Капитан Перережь Горло. Западня - Джон Диксон Карр 2 стр.


Заржала лошадь. Ханс Шнайдер, собиравшийся проехать мимо разгоряченной орудийной команды, вновь натянул поводья, обнажив зубы в заискивающей улыбке.

- Месье! - обратился он к юному лейтенанту д'Альбре. - Случайно я услышал, как вы упомянули нашего убийцу. Я Шнайдер из берсийских гусар. Возможно, мое имя или лицо вам знакомы.

- Какого дьявола, - пробормотал уитер-офицер, выражая те же чувства, что недавно Жюль Дюпон, - мы должны знать в лицо или по имени младшего гусарского офицера?

Шнайдер не снизошел до того, чтобы обратить на это внимание.

- Я слышал, - продолжал он, - что произошло еще одно убийство. Допустим! Но болван гренадер утверждает, что другие часовые наблюдали за жертвой и ничего не видели. Неужели это правда, месье?

Лейтенант д'Альбре покраснел, как девушка, и закусил губу.

- Да, это правда! На часового напали спереди - как на Соломона из 7-го полка легких пехотинцев. Но этот убитый имел возможность выстрелить в любого, кто бы ни приблизился к нему; он стоял, ярко освещенный на несколько метров вокруг себя! И все же двое свидетелей, которые смотрели прямо на него, клянутся, что он был один, когда вскрикнул и пошатнулся.

- Ну и ну!

- Здесь находится генерал Савари, - продолжал лейтенант д'Альбре, - глава нашей военной полиции. Хорошо бы он нашел убийцу, прежде чем вспыхнет мятеж. Никто не может говорить ни о чем, кроме капитана Перережь-Горло. И что же, месье, по-вашему, делает генерал Савари? Ничего!

- Савари глупец - все это знают.

- Генерал - хороший солдат и не претендует на избыток ума. Но по крайней мере, он должен попытаться…

- Если они в самом деле хотят поймать убийцу, - заявил Шнайдер, - то им следует поручить это человеку, у которого хватит мозгов, чтобы арестовать его. Им нужно ехать в Париж.

- В Париж?

- За старым рыжим лисом Фуше! Вы, очевидно, хотите сказать, что большинство штатских не стоят того, чтобы на них тратить порох. Согласен с вами. Но Фуше, судя потому, что я о нем слышал, знает, как держать собак на цепи, а толпу на подобающем месте.

Старый унтер-офицер уставился на Шнайдера и, не удержавшись, громко присвистнул. Хотя в Великой армии с презрением относились к ужасному министру полиции, о ком говорили, будто он держит пять тысяч шпионов только в одном Париже, все же Шнайдер не мог назвать более могущественное имя, чем Жозеф Фуше.

- Как бы то ни было, - добавил он, испытывая тайное удовольствие, скрытое за надменным выражением лица, - это не ваше и не мое дело. Кто был убит прошлой ночью? Из какого он полка?

- Официально об этом еще не объявляли, но…

- Продолжайте, молодой человек. Я скажу вам, когда услышу достаточно.

- Ну, все знают, что это был гренадер Жуайе из морской гвардии.

- И при ярком свете, говорите? Где же среди ночи часовой может оказаться при ярком свете?

- Как это - где? - воскликнул лейтенант д'Альбре, окончательно забыв об осторожности. - Неужели вы не понимаете, что это убийство могло произойти только в одном месте?

- Ш-ш! - предупреждающе зашипел унтер-офицер. - Мой лейтенант!

Шнайдер отвернулся, его пересохшие от пыли губы пробормотали какое-то слово, которое артиллеристы не смогли расслышать. Поправив кивер, он тут же пустился в галоп и спустя полминуты был уже недалеко от цели.

Позади и слева от него возвышался верхний город с семафором на ратушной башне. Впереди, почти что на краю утеса над сверкающими водами Ла-Манша, виднелся длинный деревянный павильон императора с отделанным стеклом фасадом.

Ночью и днем, обитаемый или пустующий, он бдительно охранялся гвардейцами или морскими пехотинцами, которые патрулировали за высоким деревянным забором, стоявшим на некотором расстоянии от павильона. Сейчас там расхаживали четверо гвардейских гренадеров с мушкетами на плечах и красными плюмажами, развевающимися на меховых киверах.

Шнайдер бросил задумчивый и слегка насмешливый взгляд на павильон, затем окинул глазами флагшток, несколько меньших размеров павильон адмирала Брюи и маленькую хижину с конической соломенной крышей, в которой, словно дикарь, ютился маршал Сульт.

