До встречи жизнь их складывалась по-разному. Элиза была высокородной саксонкой, далеким потомком Эгберта, объединившего семь англосаксонских королевств в одно – Англию и ставшего ее королем. Бриан же был бретонцем, да еще внебрачным ребенком. До первого замужества Элиза была придворной дамой, он же провел молодость в бесконечных странствиях. Бриан побывал в Нормандии и Англии, дважды путешествовал по Германии, посетил Италию, Фландрию, где едва не умер от простудной болезни.
Элиза впервые вышла замуж в четырнадцать лет и шесть лет спустя овдовела. Она ожидала, что король сразу же пошлет ей жениха, но тот сделал это лишь спустя три года. Такая разборчивость монарха была естественной. Уоллингфорд – стратегически важный пункт, вместе с Оксфордом и Редингом он охраняет западные подходы к Лондону. Многие бароны, алчущие новых земель, осаждали короля просьбами разрешить жениться на леди Элизе, но неизменно получали отказ. Не раз Генрих I признавался, что предназначал молодую вдовушку для своего седовласого фаворита, но Бриан в те годы и не думал о женитьбе. Когда же наконец он попросил короля отдать ему Уоллингфорд, Генрих был изрядно удивлен: "Зачем тебе вешать на шею вдову? Ты же вправе попросить себе любую крепость и без придатка. Правда, леди Элиза женщина прекрасная, но… но неужели ни одна юная красавица не пришлась тебе по сердцу?"
Король угадал. Легкомысленные красотки Бриану изрядно успели надоесть, и он всей душой тянулся к умной женщине, пусть даже и более начитанной, чем он сам. Втайне он желал прослыть одним из самых образованных людей в Англии, но его бурная прошлая жизнь, жизнь воина и доверенного посланника короля, не оставляла ему времени для чтения. Он выбрал супругу, рассчитывая найти в ней лишь умную собеседницу, – но судьба преподнесла ему неожиданный сюрприз.
Элиза помогла мужу изучить и почувствовать красоту известных в те годы эпических поэм, баллад куртуазных поэтов. Аккомпанируя себе на девятиструнной лютне, их распевали странствующие трубадуры. Молодая пара не могла себе позволить держать на службе менестреля, но редкий месяц проходил без званых музыкальных вечеров, без куртуазных баллад, где любовь всегда была источником изысканных, возвышенных страданий рыцаря и его прекрасной дамы.
Бриан, в свою очередь, учил молодую супругу быть более изобретательной и желанной в постели. Он старался не думать о ее первом муже, поняв, что тот был явно лишен воображения и темперамента. Оба по-своему преуспели: Бриан в изучении и понимании любовных баллад, Элиза – в страстных ласках. И все же за пять лет семейной жизни она ни разу не забеременела и в глубине души терзалась этим.
Встреча с супругом вновь напомнила о тайном горе, но спросила она о другой женщине:
– Была ли королева Англии в эти дни во дворце?
– Да, но она не участвовала в заседании Большого совета. Она предпочла эти дни посвятить молитвам…
– Так в ее состоянии нет никаких перемен? – живо спросила Элиза и слегка покраснела.
Бриан с сочувствием посмотрел на нее.
– Нет. Лекари говорят, что она никогда не сможет иметь детей. Она просто физически не способна родить.
Элиза опустила глаза.
– Возможно, это король…
– … не способен иметь потомство? – продолжил за нее Бриан. – Сомневаюсь, милая, ведь он произвел на свет уже двадцать внебрачных детей.
Он взял ладонь жены в свою руку, их пальцы тесно переплелись. Они неспешно и молча пошли к подвесному мосту, думая каждый о своем. Наконец, глядя в сторону, Элиза спросила как можно равнодушнее, словно совсем не интересуясь ответом:
– В Лондоне вы, конечно, видели дочь короля Матильду?
Бриан насупился.
– Нет, она вместе со своим отцом сейчас в Нормандии.
