- Ты бы видел, Максимус, что сделалось с батюшкой, – Американец выпучил глаза. – Святой отец препоясал чресла и возжелал немедленно отправиться на битву с Антихристом. Пришлось идти в бой вместе с ним, не бросишь же старика. Ох, и славно повоевали, скажу я тебе! Гнали неприятеля так, что только пятки сверкали. Эх, кабы итальянцы не полезли…
Граф осёкся, потому что в бараке внезапно потемнело. То прибыл с визитом генерал Семёнов.
- Дай обниму, Максимушка! – радостно заревел генерал. – Я тут старого Беллинсгаузена повстречал. Живописал он мне твою меткость. Да, уж! Кланяйся в ножки, граф. Перед тобою спаситель наших душ.
Крыжановский накрылся полотенцем. Ему совершенно не улыбалось с заложенным носом пускаться в россказни. Зато Семёнов сделал это с превеликим удовольствием. Максиму осталось лишь добавить эпизод с гибелью Кериака.
- Совсем забыл, – вскричал граф. – Вернер ведь тоже сложил голову под Малым Ярославцем. Верите, господа, в моей практике такое впервые, чтоб секундант следовал на тот свет прежде кого-то из дуэлянтов. Что сей факт может означать?
- Очевидно, дуэль наша, Фёдор, становится смертельно скучной для её участников, – заявил Максим и оглушительно чихнул. – Видишь, правду говорю.
- Ой, я тоже позабыл кое-что… – генерал заговорщицки подмигнул и добыл из-за пазухи небольшую баночку толстого синего стекла. – Медвежий жир. Матушка-покойница говаривала, нет на свете лучшего растирания при простуде… Чего это вы, господа? Разве я сказал нечто смешное?
****
Время приближалось к полуночи, у входа в барак беспокойно слонялся Ильюшка, с одной стороны раздираемый чувством любви к хозяину, а с другой – робостью перед генералом Семёновым.
- Доложу я вам, господа, хорошо сидим! – меж тем вещал генерал. Он уже сгонял ординарца за выпивкой и совершенно не собирался покидать уютный барак.
Фёдор с Максимом беспокойно переглядывались: табор задерживается!
- А не поехать ли нам к цыганам? – будто прочитав мысли компаньонов, спросил Семёнов хмельным голосом.
- Какая замечательная мысль! – кивнул Толстой, а на удивленный взгляд Максима неопределенно пожал плечами. – Только сделаем это утром! Ночных вылазок с меня хватит! Заходите часов в девять, генерал! А сейчас – баиньки!
Управляться с Семёновым Толстой выучился мастерски, потому сумел выпроводить его превосходительство наружу и, в весьма смирном состоянии, передать на руки ординарцу, что дожидался подле солдатского костра.
- Едем сейчас! – крикнул Максим, как только граф вернулся. – Меня томят нехорошие предчувствия.
- Полно, mon colonel! Табор наверняка встал на ночлег. Неужели ты собираешься ворваться в шатёр и потревожить её сон? Что за дурные манеры? Да за такое и кнутом получить можно. Отправимся на рассвете, изволь к тому времени прийти в надлежащее состояние, чтоб не оскорблять даму беспрерывным чихом. Снадобий у тебя предостаточно.
Граф встал, отвесил церемонный поклон и отошёл в сторону, пропуская к полковнику денщика со жбаном кипятка.
Ночь не принесла успокоения. Оба влюблённых спали плохо и проснулись задолго до рассвета. Когда Американец заглянул к Крыжановскому, тот уже оделся и пил чай. Выглядел полковник вполне сносно.
- Я твоему гренадеру велел собираться! – сказал Толстой, поздоровавшись.
- Коренному? – спросил Максим. – Но зачем?
- На всякий случай. Вспомни про вчерашние предчувствия. Мне, кстати тоже не по себе.
Меньше, чем через четверть часа тронулись – ехали молча.
Дядька Леонтий, видимо, памятуя прошлую вылазку, в этот раз набил полный сидор пуль, пороха и припасов.
