Решившись во что бы то ни стало нагнать авантюристов, Фабиан дал своей лошади шпоры и помчался во весь опор по лесной тропинке, за изгибом которой он надеялся различить спины беглецов. Шум водопада заметно заглушил стук лошадиных копыт. Вскоре до него донеслись человеческие голоса, и через несколько минут Фабиан мог надеяться преградить дорогу своим врагам.
Мост, который в этом месте соединял крутые берега бурного потока, был сложен из грубо отесанных бревен, опиравшихся своими концами на голые глыбы утеса и ничем не скрепленных между собой; подобного рода мост два сильных человека легко могли разрушить без особенных усилий. В ту самую минуту, когда Фабиан уже был близок к мосту, бревна, привязанные арканами к сделанным лукам бандитов, сдвинулись с места и грохнули в воду, подняв фонтан брызг.
Фабиан воскликнул от бешенства. Один из всадников обернулся назад, это был дон Эстеван. Он глядел со злой насмешкой на Фабиана, а тот в изорванном платье, с лицом, исцарапанным сучьями и покрытым кровью, точно сумасшедший, пришпоривал лошадь, стараясь заставить ее перескочить через поток. Несмотря на все его усилия, животное на самом краю пропасти поднялось на дыбы и попятилось назад.
- Стреляйте же в него, болваны! - закричал дон Эстеван. - Стреляйте живее, а то этот сумасшедший расстроит все наши планы! Стреляйте, говорю вам!
Три винтовки нацелились на Фабиана, но в это время позади него послышался громкий голос Розбуа. Канадец и Хозе показались из чащи. Они подоспели вовремя, чтобы спасти Фабиана.
При виде двух стрелков, чье искусство обращаться с огнестрельным оружием внушало бандитам особое почтение, авантюристы растерялись. Фабиан принялся опять пришпоривать свою лошадь; но та в испуге поднялась на задние ноги и едва не опрокинулась навзничь.
- Стреляйте, стреляйте же! - кричал дон Эстеван.
- Постерегитесь стрелять! - воскликнул в ответ на это канадец громким голосом. - Беда тому, кто первый выстрелит. Я уложу его наповал. А ты, Фабиан, ради Бога, оставь в покое этих разбойников!
- Фабиан?! - воскликнул удивленно Эстеван, глядя с испугом на упорного юношу, который, не обращая внимания на мольбы канадца, усердно продолжал шпорить свою взмыленную лошадь, пытаясь заставить ее перепрыгнуть через поток.
- Да, Фабиан! - крикнул Хозе пронзительным голосом, покрывшим шум водопада. - Да, дон Антонио Медиана, это Фабиан требует от вас ответа за смерть своей матери!
Голос этот, сопровождаемый ревом водопада, прозвучал как знак провидения, и дон Антонио, или дон Эстеван, первый раз в своей жизни почувствовал страх; между тем пылкий юноша, выхватив нож, принялся с новым жаром колоть острым концом ножа своего коня. Наконец рассвирепевшее животное, точно стрела, метнулось через пропасть на противоположный берег, но одна из задних ног поскользнулась на сырой покатости берега; одно мгновение казалось, что сильному животному удастся удержать равновесие: камни заскрипели под копытами, но через минуту колени лошади подогнулись и взор ее потух. Раздалось жалостное ржание, и лошадь вместе с всадником полетела в пучину.
При всплеске волн, брызнувших на берег, из груди канадца вырвался раздирающий душу крик, между тем как с противоположного берега послышались торжествующие возгласы. Но вскоре все было заглушено грозным ревом лесного потока, - скрывшего в своих водах несчастного юношу.
Глава IX
Недели две спустя после того, как Фабиан де Медиана исчез в волнах Сальто-де-Агуа, в пустынных равнинах, отделяющих президио Тубак от американской границы, разыгрались кровопролитные события.
Однако прежде, чем говорить о личностях, принимавших участие в этих событиях, постараемся описать местность, на которой эти люди сошлись друг с другом.
Необозримые равнины, отделяющие Северо-Американские Штаты от той части Мексики, которую весьма скудно орошает Рио-Гила и ее притоки, в описываемую нами эпоху обитателям Мексики были известны только по некоторым отрывочным рассказам охотников да искателей золота. Истоки названной нами реки лежат в отдаленных горах севера, затем она пересекает огромные пространства прерий, в которых не встретишь ни одного тенистого деревца. Страшная сушь этой местности только кое-где прерывается дождевыми вымоинами - ливни, однако же, не столько оплодотворяют почву, сколько опустошают местность.
