Тем временем Химилкон, будучи человеком практичным, набросил сеть на павлина, воспользовавшись тем, что птица отвлеклась. Павлин испустил ужасающий крик и попытался снова убежать, но не смог. Как он ни сопротивлялся, Химилкон и Хиссалдом запихнули его обратно в клетку, не получив при этом никаких страшных ран.
- Пожалуйста, не выпускайте эту тварь снова в ближайшее время, хозяин, - умолял раб-кариец, вгоняя в петли крюки запоров.
- А ну заткнись! - Торговец отвел назад ногу, как будто собираясь пнуть Хиссалдома, но потом смягчился. - Если у меня появляются покупатели, я всегда стараюсь показать им птицу во всей красе и продемонстрировать, на что она способна.
- Скорее вы демонстрируете им, на что способен ваш верный раб, клянусь Зевсом Лабрандским, - проворчал Хиссалдом. Он хмуро посмотрел на Менедема и Соклея. - Кроме того, кого ты называешь покупателями, хозяин? По мне, они больше похожи на двух зевак.
- Птица действительно красивая, и мы вполне могли бы приобрести ее по сходной цене, - небрежно произнес Менедем.
Пытаясь вырваться от Хиссалдома и Химилкона, павлин потерял одно из своих поразительных хвостовых перьев. Менедем поднял его с земли и невольно залюбовался.
- Три обола, если хотите оставить перо себе, - быстро сказал Химилкон.
- Полдрахмы? - возмущенно воскликнул Менедем. - За одно перо?
На одну драхму в день вполне могла прожить целая семья… Ну, положим, за эти деньги они не получили бы роскошную еду и роскошный ночлег, но, по крайней мере, у них была бы крыша над головой и они бы не умерли с голоду.
- Это грабеж!
Химилкон улыбнулся.
- Я вычту перо из цены птицы… Если ты станешь моим покупателем.
Как любой эллин, направляясь туда, где можно потратить деньги, Менедем сунул за щеку два обола. И сейчас он выплюнул маленькие серебряные монетки на ладонь и вытер их о тунику. Потом подтолкнул локтем двоюродного брата, и тот вынул еще один обол. Менедем протянул деньги Химилкону.
Финикиец ловко засунул их за щеку.
- Ну, сколько ты хочешь за павлина? - спросил Менедем. - И сколько за пав?
Часть зевак, участвовавших в погоне за павлином, теперь вернулись к своим делам, но другие болтались неподалеку, наблюдая за торгом, который тоже обещал быть занимательным.
Химилкон задумчиво подергал себя за изысканно завитую бороду. Финикиец вложил в пантомиму всю душу - он мог бы стать актером и исполнять роли в комедиях, ибо способен был жестами и позами донести до зрителя то, чего не в силах была сделать комическая маска. Наконец, искусно изображая простодушие, он проговорил:
- О, даже не знаю. По мине за птицу - такая цена кажется мне справедливой.
- Целая мина серебра? Сотня драхм?!
Если Химилкон стремился говорить небрежно, то Менедем постарался вложить в свои интонации побольше ужаса. Вообще-то он приготовился к худшему. Если они приобретут павлинов, это явно будет необычайно выгодной сделкой. Ведь никто не разводит их в деревнях, как уток. А между прочим, "Афродита", их торговая галера, как раз и перевозила исключительно предметы роскоши. Ее вместимость не позволяла извлечь прибыль из перевозки пшеницы или дешевого вина, на продаже которых наживались владельцы больших бочкообразных судов.
Менедем стрельнул взглядом в Соклея, и тот слегка запоздало подключился к торгу:
- Это неслыханно, Химилкон, это наглость чистой воды. Даже половина названной тобой цены была бы непомерной, ты и сам это знаешь.
Химилкон снова покачал головой туда-сюда, потом запрокинул ее - как сделал бы и эллин, чтобы показать свое разочарование.
- Ничего подобного, о почтеннейшие. Я знаю вас обоих. Я знаю ваших отцов. Если вы купите моих птиц, то увезете их куда-нибудь далеко и выручите там за них гораздо больше того, чем потратили. Скажите, разве я не прав?
Он подбоченился и с вызовом посмотрел на юношей.
- Легко тебе рассуждать, - возразил Менедем. - А если павлин погибнет во время плавания по морю? Что мы тогда будем продавать? Я видел паву, она недостаточно красива, чтобы за нее можно было выручить много денег.
- Случите ее с самцом. Случите всех пав, которых вы купите - если вы вообще собираетесь их покупать, а не попусту морочите мне голову, - ответил Химилкон. - И после первой же кладки у вас будет множество птиц на продажу.
