* * *
- Оберштурмфюрер!.. - Радист роты, он же один из немецких унтеров, преданно глазел на мрачного, невыспавшегося Дауманна. - Вам сообщение из Минска!
Пауль Дауманн сделал еще две глубоких затяжки, выбросил сигаретный окурок и выбрался из палатки. Часы на запястье показывали без пятнадцати семь, а это означало, что через четверть часа истекал срок ультиматума, поставленного им бойцам роты "Шума".
Сообщение было от Хойзера. Он требовал немедленно сообщить, увенчались ли успехом поиски британских парашютистов, в противном случае грозил Дауманну военно-полевым судом.
Рядом с Дауманном преданно торчал роттенфюрер Шпак. Пауль взглянул в его глупое лицо, чувствуя, что накаляется.
- Постройте роту, - процедил он сквозь зубы и, дождавшись, пока Шпак убежит, приказал связисту: - Ответьте Хойзеру: "Вышли на след англичан. Прошу предоставить еще один день. Дауманн".
Через пять минут рота выстроилась перед заславским костелом. Дауманн с ненавистью обвел глазами строй подчиненных ему людей. Тупые славянские рожи, мутные после сна глаза…
- Сейчас семь ноль-ноль, - хрипло проговорил оберштурмфюрер, тыча пальцем в циферблат часов. - Где англичане?
Строй молчал. Дауманн кивнул Шпаку:
- Вы лично будете приводить приговор в исполнение…
- К-какой приговор? - заикнулся роттенфюрер.
- Как какой? Разве я не сказал, что в случае неисполнения приказа пятнадцать человек из роты по моему выбору будут расстреляны? А расстреливать будете вы, роттенфюрер…
Шпак судорожно перевел дыхание, побледнел, но преданно шагнул вперед:
- Я готов, оберштурмфюрер!..
Повисла пауза. Дауманн обводил взглядом строй солдат, выбирая жертву. И тут из первого ряда взметнулся голос:
- Разрешите обратиться, оберштурмфюрер?..
Дауманн недоуменно воззрился на рослого капрала, смело шагнувшего из строя вперед.
- У вас десять секунд, капрал, - брезгливо процедил он.
- Сегодня ночью, около четырех часов, нашей группой был обнаружен бункер, где прячутся англичане, - произнес Кастусь Зеленкевич. - У бункера поставлена охрана.
Сердце Дауманна споткнулось и снова продолжило бег. Неужели?!..
- Как-кого черта, капрал, вы докладываете об этом сейчас? - заревел он. - Неужели нельзя было сообразить своим тупым русским мозгом, что сведения такой важности сообщают немедленно?!
Подскочив к капралу, он изо всей силы ударил его кулаком в лицо. Зеленкевич упал навзничь, заливаясь кровью. Товарищи поддержали его.
- Смирно! - растерянно заорал Шпак.
- Немедленно! - продолжал разоряться Дауманн. - Вся рота!.. К месту, где скрываются английские свиньи!..
Местные жители с удивлением глядели из своих окон на тяжело бегущих куда-то бойцов "Шума". Над улицей взвилась и медленно оседала обратно густая, тяжелая пыль.
На минском ипподроме, примыкавшем к берегу реки, стоял и курил, иногда покашливая в усы, невысокий мужчина лет сорока. Тускло-голубые глаза были холодны и печальны. У мужчины было умное нервное лицо. У Алеся Латушки, одного из лидеров белорусского националистического движения, было тяжело на душе.
Родился Алесь в России, а вырос в Польше - с 1920 года его родной город Брест находился на ее территории. Но в душе всегда ощущал себя только белорусом. Потому и учился в Виленской Белорусской гимназии. А затем целиком посвятил себя делу освобождения родины от московских большевиков и польских панов, разделивших Беларусь после Гражданской войны. Та "независимость", которую получила БССР в составе Советского Союза, его не устраивала, потому что была формальной и целиком подчиненной большевистским догмам, а поляки никакой независимости или автономии, даже формальной, белорусам в составе Польши не предоставили.
Вторая мировая всколыхнула в Латушке надежды на скорое вызволение Беларуси, на то, что немцы предоставят его родине свободу. Ради этого и сотрудничал он с оккупантами, активно участвовал в очищении Полесья от остатков советских войск, создавал белорусскую полицию в Минске. Он терпеть не мог немцев, но видел в них единственную силу, которая могла бы противостоять "москалям". Не раз и не два вспоминал он слова духовного лидера белорусов, вождя народного восстания 1863-64 годов Кастуся Калиновского: "Народ, только тогда заживешь ты счастливо, когда москаля над тобой не будет!"