Он пристально смотрел на супругу, но она не стала продолжать этот опасный разговор. Однако Бриан понимал, что его не избежать. Элиза даст волю своим чувствам и спросит, верны ли слухи о прошлых отношениях дочери короля и будущей наследницы короны с Брианом Фитцем. И тогда он расскажет ей всю правду. Всю.
Варан, констебль уоллингфордского замка, неукоснительно придерживался в своей жизни двух правил: оставаться всегда любящим и послушным сыном своих родителей и безоговорочно верным королю и своему хозяину. Первое правило не требовало усилий, поскольку Варан не помнил ни отца, ни матери, не знал, как они выглядели, но не сомневался, что оба были физически сильными, упрямыми и чертовски уродливыми. Так или иначе, их отпрыску все эти качества перешли в полной мере.
Огромный, плосконосый саксонец по прозвищу Каменная Башка многое повидал за свою долгую жизнь. В молодые годы мало кто так заслуживал виселицы, как он. В четырнадцать лет он стал наемником и участвовал в первом Крестовом походе, прошел через Европу, Босфор и Малую Азию в Палестину, где отличился во время страшной резни и кровавого захвата у сельджуков Иерусалима. Он мог остаться на Святой земле, но предпочел вернуться домой, к своему хозяину графу Алану Железная Перчатка.
Варан нанялся к графу перед началом Крестового похода потому, что Железная Перчатка платил лучше, чем любой другой вельможа. Отряд графа составляли бретонцы, и юный саксонец поначалу смотрел на них с презрением. Но за шесть месяцев похода он понял, что не только в Саксонии могут рождаться настоящие воины, и умерил свою гордыню. Когда крестоносцы достигли границ Сербии, Варан сумел отличиться настолько, что был произведен в сержанты. Три недели спустя он занял место в свите Железной Перчатки.
Как единственный саксонец среди более чем сорока бретонцев, говорящих на особом наречии, Варан был вынужден держать с ними ухо востро, подтверждая свое мужество и силу. Он был один против этих неутомимых в своей изобретательности врагов, поставивших себе цель сломить силу его духа. Так день за днем, месяц за месяцем издевались они над ним. Доведенный до бешенства своими мучителями, Варан задушил одного из них запасной тетивой от лука. Такое преступление обычно каралось немедленной смертью, но Железная Перчатка неожиданно проявил нехарактерную для него мягкость и спас молодого саксонца от виселицы. Вместо этого он лично сжег ему подошвы ног раскаленным железным прутом, а затем приказал следовать за всадниками пешком. Хрипло дыша и обливаясь потом, Варан тащился за ними через пустынные горные районы Сербии день, два, неделю… Каждый шаг острой болью отзывался во всем теле. Язвы стоп кровоточили и гноились, но он упрямо шел за отрядом. Бретонцы напрасно ждали от него мольбы и стонов. Каждый раз, оглядываясь, они видели саксонца – близко ли, далеко ли – он упорно хромал вслед за ними, опираясь вместо костыля на древко сломанного копья.
На восьмой день, с трудом раскрыв залепленные пылью, отекшие веки, он увидел одного из рыцарей графа Алана. Тот подвел к Варану испанского коня и с невольным уважением сказал: "Граф просил передать, что больше не нуждается в твоей лошади". Это был не конь Варана, но какая разница. Главное, строптивый саксонец все-таки заслужил прощение Железной Перчатки.
В 1099 году девятнадцатилетний саксонец, пройдя суровую школу в походах, вкусив вдоволь лишений, ран и болезней, вернулся в Бретань вместе со своим хозяином. Спустя год женщина из Реннеса уведомила графа Алана о рождении его сына. Она просила вельможу признать младенца или хотя бы выделить средства на его содержание. Граф немедленно заплатил матери за хлопоты, а мальчика забрал к себе в замок и во всеуслышание объявил своим внебрачным ребенком. Сына Алан назвал Брианом. Он воспитывался вместе с законными детьми, как равный среди равных. Вот только на часть наследства Железной Перчатки претендовать не мог…
Второго августа того же года Уильям Руфус, король Англии, был случайно убит во время охоты. Спустя три дня трон наследовал брат Руфуса Генрих, младший сын Вильгельма Завоевателя. Когда известие об этом достигло Бретани, граф Алан созвал давних, преданных друзей и отправился защищать владения Генриха в Нормандии, их тот отнял у старшего брата Роберта. Варан последовал за ним. Это путешествие длилось девятнадцать лет и завершилось лишь со смертью графа Алана. Его сын Бриан стал одним из самых молодых рыцарей при дворе короля Генриха I.
