* * *
Несколько дней Нобунага провёл в тяжёлых раздумьях, и как раз в эти дни стал замечать, что Хитоми часто обменивается многозначительными взглядами с Хисикава Моронобу, если тот находится поблизости.
Даймё умышленно наблюдал за дочерью и самураем. И в один из солнечных зимний дней проследил, как Хитоми вышла из Западного крыла замка, направившись в святилище. Вскоре и Моронобу пошёл той же тропинкой.
Нобунага, как ни прискорбно ему было признаться самому себе, выследил влюблённых.
– С отцом что-то происходит: он – сам не свой, вот уже несколько последних дней. Ума не приложу: что могло его так опечалить? Возможно, что-то случилось в Киото?
– Не знаю, – признался молодой самурай. – Но на днях из Исиямы прискакал гонец с письмом. Вероятнее всего, что послание содержало дурные вести…
– Надо молить Аматэрасу о помощи, она непременно услышит меня и даст знак…
Девушка опустилась на колени перед алтарём. Моронобу последовал её примеру и, склонившись, начал истово молиться.
* * *
У даймё защемило в груди: да, много жестокости, смертей, в том числе и своих сыновей, предательства повидал он на своём жизненном пути, много врагов погибло от его меча – и сердце зачерствело, но сейчас… Он внезапно представил, как передаёт Хитоми в руки Тоётоми, затем, как она возляжет на брачное ложе с Торией… От этого у Нобунаги перехватило дыхание, комок подкатил к горлу, слёзы наполнили глаза.
Даймё вошёл в святилище: Хитоми и самурай были крайне удивлены его появлением. Моронобу поклонился, девушка же спросила:
– Вы хотели помолиться, отец? Нам уйти, дабы не мешать вам собраться с мыслями?
Нобунага поёжился от холода, потому как был облачён в лёгкое кимоно и стёганую куртку-камисимо, и опустился перед алтарём на колени.
– Любовь прекрасна? Не так ли? – неожиданно спросил он и воззрился на дочь.
Она невольно смутилась.
– Да, отец. Об этом написано во многих произведениях и отражено в утончённых картинах, – ретировалась девушка.
– Но не всегда мы можем разделить ложе с тем мужчиной или женщиной, которых желаем более всего на свете. Есть ещё и обстоятельства, увы, от нас не зависящие.
Хитоми и Моронобу насторожились. Невольно самурай подсел к девушке поближе и взял её за руку. Это обстоятельство не ускользнуло от взгляда даймё. Возможно, ему было легче объявить дочери о её участи, если бы он знал, что девичье сердце свободно, но…
Он смотрел поочерёдно то на дочь, то на самурая, и слова буквально застряли в горле. Молодые были нежны и красивы, прекрасно подходили друг другу. Нобунага вспомнил, как Хисикава-старший спас ему жизнь, ещё тогда у него мелькнула мысль, что родственный союз с таким вассалом – залог преданности не только самурая, но и его потомков.
И вот потомок Хисикава – перед Нобунагой: у него множество достоинств, он – самурай, и любит Хитоми…
Нобунага прервал размышления.
– Отчего, Моронобу, ты не признался мне, что питаешь чувства к Хитоми?
Самурай смутился, но быстро взял себя в руки.
– Господин, я – один из ваших вассалов. Я даже не смел надеяться на вашу милость. Поверьте, наши отношения чисты…
– Не сомневаюсь в этом.
– А ты, что скажешь? – обратился даймё к дочери.
– Я люблю Моронобу и хочу выйти за него замуж…
Нобунага сник. Хитоми и Моронобу переглянулись.
– Отец, я опечалила вас своим поведением? Поверьте мне…
Даймё жестом остановил дочь, не дав ей договорить.
– Я ни в чём не виню тебя, и смею даже упрекать. Любовь сильнее нашего понимания. Скорее здесь моя вина, ибо я – в безвыходном положении, как не прискорбно мне признаться… Всю жизнь я сражался за императорский трон, пытаясь укротить непомерные аппетиты сёгунов, но…
– Что?! – буквально в один голос воскликнули Хитоми и Моронобу.
– На днях я получил послание из Исиямы, написанное собственноручно сёгуном Тоётоми. Он желает породниться со мной…
– Как?! Зачем?! – недоумевала Хитоми, начиная понимать, куда клонит отец.