Не сбылось. Только горе и кровь принесли немцы на его землю. И только в самом конце 1943-го разрешил фон Готтберг создать Белорусскую Центральную Раду, а с созданием армии тянул еще дольше… К тому же Латушка прекрасно осознавал, что все эти шаги призваны только пуще "замазать" сторонников независимости сотрудничеством с гитлеровцами, только сильнее повязать их по рукам и ногам. Иногда он думал о том, как плохо быть маленьким и слабым. Но что поделать - родину и родную кровь не выбирают.
А еще он был очень несчастен. В сущности, у него давно уже не было никакой личной жизни, была только заветная Цель, которой он принес себя в жертву. Возможно, если бы произошло чудо и Беларусь получила независимость, Латушка не смог бы существовать - он уже не мыслил себя без постоянной борьбы с врагами, без чувства опасности и риска. И без ненависти. Он ненавидел немцев, ненавидел поляков, ненавидел союзников, у которых попросил помощи и от которых зависел теперь, ненавидел большевиков. Любил он только несчастную родную страну. Все нормальные люди любят свою родину, но у него это чувство было обостренным до крайности, почти болезненным.
"Ладно, - думал Латушка, выпуская в небо сигаретный дым, - мы еще посмотрим, кто кого… Теперь нужно молиться, чтобы с англичанами ничего не случилось. И тогда мы пойдем ва-банк… Только уходите скорее, господа немцы".
К Латушке подошел Михась Супрун. Его кандидатуру планировал Латушка на должность министра иностранных дел новой Белоруссии. Попросил закурить и, прикуривая, тихо проговорил по-белорусски:
- Готтберг уехал. Хлопцы говорили - Центральная Рада уезжает сегодня.
- В Вильно? - утверждающе спросил Латушка.
Супрун кивнул и продолжал:
- Когда ж англичане-то, а?.. Люди волнуются.
"Я и сам волнуюсь", - подумал Латушка, а вслух сказал:
- Пока время терпит. Где красные?
Супрун сплюнул в реку, затянулся сигаретой.
- Сегодня взяли Могилёв…
Глава 26
Центр Минска горел после очередного налета советской авиации. Стена старого дома на улице, до войны носившей название Интернациональной, рухнула целиком, обнажив нутро чьей-то квартиры на втором этаже. Огонь, жадно рыча, пожирал лохмотья обоев на стене. Горели разбросанные по тротуару чемоданы. В десятке метров валялся толстый альбом с фотокарточками. Он тоже горел…
- Сволочные наци, - сплюнув, проворчал под нос лейтенант Алекс Торнтон, вышагивая по тротуару рядом с товарищами по отряду.
- При чем тут наци? - возразил Крис Хендерсон. - Это же русские бомбы!
- Ну а войну кто начал - русские?..
Группа в составе пяти разведчиков направлялась на явку. Не хватало по-прежнему Джима Кэббота и Ника Честера. О том, что они могли попасть в руки врага, думать не хотелось, но в глубине души англичане уже смирились с потерей боевых товарищей.
В городе царил хаос. По направлению к вокзалу медленно ползли перегруженные людьми в военном и штатском грузовики, автобусы, легковушки и конные повозки, из подъездов домов выносили узлы, чемоданы и ящики. Иногда доносились звуки стрельбы. Надсадные звуки сирены воздушной тревоги приводили всю эту толпу в еще большую панику. И только хлопочущие возле наспех сооруженных дотов и дзотов солдаты и офицеры напоминали о том, что немцы все-таки будут оборонять Минск и не сдадутся без боя…
Нужное здание разведчики заметили издалека. Это был четырехэтажный каменный жилой дом с цифрой "1913" на фронтоне. У подъезда, загораживая собой почти всю улицу, стоял грузовик "Рено" со знаками люфтваффе. Несколько взмыленных солдат грузили в его кузов тяжелые ящики и мебель.
Явочная квартира была на третьем этаже. В дверь позвонил Торнтон. После большой паузы дверь приоткрылась, и мужчина лет 35-ти недоверчиво уставился на нескольких немецких офицеров, стоящих на площадке.
- Вы к кому? - неприязненно проговорил мужчина по-немецки.
- Ваши друзья просили передать, что предложение принято, - медленно произнес Торнтон.