- Но ведь один только павлин выглядит так, что сразу приглянется любому, кто решит купить у нас птицу, - не сдавался Соклей.
Химилкон улыбнулся, продемонстрировав зубы, больше похожие на акульи - тупые и желтоватые.
- В таком случае вы должны заплатить мне за него больше названной цены, а не меньше.
Услышав эти слова, зеваки вокруг засмеялись и захлопали в ладоши.
Менедем бросил на Соклея еще один взгляд, на этот раз сердитый.
Но Соклей покачал головой так спокойно, словно бы его оппонент и не нанес только что внушительный удар.
- Вовсе нет, - проговорил он. - Мина - это слишком дорого за павлина, а за пав - просто неслыханно дорого.
- Но без пав вы не получите новых павлинов, - ответил Химилкон. - Птицы стоят денег, которые я за них прошу.
- Мы дадим тебе полторы мины за павлина и за пять пав, - предложил Менедем, представив, как будет возмущаться его отец - да и отец Соклея тоже, - узнав о заключении такой сделки.
В любом случае Филодем будет вопить не громче, чем сейчас вопил Химилкон, Менедем в этом не сомневался.
- Двадцать пять драхм за птицу?! - взвыл финикиец. - Да вы не торговцы - вы пираты, грабящие честных людей. Я скорее зажарю эту птицу, чем продам ее за такие деньги!
- Пригласи нас на этот пир, - холодно сказал Соклей. - Такое мясо хорошо запивать белым вином с Тасоса, как ты думаешь? Пошли отсюда. - С этими словами он положил руку на плечо Менедема.
Вообще-то Менедем не спешил уходить. Он хотел остаться и продолжить торг с Химилконом, а может, и хорошенько стукнуть финикийца по физиономии. Но когда он сердито повернулся к Соклею, то увидел в глазах двоюродного брата нечто, заставившее его подчиниться.
Менедем кивнул. Иногда этот прием позволяет заключить более выгодную сделку - притвориться, что тебя не интересует товар.
- Пошли, - сказал он, и двоюродные братья зашагали прочь.
Если Химилкон их сейчас не окликнет, то возвращаться уже нельзя. Менедему не хотелось упускать сделку. Сколько бы богатый эллин в Таренте или Сиракузах заплатил за павлина? Куда больше мины, или он ничего не понимает в торговле!
Однако Химилкон все-таки окликнул их, сказав:
- Поскольку я имел дело с вашими семьями и раньше, может быть - только может быть, понимаете? - я уступлю вам шесть птиц за пять мин, хотя, клянусь, не сделал бы этого больше ни для одного смертного.
Всем своим видом выказывая величайшую неохоту, Менедем и Соклей вернулись. Маленькая толпа зрителей вздыхала и переминалась с ноги на ногу, устраиваясь поудобнее. Люди готовились наслаждаться долгим торгом, пересыпанным руганью и взаимными уступками.
И они получили это зрелище сполна.
После бесконечных восклицаний и постоянных воззваний к богам оба эллина и финикиец сошлись на пятидесяти драхмах за каждую паву и на семидесяти пяти - за павлина. И когда уже, казалось, все было улажено, Менедем вдруг покачал головой и сказал:
- Нет, так не пойдет.
Химилкон нерешительно посмотрел на него.
- Что еще?
Подняв роскошное перо павлина, которое он все еще держал в руке, Менедем проговорил:
- Семьдесят четыре драхмы и три обола за павлина.
Финикиец подпер щеку изнутри языком, нащупав серебряные монеты, которые уже получил от Менедема.
- Ладно, - согласился он. - Пусть будет семьдесят четыре драхмы и три обола.
* * *
- На этот раз "Афродита" пустится в плавание с весьма интересным грузом, - сказал Соклей.
Они с Менедемом возвращались из гавани домой - братья жили по соседству в северной части острова неподалеку от храма Деметры.
- У наших отцов есть на складе горшочки чернил, - согласился Менедем, - и свитки папирусов, и пузырьки египетского макового сока. А еще мы остановимся на Хиосе и запасемся там вином. - Он облизнулся. - Нет ничего лучше хиосского вина. Оно густое, как мед, а по сладости даже превосходит его.
- И в придачу куда крепче, - заметил Соклей. - Такие вина надо пить, сильно разбавляя водой.
- Это ты у нас можешь пить такие вина основательно разбавленными, мой дорогой братец. А что касается меня - я люблю время от времени хорошенько повеселиться.
Соклей вздохнул.
- Я тоже люблю хорошее вино. Но мне не нравится лакать его неразбавленным, как это делают варвары. Мне не нравится упиваться, а потом крушить все вокруг и затевать драки.
Соклей был сторонником умеренного образа жизни и старался придерживаться его не только в теории, но и на практике. Все философы утверждали, что умеренность - добродетель. Однако, судя по взгляду, который бросил на него Менедем, тот считал, что умеренность - порок, причем один из наиболее мерзких.
Соклей снова вздохнул. У его двоюродного брата имелось немало достоинств: он был красивым, сильным, отзывчивым и весьма неглупым. Он мог вести корабль сквозь бурю так же легко, как и распевать песни, не выказывая при этом страха.
"А каков я?" - спросил себя Соклей. И пожал плечами. Ну, красотой он, прямо скажем, никогда не отличался - ни сейчас, ни в детстве. Соклей был неплохим торговцем, однако всегда заключал сделки после долгих уговоров, проявляя терпение. Он не был способен очаровать людей и при помощи лести или своего обаяния заставить их поверить, что черное - это белое. Ростом Соклей был куда выше Менедема, но, когда они раздевались и начинали бороться в гимнасии, двоюродный брат всегда с неизменной легкостью бросал его на землю.
"У меня хороший стиль, когда я пишу прозой. Сам Теофраст говорил мне это в Афинах, а ведь он даже еще более скуп на похвалу, чем был Аристотель, когда возглавлял Лицей. Все утверждают, что Теофраст хвалит лишь немногих, я помню, что и сам об этом читал. И кроме того, я всегда был сведущ - даже более чем сведущ - в арифметике", - утешал себя Соклей.
Однако ему почему-то казалось, что всего этого недостаточно. Даже если прибавить к его достоинствам умеренность и надежность, он все равно проигрывает по сравнению с двоюродным братом. Соклей опять пожал плечами, рассудив: "Я не могу стать Менедемом. Таким уж меня создали боги. Я должен использовать как можно лучше то, что они даровали мне".
И тут его двоюродный брат засмеялся и показал куда-то пальцем.
- Смотри, Соклей. И вправду вот-вот наступит весна. Вон на стене сидит геккон!
И точно: зеленовато-бурая ящерка на доме бедняка цеплялась за такой же зеленовато-бурый, слепленный из грязи кирпич. Ящерка взбежала по стене с легкостью мухи и слопала жука, прежде чем тот успел понять, что происходит.
Пройдя еще полквартала, братья повернули направо и двинулись на север. Еще один поворот - и они окажутся возле родных домов.
- Слава богам, наш город расположен недалеко от доков, как в аттическом Пирее. Даже чужестранец легко сможет найти здесь дорогу - как и в афинской гавани. Зато уж сами Афины! - Соклей покачал головой. - Ты должен там родиться, чтобы точно знать, куда идти, но даже афиняне в большинстве случаев не уверены, что выбрали верный путь. Гипподамий Милетский был человеком божественного разумения.
- Я никогда об этом не задумывался, - признался Менедем. - Но ведь такая ужасная путаница характерна для большинства городов, верно? Ты не можешь попасть из гавани на постоялый двор, который находится всего лишь на расстоянии полета стрелы от пирса, не спросив трижды, куда идти, потому что улицы ведут туда, куда им хочется, а не туда, куда тебе нужно.
- Конечно, - задумчиво сказал Соклей, - Пирей и Родос - новые города, их можно было строить по плану. Прошло меньше двух веков с тех пор, как наш город был основан на Родосе, верно? В прежнем городе, стоявшем тут со времен падения Трои, улицы наверняка следовали теми путями, какими привыкли бродить во время выпаса коровы.
- Гомер ничего не говорит о том, лежала ли Троя рядом с гаванью или нет, - заметил Менедем.
Он замолчал, заметив хорошенькую рабыню, которая несла к своему дому кувшин с водой.
- Привет, красавица! - окликнул он девушку.
Рабыня не остановилась, но улыбнулась Менедему.
Соклей вздохнул. Если бы он сделал то же самое, рабыня просто не обратила бы на него внимания… в лучшем случае. А в худшем осыпала бы проклятиями. Такое уже, кстати, случилось как-то в Афинах. Как щенок, который однажды сунул нос в раскаленные угли, Соклей не собирался повторять былую ошибку.
Горшечники, ювелиры, сапожники, кузнецы, мельники и все прочие ремесленники, чей труд способствовал процветанию Родоса, обычно жили вместе с семьями при своих мастерских и лавочках. Некоторые из них просто спокойно занимались своим ремеслом, тогда как другие время от времени рыскали по улицам в поисках потенциальных покупателей.
- Сюда! Только посмотрите на мою прекрасную терракоту! - кричал горшечник.
Неужели он воображал себя скульптором? Соклей этого не знал, да это его и не заботило - он только надеялся, что горшки у парня получаются лучше, чем статуэтки из обожженной глины. Потому что в противном случае его жена и дети просто умрут с голоду.
- Осторожно! - закричал кто-то, на этот раз из окна второго этажа.
Соклей и Менедем торопливо отпрянули. Так же поступили все, кто был неподалеку. Вонючее содержимое помойного ведра расплескалось посреди улицы. Один прохожий, отпрыгнувший недостаточно быстро и в результате перепачкавший свой плащ, потрясал кулаком в сторону окна, но деревянные ставни уже закрылись.
На улице чаще встречались мужчины, чем женщины. Супруги и дочери уважаемых людей проводили большую часть времени дома, на женской половине; за покупками или с другими поручениями они посылали рабов. Женам бедняков - тем, чьи семьи не имели рабов, - приходилось выходить в город и делать все самим. Некоторые женщины вели себя вызывающе или просто смирялись с положением дел и держались равнодушно. Другие носили накидки и вуали, чтобы защитить себя от хищных взглядов.
- А вот интересно, как она выглядит? Хорошо бы снять все эти занавески, - сказал Менедем после того, как одна из женщин прошла мимо них. - Одни только мысли об этом подбрасывают угольков на мою жаровню.
- И хорошо, что ты не увидел ее, вдруг под накидкой скрывается уродина, - ответил Соклей. - Или, чего доброго, незнакомка оказалась бы бабусей.
- Вполне вероятно, - признал его двоюродный брат. - Но с тем же успехом она могла оказаться и Еленой Троянской, снова вернувшейся на землю, или Афродитой, тайно посещающей нас, простых смертных. В моем воображении так оно и есть.
- Твое воображение нужно окатить ведром холодной воды, как пару собак, сцепившихся посреди улицы, - заявил Соклей.
Менедем жестами показал, что слова брата ранили его, как вонзившаяся в грудь стрела. Он пошатнулся так убедительно, что испугал ослика, навьюченного четырьмя большими амфорами оливкового масла. Погонщик кратко, но весьма выразительно прокомментировал этот инцидент, но Менедем не обратил на него никакого внимания.
Соклей почувствовал себя слегка виноватым, потому что он тоже иногда пытался представить, каковы женщины под всеми этими туниками и накидками, под плащами и вуалями. Да и какой мужчина время от времени этим не занимается? А сами женщины - разве они прячутся не для того, чтобы подстегнуть воображение мужчин?
Размышляя об этом, Соклей чуть не прошел мимо собственного дома.
Менедем засмеялся.
- Ты, братец, никак собрался к нам в гости? Рановато. Иди-ка сперва расскажи своему отцу о заключенной сделке, а я обрадую своего. Кстати, сегодня у нас ужинают торговцы, помнишь?
Соклей кивнул.
- Думаю, за ужином только и будет разговоров, что о нашей сделке… Разумеется, если к тому времени отцы не сдерут с нас шкуры и не продадут их дубильщикам.
- Мы заработаем на павлинах кучу денег, - мужественно заявил Менедем.
- Нам и вправду лучше их заработать, иначе… - ответил Соклей.
Его двоюродный брат вздрогнул, потом помахал ему рукой и двинулся к своему дому. Ничто не могло надолго ввергнуть Менедема в уныние. Хотел бы и Соклей так легко ко всему относиться.
Он постучал в дверь и стал ждать, пока отец или домашний раб ему откроют.
Гигий, их управляющий, отпер засовы и распахнул двустворчатые двери.
- Радуйся, молодой хозяин, - сказал раб-лидиец. - Как идет подготовка "Афродиты" к плаванию?
Он знал о семейных делах почти столько же, сколько знали хозяин и его сын.
- Неплохо, - ответил Соклей. - Отец дома? Мы с Менедемом купили сегодня кое-какие товары - чтобы продать их на западе, когда отправимся в путь, - и я хотел бы обсудить это.
- Да, твой отец дома, - ответил Гигий. - Он будет рад тебя видеть, Ксанф только что ушел.
- Он рад видеть кого угодно после ухода Ксанфа, - засмеялся юноша.
Упомянутый торговец был человеком честным и заслуживающим доверия, но предельно глупым.
Соклей прошел через двор, направляясь к андрону - мужской половине дома, - где ожидал найти отца. Сестра Соклея Эринна поливала во дворе из кувшина целебные растения и травы.
- Радуйся, - сказала она. - Что нового в городе? Думаю, Ксанф принес кое-какие новости, но я не выходила из своей комнаты, пока он не ушел.