К тому времени Варан устал от Востока и от бурной жизни странствующего воина, бурной, полной опасных приключений. Он затосковал по родине, хотя никогда не имел в Англии дома и почти забыл язык предков. Часто Варан вспоминал о Бриане, чьим наставником когда-то был. В последние годы они встречались очень редко, но суровый вояка так прикипел сердцем к юному отпрыску своего прежнего хозяина, что мечтал только об одном: как со временем поступить к Бриану на службу.
Он достиг Дувра весной 1120 года – покрытый шрамами, но еще полный сил ветеран пятилетнего первого Крестового похода и бесконечной кампании в Нормандии, профессиональный солдат, искушенный в боевом искусстве, чье слово ценилось на заседаниях военного совета наравне с мнением вельмож. Он ступил на землю Англии, отлично зная себе цену и готовый снисходительно выслушивать восторженные крики: "Герой! Смотрите, вот идет герой – гроза сарацин!"
Но придворные короля Генриха I совсем иначе посмотрели на могучего воина. Они увидели в нем монстра с расплющенным носом, лицом, покрытым рубцами, маловразумительной речью, прямолинейными поступками, грубыми манерами. Саксонец был им неприятен. При каждом удобном случае они приказывали ему не мозолить глаз и гнали прочь. Словом, Варан был встречен так же, как и тысячи других крестоносцев. Простой солдат ценился только на поле боя, вне его он был фокусником без реквизита, рыбой без воды. Он служил живым укором тем, кто предпочел добиваться почестей в дворцовых интригах, и потому Варан не мог рассчитывать на справедливое к себе отношение.
Оскорбленный таким небрежением до глубины души, Варан снял кольчугу и занялся тем ремеслом, какое только смог найти. Он мастерил луки и арбалеты, выделывал сбруи для боевых коней, ворочал глыбы в каменоломне. Три года скитался по Англии и Уэльсу, пока в злую зиму 1123 года не был взят в качестве слуги в замок барона Роджера д'Оилли, богатого вельможи, владевшего обширными землями в Беркшире и вблизи Оксфорда. С этого момента жизнь Варана резко и неожиданно изменилась – ведь супругой барона была высокородная саксонка по имени Элиза, а замком на берегу Темзы – неприступный Уоллингфорд.
Когда три года спустя старый Роджер умер, леди Элиза выбрала Варана своим телохранителем. И с этого времени у нее не стало нужды о чем-либо беспокоиться – покрытый шрамами отважный ветеран был всем сердцем предан ей. Каждый из посетителей замка, претендовавших на руку Элизы, сразу же натыкался на его суровый, изучающий взгляд. Подобно своей хозяйке, Варан также находил, что все эти женихи не стоят и пенни.
Так все и продолжалось, пока однажды в ворота не постучался молодой, хоть и седовласый всадник и не сообщил не без самодовольной улыбки, что приехал по приказу короля Генриха I как будущий лорд Уоллингфорд.
Варан злобно посмотрел на него с вершины деревянного частокола… и внезапно издал радостный вопль. Отбросив обычную для него степенность, он, словно мальчишка, помчался навстречу сыну Железной Перчатки.