Фраза заставила мужчину засуетиться. У него задрожали руки. Торопливо сняв цепочку с двери, он сделал приглашающий жест и согнулся в почтительном поклоне.
Квартира, куда вошли англичане, состояла из четырех комнат. Мужчина, открывший дверь, проводил разведчиков в самую большую из них. Круглый обеденный стол, два дивана по стенам, книжные шкафы, массивный буфет, большая голландская печь. На стене висели портреты Гитлера, незнакомого англичанам мужчины в старинном сюртуке и групповая фотография людей в штатском и военном, сделанная явно в 1910-х годах.
- Не обращайте внимания, - насмешливо проговорил Алесь Латушка, вставая с дивана и кивая на портрет Гитлера. - Это для конспирации…
Англичане настороженно оглядывались. Хендерсон и Ран встали так, чтобы держать под наблюдением коридор, Додд и Оукли прикрывали входы в прочие комнаты. Торнтон рассматривал человека, который, по-видимому, был у белорусов главным. Нельзя сказать, что его внешность производила большое впечатление, но в тускло-голубых глазах светились ум и сила.
- Прошу прощения, но мне хотелось бы еще раз убедиться, что вы действительно наши друзья, - продолжал Латушка. - Предъявите, пожалуйста, ваши полномочия.
Такой ход событий был оговорен заранее, и потому Торнтон, не споря, извлек из кармана зажигалку и, разобрав ее, протянул Латушке тоненькую непромокаемую бумажку, покрытую мелко написанным текстом. То же сделали и остальные.
Ознакомившись с ней, Латушка удовлетворенно кивнул и улыбнулся.
- Один такой мандат у меня уже есть, - произнес он. - Ваш товарищ нашел нас самостоятельно…
Дверь в соседнюю комнату отворилась, и на пороге появился Ник Честер.
- Черт возьми, Ники!..
Восторг англичан трудно было передать словами.
- Ты жив, старина?!..
- А что мне сделается? - радостно пробасил Честер, тиская друзей в объятиях. - Немного помялся во время посадки, погостил у партизан, и сюда!..
Латушка наблюдал за встречей разведчиков с усмешкой.
- Позвольте говорить с вами на вашем родном языке, - перешел он на английский. - Я учил его в Кракове…
- Здесь нет лишних ушей? - недоверчиво поинтересовался Хендерсон.
- Нет, не беспокойтесь. Вы, судя по вашему внешнему виду, добрались до Минска не без приключений и, вероятно, устали. Сейчас будет обед. А потом мы обсудим с вами план дальнейших действий…
* * *
Атмосфера, царящая в Минске, неимоверно злила старшего Особого отряда НКВД. На фоне паники и хаоса несколько солдат вермахта, мирно собравшихся в кружок и калякающих о том о сем, возбуждал бы обоснованные подозрения. Поэтому для совещания он завел свою группу в развалины недавно разбомбленного дома на южной окраине города. Машинально взглянул на часы - было без пятнадцати семь утра.
- Итак, что мы имеем? - мрачно заговорил "фельдфебель". - С явки смершевцы ушли. И это очень скверно, потому что теперь мы не знаем, где искать их в Минске. С другой стороны, двух из их отряда мы ликвидировали. Это безусловный плюс…
- Предлагаю методично курсировать по центру, - предложил бородатый "лейтенант". - Минск невелик, рано или поздно мы столкнемся с нашими клиентами.
- А ты их в лицо знаешь? - мрачно спросил "фельдфебель".
Бородач почесал кадык:
- Только по званиям. Один гауптманн, двое обер-лейтенантов и двое лейтенантов. Ну, еще особенности фигуры… Но тут никаких особенностей как раз нет. Все высокие, стройные, поджарые. Лиц в сумерках я не видел.
- То-то и оно, - хмуро кивнул старший. - Что, будем отстреливать всех стройных обер-лейтенантов и лейтенантов подряд?
Бойцы хмуро молчали.
- Ладно, - махнул рукой командир группы, - пока отдыхаем. Петрович, давай связь с Центром, доложим об успехе…
Бородач скинул с плеча небольшую сумку, в которой размещалась портативная рация английского производства.
* * *
По приказу Соколова его группа ушла с проваленной явки в час ночи и, рассредоточившись, прождала до утра в развалинах окрестных зданий. Вместе с Владимиром остался лейтенант Плескачевский.
- Товарищ капитан, - сонно прошептал он, когда на улице уже рдела заря, - я знаете что забыл рассказать?.. Когда мы с явки уходили, я немецкий мундир Антона забрал…
- Зачем? - не сразу сообразил Соколов.