Гусарский лейтенант направился туда, когда послышавшиеся внизу оглушительные вопли заставили его повернуться. В общем потоке ругательств, который исходил от людей, плясавших от бешенства на берегу, выделялись два голоса.

- Английский корабль! Тот же самый!

- Где?

- Да вот же, болван! Смотри!

- Всегда тот же самый? Ты уверен?

- Абсолютно уверен! Господи, да где же наша артиллерия? Ответом послышался грохот орудийных залпов, словно

расколовший небо надвое.

Некоторые английские крейсеры умудрялись проплывать под батареями и давать бортовой залп. Но этот, самый нахальный из них - сорокачетырехпушечный фрегат "Медуза" - никогда не делал ни одного выстрела.

Подгоняемый свежим бризом корабль находился прямо на линии между фортом Криб и Деревянным фортом.

Лейтенант Шнайдер проскакал мимо императорского павильона на край утеса. В третий раз он приподнялся в стременах над зебровым чепраком. Ветер свирепо набросился на него, обжигая глаза, но он все же мог ясно видеть происходящее на серо-зеленых волнах Ла-Манша.

Хотя "Медуза" еще находилась далеко, Шнайдер различал коричнево-красные обводы ее корпуса и солнечные отблески на двух орудийных палубах. Из хижины с конической крышей вылез похожий на обезьяну маршал Сульт. Он остановился, поднеся к глазам подзорную трубу. Золотые дубовые листья сверкали на его маршальском мундире, большая треуголка рельефно выделялась на фоне пламенеющего небосвода. В мощную трубу он мог видеть даже морщины на лице стоящего на квартердеке капитана "Медузы", который пока еще не снизошел до пользования аналогичным оптическим прибором.

- Подходит ближе! - послышались крики с берега. - Чтоб ей пусто было! Неужели наши артиллеристы ослепли?

- Но признай - эти ребята отличные моряки!

- Плевать я на них хотел! Ну, скорее, продырявьте ей шкуру!

Теперь уже без подзорной трубы можно было разглядеть матросов на палубе и заплаты на белоснежных парусах фрегата, и если не услышать, то вообразить треск парусины надуваемых ветром марселей. Когда "Медуза" повернулась бортом, кто-то из Деревянного форта наконец попал в цель.

Пушечное ядро разнесло бушприт, и торжествующие крики на берегу почти заглушили канонаду. Фрегат пошатнулся, словно человек, которого ударили кулаком; охваченные радостью французские пехотинцы устремились к воде. Но, несмотря па повисшие паруса и поврежденные снасти, корабль повернулся легко, как танцор, и вновь двинулся вперед, подгоняемый ветром, под огнем обоих фортов.

Густой дым от пушечных выстрелов смешался с острым запахом водорослей. Лейтенант Шнайдер, полуослепший от известковой пыли, которой засыпал его глаза сильный ветер, в бешенстве грозил кулаком.

- Это нестерпимая наглость! - громко воскликнул он. - Мерзавцы никогда не делают ни одного выстрела, никогда не поднимают флаги, никогда…

- Спокойней, друг мой! - послышался чей-то голос.

Рассвирепевший Шнайдер, хлестнув свою гнедую кобылу, едва не столкнулся с великолепным серым в яблоках конем, чей всадник сидел неподвижно и смотрел на него.

Неизвестный кавалерист носил мундир конной разведки: темно-зеленый с красными обшлагами и воротником, на фоне которого резко выделялся белый жилет с золотыми пуговицами. Это был молодой человек, примерно одного возраста со Шнайдером, с веселым загорелым лицом и черными усами. Во взгляде его светилась усмешка, хотя держался он, очевидно повинуясь инстинкту и воспитанию, безукоризненно вежливо.

- Спокойней, друг мой! - повторил незнакомец.

Пушки еще гремели на берегу, хотя крики сменил возобновившийся разговор офицеров. Шнайдер весьма нелюбезно взглянул на вновь прибывшего.

- Будьте добры отодвинуться, - сказал он, - и дать мне проехать. Возможно, вы слышали обо мне. Я…

- Знаю, знаю, - откликнулся кавалерист. - А меня зовут Мерсье, Ги Мерсье. - Он прикоснулся к одному из золотых эполетов. - Скромный капитан разведчиков, как можете видеть. Что касается вас, месье, то за последние полчаса ваше имя прочно запечатлелось в моей памяти.

