал.
- Слушай внимательно, - понизил голос Кастусь, - после отбоя передашь всем во взводе…
Что именно прошептал Кастусь на ухо соседу, никто не услышал. Солдатские сапоги тяжело топотали по пыльной дороге.
* * *
Оберштурмфюрер Хойзер стоял навытяжку посреди своего кабинета. Штандартенфюрер фон Клюгенау сидел в мягком кресле, заложив ногу за ногу.
- Какие меры были приняты к поиску? - наконец спросил он тихим, вежливым голосом, от которого мороз подирал по коже.
- Поиски ведет наша оперативная группа. Собака взяла четкий след, но примерно через сто метров он оборвался. Там протекал ручей, и англичанин, чтобы сбить нас с толку…
- Я понял, - склонил голову с идеальным пробором Клюгенау. - То есть водитель танка, как вы сказали, не имел к британцу никакого отношения?
- Ни малейшего, штандартенфюрер. По первому же требованию оберкрафтфарер Паукер остановил танк и при задержании не оказал сопротивления. Рассказал все, что происходило. Он уже отдан под суд…
Клюгенау слегка покачал головой, и было непонятно, что именно должно означать это движение.
- Ну что же, оберштурмфюрер, - наконец произнес он, поднимаясь, - признаться, я сожалею, что вынужден задержаться здесь. Однако я предоставляю вам возможность исправить свою ошибку. Завтра к семи утра преступник должен быть обнаружен. Иначе мне придется доложить бригадефюреру Шелленбергу о том, что вы не соответствуете занимаемой должности. А теперь прошу вас, проводите меня в гостиницу.
Багровый от унижения Хойзер щелкнул каблуками и пробормотал:
- Слушаюсь, штандартенфюрер.
"Я найду тебя, чертов англичанин, - думал он, шагая за Клюгенау. - Найду, чего бы мне это ни стоило!"