Взору путешественника, проезжающего по этим каменистым равнинам, открываются наряду с прочими достопримечательностями глубокие овраги, образовавшиеся из высохших речных русел, которые вдобавок крайне затрудняют ему путь. Вы тщетно станете искать здесь хоть какое-то озерцо в надежде напоить вашу измученную лошадь. Лани и буйволы избегают этих пустынь, где только изредка прорежется по осени чахлая трава. Даже индейцы появляются здесь только в сезон жгучих ветров.
В необозримой чаще небесного свода, чудная голубизна которого едва размыта белыми облаками, величественно парил орел, почти не шевеля своими мощными крыльями. Эта птица была единственным обитателем воздушного пространства, обнимающего собой бескрайнюю пустыню.
Что же открылось его взору в тот злополучный день?
За одним из холмов расположился отряд всадников человек в шестьдесят. По усталому виду лошадей, от которых пар шел столбом, можно было заключить, что наездники совершили весьма быстрый переход. Смешанный шум человеческих голосов, ржание лошадей и бряцание оружия нарушали тишину прерии. Повсюду вокруг стана были расставлены копья со значками, мушкеты, карабины и двустволки. Некоторые из спешившихся всадников отирали бока измученных лошадей и поправляли седельные ремни, другие же отдыхали на песке под скудной тенью кактусов.
Неподалеку уже виднелись приближавшиеся к этому месту лошади и мулы с вьюками, а позади них тянулся, образуя кривую линию, обоз, состоявший из двадцати повозок.
С высоты, на которой парил орел, глаз человека мог бы заметить разбросанные по дороге, по которой прошли путешественники, трупы людей и животных, отметившие нелегкий путь, пройденный экспедицией в трудной борьбе с тяготами пустыни.
Читатель, вероятно, уже догадался, что отдыхавшие у холма люди составляли экспедицию искателей золота, которую возглавил дон Эстеван.
Когда повозки, запряженные мулами, подъехали к месту отдыха, между путешественниками произошло какое-то замешательство, но оно продолжалось недолго. Вскоре повозки были разгружены, мулы отпряжены, а лошади расседланы. Пустые повозки, поставленные дышлом к дышлу, были соединены между собой железными цепями, а свободное пространство между колес заложено седлами и вьюками так, что через несколько минут образовалась надежная баррикада.
Внутри лагеря лошади были привязаны к повозкам. Из хвороста, привезенного в обозе, был разведен костер, на котором весело забулькала похлебка. Вскоре была устроена и полевая кузница, а через час вся колония после обеда занялась починкой амуниции.
Один только богато одетый всадник, костюм которого заметно поблек от пыли и солнца, восседал еще на своем рыжем коне посреди лагеря, наблюдая оттуда за суетой. Всадник этот был не кто иной, как дон Антонио де Медиана, предводитель экспедиции. На его палатке трое слуг прикрепляли знамя с изображением поля небесно-голубого цвета, по которому было разбросано шесть золотых звезд с надписью: "Я буду стеречь". Придирчиво все осмотрев, дон Антонио сошел с коня и направился к себе в палатку, погруженный в задумчивость.
Справа от лагеря, к востоку, недалеко за холмистыми возвышенностями, посреди песчаного плато, виднелся небольшой, но густой лес. В тени этого леса расположилась другая группа всадников, около которых не было видно ни повозок, ни вьючных животных, ни изгородей. Отряд этот, по-видимому, был вдвое многочисленнее первого. По бронзовому цвету лиц всадников, из коих одни были совершенно голы, а у других вся одежда состояла из перекинутых через плечо шкур, по развевающимся на их головах перьям, а также по разноцветным рисункам на их коже и странному украшению в них не трудно было признать воинственных индейцев.
Десять вождей степенно сидели вокруг едва дымившегося огонька, передавая друг другу длинную трубку и совещаясь о чем-то. Подле каждого из них лежало на песке полное вооружение воина, состоявшее из кожаного щита с украшениями из перьев по краям, длинного копья, томагавка и ножа. На некотором удалении от них замерло пятеро всадников, из коих каждый держал по две лошади в узде. Седла на этих лошадях отличались странной формой и были покрыты необделанными шкурами, через крестец перекинуты были лисьи шкуры с мехом. Лошади эти, с которыми державшие их под уздцы воины с трудом могли совладать, принадлежали десяти предводителям, сидевшим вокруг костра.
Один из вождей передал своему соседу курящуюся трубку и указал рукой на какую-то точку у горизонта. Глаза европейца не могли различить на таком расстоянии ничего, ну разве что сероватое облачко, но глаз индейца легко различал в этом облачке струю дыма, подымавшуюся из лагеря авантюристов дона Эстевана.
Подскакавший индеец принес какую-то важную весть и доложил вполголоса вождям. Те стали оживленно обсуждать предстоящие планы.
Между станом индейцев и окопами авантюристов с высоты птичьего полета можно было различить в песках одинокого всадника, который, по-видимому, не принадлежал ни к той, ни к другой партии. Лошадь под седоком была серого цвета в яблоках; путник остановился, и лошадь, вытянув шею и раздув ноздри, казалось, вместе со своим господином искала, куда вернее направить путь. На всаднике была кожаная одежда европейца, цвет его лица был темен, густая черная борода обличала в нем человека, принадлежащего к белой расе.
Вдруг всадник - это был Кучильо - пустил свою лошадь в галоп через пустыню и вскоре поднялся на верхушку одной из ближайших возвышенностей. Любопытство его, казалось, привлекли обе враждующие стороны, ибо глаза его то обращались на полосу дыма, поднимавшегося из лагеря авантюристов, то на стан индейцев.
Индейцы приметили его, и окрестность внезапно огласилась возбужденными криками, словно стая голодных пантер ринулась к добыче. Кучильо поскакал по направлению к лагерю дона Эстевана.
Далеко на горизонте, в ложбине, которая составляла как бы вершину треугольника между лагерем краснокожих и белых, показалась группа людей, скрываемых легким облаком тумана. Туман этот образовался от испарений большой реки, берега которой были покрыты леском; посреди русла находился островок, поражавший своей удивительной растительностью. Упомянутая нами группа охотников расположилась в центре этого островка.
В дельте реки, занимавшей более одной квадратной мили, находилась Золотоносная долина, где в скором времени предстояло свершиться битве между аборигенами и пришельцами.
Благодаря искусному маневру, придуманному Педро Диацом, экспедиции удалось скрыть от индейцев направление, по которому она следовала в течение двух дней, и таким образом благополучно добраться до знаменитой долины. К несчастью, Кучильо не мог примириться с мыслью, что ему предстоит делиться добычей с шестьюдесятью товарищами, он решил, что число их должно быть куда меньше. Кучильо отделился от своих спутников под предлогом рекогносцировки. Вполне полагаясь на быстроту своей лошади и на свое знание этой пустыни, он решил навести индейцев на след своих спутников. В лагере, конечно, об этом ничего не подозревали, так как Кучильо сумел искусно скрыть свой злодейский замысел, более того, на случай, если бы с ним что-нибудь стряслось, в лагере был разведен костер, дым которого должен был указать ему путь.
Относительно важного известия, привезенного индейцам упомянутым выше гонцом, заметим, что оно касалось замеченных им на островке трех белых неприятелей. Эти трое, судя по описанию гонца, были не кто иные, как старый канадец, Хозе и Фабиан, хотя он не мог знать их по именам. Но нам-то с вами, дорогой читатель, они хорошо известны. К счастью, судьба пощадила Фабиана - погибла только его лошадь.
Несмотря на легкие царапины от падения, Фабиан и двое его приятелей решили продолжать погоню за авантюристами, но так как им пришлось следовать пешком по той самой дороге, по которой бандиты ехали верхом, то они добрались до Тубака лишь в тот день, когда экспедиция уже двинулась далее. Дальнейшее преследование стало легче, ибо экспедиция авантюристов теперь неторопливо волоклась по прерии с нагруженными повозками. Тем не менее охотникам было трудно рассчитывать на скорый успех: дон Антонио, окруженный множеством людей, мог попасть им в руки разве что чудом.
Когда индейский гонец изложил суть увиденного, вожди начали обсуждать план действия. Мнения были различны. Младший из вождей предлагал прежде всего двинуться прямиком к реке Гила, но другой возражал и предлагал тотчас напасть на белых. Пока высказывались разноречивые мнения, дозорный индеец заметил Кучильо, и тогда-то раздался страшный их клич. Десятка два всадников устремились за ним. Вожди продолжали свое совещание до тех пор, пока всадники, преследовавшие Кучильо, не возвратились назад с известием, что они напали на след лагеря белых и высмотрели расположение их слабо укрепленного лагеря. Тоща один из предводителей, по имени Черная Птица, отличавшийся очень высоким ростом и темным цветом лица, обратился с речью к своим товарищам:
- Я знаю, что люди, пришедшие от полуночи, не могут быть друзьями людей, пришедших с полудня. Я видел за многие годы, что север и юг воюют между собой, точно так же как и ветры, дующие из этих противоположных направлений, борются друг с другом. Пошлем от себя гонца к троим воинам, находящимся на островке, с приглашением присоединиться к нам, чтобы действовать вместе против воинов, пришедших с повозками, и индейцы станут радоваться гибели белых через посредство белых.
Предложение это было признано мудрым, ибо обнаружило, по мнению индейцев, знание людей и характер их отношений, но оно не нашло поддержки со стороны прочих вождей. Черная Птица вынужден был уступить, так как предложение его не было разделяемо никем из прочих вождей. Было решено, что большая часть племени должна напасть на стан белых, а меньшая - против островитян.
Четверть часа спустя индейцы разделились на два отряда: сто всадников двинулись к лагерю белых, а двадцать человек повернули к маленькому острову, сгорая нетерпением как можно скорее пролить кровь белых.
Глава X
Оставим на время Фабиана и его обоих спутников и обратим наши взоры на авантюристов и их предводителя, дона Эстевана.
Хотя экспедиция за время перехода лишилась сорока человек, однако отряд был еще достаточно силен, чтобы сразиться с индейцами. Впрочем, воодушевление авантюристов уже заметно спало, начиная с того дня, когда они выступили из президио Тубак при пушечных выстрелах и радостных восклицаниях жителей.
Что касается дона Эстевана, то он не пренебрегал никакими мерами предосторожности. Дон Эстеван приучил всех авантюристов к повиновению и к порядку; повозки, которые были им закуплены, должны были служить и для перевозки тяжестей, и как средство защиты. Тем не менее на челе его заметно было облако неудовольствия; не вполне зажившая в его сердце рана опять раскрылась. Хотя он сам измыслил средство и способ изжить своего племянника с этого света, родовая гордость вновь заговорила в нем.
Полагая, что племянник его погиб, дон Антонио стал сожалеть о юноше, который оказался столь пылким и отважным и который мог бы оказать ему немалое содействие в осуществлении его плана. И в тот миг, когда последний из рода Медиана исчез перед его глазами в пропасти, гордость пробудила в нем сожаление о печальной кончине наследника его имени.
Впрочем, это была не единственная забота, занимавшая его ум. Отлучка Кучильо тоже давала повод к немалому беспокойству. Что касается последнего, то он, между тем, значительно опередил преследовавших его индейцев; пока ему оставалось еще далеко до лагеря дона Антонио, он не переставал погонять свою лошадь, но как скоро он увидел сквозь чащу кактусов и других кустарников окопы своих спутников, то поехал тише, чтобы не отбить у своих преследователей охоты гнаться за ним.
Он еще был на таком расстоянии от лагеря, что часовые пока не могли его заметить, как вдруг индейцы, при виде поднимавшегося из лагеря дыма, остановились. Кучильо сделал то же. Для успешного исполнения своего плана ему необходимо было обратить внимание своих спутников на грозившую им опасность только в самую последнюю минуту, а так как ему были хорошо известны все привычки индейцев, то он мог продолжать свою опасную игру совершенно хладнокровно. Он знал, что аборигены никогда не предпринимают нападения, если не превосходят значительно своих врагов силою, и из этого заключил, что его преследователи непременно вернутся к своим товарищам.
Расчет Кучильо оказался верным. Прошло немного времени, как краснокожие повернули в лес, где были расположены главные силы. Весьма обрадовавшись осуществлению своей хитрости, бандит прилег за небольшим возвышением и стал внимательно прислушиваться, намереваясь в случае возобновления опасности немедленно спастись бегством.
"Завтра нам придется делить богатство на шестьдесят человек, - говорил он сам с собою, - а мне удалось устроить так, что с восходом солнца добрая четверть болванов покинет сей бренный мир. Пусть красные и белые бестии перебьют друг друга…"
Отдаленный выстрел из винтовки прервал мысли Кучильо. Выстрел, казалось, донесся с севера, от реки, где находился островок, занятый канадцем и его спутниками.
- Как странно, что этот выстрел послышался именно оттуда, - молвил Кучильо, глядя на север, - лагерь белых лежит к востоку, а краснокожие воины находятся к западу отсюда. Уж не заплутал ли я?
Через несколько минут раздался второй выстрел, а после небольшого промежутка времени третий, затем послышалась частая пальба ружей. Сердце Кучильо мгновенно сжалось от страха, ему представилось, что другая, более многочисленная, партия белых овладела его богатствами. В воображении рисовалось, что, может быть, сам дон Антонио отрядил из своего отряда нескольких человек с поручением овладеть долиной, скрывавшей золотые россыпи. Однако - при более хладнокровном обсуждении дела он вскоре убедился, что опасения его малоосновательны, ибо отряд белых неминуемо выдал бы себя чем-нибудь, между тем как, несмотря на двухнедельные переезды, он не успел заметить их присутствия; с другой стороны - было мало шансов, чтобы дон Антонио решился ослабить свой отряд, отделив от него хоть несколько человек. Кучильо пришел к заключению, что выстрелы скорей всего принадлежат американским охотникам, подвергшимся на пути к мексиканской границе нападению апахов.