Бах! Бах! - прогремели на берегу последние залпы.

Оба всадника смотрели друг па друга, лошади под ними вздрагивали, но не от шума с берега. На левом бедре каждого кавалериста ташка барабанила о саблю.

- Но мне следует извиниться, - продолжал капитан Мерсье обманчиво беспечным топом. - Я следовал за вами из любопытства, после того как вы с полным основанием проучили этого гренадера за его дерзость. Потом, когда вы начали говорить о пашем достославном министре полиции, вы по-настоящему заинтересовали меня. Вы знакомы с Жозефом Фуше?

- Нет. Но я восхищаюсь его методами. А почему это вас интересует?

- Потому что, - задумчиво промолвил Мерсье, - я не уверен, что вы понимаете его методы. Когда я его знал…

- Вы?

- Да, я имел такую честь. Когда еще в юности я учился в Нанте, готовясь стать священником, Фуше, в то время вечно голодный, преподавал мне логику и математику.

- Ну и ну! - Шнайдер усмехнулся. - Я и не знал, что разведчики удостоились чести иметь в своих рядах лиц духовного звания.

- Увы! Это не совсем так, - с сожалением возразил Мерсье. - Очень скоро я обнаружил, что имею не большее призвание к служению церкви, чем будущий отец Фуше, который сделал отличную карьеру в миру. Он служил Робеспьеру во время революции и предал его, служил Баррасу в период Директориии также предал его, а теперь он служит императору, и служит хорошо. Человек он недостойный и безжалостный, но все же в старом мошеннике есть определенное обаяние. Если ему поручат заняться этим делом, как я слышал ранее…

- Я тоже об этом слышал. - Шнайдер обнажил зубы в усмешке. - И вы любезно одобряете его кандидатуру, капитан Мерсье?

- Одобряю? - с энтузиазмом воскликнул Мерсье. - Друг мой, я лелею эту возможность как романтическую мечту! Конечно, министр полиции не может сам явиться сюда, чтобы разыскать капитана Перережь-Горло, но он может послать агента. И знаете, я надеюсь, что он предпочтет использовать женщину.

Шнайдер уставился на собеседника:

- Женщину? Чтобы поймать капитана Перережь-Горло? Женщина в Булонском лагере?

Стоящий на краю утеса Мерсье протянул руку над зелеными водами Ла-Манша и дымом от недавней канонады, словно призывая духов воздуха.

- Почему не две женщины? - осведомился он. - Когда Фуше вступает в игру, можно ожидать любого шулерства. Интересно, где сейчас министр полиции? Какой хитрый план он замышляет теперь?

Глава 2
БЛОНДИНКА В ДОМЕ С САТАНОЙ

Ужасный министр полиции был у себя дома, в Париже. Два дня спустя, 22 августа, он принимал гостью.

Снаружи его логово выглядело как ряд высоких и мрачных каменных домов, протянувшийся по всей набережной Августинцев вдоль Сены. В действительности это был один дом со связующими дверями, как в кроличьем садке, представляющий собой муравейник различных контор, доверху набитый бумагами и в жаркую погоду отличающийся необычайно удушливой атмосферой.

На краю одного из флигелей, в просторной, но душной из-за обилия занавесей комнате (Жозеф Фуше обладал слабым горлом), министр полиции сидел за столом, в каждом углу которого горела свеча в медном подсвечнике, и улыбался с неподдельным обаянием. Много лет тому назад сестра Максимильена Робеспьера сразу же вышла бы за него замуж, если бы он ее об этом попросил.

- Вы понимаете, дорогая, - говорил Фуше своей гостье, - что я никогда не удивляюсь ничему?

- Да, конечно, понимаю, - ответила Мадлен, пытаясь улыбнуться. - По крайней мере…

Мадлен, золотоволосая, как Венера, могла смеяться весело и заразительно, когда ей этого хотелось. Но в данный момент она испытывала страх, ее одолевали дурные предчувствия. Хотя Мадлен знала, что не сделала ничего плохого, она не сомневалась, что весь мир объединился против нее.

Полумрак прорезывали только горящие кончики двух свечей, отблески которых играли на впалых щеках Фуше и в его рыжих, казавшихся пыльными волосах. В удушливом воздухе комнаты ощущался слабый кисловатый запах, напоминавший о болезнях и заставлявший морщиться ноздри молодой женщины.