– Это политический ход. Тоётоми желает обрести во мне союзника, ибо княжество Бива процветает, и если начнётся война, то…от него ничего не останется. Породнившись же со мной, сёгун получает ещё две тысячи воинов и неограниченную власть. Я последний, из тех, кто в состоянии противостоять сёгуну, но какой ценой… Его силы огромны, амбиции непомерны, жестокость изощрённа. Если я не отдам тебя за Тория, от Адзути и княжества ничего не останется.
– Мы будем сражаться!!! – воскликнул Моронобу и схватился за рукоять вакидзаси. – И умрём достойно чести самурая!
– Конечно, – Нобунага печально улыбнулся.
Хитоми тихо плакала.
– Отец, я не хочу покидать Адзути… – сказала она всхлипывая. – А тем более не хочу принадлежать этому Тории…
Нобунага молчал, не зная, что сказать: слова в данном случае не могли принести утешения.
* * *
Весь оставшийся день Хитоми проплакала в своих покоях. Она сидела около жаровни, не чувствуя ни тепла, ни холода – её тело и душа оцепенели.
Нобунага решил не беспокоить дочь, ибо считал, что она должна свыкнуться с мыслью о замужестве. Моронобу же пребывал в отчаянье и отправился на тренировочную площадку, чтобы хоть как-то выплеснуть свой гнев и обиду на "противника".
Юрико, в последнее время занятая вышиванием свадебного оби, также заметила напряжённость отца, скрыть которую было просто не возможно. Она направилась к Хитоми, выяснить: что же происходит в Адзути?
Раздвинув фусуме, Юрико увидела сестру, сидевшую рядом с жаровней.
– Хитоми! – позвала она, но девушка никак не отреагировала. Юрико подошла к сестре сзади и положила ей руку на плечо. – Хитоми!
Младшая сестра очнулась.
– А это ты, Юрико… Как продвигается вышивание свадебного оби?
– Медленно. Мне совершено безразлично, как я буду выглядеть на собственной свадьбе. – Юрико пригляделась к сестре, та была грустна, на лице виднелись следы слёз. – Расскажи мне: что тебя так огорчило?
– Ах, Юрико! Ты намного счастливее меня! По крайней мере, ты будешь женой будущего судьи, а я… я… – она разрыдалась.
Юрико обняла сестру.
– Отец нашёл тебе нового жениха? Он стар и отвратителен? – предположила она.
– Нет молод, и даже, скорее всего, привлекателен… Но я не хочу… Понимаешь: не хочу за него замуж! – Хитоми смахивала слёзы рукавом кимоно.
– А кто он? – полюбопытствовала Юрико.
– Ах, не спрашивай меня, умоляю… Отец вынужден согласиться, иначе замок и всё княжество погибнет….
Юрико не на шутку обеспокоилась.
– Говори, прошу тебя! Кто он?
– Тоётоми Тория!
У Юрико округлились глаза.
– Сын Верховного сёгуна! И ты раздумываешь! Он богат, как бог! И ещё я слышала, что он жил с наложницей своего же отца, уж она то сумела научить его многим любовным премудростям.
– Ах, Юрико, ну что ты говоришь! Я люблю Моронобу! И не хочу замуж за другого мужчину!
– Напрасно… Сёгун Тоётоми умён и силён, он просто так не расстанется с властью. Наверняка, Тория унаследует её… – Юрико задумалась. – Не буду тебе мешать, Хитоми.
Она встала с татами, раздвинула фусуме и направилась в покои отца.
* * *
Нобунага писал письмо господину Ходзё, сообщая о том, что возможно понадобиться его помощь. Он знал, что предполагаемый союзник может выставить порядка тысячи воинов, и тогда объединённые силы, вполне смогут противостоять войскам сёгуна.
К сожалению Ходзё был женат, и Нобунага не мог предложить союзнику свою юную дочь в награду за предполагаемую помощь. Он задумался над сложившимся положением – подвергать княжество опасности не хотелось… Но где гарантии, что после свадьбы Тоётоми не попытается завладеть Адзути? Конечно, с одной стороны – о его богатстве ходят легенды, сёгун не захочет терять такой лакомый кусок, но с другой – как тот сможет получить желаемое, не пролив крови? На ум даймё приходило только два возможных варианта: либо наёмный убийца-ниндзя, либо отравление, а для этого надо подкупить кого-нибудь из обитателей замка. Неизвестно, как поведут себя самураи, потеряв главу клана, ведь тогда они станут ронинами…
Юрико распахнула фусуме, чем прервала размышления отца.