Дорогу со всех сторон обступали изглоданные осенью деревья: лысые изогнутые стволы с раскинутыми ветвями походили на покосившиеся кресты, отбрасывая на светлое утро тяжелую сень.
Все кутались в шинели - околевшее сукно наждаком скребло кожу. Курволяйнен очень тихо жаловался на превратности судьбы, дядька Леонтий молчал, не отрывая глаз от дороги. Напряжение и скованность сквозили в каждом движении всадников.
Любовь корыстна и жадна!
Покоя нас лишает,
Все под себя гребет она –
С ней Ад и в кущах Рая!
Грустно пропел Толстой ни с того, ни с сего. Максим недоуменно оглянулся на друга.
Лес поредел, тракт неожиданно раздался вширь, заставив компаньонов рвануть поводья на себя.
Цыганский обоз загораживал проезд. Длинный состав кибиток замер на секунду, чтоб тут же продолжить путь. Передний возница соскочил по нужде в кусты, прочие же для тепла попрятались за пологи. Так показалось…
…Справа что-то извернулось и заворчало, взгляды метнулись к канаве.
Медведица с перебитым хребтом скребла когтистой лапой тележное колесо и едва слышно скулила. Клочья шерсти, жухлая трава и комья грязи мешались коричневой массой в широкой кровоточащей ране. Полные боли глаза умирающей зверюги смотрели на людей с удивлением, мол, их-то она хотела видеть меньше всего!
Река Хроноса натолкнулась на плотину, возведенную самоуверенным, но храбрым строителем. Секундная заминка и запруду смыло, не оставив и щепы. Время понеслось еще стремительнее, чем прежде. Теперь цветастые платья цыган служили своего рода маяками, позволяя убедиться – не ушел никто! Одних настигли цельные выстрелы неизвестных стрелков, других – неотвратимые сабельные удары верховых. А что били именно с лошади, для Максима раскрылось почти тут же. Не нужно быть полицейским, чтоб заметить, что все тела поражены либо в голову, либо сильным ударом развалены от плеча до пояса.
Оторопь взяла компаньонов. Коренной за спиной громко выдохнул ругательство. В мгновение вылетев из седел, Толстой и Крыжановский понеслись к самой дальней кибитке, безошибочно распознав нужную. Все прочее утеряло остроту.
Мимо попадаются убитые цыгане, пару раз – серые плащи нападавших, из-под телеги выглядывают мёртвые руки, сжимающие безжалостно растоптанную скрипку. По всей прогалине – трупы лошадей, посеченные пулями. Выломанные оглобли тыкаются в ноги бегущим. Американец с трудом сохраняет равновесие, споткнувшись о вырванный шкворень, но боли не чувствует – бежит, не останавливаясь.
Вот оно! Яркий полог с заплатками отметается в сторону, но внутри никого, только солнечные лучи бьют через десяток крохотных дырок.
Максим отпрянул, огляделся кругом и охнул. Следом за кибитку заглянул и Толстой – в паре шагов лежал знахарь Лех Мруз. Могучий сабельный удар снёс старику верхнюю часть головы вместе с мозгами.
"Кто же он – страшный искусник, сотворивший сие?" – потрясённо подумал Максим.
- Что, старый шаман! – Проговорил Американец зло. – Надеюсь, теперь ты доволен! Как же, обвёл гажё вокруг пальца. Приезжайте в следующий раз, отвечу на все вопросы! Вот мы и приехали! Так чего же ты молчишь, провидец?
Крыжановский шумно дышал, и в ровных вздохах присутствовало едва ли не больше злости, чем в гневной речи Толстого.
В стороне от дороги поднялась человеческая фигура и направилась к ним. Американец выхватил пистоль, а Максим положил руку на рукоять сабли. Восставший походил на мертвеца, по голове из-под шапки текла густая кровь, ноги подкашивались, грозя в любой момент подломиться.
- Райе! Райе! – послышался хриплый зов.
Толстой, первым узнавший в раненом Виорела Акима, поморщился и мысленно возмутился божьему промыслу: "Это же надо?! Из стольких людей оставить жизнь именно сопернику в любви?! Будто одного полковника мало?!"
Баро имел весьма жалкий вид, вся гордость ушла, лишь глаза по-прежнему изливали в мир непроглядную тьму. Голос не слушался, плавая от баса до фальцета:
- Ай, жюкляно шяве! Дарано кутари! У-у-у, курш! Полцыцко жюкли! Кэрав тукэ ме! – раненый выкрикивал непонятные проклятия и грозил небу.
Толстой встряхнул цыгана и спросил единственно важное:
- Где Елена?!
Вместо ответа Аким заплакал навзрыд.
- Елена! Елена где?! – с окаменевшим от горя лицом процедил Толстой. – Убили?
От этого короткого слова – "Убили?" – Максима бросило в холод. - Убили? Убили?
- Най! – покачал головой цыган. – Инкэ наймишто, рай! Еще хуже, барин! Сгинула Еленик! Камнем пропэдисавив андо пай баро!
Граф хотел задать еще несколько вопросов, но тут Аким что-то вспомнил и вскочил.
- Лада Вайда! Лада! Сундук, баре! – захрипел цыган и, шатаясь, поплёлся к повозке знахаря. Мимо тела старика он прошел равнодушно, словно не замечая. Разбирая вещи в кибитке, нудно принялся причитать: "Лада! Лада! Лада Вайда!"
- Не это ли ищешь, любезный? – окликнул его Американец и указал на старый сундук с оторванной крышкой, валяющийся поодаль.
- Драгэ Девла! – прошептал Аким и стек по борту телеги на землю. – Драгэ Девла!
Курволяйнен и Коренной стояли у лошадей с оружием наизготовку. Две пары глаз внимательно оглядывали лес, ожидая нападения в любую минуту. Посмотрев на них, стряхнул оцепенение и Максим.
- В погоню, граф! – сказал он ровно. – Брось этого несчастного, какой от него прок? Польские друзья должны умереть сегодня! А она…, она не должна узнать неволи. Иначе на кой ляд сдалась наша любовь! Вперед!
- Погоди, Максимус! – остановил друга Американец. – Вождь, хоть и лишившийся ума – единственный свидетель всего, что тут случилось. Быть может, мы не знаем чего-то важного! Чего-то, что сможет изменить не только наши планы, но и жизни! Мы даже не ведаем, в какую сторону ускакали враги. Где прикажешь искать?
Максим нетерпеливо пожал плечами: "Вчера граф тоже удерживал, вон, что из этого вышло!". Тем не менее, вслух говорить ничего не стал, ибо не видел смысла усугублять и без того сильную боль товарища. Американец же продолжил допрашивать Акима. Тот постепенно приходил в себя. И, по мере этого, начинал членораздельно говорить.
Цыгане собирались добраться до русских биваков ещё засветло. Но у одной из кибиток сломалась ось. С починкой пришлось изрядно повозиться – закончили лишь при свете факелов. И, как только продолжили путь, произошло нападение.
- Как они выглядели, баро? – Допытывался граф.
Аким закрыл глаза и кивнул:
- Насулимос! Орден! Вы с ними уже встречались.
- А старого Мруза кто зарубил? Ты видел? – задал вопрос Крыжановский.
- Мартя! Смерть! Бледный такой. Они его зовут – генераль.
Максиму вспомнился уланский полковник, ушедший от пули у смолокурни. "Вот, значит, кто на самом деле таинственный генерал-поляк. А вовсе не Понятовский".
- Да, Максимус, выходит мы тогда, в Москве, обмишурились. Взяли неверный след и гонялись не за тем человеком, – подтвердил догадку Толстой. – Вот так дуэль у нас вышла!
- Теперь-то уж не ошибёмся! – сквозь зубы процедил полковник. – В какую сторону они направились? Говори, цыган!
Но Аким не ответил, а лишь схватился за окровавленную голову и горестно застонал.