Этот день навсегда остался в памяти старого солдата. Но еще более радостным он оказался для Бриана Фитца. Наконец он сумел высвободиться из могучих объятий Варана, и они пошли к подвесному мосту, здесь рыцарь впервые увидел юную хозяйку замка и был поражен красотой леди Элизы…
В первый же день после прибытия из Лондона, сразу после обеда, Бриан решил разобраться с фальшивомонетчиками. В зале цитадели на первом этаже Варан устроил выставку приспособлений, найденных в тайнике под полом, с помощью которых мошенники занимались своим промыслом. Шагая вдоль длинного стола, констебль брал в руки поочередно каждый предмет, демонстрировал его Бриану и объяснял его назначение. Сидевшие неподалеку под присмотром охраны трое фальшивомонетчиков с безнадежным видом следили за происходящим. Им не повезло, что граф приехал так быстро из Лондона. Они вполне могли отделаться от членов городского совета взяткой или даже простой угрозой. Но с Брианом Фитцем шутки были плохи.
– … А это литейная форма, – указал рукой на стол Варан. – Рядом котелок для плавки металла…
– Откуда ты знаешь? – заинтересовался Бриан. – Почему не для варки овощей?
– Хм-м-м… его можно использовать и для этого. Но если вы поскребете ножом стенки, то увидите на нем следы серебра. Ха, никогда я не видел посеребренный котел для варки супа!
– Согласен. А что в этом мешке?
– Подделывать монеты можно разными путями, милорд, – пояснил Варан. – Здесь находятся острые лезвия, с помощью которых мошенники соскребали часть серебра с монет. Стружки шли на переплавку в котел, а чуть облегченные монеты – в оборот. Тут и маленькие свинцовые пробки. Они высверливали дыру в центре пенни и вставляли туда свинец, затем вновь отштамповывали монету, после чего она становилась почти неотличимой от других. Таким путем из пяти монет можно сделать шесть. Но, судя по размеру этих пробок, фальшивомонетчиков отличала особая жадность. Им, вероятно, удавалось делать даже семь из пяти.
Варан показал хозяину множество свинцовых кружочков.
– Они выплавлены из чистого свинца. С одной стороны на них штамповалось изображение головы короля, с другой – креста, как на обычных пенни. И все дела!
Бриан засомневался:
– Хотя люди порой и бывают излишне доверчивы, но все же никто не примет свинец за серебро.
– Сомневаюсь! Эти жулики просто не успели завершить свою работу до конца. Они покрыли бы свинцовые монеты серебром – тогда их не отличишь от настоящих!
Бриан поднес поближе фальшивую монету и оглядел крест на одной ее стороне. Пенни была самой ходовой монетой в королевстве, но курица стоила полпенни, а мера вина – четверть. Поэтому в случае необходимости монету ломали по линиям вырезанного на ней креста. Таким путем получали полпенни и четверть пенни – фартинг.
Бриан швырнул подделку на стол и повернулся к фальшивомонетчикам.
– Вы по-прежнему отказываетесь признать свою вину? – сурово спросил он. – Я готов выслушать ваши оправдания.
Он ждал, но трое безмолвствовали.
– Хорошо, – вздохнул барон. – Будем считать, что молчанием вы признались в своем преступлении. – Он взглянул на пожилого мужчину, отца семейства фальшивомонетчиков. – Ты помнишь, старик, что случилось в Винчестере лет десять назад? Главный судья собрал более девяноста чеканщиков монет и попросил объяснить, почему они позволили наводнить страну поддельными монетами. Какие они приводили доводы, я не знаю, но, видимо, недостаточно веские, потому что все, кроме троих, лишились своих правых рук. Это было суровое предупреждение для самонадеянных мошенников. Я не вижу причин, почему с вами надо поступить мягче. Вы богатели, а Англия – беднела. Дай таким, как вы, время, и вы станете, подобно королевскому монетному двору, чеканить монеты. Я не позволю вам сделать это. Как главарь, ты будешь лишен правой руки, старик, – продолжил Бриан, жестко глядя на преступников. – Твой племянник потеряет левую руку. А что касается сына, то он слишком юн и с детства находился под твоим дурным влиянием. Он заслуживает снисхождения и будет лишь выслан из страны. Ваше имущество, кроме одежды, что сейчас на вас, будет продано, и вырученные деньги вместе с вашими запасами серебра перейдут в королевский монетный двор в Лондоне.
Он кивнул стражникам. Те увели мошенников, так и не проронивших ни слова.