– Отец, я могу войти? – спросила она, поклонившись.
Даймё поставил перо в тушечницу и отложил письмо.
– Прошу тебя, Юрико, заходи. Что случилось?
– Отец, прошу вас, выслушайте меня!
Начало разговора весьма удивило даймё. Он уже подумал, что всё в этом мире направлено против него.
Нобунага кивнул.
– Говори.
– Вы хотите выдать Хитоми замуж?
Даймё удивился: как быстро слухи разносятся по Адзути!
– Ты разговаривала с сестрой?
– Да. Хитоми мне всё рассказала, она очень расстроена.
– Я ничего не могу изменить – такова воля судьбы. Иначе наш клан погибнет. Мало того, я думаю, что и после замужества Хитоми, сёгун не расстанется со своими коварными планами. Он давно жаждет завладеть моими землями. Предполагаемое замужество – лишь отсрочка гибели… Но по крайней мере, она даст возможность скопить силы. – В душе Нобунага надеялся на помощь клана Ходзё.
– Конечно, сёгун не отступится от своего решения, – уверенно высказалась Юрико.
Даймё воззрился на дочь: она заметно повзрослела и стала на редкость серьёзной и рассудительной.
– Поэтому я дам согласие…
– И правильно сделаете. Но… – Юрико, как заговорщица посмотрела на отца, встала, подошла к нему почти вплотную, и зашептала: – Хитоми влюблена в Моронобу. Я же ненавижу своего жениха…
Нобунага отпрянул от дочери.
– Ты не желаешь замуж? Но я дал слово чести!
– Ну и что! Что значит честь в сравнении с тем, что ожидает наш клан? – с жаром воскликнула Юрико. Даймё поразился мудрости своей юной дочери. Она же тем временем продолжила свою мысль: – Я всегда мечтала выйти замуж за богатого даймё, иметь свой замок… Мы с Хитоми внешне очень похожи… Выдайте меня вместо неё… И всем будет хорошо…
Нобунага вскочил и начал нервоно расхаживать по комнате, не говоря ни слова. Юрико терпеливо молчала. Наконец даймё заговорил:
– Ты не по возрасту хитра, Юрико. Прости, но сейчас я скажу одну вещь, возможно неприятную… Ты становишься похожей на свою мать.
Девушка улыбнулась.
– Это естественно, она же – моя мать, а вы – отец. Что тут поделать… Вас поражает, что в мою голову пришли подобные мысли?
– Да…
– Женщины бывают умными, отец. Ведь всем известна прозорливость госпожи Аояги…
При упоминании имени возлюбленной женщины, даймё озарила улыбка: действительно Аояги ещё в молодости давала императору советы, и он часто им следовал.
– Я подумаю над твоими словами… – пообещал Нобунага.
* * *
Три последующих дня даймё провёл в размышлениях, многое пришлось обдумать и многое взвесить, прежде чем он обмакнул перо в тушечницу и отменной каллиграфией, что не чета быстрому фонетическому письму, которым привык излагать на бумаге свои мысли сёгун, написал ответ.
"Господин Тоётоми!
Как вы изволили точно отметить в своём послании – все мы слуги нашего императора. И руководствуясь этой мыслью и желанием сохранить мир в государстве и преумножить его богатство нашими обдуманными поступками и делами, считаю ваше предложение достойным и своевременным.
К сожалению, дела княжества не позволят мне навестить вас в Исияме, я пришлю доверенного человека, с которым вы сможете обговорить все тонкости подготовки свадебного празднества. Смею выказать пожелание: наилучшее время для него – середина весны".
Нобунага придирчиво взглянул на лист и остался доволен, как содержанием ответа, так и его изящным написанием. Он отложил перо, свернул лист, расплавил специально приготовленный красный воск и скрепил его личной печатью, затем перемотал свиток золотой кручёной нитью.
Человеком, которому он мог бы, не задумываясь, доверить столь щекотливое дело, должен, по мнению даймё, стать Хисикава-старший. Оставалось лишь переговорить с ним и обдумать тактику поведения в Исияме.
* * *
Нобунага смотрел на свиток, лежавший на столе: в душе поднималась буря чувств… Если в былые времена его величия некто сказал, что Хитоми выйдёт замуж за сына сёгуна, он не поверил и счёл бы это страшным оскорблением, которое можно смыть только кровью.
Теперь же времена изменились…
Даймё положил руки на колени, глубоко вздохнул, закрыл глаза и постарался очистить свой разум и душу, так как его научили в монастыре Энракудзи. Сначала он ощутил лёгкость во всех членах, затем во всём теле…и воспарил над Бива, как и в прошлый раз.
Душа Нобунаги парила над озером, наслаждаясь его красотами, отдаляясь от него всё дальше и дальше в сторону Киото.
И вот даймё увидел императорский дворец с его Девятью вратами, сорока восемью кострами и многочисленными постройками, затем – Серебряный павильон, где почти пятнадцать лун назад после длительной разлуки снова встретил госпожу Аояги…
Неожиданно появился коршун, Нобунага видел, как огромная птица пикировала прямо на него, он хотел закричать, но, увы, из его уст раздалось лишь воробьиное чириканье. Размышлять над тем: откуда в Киото взялась хищная птица, обычно обитающая в предгорьях, у даймё не было. Нобунага понимал, он – беззащитный воробей и от его проворства зависит многое.
Внизу под Нобунагой серебром переливался павильон, он, как можно быстрее, взмахивая крыльями начал опускаться к нему. Но коршун всё видел и, сложив крылья и раскрыв отвратительный клюв, пикировал прямо на беззащитную птицу, уже предвкушая добычу.
Воробей залетел на второй ярус павильона и сел на пол… Хищник расправил крылья, сделал несколько кругов над Серебряным павильонов и убрался прочь.
* * *
Две девушки играли на сэмисенах , поэт нараспев читал свои стихи. Госпожа Аояги скучала, сидя на многочисленных подушках, укутанная в несколько тёплых хаори. Она с удовольствием вдыхала прохладный зимний воздух, почти не слушая поэта…
Неожиданно в павильон влетела птичка и села прямо перед ней на татами. Девушки, игравшие на сэмисенах, издали возглас удивления.
– Воробей! Госпожа, воробей! Это знак богов!
Аояги встрепенулась: действительно на полу сидел растрёпанный воробей и смотрел прямо на неё. Женщину охватило волнение, ей показалось, что она знает эту маленькую птичку…
Поэт хотел отогнать назойливого воробья, взяв у одной из девушек музыкальный инструмент, он замахнулся. Но птица никак не прореагировала на его выпад.
– Не трогайте его, – приказала госпожа Аояги. – Только один воробей может быть таким храбрым…
Девушки и поэт с удивлением переглянулись, но промолчали.
Аояги сложила ладони вместе и протянула руки к воробью, тот не испытывая ни малейшего страха, вскарабкался своими коротенькими лапками в предложенное "укрытие".
Яшмовая госпожа внимательно разглядывала птичку.
– Ты замёрз? – спросила она. Воробей нахохлился и распушил пёрышки. Аояги подышала на него, пытаясь согреть, затем прижала к груди…
Нобунаге показалось, что он провёл в руках своей возлюбленной всего несколько мгновений, на самом же деле – почти дзиккен.
* * *
– Господин! – Хисикава-старший отворил фусуме и поклонился. – Вы желали видеть меня?
Нобунага не шелохнулся и ничего не ответил. Ещё некоторое время он продолжал сидеть неподвижно и, закрыв глаза. Самурай забеспокоился: что с господином? – может это действие яда? – хотя вряд ли…
– Господин! Прошу вас, ответьте!
Но даймё по-прежнему молчал, всё ещё пребывая в нежных руках Аояги.
Фусуме резко отворились: в покои вошли наложницы. Хисикава, проживший на свете почти пятьдесят лет, догадывался, что в обязанности этих красавиц входило не только ублажать господина.
– Господин медитирует. Его душа парит… – пояснили они.
Хисикава замел, как лицо господина слегка дрогнуло, веки зашевелились – он возвращался…
Самурай расположился на татами подле двери, намереваясь терпеливо ожидать, покуда господин соизволит очнуться и обратить на него внимание. Ждать пришлось недолго, вскоре Нобунага открыл глаза, в ушах его всё ещё звучал голос Аояги: "Лети мой храбрый воробышек, лети, но опасайся когтей коршуна…"