- Так там же удостоверение в подкладку зашито…
"Молодец парень, - с одобрением подумал Владимир. - А я-то хорош! Так бы и остался мундирчик с секретной информацией внутри!" Но тут Константин продолжил:
- …я посмотрел, а там все распорото.
- Что распорото?
- Подкладка. В том месте, где было зашито, распорото аккуратно и нет ничего.
- Нет?..
Сон как рукой сняло. Значит, тот, кто убил Михаила Ивановича и Антона, догадался вспороть подкладку мундира Денисени и вынул мандат, удостоверявший его полномочия… Теперь он знает, что Антон был офицером Особого отряда "Смерш" НКО СССР!
- Черт… - процедил Соколов. - Это же серьезнейшая проблема!
- И я так думаю, товарищ капитан, - невесело поддакнул лейтенант. - Значит, теперь уже нет никаких сомнений в том, что в дом наведались не просто грабители…
- А кто?
- Немцы. Немцы наверняка уже сталкивались с таким способом снабжать наших разведчиков документами… Немцы или…
- Что "или"? - строго спросил Соколов.
Плескачевский пожал плечами:
- Или те, кто связан с нашими и знает о такой практике.
От второго предположения Владимир сразу отмахнулся. А вот немцы… Теперь они в курсе, что в Минске действует Особый отряд "Смерш". И, может быть, уже привели в действие какой-нибудь план перехвата и тотальной проверки.
- Ладно, - наконец процедил он сквозь зубы. - За то, что заметил важную деталь, выношу благодарность за то, что сообщил об этом с запозданием - порицание. Давай спи дальше, Костя… День у нас напряженный - будем по очереди караулить конспиративную квартиру, куда должны прийти англичане…
Глава 27
Оберштурмфюрера Дауманна колотило от волнения. Время от времени он оборачивался на бегу и начинал кричать:
- Живее, живее, свиньи! Тот, кто лично возьмет англичанина, получит Железный крест из моих рук!
О Железном кресте он добавлял так, для красоты. Но на солдат, по-видимому, это произвело впечатление. Бежали они старательно, тяжело дыша и отдуваясь.
Наконец бегущий впереди капрал, тот самый, который заявил из строя, что нашел убежище десантников, перешел с бега на шаг и вскинул оружие наизготовку. Дауманн понял, что бункер парашютистов близко, и тоже выдернул из кобуры "Вальтер".
- Тихо! - произнес Зеленкевич, поднимая правую руку вверх. - Вот они!..
Стиснув рукоятку пистолета, Дауманн шагнул вперед. Рядом с ним, старательно сопя, шли роттенфюрер Шпак и два немца-унтера.
Больше всего убежище англичан походило на вход в заброшенную медвежью берлогу. Дауманн уже открыл было рот, чтобы высказать свое недоумение по этому поводу, когда увидел в непосредственной близости от себя ствол автомата, нацеленный ему в грудь. Чуть повыше ствола качалось молодое улыбающееся лицо.
Оберштурмфюрер стремительно обернулся, но то, что он увидел, оптимизма ему не добавило. На широкую поляну, где сгрудилась рота, высыпало уже не меньше двухсот разномастно одетых вооруженных людей. Все они целились в солдат "Шума" и, что самое странное, никакого сопротивления бойцы роты явно не собирались оказывать. Они дружно складывали свои винтовки на землю и поднимали руки.
А капрал, строевым шагом подойдя к заросшему густой бородой партизанскому командиру, четко отрапортовал по-белорусски:
- Спадар командир, рота "Шума" в полном составе с оружием прибыла в ваше распоряжение. Готова сражаться с фашистами. Капрал Зеленкевич.
Поляну внезапно разорвал тонкий, заячий крик. Это роттенфюрер Шпак, размахивая руками, рванулся куда-то в сторону, но грянул выстрел, и бывший младший лейтенант госбезопасности рухнул наземь, жалко вывернув набок голову.
- Ну а ты чего встал? - сурово окликнул Дауманна паренек, целившийся ему в грудь из автомата. - Или не знаешь, что в таких случаях делают?..
Пауль Дауманн не понял обращенных к нему русских слов, но медленно, как во сне, выронил на траву пистолет и поднял ватные, сразу вспотевшие руки. Ему казалось, что все это происходит не с ним. Вслед за начальством подняли руки и два немца-унтера.