Бриан спросил своего констебля:
– Здесь не произошло ошибки? Они все были замешаны в этом деле?
Варан раздраженно проворчал:
– Более того, мой лорд, своим грязным промыслом они занимались несколько лет.
– Тогда почему вы их не взяли раньше?
– Они скрывались где-то на юге страны и появились вновь в нашем городе совсем недавно.
Варан помедлил, а затем неохотно добавил:
– Жаль, мой лорд, что вы не поговорили со мной перед тем, как судить этих мошенников. Дело в том, что этот старик… он был одним из тех трех, кто десять лет назад сохранил свою руку в Винчестере.
Глава II
ОТТЕПЕЛЬ
Декабрь 1135
Ранняя оттепель растопила снег, последние трое суток шел непрерывный дождь. Вода стучала по шлемам воинов и струйками стекала на промокшие насквозь плащи. По лицам пробиравшихся через лес людей хлестали ветви, но им некогда было обращать внимание на такие неудобства, так они спешили. И не было обычных привалов с традиционной игрой в кости, фехтованием, обменом непристойными историями и смакованием подогретого вина.
Наконец они подошли к низкому каменному домику, вокруг которого царило непривычное оживление. Священники и бароны, придав лицу постное выражение, то входили, то выходили оттуда, обменивались тихими фразами и многозначительно молчали, не отвечая на вопросительные взгляды толпившихся вокруг воинов.
Дождь превратил землю в жидкое месиво, люди вязли по щиколотку в перепревших опавших листьях и побуревшем папоротнике-орляке. Лица ожидавших были мрачны и влажны – но не от горя или слез, нет. Они притворялись скорбящими о неизбежной смерти короля.
У охотничьего домика в нормандском лесу многие воины находились уже шесть дней. Легкий морозец сменился проливным дождем. Ожидание становилось невыносимым. Мысленные проклятия сыпались на весь белый свет. Они умоляли Господа побыстрее прибрать к себе душу заболевшего короля Генриха I, пока его свиту окончательно не поглотит слякоть.
На шестой день больного короля навестила депутация из знатных графов. Среди них был старший незаконнорожденный сын короля Роберт Глостерский. Они собственными глазами хотели убедиться, действительно ли король при смерти, как об этом гласила людская молва. И, конечно, им было необходимо узнать имя преемника английского монарха. Неповоротливые в своих толстых, отделанных мехом плащах, графы столпились у порога, а затем неуклюже преклонили колена вокруг кровати, освещенной свечами.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять безнадежность состояния Генриха. Только неделю назад он казался здоровым, плотным мужчиной, выглядевшим моложе своих шестидесяти семи лет. Его крепкий организм и не принимал лишь козьего молока да любимых им вареных в вине миног. Король прибыл в нормандский лес, движимый неуемной страстью к охоте. Пустив собак по следу, он загнал своих баронов больше, чем бедных оленей. Ночью после успешной погони король пренебрег советом лекаря и отведал миног. Спустя час он слег, жалуясь на спазмы в желудке. Наутро началась неукротимая кровавая рвота, и тогда в расположенный в двадцати милях Руан был послан гонец за архиепископом Хагом. Тот еще успел принять королевскую исповедь – дважды, поскольку Генрих говорил очень невнятно и тихо.
Графы в ужасе смотрели на изменившееся до неузнаваемости лицо короля и не могли поверить, что еще недавно этот, теперь полуживой призрак мог без устали несколько часов подряд лихо скакать на лошади. Человеком он был сильным и властным, умевшим дать отпор врагам. Казалось странным, что такого здоровяка могла свалить тарелка вареной червеобразной рыбы.
Роберт коснулся руки отца. Кожа умирающего была холодной и влажной. Веки короля приподнялись, и он посмотрел на лица окружавших его вельмож мутным, бессмысленным взглядом. Он не осознавал, где находится, не узнавал сына. Генрих тихо пробормотал что-то невнятное, и вельможи наклонились над ним, капли с их мокрых плащей упали на одеяло из овчины.
Один из них раздраженно спросил: