Судя по тому, как местный вздрогнул, Соклей понял, что угадал насчет любовницы.
- Ты умный мошенник, а? - сказал мессенец. - Сколько же ты просишь за свои драгоценные благовония?
- Тебе нужно пойти в гавань и обсудить цену с моим двоюродным братом, - ответил Соклей. - Менедем куда умнее меня.
На самом деле Соклей так не считал - в большинстве случаев, - но Менедем, по крайней мере, лучше умел торговаться. Кроме того, у Соклея был еще один повод отправить мессенца в гавань.
- Может, твоей гетере также понравился бы и птенец павлина. А возможно, ты захотел бы держать его у себя дома - хотя ты даришь своей гетере такие замечательные подарки, но ведь надо побеспокоиться и о том, чтобы твоя жена была счастлива.
Мессенец погладил безупречно выбритый подбородок: еще один признак богатства и утонченности.
- Ты и вправду очень умен, - сказал он. - Хотя с виду еще и слишком молод, чтобы иметь жену и разбираться в подобных вещах.
- Да, я не женат, - подтвердил Соклей. - Но я ведь прав, а?
- Ты прав, хотя мне бы хотелось, чтобы ты ошибался. Птенец павлина, говоришь? Надеюсь, это заставит Носсию на время приутихнуть.
"Конечно, заставит, - подумал Соклей. - Ведь птица будет поднимать куда больше шума, чем самая сварливая жена".
Но он не стал делиться своими соображениями с собеседником; если мессенец купит птенца, он и сам это очень скоро выяснит.
Соклей сказал только:
- Что ж, такова жизнь, - как будто они уже договорились о сделке.
Судя по тому, что мессенец зашагал в направлении гавани, возможно, так оно и было.
Соклей продолжал расхваливать привезенные "Афродитой" товары до тех пор, пока солнце не опустилось к холмам за Мессеной.
Тогда он двинулся обратно к судну. Меньше всего ему хотелось блуждать в темноте по улицам беспорядочно застроенного города. Он помнил объяснения погонщика осла и не заблудился в лабиринте, которому мог бы позавидовать сам Минос.
А вот и гавань - винноцветное море, испещренное точками рыбачьих лодок: все они уже вернулись в порт. Вот и акатос - такой большой и стройный, что рыбаки пугались до смерти, принимая его за пиратский корабль. А вот и Менедем… Он весело помахал рукой Соклею, шагающему по пирсу к судну.
Соклей тоже помахал в ответ и поинтересовался:
- Как дела?
- Лучше, чем я рассчитывал, - ответил его двоюродный брат. - Я продал одного птенца, благовония и косский шелк некоему лощеному субъекту, который, несмотря на свой вид, отчаянно торговался.
- Если это тот, о ком я думаю, он приобрел благовония для гетеры, а птенца - для своей жены. - Соклей ухмыльнулся. - Хотел бы я знать, для кого он купил шелк.
- Не моя забота - пускай сам разбирается, - заявил Менедем. - А еще я продал папирус и чернила костлявому человечку, который сказал, что пишет эпическую поэму о войне между Сиракузами и Карфагеном.
- Удачи ему, - отозвался Соклей. - Если варвары победят и двинутся сюда, на север, к Мессене, у него останется не много свободного времени, чтобы сочинять гекзаметры. А если Агафокл ухитрится отразить нападение карфагенцев, что ж, тогда сиракузцы не постесняются нагрянуть в здешние места.
- Верно, - кивнул Менедем. - Но лично я не могу придумать, что еще может предпринять в такой ситуации Агафокл кроме того, что он уже сделал. А ты?
- И я тоже не могу, - признался Соклей. - Но… Когда Ксеркс вторгся в Элладу, вряд ли он ожидал, что эллины вообще сумеют хоть как-то ему противостоять.
- Справедливо, - ответил Менедем. - И все же я рад, что мы направляемся на север, подальше от тех мест, где идет война. Пытаться отбиться от четырехъярусника или пятиярусника на нашем маленьком акатосе - безнадежное дело.
Он сплюнул в подол, чтобы отвратить беду.
И, поскольку Соклей был с ним полностью согласен, он сделал то же самое.
* * *
Расположенный рядом с Мессеной мыс Пелорий был северо-восточной оконечностью Сицилии.
Оставив его позади и слева, Менедем сосредоточил все внимание впереди на Тирренском море.
Хотя они и остались в стороне от войны между Сиракузами и Карфагеном, это еще не гарантировало, что все члены экипажа "Афродиты" во главе с капитаном вернутся домой невредимые и свободные. В Тирренском море они вряд ли столкнутся с большими военными галерами. Зато это море кишело пиратами - чему немало способствовало то обстоятельство, что поблизости не было ни одного флота великих держав.
- Смотри хорошенько! - окликнул шкипер остроглазого Аристида на носу. - И дай знать, если увидишь парус или мачту.
Моряк помахал рукой, чтобы показать, что понял.
Менедем повернулся к Соклею, который нес вахту на корме.
- Это относится и к тебе.
- А то я и так не знаю, - обиженно отозвался тот.
- Само собой знаешь, - согласился Менедем. - Но не позволяй своим мыслям и вниманию рассеиваться, как… Одним словом, с тобой это случается, когда ты начинаешь размышлять об истории.
Менедем хотел сказать: "Как это было в тот раз, когда пава прыгнула в море", но спохватился.
Если уж он не попрекнул Соклея этим тогда, то поступать так сейчас было бы нечестно.
Судя по хмурому взгляду, который бросил на него двоюродный брат, Соклей отлично догадался, о чем умолчал Менедем.
Справа по борту подрумянивался под летним солнцем до коричневого цвета берег Италии. Менедем нацепил шляпу с широкими полями, чтобы тоже не поджариться. И все равно пот катился по лицу, телу и рукам капитана, оставляя влажные темные пятна на рукоятях рулевых весел там, где их сжимали его ладони.
Менедем направлял "Афродиту" в море, пока берег не превратился в коричневую размытую линию внизу горизонта. Теперь с берега будет труднее увидеть судно. Некоторые рыбачьи лодки, покачивавшиеся на зыби между акатосом и берегом, не замечали "Афродиты": ее парус был подобран к рее, пока галера двигалась на веслах на север.
"Будь я и вправду капитаном пиратского судна, мне бы не составило никакого труда вас сцапать…" - подумал Менедем о рыбацких лодчонках.
Некоторые из рыбаков все же заметили "Афродиту" и, почуяв опасность, как можно скорей убрались подальше.
Они продвигались на северо-восток к гавани Гиппония - не самое подходящее место, чтобы бросить якорь, но лучшего тут все равно не найти, - когда Аристид закричал:
- Вижу судно! Судно слева по борту!
Заслонив глаза ладонью от вечернего солнца, Менедем вгляделся в море. Все больше и больше моряков показывали туда же, и вскоре он сам заметил парус. Парус порядочного размера - значит, судно вполне могло оказаться пиратским. К тому же парус был выкрашен в необычный оттенок - что-то между небесно-голубым и цветом морской волны: это говорило о том, что капитан или владелец судна не хотел, чтобы корабль заметили.
- Я покажу ему, сукиному сыну, - пробормотал Менедем.
И возвысил голос до крика:
- Все берите оружие, а потом - на весла!
Как только гребцы схватили мечи, ножи и дубинки, чтобы в случае чего те оказались под рукой, Менедем повернул "Афродиту" к странному кораблю, велев Диоклею:
- Прибавь темп.
- Слушаюсь, шкипер, - ответил келевст. - Ты собираешься отогнать его, как то пиратское судно в Эгейском море?
- Именно это я и собираюсь сделать, - сказал Менедем. - А если они захотят боя, что ж, клянусь богами, будет им бой.
Вскоре он уже мог видеть корпус пиратского судна так же хорошо, как и его парус. То, что первым в поле зрения сначала всегда появляется парус, наводило людей на мысль, что земля круглая. Менедем в этом сомневался. Будь земля и впрямь круглой, разве с нее не стекла бы вся вода? Он никогда не находил удовлетворительного ответа на этот вопрос. Но сейчас капитану "Афродиты" было не до того - куда важней было оценить силы врага.
- Это пентеконтор! - крикнул Соклей с середины судна.
Менедем кивнул.
- Вижу, - ответил он.
Значит, на пиратском судне было пятьдесят гребцов - против его сорока; да вдобавок его корпус был по-акульи длинным и по-волчьи стройным. Корабль взрезал волны, как нож; Менедем сразу увидел, что его скорость куда выше скорости "Афродиты". Но вот достаточно ли у пиратов храбрости, чтобы вступить в бой? Менедем решил, что недостаточно, - и тем самым поставил на кон свое судно, свой груз, свою свободу и свою собственную жизнь.
Большинство морских разбойников хотели всего лишь безнаказанно грабить тех, кто не сопротивляется. Что может быть лучше выгоды без риска? Но если бы вдруг оказалось, что эти пираты - исключение, Менедем вполне мог бы оказаться голым, в цепях на рабовладельческом рынке в Карфагене… Или и вовсе закончить жизнь на дне морском, где маленькие крабы вгрызались бы в его глазницы, чтобы попировать тем, что найдется внутри черепа.
Люди на борту пиратского судна завопили и стали потрясать кулаками в сторону приближающейся "Афродиты". Некоторые кричали по-эллински, остальные - на разных местных языках. Команда "Афродиты" выкрикивала в ответ проклятия и непристойную брань. Один абсолютно голый пират встал со своей скамьи и демонстративно помахал гениталиями в сторону команды акатоса, как те люди на агоре, что желают потешиться над рабынями и женами бедных крестьян, пришедшими на рыночную площадь, чтобы сделать покупки и посплетничать.
- Даже у мыши я видел куда больший член! - завопил Диоклей, не пропустив ни единого удара колотушкой в бронзу.
Пират-эксгибиционист мгновенно сел; он, должно быть, достаточно хорошо понимал эллинский, чтобы оскорбление попало в цель.
А потом команда "Афродиты" взорвалась радостными криками: когда до вражеского судна оставался всего один полет стрелы, оно круто развернулось влево, будто собиралось уйти от торговой галеры.
"Пират" быстро двинулся на север, подобрав парус так, что тот прильнул к рее.
- Сбавь темп, - велел Менедем Диоклею. - Все равно нет никаких шансов его догнать. В Эгейском море мы уже убедились в этом.
- Сейчас сбавлю, - ответил начальник гребцов. - Судя по тому, как пираты удирают, можно подумать, что за ними гонится пятиярусник.
- Судя по тому, как они удирают, пятияруснику было бы не под силу их догнать, - сказал Менедем. - Гемиолия или, скажем, триера еще могла бы это сделать. Но пятиярусник слишком неповоротливый, тяжелый и неторопливый - в точности, как и мы.
Он потряс кулаком в сторону удаляющегося пентеконтора.
- Мне бы хотелось увидеть всех пиратов с этого судна распятыми на крестах, - сказал Диоклей. - Если уж на то пошло, мне бы хотелось увидеть всех пиратов мира распятыми на крестах.
- Я бы тоже не прочь на это посмотреть, - ответил Менедем, - но не думаю, что такое когда-нибудь случится. Деревьев на земле не хватит, чтобы сколотить кресты для всех пиратов.
Начальник гребцов фыркнул и сплюнул в море.
- Ха. Это было бы весело, если б только можно было повеселиться - понимаешь, что я имею в виду?
- Разве я не сказал только что то же самое?
Менедем заговорил громче, чтобы его услышали все гребцы:
- Хорошо поработали, парни! Мы испугали еще одного грифа. А теперь - гребцы левого борта, сушите весла, гребцы правого борта, вперед!
"Афродита" развернулась влево почти на месте.
Ее нос снова нацелился на Гиппоний; Менедем снял с весел каждого борта половину гребцов и двинулся к гавани, до которой теперь было на несколько стадий больше, чем в тот миг, когда Аристид заметил пентеконтор.
- Да, это было захватывающе, - заметил Соклей, поднимаясь по ступенькам на ют.
- А ты ожидал, что в море будет скучно? - спросил Менедем. - Тем, кто предпочитает скуку, лучше не покидать Родоса.
- Даже там необязательно должно быть скучно, - возразил Соклей. - Кто знает, что македонцы там учудили, пока мы здесь, на западе?
- Ты прав, - мгновение спустя ответил Менедем. - Хотел бы я, чтобы ты ошибся, но ты прав.
- Надеюсь, генералы ничего такого не затеяли, - продолжал Соклей. - А если и затеяли, надеюсь, они дерутся друг с другом, а не с Родосом. Только когда живешь в полисе, где так много генералов, невольно начинаешь беспокоиться.
- Это точно. - Менедем представил, как они возвращаются на Родос, а там полно воинов Антигона или Птолемея.
Страшное зрелище предстало перед его мысленным взором: наемники нагло расхаживают по улицам, богатые семьи взяты в заложники, чтобы принудить весь город к повиновению. А ведь его собственная семья далеко не бедна. Уже не в первый раз Менедем захотел, чтобы Соклей не заставлял его так много думать.
Вид италийского берега, омытого лучами заходящего солнца, помог ему отвлечься от мыслей о том, что может происходить сейчас далеко отсюда, на востоке.
Похоже, Соклей тоже всеми силами старался об этом не думать, потому что показал на берег и заметил:
- Рядом с городом больше зелени, чем в остальных местах.
- Кое-кто утверждает, что Персефона якобы обычно является сюда с Сицилии, чтобы набрать цветов, - ответил Менедем. - Уж не знаю, правда это или нет, но вот девушки в Гиппонии действительно частенько выходят на эти луга и делают себе цветочные гирлянды для праздников и всякого такого.
- Откуда ты это знаешь? - удивился Соклей. - Ты ведь раньше тут не бывал.
- Так говорят в тавернах, - ответил Менедем. - Ты много теряешь, потому что не любишь сидеть и болтать с моряками.
- Мне не нравится получать на целый талант никчемной болтовни и на пол-обола действительно интересных сведений, - ядовито заметил Соклей.
- Но ведь никогда наперед не знаешь, что окажется интересным, - возразил брату Менедем.
Соклей покачал головой.
- Нет. Никогда наперед не знаешь, окажется ли вообще хоть что-нибудь интересным. Обычно ничего путного там и не услышишь. Большинство разговоров в тавернах ведут люди, которые рассказывают всякие небылицы: о рыбе, которую якобы поймали, о врагах, которых якобы убили, и о женщинах, которых якобы поимели. Я не знаю, как имя Персефоны вообще всплыло в разговоре в таверне, если только ты не пил с Аидом.
Это замечание заставило Менедема расхохотаться.
- Вообще-то я и не говорил о Персефоне, я говорил о Гиппонии и о том, какая там стоянка.
Он указал вперед.
- Места не слишком много, верно?
- Верно. - Соклей снова изумленно покачал головой. - Невольно начинаешь гадать - почему кому-то вздумалось построить тут город.
- Это точно! - согласился Менедем. - Даже нет нормальной гавани, чтобы поставить судно… Только длинный прямой берег. И жители Гиппония ничего не предпринимают, чтобы исправить дело, вот что удивительно! Никакого тебе мола, чтобы защитить корабли от волн и непогоды, да и причалов почти нет. Если бы Одиссей в наши дни явился сюда, он почувствовал бы себя как дома.
- Если бы Одиссей явился сюда, он явился бы на пентеконторе, - сказал Соклей. - Большинство данайцев, которые двинулись на Трою, отправились в путь на пентеконторах, если верить Гомеру. Троянцы небось считали их всего лишь самым большим пиратским флотом в мире.
Менедем уставился на двоюродного брата.
- Ну и ну? - сказал он наконец. - Я-то всегда думал, что больше тебя люблю Гомера.
- Так оно и есть, - ответил Соклей. - По-моему, он великий поэт, но Гомер далеко не первый в списке моих любимых авторов.
- Знаю, - ответил Менедем. - И все-таки ты только что заставил меня взглянуть на "Илиаду" под другим углом. Мне лично и в голову никогда не приходило посмотреть на все с точки зрения троянцев.
Он все еще продолжал дивиться, когда Диоклей остановил "Афродиту" недалеко от берега и якоря на носу плюхнулись в глубокие воды Тирренского моря.
Вот интересно, когда Приам и Гектор глядели с открытых ветрам стен Трои, какими они видели Агамемнона, Менелая, Ахиллеса, Одиссея? Небось считали их всего-навсего шайкой богами проклятых разбойников, которые заслуживают одного - быть распятыми на крестах?
Менедему это представлялось невероятно увлекательным.
Соклей, должно быть, думал о том же самом, потому что сказал:
- Хотел бы я знать, как бы выглядела "Илиада", если бы Троя не пала?
- По-другому, - ответил Менедем, и оба брата рассмеялись.
- Я уверен, Трое лучше быть такой, какая она сейчас, - заключил Менедем. Усилия, которые он потратил, чтобы посмотреть на вещи по-другому, оказались для него непомерными.
Соклей не спорил.
"Когда настанет утро, - подумал Менедем, вытягиваясь на юте, - я снова буду думать так, как надлежит думать истинному эллину".