Но министр полиции никоим образом не был болен. Обезоруживающим жестом он поднял бледную ладонь.

- Как я уже объяснил, - продолжал он, - такова была ситуация двое суток назад, когда император вернулся в Булонь и послал приказ, который я только что вам прочитал. Позвольте прочесть его снова.

Длинная рука министра с блестящими суставами пальцев и голубоватыми венами подняла со стола лист бумаги. При этом движении пламя одной из свечей слегка дрогнуло.

- "Применяйте какие угодно меры, - прочитал он, - но доставьте этого капитана Перережь-Горло военным властям в течение недели".

- Одной недели? - воскликнула Мадлен.

- Вот именно.

- Начиная с какого дня?

- Очевидно, с 20-го числа, когда я получил это послание по семафору месье Шаппа.

Министр положил бумагу на стол слева от себя.

- Это весьма характерно, - с восхищением добавил он. - Вот вам пример! Утесы перед императорским павильоном круто обрываются к гавани и нижнему городу. Уже давно его величество обнаружил, что едва ли сможет спускаться по этой козьей тропе, тем более верхом. "Применяйте какие угодно меры, - сказал он своим инженерам, - но через три дня я должен спускаться по этой тропинке". Они ответили, что это невозможно сделать. Но тем не менее, дорогая мадам, это было сделано!

Фуше помолчал.

Высокий, но хилый, с худыми острыми плечами и черным муслиновым платком вокруг тощей шеи, министр говорил бесстрастно, словно школьный учитель, кем он когда-то был. Улыбнувшись, Фуше продемонстрировал гнилые зубы.

- Заговоры против империи или даже лично против императора? С ними я легко могу справиться. Если двое во Франции собираются вместе, замышляя измену, то один из них оказывается моим платным агентом. Но иметь дело с одиночкой? Безумцем, роялистом или республиканцем? Или, что более возможно, убийцей, действующим по поручению Уильяма Питта?- В его произношении это имя прозвучало как "Вийям Пиит". - Признаю, что это гораздо сложнее. Но это должно быть и будет сделано.

Теперь слушайте внимательно. Помимо корпуса Бернадота на востоке и корпуса Ожерона западе, вся армия сейчас находится на севере. Все ожидают, затаив дыхание, когда император обрушится на Англию. Когда это произойдет? Не знаю. Где, как и по какой стратегии? Этого никто не может сказать.

Но я могу утверждать следующее. Только одна вещь может сорвать императорский план вторжения и, что более важно, уничтожить молодую империю. Это мятеж в Великой армии. Согласно донесениям генерала Савари, солдаты уже считают, что ждут слишком долго. Следовательно… Вы неважно себя чувствуете?

- Нет-нет, ничуть, - солгала Мадлен. - Но я не понимаю, как все это касается меня.

- Имейте терпение.

- Да, конечно. Простите…

Призывая к вниманию, министр полиции слегка постучал по столу костяшками пальцев. Окруженные красными ободками глаза на его длинной, внешне выражающей сочувствие физиономии пе отрывались от лица гостьи.

Возраст Мадлен - двадцать шесть лет - был ему известен, так же как и многие другие сведения о ней, из содержимого папки с зелеными шнурками, лежащей справа от него.

Молодая женщина обладала незаурядной красотой, ее стройная фигура не страдала ни излишней плотностью, ни чрезмерной воздушностью, пламя свечей подчеркивало ощущение теплоты, исходящей от ее розовых губ и голубых глаз с темными ресницами.

Густые, вьющиеся светлые волосы были собраны в маленький пучок на макушке - их не украшали никакие перья и драгоценности, к которым в наши дни женщины считают необходимым прибегать в качестве компонентов вечернего туалета. Выражение лица, слегка разрумянившегося в душной комнате, сочетало в себе чувственность и невинность. Белоснежные пальчики с розовыми ногтями, прекратив сжимать подлокотники кресла, теребили бахрому легкой шелковой шали, небрежно наброшенной на плечи. Бахрома в виде серебряных желудей дополняла скромный орнамент шали. Платье с завышенной талией из еще более тонкого шелка серым цветом напоминало колорит полотен, на которых французские художники изображают лондонские туманы.

- Следовательно, - продолжал Жозеф Фуше, - этот капитан Перережь-Горло должен быть пойман и расстрелян. Любой другой результат был бы хуже, чем преступление, - он был бы ошибкой.

Мадлен внезапно рассмеялась:

- По-моему, я уже слышала эти слова раньше.

Назад Дальше