- Ты сам-то как выжил, вождь? – с несвойственной теплотой в голосе спросил Толстой.
Виорел Аким стянул шапку-кэчулу и показал металлическую подкладку.
- Мартя бил крепко, но про это не знал.
- Вот черт хитрый! – восхитился граф. – Стало быть, кровь не от клинка, а от своей же железной шапки.
"Что же у этого Марти за удар? – на краткий миг Максим испытал нечто вроде неуверенности. Вспомнились слова из сна: ваш рыцарь бит, жрица, никак ему против смерти не устоять! Ну, это мы ещё посмотрим, баро ведь устоял!" – Максим решительно повёл плечами и сказал:
- Видать, Бог тебя полюбил, цыган! Раз ты в дорогу эту шапку напялил!
Вождь покачал раненой головой и скривился от боли.
- Вайда Мруз сказал мне: "Надень шапку! Холодно!"
- Мда… – протянул Толстой пораженно. Не соврал, старик. Неужели, и правда будущее прозревал? А чего ж себя не спас?
Вопросы Толстого ни к кому не обращались, на них никто и не ответил.
- Что в сундуке было? – спросил Крыжановский.
Глядя мутным, страдальческим взором перед собой, Аким ответил:
- Буфари вунжиря! – и поправился. – Великая цыганская Книга!
Полковник вздохнул и обернулся к графу.
- А я-то решил, что Pechbrennereifall на время остановит людей Ордена! Ох, болван я, болван! С чего бы им, гнавшим цыган столько времени, взять и оставить затею, потеряв один отряд! Да у них этих отрядов, небось, как грязи…
- Не скажи, Максимус, – прервал Толстой. – Посвященных не может быть много! Тогда пропадет сам смысл избранничества!
- Однако в отряд не обязательно набирать первостатейных "эзотериков" – нужны лишь послушные исполнители!
- Тоже верно… – согласился Американец – Кроме того, ведь мы лишь теперь знаем наверняка, что это именно Орден охотился на цыган! Проклятый старик отнекивался до последнего! Как мы могли помочь?!
- Мы могли помочь! – убежденно сказал Крыжановский. – Мы могли охранить Елену!
Прислушивавшийся к разговору цыган после этих слов взвыл и рухнул в пыль.
- Прекрати, вождь! Прошу тебя! Обойдемся без твоего и моего скоморошества, – прикрикнул Толстой.
Но Виорел Аким не слушал, громко всхлипывал и сопел.
Внезапно почти обезглавленное тело Леха Мруза вздрогнуло, медленно приподнялось и село в луже крови. К ужасу присутствующих, рот старика отчётливо произнёс:
- Подойдите ближе, мне тяжело говорить!
Глава 16
Книга Судьбы
14 (26) октября 1812 г.
Разгромленный цыганский табор.
Никто не двинулся с места.
- Подойдите, мне многое нужно сказать, а силы уж на исходе! – повторил Лех Мруз.
Напряжением воли, Фёдор первым сумел преодолеть оцепенение и сделать несколько шагов по направлению к ожившему мертвецу. За графом последовали остальные.
- Не знаю, какая сила удерживает тебя на краю могилы, старик. Но, похоже, ты решил выполнить данное нам обещание. Надеюсь, хоть теперь не станешь темнить и, наконец скажешь, чёрт возьми, из-за чего проклятый Орден учинил сие бедствие? – широким жестом Толстой обвёл разорённый табор.
- Ради того, чтобы вы, витязо, узнали правду, моя ди, то есть душа, всё ещё цепляется за бренные останки, – голос Мруза был слаб и едва слышен. – Так легли карты, что именно вам выпало биться с Орденом. В незапамятные времена, когда о них впервые услышали мои амарэ дада, это были халдейские маги, прозывающиеся Алым Советом. Первородное зло, внушенное Еве змием-искусителем – их религия. Недостойный Нимрод-богоборец – их прародитель. Проклятый Господом Вавилон – их родина. Людская гордыня, неистребимое стремление глупцов к запретному – их питающая сила. Противление Божьему замыслу – их цель.
Слушатели по-разному воспринимали слова обезглавленного. Раненый Виорел полулежал, скорбно прикрыв глаза. Солдаты молчали, будучи всецело во власти мистического страха. Иногда, как по команде, оба осеняли себя крестным знамением. Полковник Крыжановский тоже испытывал оторопь. "Этого не может быть!" – повторял он про себя как заведённый.
А графа Толстого происходящее, напротив, казалось, забавляло. Он спокойно покуривал трубку и задорно поглядывал на изуродованное тело некогда благообразного старца. Тот продолжал:
- Но, обо всём по порядку. Начну с самого начала. После того, как Адам и Ева нарушили Божий запрет и были изгнаны, их потомки не пожелали усваивать сей урок и нисколько не постарались измениться. Они всё больше и больше погрязали в скверне. В конце концов, Господь раскаялся в том, что создал род людской и наслал Великий Потоп. Только Ноя, Сима, Хама и Иафета с жёнами пощадил…
- Сия история хорошо известна, – перебил Американец, – её нам в детстве втолковали так, что лишний раз слушать нет мочи. Мы с Максимусом люди образованные, потому прошу не останавливаться на подробностях, а то не ровён час, старик, ты покинешь мир живых, а самого важного сказать так и не успеешь.
Страшный говорящий скривил бескровные губы в подобии улыбки и продолжил:
- Не сомневаюсь, что, как люди образованные, вы слышали о древнем Египетском царстве, которое теперь, вот уже многие столетия погребено под песками. Да будет вам известно, что я и Елена, мы оба – потомки жрецов Египта и хранители сокровенных знаний великой, потерянной родины. Ваши учёные занимаются тем, что воруют у природы тайны или вырывают силой. Наши же знания – не украдены, но получены из рук божественного посланца – Тота, которого эллинам угодно именовать Гермесом Трисмегистом.
- Охотно верится! Если уж ожил человек, коему снесли сабельным ударом большую часть головы вместе с мозгами, то от чего бы не ожить и языческому богу, – вставил слово циничный Американец.
Лех Мруз, нисколько не смутившись, продолжал:
- Все допотопные науки, искусства и достижения, как вредные, так и полезные, оказались утерянными. Манушыканимос начинало историю с чистого листа. Миссия Тота – Гермеса, трижды великого, заключалась в том, чтоб научить людей нужному и важному, и не допустить распространения скверны, приведшей к потопу.
- Говори понятнее, так, чтоб тебя можно было разобрать. А то сплошные "амадады" и "маношыкуниусы". И что это за скверна такая, про которую ты всё толкуешь? – опять перебил Толстой.
- Противление божьему замыслу – вот скверна. Наряду с прочими грехами, речь идёт о…, – старик помедлил, подбирая русские слова, – …волшебстве, астрологии, алхимии и иных подобных беззакониях. Я называю их беззакониями не случайно. Ежели цыган сведёт с крестьянского подворья коня, то это будет нарушение закона, установленного людьми. Цыгана могут поймать и наказать, а могут и не поймать. Если же волшебник начнёт летать по небу или алхимик превратит свинец в золото, то это уже будет нарушением не человеческих, но Божеских законов. В этом случае и вред больше, и наказание неотвратимо.
- Ха! – вскричал неуёмный Американец. – Всё точно! Помнится, во времена безмятежной кадетской юности довелось мне совершить полёт на воздушном шаре. Вот это, скажу я вам, судари мои, было беззаконие, так беззаконие. А когда кинулись меня наказывать, то я просто плюнул в глаза начальнику, полковнику Дризену. И дело между нами кончилось дуэлью. Помнишь, Максимус, я декламировал Денискины вирши и обещал поведать ту давнюю историю в более уместной обстановке? Так вот, после полёта на воздушном шаре, вернулся я в казарму, а Дризен мне давай нравоучения читать, дескать, не имел я без его соизволения…